Михаил Бударагин
Тогда начнутся поиски, и происки, и слезы,
И двери тюрем вскроются, и, вдоволь очернив,
Сойдутся посноровистей объятья пьяной прозы,
И смерть скользнет по повести, как оттиск пятерни.
И будет день посредственный, и разговор в передней,
И обморок, и шествие по лестнице витой,
И тонущий в периодах, как камень, миг последний,
И жажда что-то выудить из прорвы прожитой.
Борис Пастернак. "Лейтенант Шмидт"
За десять лет до столетья обеих русских революций - февраля и октября - с подачи главного критика этих революций Александра Солженицына тема бунта вновь стала актуальной и вновь провела в обществе столь привычные для всех нас водоразделы. Можно страстно любить Февраль и отрицать Октябрь, можно превозносить и Октябрь, и Февраль, можно ненавидеть любую революцию, какой бы она не назвалась, "буржуазной" ли, "пролетарской" ли. В каждой из этих точек зрения есть своя логика, своя правда. Была и другая правда: "молюсь за тех и за других" Максимилиана Волошина, в коктебельском доме которого находили кров и приют "красные", "белые" - все, кого перемалывали жернова начинающейся смуты. Революция своих детей пожирала, не разбирая. За революционной поэзией (совсем не случайно Блок, наверное, величайший русский поэт XX века, призывал "слушать музыку революции") пришла проза 18-го года, и вчерашние апологеты мятежей и стачек с ужасом взирали на голодные улицы зимнего Петрограда, выщербленные стены домов и пустые окна. В столице вдруг стали дефицитом дрова и спички. Дальше была война, которая расставила все по своим местам и наступление которой с таким страхом предчувствовал в "Окаянных днях" Иван Бунин.
С каким бы трудом нам не давалось это признание, но революцию - ждали и звали. И если бы все ограничилось "либералами с бантиками", о которых говорит Сурков, или истеричной интеллигенцией, о которой пишет Солженицын. Русская революция началась в 1825 году на Сенатской площади, куда каким-то чудом не доехал Пушкин. Доехать ему - наверняка, увидел бы Тобольск и Ялуторовск, красивейшие, благодатные места. Господь Пушкина миловал. Но осужденный по делу петрашевцев Достоевский в 1850 году все в той же пропитанной мифами о революции Сибири получил из рук жен декабристов Евангелие. Эту книгу на смертном одре он отдал сыну Федору как одну из величайших ценностей. Утонченный дворянин Тургенев, меньше всего желавший революций, а более всего - покоя и любви, через двенадцать лет после тобольской встречи Достоевского с живыми наследниками "25-го года" напишет роман "Отцы и дети", и русская читающая молодежь в один миг влюбится в Базарова. Весь XIX век в России был веком ожидания революции и подготовки к ней. Чеховские мальчики и горьковские чудики аукнутся через столетие трифоновскими юношами и чудиками шукшинскими: русская литература ни на минуту не забывала о своем настоящем призвании - о борьбе человека за само право быть человеком. Русская монархия эту борьбу за человека проиграла, бездарно потратив всю свою силу на "защиту Престола" от "либералов с бантиками", любая уступка которым полагалась позорным поражением. В 1917, устав, - отдали сразу все, не торгуясь, сдали страну, и отреклись, не успел петух пропеть трижды.
Но важно то, что предшествовало этой позорной сдаче. 80-90-е XIX века были полны мучительных поисков того, что мы сегодня могли бы назвать "идентичностью". Русская общественная мысль сама себе пыталась ответить на вопрос: "кто же мы и где место России в новом мире". Мир и человек становились другими, и революция казалась единственным механизмом становления этого иного. Достоевский, Лесков, Розанов, Шестов не единожды предупреждали о том, что в созданное зеркало страшно будет посмотреться, но с другой стороны баррикад уже стояли Горький и Блок, Леонид Андреев и Маяковский. Русский модернизм присягал революции, присягал обновлению и "вочеловечиванию", присягал новому миру. И если бы все было так просто, и если бы только "слезливые интеллигенты накликали революцию". С каким бы облегчением можно было думать тогда о том, что это - случайность, дурное стечение роковых обстоятельств. Но двухметровый, широкоплечий, двадцатидвухлетний, злой и искренний, исколесивший Россию Владимир Маяковский не был "истеричным либералом".
Предреволюционная Россия жаждала, конечно, не хлеба: она жаждала нового человека. Именно поэтому столь популярным стало то либеральное, социалистическое Поле, о котором пишет Солженицын. Эти - они были вполне себе благонамеренные мечтатели, если не откровенные жулики (всех их "новых людей" уже очень скоро замечательно опишет в своих рассказах Зощенко), но кто смог им ответить в начале XX века? Унылые монархисты? Один Розанов, лучший полемист и публицист, и остался, да кто его одного слышал? Россия требовала перемен, и просвещенная монархия не смогла даже предложить хоть что-нибудь, что могло бы изменить сложившееся положение вещей, слишком серое и скучное, очень хорошо описанное в "Мелком бесе" Федора Сологуба. Православие превратилось в муштру уроков Закона Божия, Самодержавие выродилось в Гришку Распутина у трона, Народность оказалась утоплено в крови Ходынки - и вместо того, чтобы реформировать Церковь, власть и социум, вместо того, чтобы лечить "свинцовую мерзость", от которой так тошно становилось год от года, мы ударились в дурную войну "за сербских братушек". Эта война и погубила Россию.
Большевики же попросту подобрали страну, от которой, как от зачумленной, отшатывались все. Они - не побрезговали. И осуждать их за это никак нельзя: логика мировой революции требовала плацдарма, и что уж делать, раз единственной страной, которую выкинули, как жмущий сапог, оказалась Россия. Сгодилась и Россия. И единственный "урок" революции в том только и состоит, что страну нельзя оставлять, если она вдруг становится "не такой", "неудобной", "опасной" etc. Другой страны нет и не будет. Как не понимал этого Николай II - величайшая загадка, но за это непонимание история сполна рассчиталась с ним Ипатьевским домом. Нельзя бросать страну на произвол судьбы: в этом и было трагически невыполненное призвание русской элиты начала XX века.
Молодая Гвардия
19.03.2007
http://novchronic.ru/451.htm
Док. 323890
Перв. публик.: 19.03.07
Последн. ред.: 21.06.07
Число обращений: 349
Бударагин Михаил Александрович
|
