Евсей Томович, премьер Касьянов, подводя итоги работы правительства за 2003 год, заявил, что в этом году мы достигли отличного роста показателей. При этом вклад внутреннего спроса по данным Госкомстата за девять месяцев упал с 4,4% до 3,9%. Высказываются мнения о том, что результаты экономического роста, который мы сейчас наблюдаем, - это лишь последствия конъюнктурного роста цен на энергоносители. Так ли это, по-Вашему?
Это не совсем так. С одной стороны, мы сейчас растем не только благодаря высоким ценам на нефть. Но, с другой стороны, наш рост сохраняет экспортную ориентацию, и наша экономика, к сожалению, остается преимущественно сырьевой. Хотя запас прочности экспортеров такой, что если бы цены были ниже, то темпы роста были бы пониже, но все равно были бы достаточно серьезными. К тому же в этом году повысилась активность частного сектора: он энергично проводит реструктуризацию, вновь повысилась (после снижения в начале прошлого года) инвестиционная активность.
Есть ли какая-нибудь составляющая (кроме сырьевой) в этом экономическом росте? Что было бы с экономическим ростом, если из него изъяли бы эту составляющую?
Нельзя изъять сырьевую составляющую. Так вообще нельзя ставить вопрос. Здесь нет простого сложения разных факторов, однозначно определяющих наш рост. Нельзя сложить усилия правительства с ценами на нефть, с девальвацией, как часто пытаются это делать. Здесь существуют логические цепочки, скажем, усилия властей по улучшению макроэкономической политики привели к тому, что у нас сейчас благоприятные, адекватные нашим условиям макроэкономические показатели. Несколько снизилась налоговая нагрузка, снизились государственные заимствования, поэтому нет вытеснения частных инвестиций, как было раньше. Снизилась долговая нагрузка - значит, уменьшились макроэкономические риски, нет такого бартера, как раньше и т.д. К этому добавилась работа по улучшению инвестиционного климата (дебюрократизация, улучшение условий для малого бизнеса). Все это дает возможность проявиться рыночным силам частного сектора. Без улучшения условий не было бы такой активности в частном секторе, не росли бы так инвестиции. Что касается сырьевого или несырьевого роста, то в условиях, когда сырьевые отрасли радикально более рентабельны, чем несырьевые и обладают большими финансовыми ресурсами, естественно, что они растут быстрее, туда выгоднее инвестировать. Если бы цены на сырье были меньше, то темпы роста были ниже, но он был бы более равномерным.
Минэкономразвития, как известно, повысило ожидаемые темпы роста на этот год до 6,6%. Повысило темпы экономического роста и на следующий год и на ближайшие пять лет, ориентируясь на то, что цены на нефть останутся достаточно высокими. Как, по-Вашему, есть какие-то отступные пути, если этого не произойдет, потому что цена на нефть - в некотором смысле экзогенная переменная, которая не очень зависит от усилий правительства.
Я думаю, что само по себе снижение цен на нефть не будет для нас трагедией. Более того, это может явиться фактором, который заставит и правительство, и частный сектор работать более эффективно. Чтобы экономика развивалась, не стояла на месте, необходимо создать для нее так называемые жесткие бюджетные ограничения. Необходима ситуация, в которой производители просто не могут благополучно существовать, ничего не делая. Сейчас - при таких ценах и при таких налогах - наши сырьевые отрасли вполне могут не напрягаться. Мы видим пример этого в нефтепереработке, которая за все время реформ фактически так и не начала реструктуризацию, оставаясь все на том же допотопном уровне.
По поводу прибыли сырьевых отраслей. Кто-то из правительства сравнил экономику России с подводной лодкой, где секторы экономики герметично друг от друга отделены, а деньги, поступающие, допустим, в нефтяную отрасль, не перетекают в другие "отсеки", например, как Вы упомянули, похожая ситуация с нефтепереработкой. С чем это связано, в первую очередь?
Я думаю, что нефтепереработки это не касается, потому что там-то уж точно нет никаких переборок, все наши нефтяные компании являются интегрированными, включают и нефтедобычу, и нефтепереработку. Здесь объяснение скорее в том, что инвестиционные проекты в переработке более сложные и более длительные. Пока у нас реализуются более простые и дающие немедленную отдачу проекты, в том числе, и в нефтяной промышленности.
А что касается других секторов, отсутствие перетока капитала связано с двумя факторами. Во-первых, со слабостью финансовой системы, и, во-вторых, с недостаточной защитой прав собственности. В результате, приходится инвестировать целыми предприятиями - ведь покупая небольшой пакет акций, инвестор ни в чем не может быть уверен, не имея возможности контролировать ни работу предприятия ни, что главное, финансовые потоки. Поэтому миноритарное пакетное инвестирование - это опасный способ инвестиций. Плюс к этому сохраняется серьезный разрыв в доходе на капитал при инвестициях в сырьевой сектор по сравнению с остальной экономикой. Этот барьер сохранится, даже если бы у нас была идеальная посредническая система.
