Александр Басаев: Систему ГНЦ нужно реформировать, но не разрушатьНазад
Александр Басаев: Систему ГНЦ нужно реформировать, но не разрушать
Александр Сергеевич, что Вы думаете о предлагаемой Министерством образования РФ реформе науки?
Реформа науки, безусловно, нужна. Но создаётся такое впечатление, что у нас нет четко сформулированных целей государственной политики в области науки. Должно быть заявление Президента, в котором были бы изложены цели администрации Президента России в области науки и инновационной деятельности. Это заявление должно быть короткое, максимум пол-страницы, потому что из того многостраничного документа, который предложен сейчас, выбрать цели очень тяжело. Целей должно быть одна-две, и не более трех-пяти ближайших задач. И усилия надо сосредотачивать именно на реализации этих задач, и все предлагаемые реформы выверять с этими целями и задачами.
Какие, по-вашему, задачи стоит назвать первоочередными?
Во-первых, наука нужна государству и обществу для решения проблем, связанных с проблемами обороны, экологии, национальной безопасности и т.д. В этой ситуации государство выступает в роли заказчика конкретных исследований и разработок. Во-вторых необходимо, чтобы наука в государстве и обществе просто была. И здесь все усилия государства должны быть направлены на поддержку того, что называют "научной средой". Это в первую очередь научные кадры, информационные магистрали, материальная среда для проведения научных исследований, в том числе приборы и оборудование, правовые отношения. Сразу возникает вопрос, а сколько денег нужно государству тратить на науку? И если по части конкретных разработок что-то ещё можно посчитать, то задача формирования "среды" может съесть любые деньги. И ещё будет мало. Поэтому государству в первую очередь нужно позаботиться о том, чтобы деньги, которые идут на поддержку научной среды приносили максимальный эффект, а также создать условия, которые заставят и позволят этой "среде" найти дополнительные средства для своей подпитки. Вопрос о том, какой именно процент госбюджета должен тратиться на науку в этой ситуации становится вопросом высшей политики государственной власти и конкретных задач, которые стоят перед обществом на данный момент. И здесь, мне кажется, очень важно учесть зарубежный опыт. К построению того, что у нас сейчас называют "инновационным путём развития", "экономикой знаний" развитые страны приступили достаточно давно и уже приобрели опыт, который необходимо учитывать и нам. Я читал, что американцы считают создание инновационной системы одним из своих главных достижений конца XX века в области науки и инноваций. Именно инновационная система позволила США сохранить лидирующие позиции в мире. Я не претендую на полный анализ, но в целом суть того, что они сделали для этого, можно свести всего лишь к трём пунктам. Первое - они создали мощнейшую сеть федеральных лабораторий, около 700 организаций, которые находятся целиком в госсобственности. Таким образом, у американского правительства есть инструмент для того, чтобы реализовывать свою государственную политику. У нас же сейчас идет обратный процесс, во главу угла ставится разгосударствление, приватизация и т.д. Надо совершенно четко понимать, что если собственность научных организаций будет отдана в частные руки, то ни о каком соблюдении государственных интересов уже речи идти не может. Это первое. Второе - у них создана мощная законодательная система поддержки государственных федеральных лабораторий и научных исследований в целом, начиная от самых первых законов, когда университетам отдали землю в бессрочное и беспошлинное владение. Это позволило им стать финансово самостоятельными, а свои усилия направлять именно на то, чем они должны заниматься - на образование и на научные исследования. Здесь необходимо отметить важнейший закон, который дал резкий толчок развитию всей инновационной системы, - закон Бэйла-Доула 1980-го года, который закрепил права на интеллектуальную собственность, созданную в процессе выполнения научно-исследовательских работ университетами и федеральными лабораториями по работам, которые были профинансированы государством. Университеты и федеральные научные центры получили возможность использовать доходы от интеллектуальной собственности для своего развития. У нас же действует закон, по которому интеллектуальная собственность, полученная при выполнении НИРов и ОКРов на деньги госбюджета, является собственностью государства. Что получается? Организация создала какой-то продукт и отдала его государству. Куда потом делся этот продукт? У государства нет ни механизмов, ни инструментов, чтобы как-то эту интеллектуальную собственность использовать. Третье - у американцев примерно 90% денег госбюджета "гражданской науки" уходит не в коммерческие организации, а, прежде всего, в университеты и в федеральные лаборатории. Бюджетное финансирование направлено не на какие-то конкретные разработки, а именно на поддержку среды, на укрепление госсектора науки. В бюджете "оборонки" картина прямо противоположная. Там основные исполнители - крупные корпорации, которые в состоянии довести разработку до получения конкретного результата.
