Алексей Белянин: Именно эти вопросы следует адресовать руководству РАО ЕЭСНазад
Алексей Белянин: Именно эти вопросы следует адресовать руководству РАО ЕЭС
Алексей Владимирович, не вскрывает ли недавняя энергоавария гораздо большую, нежели просто изношенность электросетей, проблему. Создается впечатление, что страна столкнулась с дефолтом управления. Проблемы есть не только в электроэнергетике, но и в других самых разнообразных сферах, то есть, создались условия, в которых менеджмент компаний, руководители предприятий, не заинтересованы системно заниматься инвестированием в основной бизнес и в его обновление, гораздо выгоднее делать быстрые деньги на том, что есть и не задумываться о будущем. Какова Ваша оценка произошедшего?
Прежде всего, следует отметить, что недавние события в московском регионе - явление во многих отношениях уникальное: последний энергетический кризис такого масштаба случился, если я не ошибаюсь, в 1948 году, когда также было обесточено около половины Москвы. Именно тогда было принято принципиальное решение о создании единой энергосистемы СССР, призванной обеспечивать энергобезопасность, т.е. устойчивое и бесперебойное снабжения потребителей электроэнергией с заданными параметрами - частотой тока и напряжением в сети. Один из основных принципов, заложенных в ее конструкцию, была замкнутость системы: в отличие от тех же США, где к отдельным потребителям электроэнергия может дойти только по одной линии, у нас магистральные линии, так сказать, "закольцованы", так что существует несколько физически возможных и технологически допустимых вариантов поставки электроэнергии к каждому крупному потребителю. Если на одной линии произошел сбой (скажем, сгорела подстанция), то потоки электроэнергии автоматически перераспределяются через другие линии и подстанции. На эти последние, естественно, падает большая нагрузка, однако запас прочности сетей был рассчитан таким образом, чтобы линии могли справиться с локальной нештатной ситуацией - если, конечно, следить за состоянием проводов, рубильников и реле. Наконец, состояние системы в круглосуточном режиме отслеживают системные операторы - диспетчеры региональных сетей, и оператор единой энергосистемы. Вся информация о нештатных ситуациях моментально попадает к ним, и уже они, руководствуясь заранее разработанными алгоритмами, обязаны в оперативном режиме (несколько минут) дать указание об изменении режима работы - задействовать запасные линии, пустить дополнительную турбину и т.п.
Авария масштаба московской означает, что в этой системе произошел сбой. В технологических причинах должны разбираться специалисты: что и где конкретно замкнуло, что вовремя не заменили, было ли там внешнее вмешательство и пр. Но кроме этих непосредственных причин у нынешнего кризиса есть и экономические: руководство РАО ЕЭС и само предупреждало, что для обновления энергомощностей в период до 2010 года требуется не то 10 не то 20 миллиардов долларов. Более того - именно необходимость обновления оборудования для обеспечения энергобезопасности выдвигалась в качестве одного из основных обоснований необходимости реформы энергетики.
Тут-то и начинаются принципиальные вопросы. В том, что материальную часть необходимо ремонтировать и обновлять, в общем-то никого убеждать не надо. Однако РАО ЕЭС и без всякой реформы далеко не самая бедная из российских компаний: у нее устойчивый операционный доход, причем уже более пяти лет как платят практически все потребители, причем в срок и живыми деньгами (и это, кстати, безусловная заслуга нынешнего менеджмента компании). Но дальше встает вопрос о распределении этих средств - даже согласно официальным отчетам РАО ЕЭС, у менеджеров даже региональных АО-энерго зарплаты такие, что на них можно было бы отремонтировать не одну подстанцию. Здесь-то речь идет не о строительстве новых генерирующих мощностей, а о своевременных регламентных работах и текущем ремонте: заменить трансформатор или рубильник, поставить новое реле, т.е. затратах отнюдь не запредельных. Отдельной строкой стоит работа диспетчеров, которые были обязаны принять своевременные меры по перераспределению потоков электроэнергии. Почему же они этого не сделали? Не были достаточно подготовлены? Или не позволил износ сетей? И в том и в другом случае эти вопросы остаются открытыми, и адресовать их следует руководству РАО ЕЭС.
