В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
Юрий Рост: Конец света наступил, только мы его не заметили Назад
Юрий Рост: Конец света наступил, только мы его не заметили
Раневская попросила женщину, которая помогала ей по хозяйству:

- Дуся, ко мне после спектакля зайдут гости, сходите к Елисееву, купите сыра, масла, ветчины, рыбы, икры, колбасы языковой.

Дуся задумчиво проверяет себя - вслух:

- Значит, я иду в гастроном, так? Рыбу куплю, искру, масло, так? Сыр, значит, ветчина, языковая колбаса... - Она идет к двери и, выходя, останавливается: - Да! Фаина Георгиевна, чтобы не забыть - у четверг конец света.



(Из рассказов Раневской автору)





Где же это мы?.. Иначе думать опять опасно - народ и партия не понимают. Доносы в моде. Люди на кухни перемещаются для бесед. Казаки провинившихся порют. Ребята в форме русских войск маршируют перед портретом Николая II. В окраинах и столицах иноверцев бьют. Беженцы по всей России. Партий развелось - страшно в "Краткий курс" глянуть. Экспроприировать экспроприаторов! Грабь награбленное! Вся власть Советам! - кричат. Землю - крестьянам, заводы - рабочим. Революционный дух повсюду царит: не хотим нынешнего секретаря обкома на царство - хотим бывшего генерала. И побеждает народ. Слово "товарищ" произносят с оглядкой. "Господа" - язык не поворачивается. Депутаты, ей-богу, словно дворовые люди, дождались, пока хозяева уехали на воды, схватили их роли и стали, паясничая, разыгрывать их. И при этом снисходительно, по-хозяйски подтрунивают над демократией - этим чуждым нам барским чудачеством, словно беря реванш за долгие годы безгласия и унижения от подобных себе. Ох, не сегодня-завтра рядом с какой-нибудь из самодеятельных трибун появится наследник основоположника отечественной навигации ("он шел на Одессу, но вышел к Херсону") матроса Железняка и крикнет: "Карау-ул! Устал!" - и разгонит всех по домам, по норам, по землянкам осуществлять то, что приучили нас называть жизнью при полном, а может быть, и при боевом порядке.

Правительство хочет привычного: чтобы народ ему не верил, то есть чтобы не лишался веры в социализм. Наши цели ясны, задачи определены - за работу, товарищи. Вперед, к светлому будущему планово-рыночной экономики. А мы разве не так жили: план и рынок, базар, толкучка? Что государство не давало по потребностям, то приворовывали по способностям до необходимого уровня удовлетворения. И сам Генеральный секретарь так жил, и все удельные секретари при нем. И теперь они под другими названиями так живут при нас, и мы голосуем за них и выбираем из того, что нам предлагает прошлое или настоящее. Старые бандиты на экране как новые герои красуются. Анекдоты пропали. Гимн Александрова со словами Михалкова играют. Все встают единодушно. (Опять?)

...И вдруг счастливая мысль посетила меня: "А не ТАМ ли мы уже, Господи?".

Конец света наступил! Только мы его не заметили?



ЗАЯВЛЕНИЕ

В связи с тем, что многие, кто в прежнем существе славил, теперь хулит (и наоборот), обеспечивая себя индульгенцией при разных богах и режимах на том свете (то есть на нынешнем), и из опасения, как бы не прогадать, разрешите восполнить пробел в моей журналистской биографии и представить читателю то, о чем умолчал при жизни.



Невыдуманная быль о портрете Генерального секретаря

Как стало понятно после конца света, лет этак тридцать назад время было мирное. Всесоюзными развлечениям не баловали: так, съезды, футбольные чемпионаты. К праздникам фейерверки пускали в космос. Года, как эскадренные миноносцы, называли причастиями: определяющий, завершающий, не покладающий рук. А каждое почти существительное удостаивали орденов: колхоз, область, завод, город, театр, газета, корабль, хор, ордена Дружбы народов ливерная колбаска по 2 р. 80 к. (посмертно...). Улицы обзывали по имени ближайших летальных исходов и навешивали ярлыки Генеральному секретарю, правившему четыре срока: четырежды опять же герой, лауреат всех Ленинских премий в мире, маршал победы...