Права на индивидуальную интеллектуальную собственность должны быть закреплены за разработчиком?
Я считаю, что если исполнителем НИРа или ОКРа является государственное учреждение, то права должны быть переданы именно этому учреждению. Учреждение, в котором работают разработчики научного продукта, гораздо лучше распорядится этой интеллектуальной собственностью, потому что они знают, где она может быть востребована, где она может быть использована для выполнения каких-то других работ, где она может быть пущена в оборот. А если разработчик знает, что это останется у него в собственности и он потом может это использовать, то он проведет это исследование и эту разработку на качественно другом уровне. Не секрет, что зачастую в отчетах не описывается суть разработки, то, что составляет ноу-хау и действительно может принести коммерческий эффект. Одной из причин этого является и всё еще действующий приказ Миннауки об обязательной регистрации открытых НИОКР. Получается, что в одном пункте контракта госсзаказчик закрепляет за собой права на интеллектуальную собственность, полученную в результате проведения исследований, а в другом - обязывает исполнителя опубликовать полный отчёт о проведённых исследованиях, то есть отдать результаты своего труда во всеобщее пользование.
Достаточно ли закрепить интеллектуальную собственность за организацией-исполнителем с точки зрения конкретного ученого-разработчика?
Все люди, которые работают в нашем ГНЦ, понимают, что их благополучие во многом зависит от благополучия организации в целом. На этой почве проблем у нас нет.
Вы говорили о разгосударствлении. Зачастую при акционировании в состав руководящего ядра вводятся представители Минимущества, а не ведомственных учреждений. Нет ли опасности, что научные организации будут рассматриваться просто как объект недвижимости, а не как специализированный субъект экономики?
Не просто нет опасности, а всем понятно, что в случае именно такого акционирования и последующего разгосударствления эти организации будут для науки потеряны. В этом случае они отдаются рыночной экономике, а там закон только один - получение максимальной прибыли. Поэтому представители Минимущества будут проводить совершенно другую политику, чем тот же представитель Роснауки или Рособразования.
В числе вопросов реформирования обсуждается вопрос статуса ГНЦ. Звучат мнения, что необходимо ужесточить условия его присвоения. Вы согласны с этим?
По моему мнению, число организаций, имеющих статус ГНЦ надо резко расширить, а не сократить. Американцы создали сеть из 700 федеральных лабораторий, пусть у нас их будет 300-400. При этом не надо жестко увязывать финансирование с наличием этого статуса. Этот статус должен давать какие-то налоговые льготы, возможность получения госконтрактов, и в то же время накладывать какие-то обязанности, например, подготовку кадров, предоставление услуг типа центра коллективного пользования, создание и поддержание научной инфраструктуры. Что касается объёмов финансовой поддержки ГНЦ, то здесь надо подходить очень индивидуально. И опять-таки нужно отталкиваться от тех целей, для реализации которых создан тот или иной ГНЦ. Наверное, должно быть относительно небольшое количество научных центров, связанных прежде всего в вопросами обороны и национальной безопасности, деятельность которых в основном обеспечивается через госзаказ. Основной же, "гражданский" сектор должен получать именно поддержку и не более того. Но эти центры должны уже в полной мере работать на создание научной среды.