Тем не менее, правительство ставит себе целью диверсификацию экономики (то, о чем недавно говорил Касьянов). Каким образом оно планирует осуществлять эту диверсификацию, ведь до тех пор, пока выгодно вкладывать в нефть, какой стимул вкладывать еще куда-либо?
Идут большие дискуссии, насколько велик разрыв между рентабельностью сырьевого сектора и несырьевого. Это и есть оценка недостаточного изъятия ренты в сырьевом секторе, это недоизъятие ренты и составляет разрыв в эффективности. Правительство склоняется к тому, что такой разрыв есть, но он не слишком велик и требуется лишь небольшая корректировка налогообложения. Мы думаем, что такой разрыв все-таки достаточно значим, и что потребуется более серьезное перераспределение налогов. Это первое.
Второе - диверсификация не обязательно связана с развитием высокотехнологичных, наукоемких отраслей. На самом деле, и в самих сырьевых отраслях пока преимущественно выпускаются самые примитивные продукты: лесоперерабатывающая отрасль экспортирует бревна, черная и цветная металлургия экспортируют продукцию самой первичной переработки. В тех же самых отраслях, которые у нас сейчас являются чисто сырьевыми, можно серьезно повысить степень переработки. Пока что этого не делается, и опять причина кроется в "мягких бюджетных ограничениях", то есть жизнь не заставляет инвестировать в повышение степени переработки.
На 2005 год Правительство планирует существенные ослабления налогового бремени, в частности, по НДС и ЕСН. Допустим, они будут заметно снижены. Не приведет ли это к какому-то пессимистичному развитию событий, к значительному бюджетному дефициту, - ведь доходная часть будет сильно урезана, а расходную никто особенно урезать не собирается?
Расходную собираются урезать, другой вопрос, что это гораздо труднее делать, чем урезать доходы. Снижение доходов легко и приятно делать. Это поддерживают и законодатели, и бизнес, и правительство - одни набирают политические очки, другие увеличивают свои ресурсы. Снижать расходы непопулярно, и каждый раз наталкиваешься на политическое сопротивление. Это не только наша проблема - так обстоит во всем мире. Правительство планирует держать непроцентные расходы постоянными в реальном выражении - т.е. снижать в процентах от ВВП - но у меня нет уверенности, что им это удастся сделать.
Оптимисты говорят, что падение доходов из-за такого существенного снижения ЕСН будет компенсировано тем, что большее количество бизнеса будет выведено из тени. Как Вы вообще относитесь к снижению ЕСН такого радикального уровня?
Это не подтверждается предыдущим опытом, поскольку ЕСН уже был снижен у нас, как известно, в 2001 году. После снижения подоходного налога и ЕСН доля теневой зарплаты сократилась, однако не очень понятно, было ли оно связано с налоговой реформой или это просто было возвращением к тому уровню, который был до кризиса. До этого уровня мы так и не дошли. Тогда было примерно 28%, в 2002 году было порядка 30%, по нашим предварительным оценкам в этом году мы повернули обратно, доля теневой зарплаты опять стала повышаться, несмотря на то, что эффективная ставка ЕСН была снижена достаточно серьезно, а предельная ставка была вообще снижена радикально.
Почему это не работает, хотя, казалось бы, должно работать?
Потому что у нас уклонение от налогов почти бесплатное и почти не имеет рисков. Это иллюзия, что само по себе снижение ставок может существенно увеличить выход из тени. Это может произойти, если одновременно улучшать налоговое администрирование и менять характер отношений между властью, бизнесом и обществом. Нужно одновременно с реформированием налогов снижать коррупцию, в том числе, в налоговых органах, повышать эффективность госрасходов, чтобы налогоплательщики больше чувствовали, что их деньги работают, в том числе, и на них. Вырванное из контекста само по себе снижение ставок (как показал опыт предыдущих лет налоговой реформы) не обеспечивает выхода бизнеса из тени.
Получается, что нас с Вами ждет неминуемый бюджетный дефицит. Правительством явно принимаются меры по снижению налоговых ставок, каких-то мер (вами вышеперечисленных) для улучшения налогового администрирования, если и принимаются, то заметно менее эффективно.
Некоторые меры по улучшению налогового администрирования принимаются. Сейчас, как известно, собираются вводить спецсчета, другой вопрос, что они оторваны от мер по налоговой реформе. Имело бы смысл рассматривать эти меры одновременно со снижением ставки по НДС, но ставка НДС снижается с 1 января, а на НДС-счета переходят, может, с 1 сентября 2004 года. Опять усилия разорваны.
