ПЛАНЫ США В ОБЛАСТИ ПРО: МЕЖДУНАРОДНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ.Назад
ПЛАНЫ США В ОБЛАСТИ ПРО: МЕЖДУНАРОДНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ.
Владимир Барановский (ИМЭМО РАН)
В КН.: НАЦИОНАЛЬНАЯ ПРОТИВОРАКЕТНАЯ ОБОРОНА США: ПОСЛЕДСТВИЯ ДЛЯ СТРАТЕГИЧЕСКОЙ СТАБИЛЬНОСТИ И КОНТРОЛЯ НАД ВООРУЖЕНИЯМИ. ПОД РЕД. И.САФРАНЧУКА. НАУЧНЫЕ ЗАПИСКИ, No 15. М.: ПИР-ЦЕНТР ПОЛИТИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ В РОССИИ, 2000
1 сентября 2000 г. президент Клинтон объявил, что решение-положительное или отрицательное-о развертывании национальной системы противоракетной обороны откладывается и будет принято следующей администрацией США. Но сама эта проблематика отнюдь не снимается с повестки дня. Настоящий анализ посвящен рассмотрению международно-политических последствий, которые могут проистекать из реализации этого проекта. Главное внимание сосредоточено на том, как эти последствия видят другие участники международной жизни, которых затрагивает-прямо или косвенно-намерение США обеспечить защиту собственной территории от ракетного нападения.
Реакция международного сообщества
О том, каково отношение международного сообщества к американским планам в области ПРО, можно получить достаточно адекватное представление по результатам голосования Генеральной Ассамблеи ООН, состоявшегося 15 декабря 1999 г. Резолюция, ключевым элементом которой был призыв к участникам Договора по ПРО воздержаться от развертывания систем противоракетной обороны территории страны, получила поддержку подавляющего большинства государств. Даже ближайшие союзники США не сочли возможным выступить против этого документа, а Франция открыто его поддержала.
Правда, в реакции различных сегментов международного сообщества просматриваются достаточно многообразные мотивы. Иногда такие мотивы могут быть не просто неодинаковыми у разных стран, но и прямо противоположными. Но есть в этой реакции и нечто общее, присущее если не всем, то подавляющему большинству участников международной жизни. Речь идет о настороженности, которая является результатом самых разнообразных озабоченностей по поводу эвентуальной реализации планов США.
Со стороны России эта настороженность выражается в наиболее острой форме: указанные планы подвергаются резко негативной экспертной оценке, их энергичная критика осуществляется в официальных заявлениях и по дипломатическим каналам, ведутся дискуссии о возможных способах противодействия им или нейтрализации их последствий. Менее энергично, с соблюдением ритуального дипломатического декора, но все же вполне явно подобную же позицию демонстрирует Китай. Для ведущих западноевропейских держав характерны скорее пассивное неприятие и латентная оппозиция-которые, тем не менее, проявляются и на политическом уровне. В любом случае не будет преувеличением сказать, что американские планы в области ПРО стали стимулом для серьезных размышлений о существующих тенденциях развития на мировой арене и меняющихся военно-политических параметрах обеспечения международной безопасности.
Эту сторону дела имеет смысл рассматривать отдельно от чисто военных аспектов проблемы. Последние, как хорошо известно, сами по себе являются предметом споров и разногласий между специалистами. Многие из них, причем прежде всего в самих США, высказывают сомнения в реализуемости программы создания национальной ПРО, ее экономической целесообразности и ее эффективности. Эти сомнения только усиливаются в свете не слишком успешных результатов проведенных в последнее время испытаний, что стало одним из главных факторов, побудивших администрацию Клинтона воздержаться от принятия соответствующих решений по ПРО.
Интересно, что скептические оценки высказываются и некоторыми экспертами в России, где в целом склонны к гораздо более алармистскому отношению к американским планам. Те же, кто считает излишний алармизм по этому поводу неуместным, нередко проводят аналогии с предыдущей фазой американского активизма в сфере ПРО при президенте Рейгане. В самом деле, военные результаты усилий в рамках "стратегической оборонной инициативы" оказались несоизмеримыми с тем, что ожидалось от ее реализации. Но драматическое восприятие Москвой образа "звездных войн" побудило ее к перенапряжению усилий в поисках адекватного политического и/или военного ответа. Вполне возможно, что это в конечном счете сыграло фатальную роль в развале Советского Союза.