Одной из основных проблем организаций, входящих в систему ГНЦ, да и многих других научных организаций сектора прикладной науки является несовершенство организационно-правового поля, в которых они существовуют. По сути наука - некомерческая сфера деятельности. А большинство наших ГНЦ - ФГУПы, то есть коммерческие организации. Учитывая, тот факт, что в ближайшие годы такая организационно-правовая форма как ФГУП просто исчезнет, большинство этих организаций планируется акционировать. Что с этими организациями будет в дальнейшем, представить нетрудно. Можно обратиться к опыту приватизации наших зеленоградских НИИ, работавших в области микроэлектроники. Раньше это были мощнейшие НИИ с многотысячными коллективами, при которых были опытные заводы. Теперь же это производственные предприятия, при которых еще остальсь небольшие научные подразделения с численностью в несколько десятков человек. В основном их деятельность направлена на разработку новых изделий для своего же предприятия и на выполнение НИОКР в рамках гособоронзаказа. Я не говорю, что это было сделано всё неправильно, скорее всего в условиях рыночной экономики у этих организаций и не было другого выбора. Наверное, такая реорганизация некоторых прикладных НИИ и сейчас вполне оправдана. Но если по этому пути направить все ГНЦ - ФГУПы, то их роль как центров формирования отраслевой научной среды будет сведена к минимуму. Может быть есть смысл в процессе реорганизации ГНЦ выделить научно-исследовательские части и создать на их основе госучреждения со статусом ГНЦ. А оставшуюся часть можно и акционировать. Если, например, есть мощный судостроительный ГНЦ, то очевидно, что государство полностью его содержать не может. Может, имеет смысл этот центр разделить на две части - научную, которую нужно оставить в собственности государства, и производственную, которую следует акционировать. Просто надо искать механизмы. У американцев разработан очень хороший механизм: часть федеральных лабораторий они отдали под контрактное управление университетам, а сами эти федеральные лаборатории со всем оборудованием, имуществом, научными установками принадлежат государству как наши обычные госучреждения. У нас то же самое можно воспроизвести. У нас есть очень сильные ВУЗы отраслевой направленности. И есть научные организации, работающие в этих же отраслях. Обеспечив этим научным организациям частичную государственную поддержку (пусть не 100% финансирования, а процентов 30-40) и отдав их под управление университету, можно получить, на мой взгляд, оптимальный в наших условиях источник формирования отраслевой научно-образовательной среды. Причём сделать всё это нужно в течение ближайших полутора лет. После того, как пройдёт акционирование и собственность уйдёт из рук государства чего-либо предпринимать уже будет поздно. Возможна передача ГНЦ под контрактное управление и промышленным предприятиям, тем же акционерным обществам, в которые будут преобразованы ФГУПы. В этой ситуации объём господдержки ГНЦ может быть ещё меньше. Как и на что будут использованы средства этой господдержки можно оговорить в контракте. Это могут быть и исследования, выполняемые в рамках темплана, утверждаемого Роснаукой, и программы подготовки специалистов, и поддержка центров коллективного пользования, и планы проведения конференций и многое другое. Главное в этой схеме то, что в руках государства остаётся имущество ГНЦ и вся интеллектуальная собственность, то есть материальная составляющая той самой научной среды, а также останутся финансовые рычаги, которые заставят ГНЦ работать и в интересах общества, а не только на получение прибыли.
Вы считаете, что определить критерии оценки эффективности работы ученых можно или вы согласны с теми, кто говорит, что науку оценить нельзя?