Время было историческое, хотя и не судьбоносное. Но кое-где все-таки работали. В тени от строительства пирамид.

В одном из таких мест, на Байкале, в поселке Лиственничный, или по-домашнему Листвянка, приезжающий на пристань местный житель, или набегающий на озеро турист, или иной какой работник, или праздный наблюдатель мог видеть два странных предмета, которые, право, не с чем сравнить, кроме как с НЛО. Люди в стране, уставшей удивляться, и тут вели себя достойно, спрашивая, не заграничная ли часом вещь и сколько стоит. Приходя в себя после ответа, любопытствующие сопоставляли цифру с сараем, у которого эти НЛО опустились, с безбородыми (и бородатыми) молодыми учеными людьми, ночующими вокруг в спальных мешках, чтобы часом не украли чего от интереса и безнаказанности, и, наконец, сопоставив, пожимали плечами и матерились, как бы выражая солидарность и понимание проблем, одновременно давая оценку местным руководителям и центру.

Иногда беседа затягивалась - становилась дружеской, переходила на другие страны и правительства, на ученых и инженеров, рабочих и интеллигенцию, и тогда (за бутылкой), на правах старого знакомого, прохожий узнавал, что предметы эти - глубоководные обитаемые аппараты, что сложностью и надежностью они не уступают космическим, что внутри каждого из них - двухметровый стальной шар, в котором умещаются аппаратура и три человека, что аппарат ни к чему не привязан и найти его в случае неприятности под водой почти невозможно.

Эти умные машины, построенные в Канаде, должны были работать в океане, но пароходы для них на тот момент оборудованы не были, и ученые решили пока исследовать дно Байкала. Иногда для более глубокого изучения проблемы исследований требовалась и вторая бутылка, а иной раз и третья.

Корреспондент - тоже человек. К тому же и повод был нешуточный. Три гидронавта - Александр Подраженский, Анатолий Сагалевич и Николай Резинков - накануне достигли глубочайшей точки на дне Байкала не без волнений и приключений, поскольку "Пайсис", так звали аппарат, был рассчитан на соленую воду, а тут пресная.

Спустили на дно и вашего покорного слугу. О своих переживаниях я писать не стану, а вот о том, что увидел на дне священного моря, скажу. Там лежала бутылка - знак нашей цивилизации грядущим поколениям. Пустая. Она там будет лежать и после того, как наша родина обретет светлое настоящее.

Бутылка эта навеяла мысль, которая, откровенно говоря, неизбежно пришла бы и без всяких ассоциаций: подводное крещение надо отметить. Достать продукт в Листвянке между тем было непросто и в те ласковые годы, когда избранники народа (не то что теперь) назначались из Кремля. Гидронавты, однако, как люди таинственные, на манер пришельцев, пользовались привилегией Клавдии, держательницы государственной лавки винно-водочных изделий и полновластной властительницы дум и чаяний пребывающих в поселке обитателей.

Ученым людям, понятно, она не свалилась с неба как награда за то, что своими уникальными исследованиями подтвердили, что земля раскалывается под нашими ногами. Они были, как водится в пристойном обществе, представлены Клаве местной знаменитостью - мотористом прогулочного правительственного катера "Вест" (бывший "Запад") Степаном N., который пользовался у шинкарки авторитетом в связи с пониманием социалистических принципов двигателя внутреннего сгорания и большим жизненным опытом, обретенным им в ходе войны против Японии.