С 1 января вступает в силу пакет поправок в НК. В частности, закрываются льготы по уплате налога на прибыль, которыми активно пользовались нефтяные компании. Не приведет ли ее отмена к падению инвестиций в этом регионе, поскольку теперь компаниям, которые эксплуатирует недра этих регионов, вообще нет стимула инвестировать в те регионы, где они работают.
Не должно быть такого налогового соревнования между регионами. Но при этом я бы предложил вернуться к вопросу об установлении инвестиционных льгот по налогу на прибыль. Мне кажется, что это было одной из причин резкого падения инвестиций в начале 2002 года. Восстановление этой льготы могло бы стать дополнительным стимулом для инвестиций, но не для каких-то регионов, предоставляющих налоговые льготы, а для всей страны. Это имеет больше смысла.
Планов таких нет?
Планов таких нет, но если увеличится изъятие ренты, если меры по отмене льготных режимов в отдельных регионах или же по введению НДС-счетов приведут к существенному увеличению бюджетных доходов, то может встать вопрос о том, как распорядиться дополнительными средствами. Я бы рекомендовал не наращивать расходы, а снизить какие-то налоги. С моей точки зрения установление инвестиционной льготы более предпочтительно, чем дальнейшее снижение НДС.
Сейчас очень многие высказывают мнение, что идея изъятия природной ренты позволила бы исправить многие перекосы в нашей экономике. Но в то же время в качестве контрпримера приводят Нигерию или Венесуэлу, где природная рента изымается, но к положительным результатам это не приводит. Почему есть ряд стран, где природная рента изымается, но к какому-то экономическому подъему это не приводит? Не случится ли то же самое и у нас?
Это два разных вопроса. Один вопрос состоит в том, что при слабых рыночных государственных институтах страны не имеют шансов успешно развиваться. Я не знаю страны, которая бы успешно развивалась со слабыми институтами, независимо от наличия или отсутствия у нее природных ресурсов. Рядом с Никарагуа и Нигерией есть страны, у которых нет нефти, которые тоже развиваются плохо, есть страны с хорошими институтами, которые хорошо развиваются (некоторые из них имеют природные ресурсы, некоторые не имеют). Борьба за ренту действительно снижает эффективность экономики - но она будет еще больше, если будет оставаться у частного сектора. Пока есть рента, борьба за нее будет отвлекать и власти и бизнес от дела.
Особенной связи с изъятием природной ренты или с неизъятием в данном случае нет?
Нет. Если наши институты останутся на уровне Никарагуа или Венесуэлы, действительно, мы не можем на многое рассчитывать. Есть развитые страны, в которых достаточно хорошо изымается рента, и которые очень хорошо живут. Но не нужно впадать и в другую крайность, считая изъятие ренты панацеей, которая решит все наши проблемы. Главное - построить эффективные институты, проводить разумную структурную политику. Элементом эффективной структурной политики является борьба с голландской болезнью. Я не вижу иных радикальных способов бороться с голландской болезнью, которая нам грозит, кроме как повысить изъятие ренты в сырьевом секторе. Иногда некоторые вполне серьезные международные эксперты говорят, что многие страны высказывают сомнение в том, что можно диверсифицировать экономику, так как многие страны пытались, но, в конце концов, возвращались к тому, где у них конкурентные преимущества. Посмотрим, однако, насколько перспективна ставка на нефть и газ, где лежат наши главные конкурентные преимущества. Предположим, мы хотим, чтобы нефтяная отрасль была локомотивом роста и оставляем ей ренту. Нефтяники говорят, что они могли бы обеспечивать рост добычи на 15% в год. Внутренний спрос при этом растет существенно медленнее, поэтому экспорт тогда должен увеличиваться минимум на 20% в год. Темпы роста мирового спроса на нефть оцениваются от 1% до 3% в год. Сейчас у нас порядка 10% мирового экспорта. Это значит, что за пять лет наша доля на мировом рынке удвоится. Следовательно, либо мы обвалим рынок, наращивая поставки, и цены радикально упадут (поскольку цены на нефть, как и сам мировой рынок нефти, очень чувствительны к предложениям), либо кто-то должен снизить свои поставки, уступив нам свою долю. Я очень сомневаюсь, что кто-то готов это сделать. Это бесперспективный путь, нам нужно искать что-то еще, кроме нефти. Нефть не может обеспечить нам быстрое устойчивое развитие. Для этого опять нам нужно преодолеть голландскую болезнь, других способов в этом вопросе не существует.
17 декабря 2003
http://www.opec.ru/point_doc.asp?d_no=44292
Док. 351766
Перв. публик.: 10.01.04
Последн. ред.: 10.08.07
Число обращений: 361
Гурвич Евсей Томович
|