Я считаю, что нельзя. У тех же американцев в основном, критерии качественные. Из количественных критериев раньше был широко распространён так называемый индекс цитирования. Имеется в виду частота, с которой повторяется фамилия того или иного автора в ссылках к научным публикациям. Считалось, что если он в течение года опубликовал ряд статей, то чем чаще на его работу ссылаются другие авторы, тем более ценный научный продукт он произвел. Это относительная вещь. Известно, что на Западе появились группы ученых, которые начинают цитировать друг друга, договорившись между собой в неформальной обстановке. Сейчас от этого индекса начинают отказываться. Любой такой показатель может быть раздут, очень сильно гипертрофирован. Если лет тридцать назад в статьях в среднем было 5-10 ссылок, сейчас количество ссылок доходит до 40-50. В небольшой статье половину занимают одни ссылки. Из количественных показателей наиболее объективны те, которые могут быть взяты из бухгалтерской отчётности. И поэтому, когда наш министр образования и науки говорит об объёмах бюджетной обеспеченности научного работника в 700-750 тыс. рублей в год, то я очень хорошо его понимаю. И когда мне в условиях госконтракта указан объём средств, которые я обязан потратить на оплату труда привлекаемых студентов и аспирантов в рамках программы по подготовке кадров, это тоже понятно. И тогда я и отчитаться смогу объёмами работ, выполняемыми в пересчёте на одного сотрудника и объёмами средств, потраченными на подготовку кадров. А когда начинают сравнивать количество опубликованных научных статей, число патентов и авторских свидетельств, то непонятно, какие выводы из этого можно сделать. Ведь очевидно, что одно открытие, достойное нобелевской премии, или один патент, способный принести миллионы долларов, гораздо ценнее чем тысячи других, оформленных "для галочки" и по сути ничего не стоящих. Конечно, научные публикации, патенты, проведение научных семинаров, подготовка научных кадров высшей квалификации обязательно должны иметь место в деятельности научной организации. Но делать вывод об эффективности деятельности научной организации на основе таких показателей, по-моему не совсем правильно. Что касается инновационной составляющей, то ее оценить можно будет только после того, как организациям будут переданы права на интеллектуальную собственность и оценены объемы продаж патентов, лицензий и т.д. Это самый действенный критерий - востребованность продукта деятельности организации, посчитанная в рублях. Но у тех же американцев прирост объёмов продаж объектов интеллектуальной собственности начался лет через десять после принятия уже упомянутого закона Бэйла-Доула.
В чем принципиальное отличие формы государственного научного центра от формы национальной лаборатории, о создании которых говорит Минобрнауки?
Мне кажется, что по сути национальная лаборатория это то же самое что и ГНЦ. Кстати, в первых наработках по формированию системы ГНЦ, они так и назывались "национальные лаборатории". Я считаю, что сеть национальных лабораторий можно было бы создать на основе уже существующей сети государственных научных центров. Идеи то в систему ГНЦ изначально были заложены хорошие. Да, систему ГНЦ нужно реформировать, но не разрушать.
Какая форма взаимодействия с государством наиболее интересна для вашего ГНЦ?
Всё опять-таки определяется теми задачами, которые стоят перед нами как перед государственным научным центром. Мы счинаем, что наша основная цель - формирование научной среды в области микроэлектроники и микромеханики, но при этом мы должны быть готовы выполнить исследования и разработки ( или организовать их выполнение) в интересах государственных заказчиков, а также по заказам коммерческих предприятий. На мой взгляд, оптимальной формой существования нашей организации была бы следующая: госучреждение, находящееся в ведении Роснауки и переданное под контрактное управлению Московскому институту электронной техники (МИЭТ). При этом бюджетная обеспеченность на одного сотрудника может быть в 2-3 раза меньше тех цифр, которые называл министр. Остальное мы доберём за счет госконтрактов на выполнение НИОКР и заказов коммерческих предприятий. Контракт между Роснаукой и МИЭТ может быть заключён лет на пять, или по схеме 3+2. В этой ситуации за счёт средств бюджетного финансирования мы гарантированно сможем решать задачу поддержки среды для проведения научных исследований в области микроэлектроники и в то же время у нас будет стимул для поиска других заказчиков. В случае необходимости мы можем резко увеличить объём выполняемых НИОКР за счёт привлечения сотрудников, аспирантов и студентов МИЭТ. А для МИЭТа мы обеспечим прохождение практики студентов, предоставим базу для проведения научных исследований сотрудниками и аспирантами, обеспечим дополнительный заработок научным кадрам ВУЗа. Конечно, механизм контрактного управления надо тщательно проработать. Но мне кажется, что если бы наш ГНЦ был передан под такое контрактное управление МИЭТу, это было бы оптимальным решением.
Что в этом случае изменилось бы для вас? Какие вопросы организационно-хозяйственной деятельности были бы сняты?
