А надо бы раньше. Но раньше не было времени. Оно было занято восторгом от жизни и уверенностью, что на моем веку все изменится.
Проходит век.
Наталья Игоревна Нестерова - небольшая, великая (сейчас ее нет в Москве, и это можно произнести) женщина, построившая свой живописный мир.
Картины в мастерской повернуты лицом к стене, чтобы не общались с художником и не мешали еще чистым холстам, которым только предстоит быть "замазанными" мощно, по-мужски.
Она одна.
Ну и единственная такая. Рядом может ужиться только живой человек. Но людей вне картин не так уж и много. А на холстах - беспокойная неподвижность. Даже если что и происходит - все равно все замерли в предчувствии. Что-то должно произойти. Сейчас. Отвернуться невозможно: как раз и случится.
Мир Нестеровой невесел и напряжен. Время и времена, пройдя через Наташину душу, не окрасились светом. Что было раньше - тому и научились: жестокость, убожество, безразличие, предательства, измены.
- Оптимизм в нашей ситуации - это истерика. - И улыбается. - Человеку радости выпадает немного. Ну правда.
- Правда, правда.
Она уверена, что человек всегда один, но ей в одиночестве совсем не скучно. Она держится за кисть, которая помогает ей справиться не с тем, что ее окружает, а с тем, что ее заполняет.
Знаки - послания одинокой кисти - вступают в диалог с другими одинокими душами, показывая, что они не одиноки в одиночестве своем.
Это не спасает.
Люди на ее картинах не общаются. Они сосредоточенно отдельны. Создавая их, Нестерова пыталась освободиться от мучающих мыслей. Напишет - и это уходит. На время. Или не уходит вовсе. Только персонажи, наделенные ее вопросами, убывают из ее судьбы.
И она опять начинает держаться за кисть.
И сады у нее в напряжении, и города, и птицы.
Вообще птицы. Как вообще люди, как вообще мечты, как сны, из которых остается тоже что-то общее. Вообще.
На огромных розовых крыльях она подскакивает, подпрыгивает и летит где-то в районе все-таки своего дома на Арбате. От людей - к свободе. К цепи самоограничений. Са#8364;мо!
- Человек всюду проник. От него никуда не денешься. Он постоянно порождает зло и несправедливость. Он, мне кажется, - самое страшное животное. Он все разрушает. И себя. В массе особенно.
Лет десять назад я повстречал Сергея Аверинцева и осторожно спросил: бывают ли хорошие народы? Я рассчитывал, что он выскажет некое соображение, которое позволит мне скорректировать собственные подозрения. Но он ответил четко, без всяких возможностей трактовки: хороших народов не бывает. Люди же могут быть хорошими.
- Я плохо думаю о толпе, массе, очереди, собрании, обществе. А хороших людей как не любить. (Ты знаешь моих друзей.) Этого, который въезжает в Иерусалим на осле, я люблю. А человеческую икру, которая его предает, - нет.
Она написала много людей и много ангелов. Поровну не получилось. Некоторым ангелов не хватило. Защищаться надо самому.
Когда-то давно умная, мягкая, все понимающая мама и друг Наташи Зоя Николаевна сказала мне:
- Ангелы могут быть только такие, какими их пишет Наташа, - с тяжелыми крыльями, которые несут тяжелых людей.
Мы не легки.
Недавно, войдя в мастерскую, я увидел новую картину, которая меня удивила. Цветущий яблоневый, вишневый (не важно) сад и трех людей. Двух мужчин и женщину спиной к нам.
Там не было тягостного или напряженного ожидания событий. Там что-то уже произошло. Они это пережили и теперь спокойны...