Результаты режима максимального благоприятствования покровительницы наук мы без ложной торжественности внесли в дощатый сарай, набитый свободно конвертируемой аппаратурой, и, разгребая диоды, триоды и прочие научно-технические гайки и болты, взгромоздили на верстак, над которым кнопками был прикреплен портрет Брежнева работы небезызвестного в ту пору художника И. Глазунова. Таких портретов выдающихся деятелей коммунистического и международного движения, писанных отчасти с натуры, отчасти с оригиналов фотографий и их газетных копий, маэстро налудил немало, но этот был особенно психологичен и правдив: я, помню, сразу признал в нем Леонида Ильича, хотя на нем не было маршальского кителя, декорированного золотыми звездами и высшими боевыми наградами всех стран, куда его ни заносил "Аэрофлот". Брежнев по-хозяйски виднелся по пояс отчасти на фоне гардины, перешитой, наверное, из бархатного знамени (или наоборот), в кабинете, которого на самой картине не видно, но который часто показывали по телевизору во время переговоров с зарубежным царем Хайле Селассие, с нашим Сусловым и другими. В окне на картине виднелся Кремль изнутри. Словом, это был кабинет Генерального секретаря. А кто мог позировать в кабинете Брежнева в те годы? Нет-нет, я решительно был уверен, что это он, и ни на какие сделки с совестью не пойду...

Понятны мне чувства моториста, который повесил наклеенную на поля (пусть читатель не забудет про эти поля) цветную вкладку из "Огонька". Степан хотел, чтобы темная, неухоженная мастерская выглядела в связи с приездом столичных ученых привычным для них пространством. В те годы, не в пример нынешним, во всех приличных помещениях и кабинетах висели портреты Леонида Ильича. Вольнодумцы той поры заменяли его портретом пролонгированного действия и сидели под Владимиром Ильичом, как бы демонстрируя независимость мышления при, заметьте, безукоснительной преданности идее. Многие и нынче сидят под этими портретами, поскольку, освежая идеологический климат, не вынимали из рамы предыдущий лик, а покрывали его, как тузом шестерку, следующим, давая понять тем самым, что каждый преемник, то есть ниспровергатель прежнего портрета, находится наверху не без основания. Копни этот культурный слой политических обоев - и там на дне найдешь лицо, которое теперь и не вспомнишь без фоторобота ("На дне.." - тоже не выбрасывайте эту пару слов из головы).

Конечно, я быстрее мог продвинуться в своем рассказе, но мне надо занять время, пока Степан ходит по браконьерам с целью добыть омуля на закуску. А браконьерами, дорогой читатель, в этих местах называются местные жители, что ловят втихаря рыбу, которую их предки ловили свободно, а вовсе не государство, которое, скажем, БАМом или лесопромышленным комплексом травит Байкал, а оставшихся омулей, хариусов и т.д., отлавливая сколько может, мечет на столы местным и центральным руководителям.

Степан принес промасленный, с душком газетный сверток. Мы его развернули и, помянув добрым словом тех, кто пожаловал нам омуля, выпили по первой.

Омуль, ребята (это я обращаюсь к тем, кто родился после лозунга "Партия торжественно провозглашает: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме"), омуль - это, как залом и белорыбица, пища, вместе с лозунгом, по-английски, не прощаясь, ушедшая из нашей жизни. Вкусная пища, хотя и не такая устойчивая к изменению норм существования, как ее потребитель. Ничего, ребята, хоть и без залома, но, может быть, уже нынешнее поколение будет жить не при коммунизме, а по-человечески...

- Омуль был и остается (пока) ценнейшей и жирнейшей рыбой нашей эпохи, - сказал пилот-гидронавт Александр Подражанский и стал искать, обо что вытереть руки.

Все стали искать, поскольку возникло опасение, что стаканы и бутылка могут выскользнуть из жирных от омуля пальцев, а назревал второй тост. И тут кто-то поднял глаза на портрет, и мы, хоть и не без смущения, потянули к нему руки. Вот как бы написал об этом моменте истинный скворец перестройки? Мол, уже тогда, в годы политических репрессий, мы без страха рыбными руками захватили Генсека, понимая, что он находится на дне застоя (опять - "на дне", вы это держите в уме) и т.д.

А я пишу, как было, "не без смущения": все-таки Генсек - человек пожилой, ходил трудно, говорил скверно.

- Об поля! - строго предупредил Степан (помните, я просил, чтоб читатель не забыл о полях?), и к отпечаткам пальцев предшествующих преступников прибавились наши.

- С Брежневым я не пил, - закручинился Степан.