С точки зрения взаимодействия с МИЭТом, наверное ничего бы и не изменилось, потому что мы вышли из МИЭТа и свою деятельность всегда строили на условиях тесного взаимодействия с ВУЗом. Но с точки зрения управляемости, я считаю, что МИЭТ гораздо более грамотно поставит нам задачи и в плане научных исследований, и в плане подготовки кадров, чем абстрактное государство и даже чем Роснаука, которой мы подведомственны. Я с большим уважением отношусь к специалистам, которые работают в Роснауке, но охватить все при небольшом количестве персонала невозможно. Еще один важный момент связан с условиями финансовой деятельности. С одной стороны понятно, что в условиях рыночной экономики научные организации должны искать внебюджетные источники финансирования исследований и разработок, то есть в какой-то мере активизировать коммерческую составляющую своей деятельности. С другой стороны, коммерческая деятельность в рамках бюджетного учреждения сильно затруднена и усложняется с каждым годом. Последний пример: с 1 января 2005 года бюджетным учреждения запрещено брать кредиты и займы, а ведь во всём мире коммерческая деятельность строится на привлечении кредитных ресурсов. Как можно выполнить работу по госконтракту, если в условиях договора предусмотрено лишь 30-40%-е авансирование работ, а окончательная оплата производится после окончания работ по предоставлению акта о фактически произведённых затратах на всю сумму договора и при этом ты находишься в казначействе и тебе запрещено привлекать заёмные средства? Я уж не говорю об осуществлении инновационных проектов, которые на начальных стадиях тоже требуют привлечения заёмных средств и тем более, об осуществлении каких-либо инвестиционных программ с привлечением внебюджетных источников. В предлагаемой нами схеме контрактного управления бюджетные средства на наше содержание могли бы идти через казначейство и МИЭТ, а мы бы могли осуществлять свою коммерческую и инновационнйю деятельность вне казначейства.
Удается ли вам привлекать внебюджетное финансирование?
Это одна из главных проблем, которая у нас есть. В госконтрактах, которые мы заключаем по линии Роснауки и Минпромэнерго, есть обязательное привлечение внебюджетного финансирования. В Роснауке это около 30%, а в Минпромэнерго - до 50% внебюджетное финансирование. Это бомба замедленного действия. В науке может быть всего два источника финансирования: либо бюджет, либо собственные средства предприятий. Других источников финансирования у науки просто быть не может, потому что это не текущая деятельность, а вложения в будущее. Когда ставится задача привлечения внебюджетного финансирования в соизмеримом объеме с бюджетным финансированием - это задача просто невыполнимая. У нас в стране нет таких денег на науку, чтобы предприятия из своей прибыли отдали просто так деньги на выполнение какого-то госконтракта, в котором написано, что все права собственности принадлежат государству. Это задача нереальная. Я понимаю, если бы государство взяло на себя задачу привлечения этих внебюджетных средств, то есть опросило бы промышленные предприятия, выяснило, что они готовы профинансировать такую-то разработку, и тогда государство добавляет средства. Должен быть тройственный контракт между промышленным предприятием, государственным органом власти и исполнителем. Но в том виде, как это сформулировано сейчас, исполнитель обязуется найти кого-то, кто просто бы дал деньги. Дал бы - и все! Это нонсенс, потому что таких внебюджетных средств просто нет. А формально за невыполнение этого пункта государство может предъявить претензии к исполнителю, расторгнуть контракт и взыскать все деньги, которые были выделены государством.
Такие прецеденты были?
Не было, и я думаю, не будет.
То, что пункт контракта не выполняется, по сути, ни одной, ни другой стороной, подчеркивает его нелепость?
Да, именно так. Его просто надо убирать.
Посмотрите на внебюджетное финансирование на Западе. Деньги промышленности, бизнеса идут на финансирование в основном коммерческих исследовательских структур. Их не интересуют проблемы развития научной среды. Если им нужно разработать что-то конкретное, они все осуществляют в своих внутрифирменных научно-исследовательских подразделениях. Эти свои внутренние подразделения они и финансируют, а не какую-то организацию со стороны. Они понимают, что именно своя структура принесет им максимальную отдачу за эти деньги. Если же они и финансируют какие-то исследования, выполняемые в университетах, то становятся полноправными обладателями или сообладателями полученной интеллектуальной собственности. В России мы сейчас начинаем наблюдать то же самое, когда организации, которые имеют средства для проведения научных исследований и разработок, прежде всего, в сырьевых отраслях, начинают активно создавать именно собственные исследовательские структуры. Они вкладывают не вообще в науку, а в ту ее часть, которая их интересует. Но при этом глобальные задачи, такие как подготовка кадров, создание инфраструктуры, исследования в областях, которые не принесут быстрой отдачи, перед ними не стоят. Что Вы думаете по поводу недоступной для ГНЦ возможности зарабатывать, сдавая в аренду свободные площади?