Поможет ли решить эти проблемы проводимая реформа электроэнергетики? Реформы в том виде, в каком они проводятся сейчас, с нынешней аварией напрямую никак не связаны, хотя должны были бы, и именно в этом и состоит основная проблема. Нынешняя стратегия реформы предполагает приватизацию только инвестиционно привлекательных объектов - генерирующих мощностей, но отнюдь не имущества сетевой компании, блокирующий пакет которой должен остаться у государства. Теперь представим себе, что частный инвестор купил себе немножечко РАО ЕЭС - например, кусочек Сургутской ГРЭС. Его интерес состоит в обеспечении устойчивости ее работы - надежность оборудования, поставок топлива, устойчивость напряжения и частоты тока, отпускаемого в сети - и все. У частного инвестора нет прямых стимулов обеспечивать надежность сетевых ресурсов: он отвечает только за свою станцию, а не за то, как происходит ее доставка потребителю, т.к. это дело сетевой компании и диспетчера (ФСК-СО). Однако сетевая компания, будучи ключевым звеном в обеспечении энергобезопасности, как была монополистом, так им и осталась, и радикальной реформе не подлежит. Недавняя авария дает веские основания полагать, что именно она будет тем самым слабым звеном, по которому будет равняться вся энергосистема, и который не будет находиться под воздействием конкуренции, стимулирующей эффективную работу рыночными методами.
Наконец, нельзя не отметить и еще одно обстоятельство. В настоящий момент все имущество энергохолдинга находится в конечном счете у единого собственника, с которого весь спрос и у которого все ресурсы - как сетевые, так и генерирующие мощности. Именно такое сочетание единства собственности, ресурсов и управления и позволяет добиваться экономии на масштабах, которая и делает РАО "естественной монополией". После приватизации генерации имущество будет принадлежать разным собственникам, и положительный эффект масштаба сменяется в лучшем случае ростом издержек за счет уменьшения объема рынка, дублирования вспомогательных и ремонтных служб и т.п., - не считая собственно издержек реорганизации и раздела имущества. В одном из наших исследований мы делали оценки эффекта масштаба в энергетике в целом, а также по отдельности в генерирующих и в сетевых мощностях. Расчеты показывают, что на настоящий момент положительная отдача от масштаба в российской электроэнергетике есть не только в сетевом хозяйстве (которое реформаторы из РАО ЕЭС признают естественной монополией), но и в сфере генерации, которая согласно проекту реформы делится между генерирующими компаниями, теряя в экономической эффективности. Возможно, конечно, что потеря эффекта масштаба будет компенсироваться другими вещами - инвестициями, новыми мощностями, более устойчивым состоянием этих станций, - но эти положительные эффекты, вообще говоря, еще надо оценить и проверить на практике, чего нельзя сказать об экономических потерях, уже сегодня порожденных избранной стратегией реформы.
В последние дни на самом высоком уровне звучала критика руководства РАО ЕЭС за увлеченность реформой в ущерб текущей деятельностью компании. На мой взгляд, недавний кризис наглядно демонстрирует не только справедливость этой критики, но и необходимость более тщательного и продуманного плана реформирования такой важной отрасли, как электроэнергетика.
Вы сказали, что у нас не хватает инвестиций. По словам Грефа, на недавней встрече в Петербурге с министром торговли США, вопрос о планируемом увеличении экспорта энергоносителей в США связан с существенными инвестициями. Помогут ли инвестиции решению этой проблемы?
Насколько я понимаю, на встрече министров речь шла прежде всего об инвестициях в нефте- и газодобычу и передачу. В электроэнергетику они могут идти в той мере, в какой она будет приватизироваться, и может представлять интерес для американского капитала, причем этот интерес должен быть исключительно финансовым. Дело в том что при нынешнем уровне развития передающих технологий электроэнергия для России - товар практически неторгуемый, в отличие от той же нефти или газа. При передаче тока высокого напряжения на расстояние свыше 1000 километров потери становятся запредельными, что исключает ее физическую доставку, скажем, с сибирских ГЭС на Аляску, равно как и в Москву. Правда, в США уже есть разработки, позволяющие снизить эти потери в разы. Однако до их промышленного внедрения пройдет не один год, тогда как нефть и газ - это сегодня, и именно они составляют стержень американской энергетической стратегии, и волнуют их в первую очередь. Так что я думаю, что на переговорах министров речь шла прежде всего об инвестициях в нефтегазовый сектор; в электроэнергетику же - лишь постольку, поскольку она может интересовать частный американский капитал, получающий прибыль в России.