- Можно подумать, что с остальными ты пил, - сказал командир "Пайсиса" Толя Сагалевич.

- Пил! - уверенно отвечал Степан. - С поэтом Евгением Евтушенко, он может подтвердить. Со Ждановым, правда, не пил, но видел, как он выпивает...

- Да он умер когда?..

- Значит, другого видел такого же, на хомяка похожего, из Политбюро... с Фиделем Кастро выпивал. И с братом ихним Раулем...

Тут мы, очередной раз вытерев руки о поля репродукции, дружно и молча выпили за друзей Степана.

- Я не вру! - обиделся моторист.

- Он не врет, - подтвердил пилот-исследователь из местных Коля Резинков.

- Расскажи!

И начал Степан. (Рассказ Степана передается в изложении. Многие оригинальные выражения опущены автором за невозможностью выразить их письменно.)



Временное отступление от портрета, или История, достоверность которой могут подтвердить Фидель Кастро либо брат его Рауль

- Приехал на Байкал Фидель Кастро в качестве гостя, и с ним народу немало. Осмотрели окрестности в сумерках и поехали размещаться в правительственный особняк. "Что это за роскошь такая вдруг построена среди убогой скромности?" - спрашивает гость. А секретарь обкома, желая Фиделя уважить и по своей глупости считавший Кубу как бы и не особенно заграницей, говорит: вообще-то этот особняк был построен специально для приезда вашего соседа, президента США Эйзенхауэра, но поскольку они заслали нам в праздник самолет-шпион У-2, а мы его сбили...

- Причем первой ракетой, - уточнил пилот-гидронавт.

- Вот именно... То отношение у нас испортилось, и вот теперь вместо Эйзенхауэра вы тут гостите. То, что у Фиделя с Эйзенхауэром отношения неважные, до обкома еще, видно, не докатилось. Вот что, говорит гость, я в этом доме ночевать не буду. Пошли вы... и дальше по-испански. Встал (или он, может, это стоя говорил?) и пошел прочь на берег Ангары. А там рыбачки безбоязненно расположились, поскольку вся милиция торчала у особняка. Подошел Фидель к нашему костру, улыбнулся, чего-то спросил. Мы тут же ему налили, усадили. Уха уже была. Потом брат его пришел - Рауль. Хорошие мужики.

- Как же вы беседовали без языка?

- Нормально. Я его по-русски спрашивал, как там у вас дела, иногда "но пасаран" прибавлял, но он и без этого все понимал. Палец большой вниз опустит и по кругу ведет - наливай! А пустые бутылки в кусты швырял - там все что-то шуршало. Под беседу мы наш запас к часу ночи расстреляли. И отправился я в Листвянку по чрезвычайному поводу будить Клаву - она в соседнем с магазином доме живет.

Вышла она в ночной рубахе и сапогах на босу ногу: "Ты что, с ума сошел - приперся ночью?". Я извиняюсь и говорю: видишь ли, Клава, тут такое дело, что мы сидим на берегу, выпиваем с Фиделем Кастро и с братом его Раулем, и нам до утра не хватит... Она в этом месте просто задохнулась: ах ты сучий враль, пьянь поганая! Сказал бы, что со своим братом сидишь, я, может, и дала тебе, но ты приписал сюда товарища Кастро с братом...

- Он министр обороны, - уточнил пилот-гидронавт.

- Вот именно... Пошел, говорит она, вон, и чтоб язык у тебя отсох... Иду я и думаю: ну, жизнь, правду скажешь - без бутылки останешься. Теперь и друзья не поверят, что достать не смог. Да и перед гостями стыдно. Прихожу, а они хорошо сидят. Оказывается, Фидель Кастро братана послал в резиденцию, а там у них было...

Утром у них намечалась прогулка по Байкалу на катере, где я моторист. Высокие гости - в салоне. Я - в машинном отделении: все по чинам. Тут понадобилось мне посмотреть на выхлоп. Вышел я в чистом и бочком среди пиджаков и галстуков - к корме, а там товарищ Фидель Кастро. Бодрый вполне. Я как бы незаметно назад, а он вдруг руки раскинул и ко мне: "Стефан!". Тут все обмерли. Что такое?.. Потом уехал он, а на меня местные взъелись.