Нас это не касается, потому что у нас нет свободных площадей. У нас все площади принадлежат МИЭТ.
Как вы ищете заказчиков?
У нас создан ряд продуктов, который сейчас востребован на рынке. У нас есть система разработки и изготовления специализированных интегральных микросхем. По пути создания именно таких микросхем идет развитие электроники. Здесь в первую очередь важна скорость разработки и появление первых образцов. Мы используем методологию и разработку этих микросхем на основе базовых матричных кристаллов (БМК), и достаточно хорошо зарекомендовали себя в этом плане. У нас есть свои серии БМК, заказчиками которых являются, в основном, космическая и военная отрасли - те, кто сейчас в России может востребовать специализированные микросхемы в небольших партиях. Они нас знают и сами выходят на нас.
Вы не пытаетесь расширять сеть своих заказчиков?
Приходится. В каком секторе рынка мы можем работать? Одна часть рынка - микросхемы специального назначения. В среде гражданских заказчиков мы, наверное, не конкурентоспособны, в гражданском применении трудно найти заказчика, который был бы готов платить достаточно большие деньги за небольшие серии микросхем. Второе направление, которым мы занимаемся, - микромеханика. В этой области у нас, наоборот, заказчики, в основном, гражданские. Схема привлечения заказчиков достаточно обычная - конференции, научные статьи, работа на выставках, семинары с приглашением потенциальных заказчиков. Мы ежегодно участвуем в трех-четырех выставках за рубежом и столько же в России.
Отдел маркетинга у вас был изначально или возник под требованием времени?
В 1993 году программа ГНЦ давала 70% нашего финансирования. Задача поиска заказчиков не стояла, потому что нас в основном финансировало государство. В 1997 году мы создали специализированное подразделение маркетинга. По прошлому году программа ГНЦ занимала всего лишь 15% от объема нашего финансирования. Остальное - порядка 20-25% - промышленная продукция, малые и опытные партии микросхем и микродатчиков. Остальной диапазон - НИРы и ОКРы по заказам других ведомств и организаций.
Сколько человек в вашем Центре, и есть ли у вас кадровые проблемы?
В свое время мы проводили небольшой анализ оптимальной численности научной организации и остановились на цифре порядка 250 человек. Организация, с одной стороны, не очень большая, которая не потребует очень больших денег на содержание, с другой стороны, это тот коллектив, который может выполнить на достаточно хорошем уровне научные исследования. У нас именно такой оптимальный состав. Он держится у нас практически постоянно. Неэффективные кадры сами уходят. Здесь все очень просто - есть базовая заработная плата, а остальное идет из тех НИР и ОКР, которые выполняют эти люди, эти лаборатории. Если они дополнительно не зарабатывают, их эта зарплата не устраивает и они увольняются. Останутся ребята, которые зарабатывают достаточно прилично. Проблемы со старением кадров нет. Через нас проходит большое количество студентов и аспирантов МИЭТ, лучших из них мы оставляем у себя.
Какова средняя зарплата ваших сотрудников?
В среднем зарплата по организации около 11 тыс. руб. У научных работников, конечно, повыше. Есть и такие, которые зарабатывают больше $1000. У нас есть ребята, которые съездили в Швецию, поработали, постажировались, но вернулись обратно. Здесь больше свободы для творчества, чем во многих западных организациях. В чем есть проблемы? В Зеленограде очень много представительств различных зарубежных компаний, которые стараются переманить к себе наши кадры. Мы к этому относимся спокойно и с пониманием. Подготовка кадров высшей квалификации это тоже одна из наших задач. Но всё-таки у каждого нашего начальника лаборатории есть мечта собрать у себя коллектив из тех лучших ребят, которые прошли через наш центр.
Какой объем бюджетного финансирования вы считаете оптимальным для ГНЦ?
ГНЦ должны получать базовое финансирование. Я не говорю о больших объемах, но на уровне примерно 25%-30% годовых потребностей центра они должны получать. Это тот объём, который не даёт расслабиться и занять иждивенческую позицию, но в то же время стимулирует биться за эти средства и считать те задачи, которые формулирует государство, приоритетными для организации. Раньше у нас было финансирование по плану и программе работ ГНЦ, это позволяло нам строить долгосрочные перспективные планы исследований и платить людям за выполнение именно этих исследований. Когда в этом году финансирование по программе ГНЦ было прекращено, основными нашими деньгами стали деньги на проведение научных исследований, которые нам дают заказчики под конкретные задачи. Политику, которую мы вели в последние десять лет, сейчас выполнять тяжелее. Многие организации ГНЦ в этом много потеряли. Они потеряли источник для проведения именно программы перспективных научных исследований, потеряли источник для создания научно-технического задела. Кроме этого базовое финансирование обеспечивало бы работу по подготовке кадров. Из текущих денег мне очень трудно выделить средства именно на эти задачи. Достаточно сложно проводить обучение студентов в большом количестве, когда заказчик требует результат. На поисковых работах в рамках тематического плана это делать гораздо лучше.
Вы не разделяете мнения, что сметное финансирование не ориентирует на результат?
Здесь все зависит от объемов финансирования по смете. Если оно на 100% покрывает потребности организации, это может привести к тому, что организация расхолаживается и начинает эти деньги проедать. Если сметное финансирование будет составлять объем, о котором я говорю - 25-30% от потребности организации - то организация будет тратить эти деньги таким образом, чтобы создать себе задел на будущее. Когда к нам приходит заказчик, ему нужен конкретный результат, продукт для серийного производства, а вся остальная часть его не интересует. А ведь рубль, сэкономленный на поисковых исследованиях, обернется потерей лишними десятью рублями, впустую потраченными на прикладные исследования, 100 рублями для ОКР и т.д. Недоработка на ранних стадиях чревата большими потерями на следующих стадиях. Организации зачастую вынуждены брать на себя конкретные ОКРы, то есть вести работы для получения конечного продукта без предварительной исследовательской проработки. Если они не получают желаемого результата, это выливается в большие затраты. И деньги от финансирования по смете позволили бы вести именно эти поисковые исследования, проводить задельные работы, которые для нас очень важны.
Суммируя все, о чем мы говорили, каким Вы видите будущее своего Центра? Сумеете ли вы остаться на плаву, если будет воплощено в жизнь все заявленное Минобразования?
В идеале мне бы виделся контракт с Роснаукой и МИЭТ по схеме 3+2. То есть контракт на три года, через три года мы отчитываемся о своей деятельности, и если она устраивает наших государственных заказчиков, мы продлеваем контракт еще на два года. По такой схеме объемы финансирования на сегодняшний день были бы оптимальными в районе 35 млн. рублей на 250 человек - примерно 140 тысяч на человека в год. Можно прикинуть, а сколько таких центров, как наш, можно содержать за 7 млрд.? 7 млрд. в год позволило бы создать порядка 200 центров!
Откуда Вы берете эту цифру - 7 млрд.?
Если я не ошибаюсь, это то финансирование, которое у нас идет по федеральной целевой научно-исследовательской программе на исследования и разработки по линии Роснауки. Это вполне реальная цифра по науке, которую можно было бы пустить на такую цель. Создание двухсот отраслевых центров, которые можно было бы пристегнуть к вузам, во многом могло бы решить сегодняшнюю задачу поддержки научной среды. А что касается, останемся ли мы на плаву, я думаю, что на плаву наша организация останется в любом случае. Потеря финансирования по программе ГНЦ, составляющего 15% от нашего объема, для нас не смертельна. В этом году мы прошлогодний объём зарабатываем сами. Но надо понимать, что идет проедание того потенциала, который был нами наработан за все эти годы. Да, мы еще сможем работать в том же режиме какое-то время. Но если политика государства будет направлена на то, чтобы ГНЦ все деньги зарабатывали сами, это будет нереально, потому что с объективной реальностью невозможно бороться. Нам придётся всё больше уходить в коммерческую сферу, а там уже научная деятельность не будет основной и мы уже просто не сможем выполнять функции государственного научного центра, то есть центра, который реализует государственные интересы в сфере науки.