- За что?

- Наверное, за связь с иностранцем. Они же знали, что единственно, с кем я имел прямой контакт, - с тремя токовчанами.

- Это кто? - спросил я, вспоминая зарубежные страны.

- А трех японцев я взял в плен в 45-м. Ну, в Ростове кто живет - ростовчане, значит, в Токио - токовчане. Ясно вроде говорю? А тут - кубинец. На Кубе-то я не был, по их сведениям... - Степан закручинился ненадолго. - Вот думаю, может, написать однополчанину, - он кивнул на портрет Леонида Ильича, потом ткнул рыбной костью в грудь пиджака, прорвал даже бумагу, и сказал: - Видишь, вот здесь у него, когда он в кителе был - я на другой карточке видел, - медаль "За победу над Японией".

Мысли о неприятностях и грядущей встрече с однополчанином разбередили его душу, и он пошел к Клаве, поскольку закуска еще оставалась.



Героический подвиг портрета Леонида Ильича

Вернувшись, Степан сообщил, что в очереди рассказывали о космонавтах, которые взяли с собой портрет Брежнева и подняли его на неопровержимую высоту. Выпили мы за это, и я говорю гидронавтам:

- А вы-то что же? Взяли бы этот портрет, слегка отдающий омулем, и установили бы на неопровержимой глубине, а я бы заметку написал под названием "На дне" (понятно, почему про дно вам напоминал?).

- На самом дне, - уточнил пилот-гидронавт.

- Вот именно... - согласился Степан. - А там бы, глядишь, и за меня замолвили слово.

Радостное оживление и обсуждение плана затянулось до утра, а утром я улетел в Москву писать материал в газету про бутылку на дне.

Однажды вечером ко мне в редакцию пришел Саша Подражанский:

- Юра, у тебя есть портрет Брежнева? - строго спросил он.

Я потупился.

Потом, пытаясь дипломатично выкрутиться, спросил:

- А какой, к примеру, тебе хотелось бы портрет?

- А тот, - сказал гидронавт, - который был на дне Байкала.

- Ага! - понимающе сказал я.

- Вот именно, - уточнил Саша голосом Степана.

Мы пошли в библиотеку и вырезали из журнала "Советское фото" полосную карточку Леонида Ильича с полями...

Оказывается, слух о продуктивной (продукта и правда было немало) беседе у портрета дошел до руководства института. Один из толковых заместителей сообщил о героическом подвиге портрета в ЦК как о свершившемся факте, и Кремль потребовал отличившееся изображение для сличения с оригиналом. Не посылать же захватанную омулевыми руками и проколотую рыбной костью репродукцию, которая, разумеется, так и не покидала стены сарая.

Оригинал, видимо, был удовлетворен нашим выбором из журнала "Советское фото". Через некоторое время он прислал в Севастопольский райком столицы, что рядом с институтом, приветственную телеграмму своему отличившемуся портрету и всем, кто на нем расписался. Было торжественное собрание. Кой-кого без очереди приняли в партию, а участников погружения наградили орденами. Они, безусловно, это заслужили.

Меня, подавшего эту идею, забыли, но я обиду не забыл и теперь, когда конец света миновал и мы живем там опять все вместе, я прошу восстановить справедливость.



P.S.

Обращение к Председателю Президиума Верховного Совета СССР тов. Л.И. Брежневу

Поскольку сейчас многие стыдливо прячут награды за прославление Вашего имени, за написанные Вами книги и снятые о Вас фильмы и в связи с тем, что довольно много орденов за прославление руководителей пока еще не роздано, прошу отличить меня уже при этой жизни (т.е. той) каким-нибудь недефицитным орденом.

http://novgaz.2u.ru:3000/data/2004/17/26.html
15.03.2004



Док. 301929
Перв. публик.: 15.03.04
Последн. ред.: 10.05.07
Число обращений: 398

  • Рост Юрий Михайлович

  • Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``