Иными словами, политический эффект в случае с СОИ оказался гораздо весомее, чем чисто военный эффект. То же самое может произойти и сегодня. Не ясно, будет идея создания национальной ПРО в США реализована или нет; не ясно, в какой степени и в каком формате это может произойти; не ясно, удастся ли в результате достигнуть искомого результата. Парадокс в том, что ее воздействие на международную ситуацию и оценку возможных стратегических последствий главными участниками международной жизни от этого не зависит. Это воздействие уже имеет место и, судя по всему, может оказаться еще более весомым.
Договор по ПРО
В России главный акцент делают на том, что американские планы идут вразрез с Договором по ПРО 1972 г. Москва исходит из недопустимости нарушения этого договора, отказывается от предложений пойти на его модификацию, подчеркивает его ключевое значение для поддержания стратегической стабильности. В том, что договор надо сохранить, с Россией готовы согласиться очень многие. Перед встречей "большой восьмерки" на Окинаве эту позицию поддержали все ее участники, за исключением американцев.
Вместе с тем в логике, которая исходит из необходимости обеспечить этому документу своего рода "статус неприкосновенности", есть много уязвимых моментов. Договор был подписан более четверти века назад, и попытки апеллировать к нему как к некоторой непреходящей ценности, как к своего рода историческому монументу, который не подлежит никаким изменениям, выглядят не слишком убедительными. К тому же сам договор предусматривает возможность внесения в него согласованных поправок. Наконец, не очевидны основания, по которым можно было бы настаивать на том, чтобы США отдавали приоритет сохранению договора по отношению к задачам обеспечения национальной безопасности.
Но на другой чаше весов-не менее, а пожалуй и более весомые аргументы. Договор по ПРО относится к числу тех немногих документов, которые имеют не только вполне конкретное содержание, но и более широкое символическое значение. Причем этот символизм касается не только российско-американских отношений, но и в целом возможностей контроля над вооружениями. Поэтому важно избежать краха договора, что было бы чревато серьезными международно-политическими издержками.
Правда, эта аргументация может быть обращена и к России-с тем, чтобы побудить ее к большей гибкости в вопросе о модификации Договора по ПРО. Но коль скоро инициирующая роль во всей этой истории принадлежит США, их мера ответственности выше. Отсюда-один из важных мотивов в дебатах вокруг американских планов в области ПРО: их реализация не должна "убить" договор 1972 г.
В конечном счете этот аргумент оказался достаточно сильным и для администрации Клинтона, а жесткая неуступчивость Москвы-оправданной (по крайней мере на данном этапе). Но вот когда следующая американская администрация вернется к проблеме ПРО, такая постановка вопроса может оказаться уже менее эффективной-хотя бы потому, что дважды выстрелить одним и тем же патроном невозможно.
Основания для создания ПРО
США обосновывают свои планы в области НПРО серьезной озабоченностью в связи с ракетными программами ряда стран с недемократическими режимами (КНДР, Ирак, Ливия и т.п.), которые, как предполагается, склонны к иррациональному поведению. Не исключено, что овладев соответствующими технологиями, они будут угрожать непосредственно территории США. Правда, от термина "государства-парии" (или "государства-изгои"-rogue states) администрация США отказалась-теперь их именуют "государствами, вызывающими озабоченность" (states of concern).
Между тем увязка проекта создания НПРО с вопросом о потенциальной угрозе со стороны этих государств многим за пределами США кажется либо надуманной, либо сильно преувеличенной. Возможно, Япония в этом отношении представляет вполне понятное исключение, поскольку испытания северокорейских ракет показали реальную уязвимость ее территории. Но для тех же французов или англичан такая уязвимость носит скорее теоретический характер. Да и в целом в Европе (в отличие от США) склонны не столь истерично относиться к этой проблеме и придавать ей вселенские масштабы.
Нередко вообще ставится вопрос о том, не идет ли речь о преувеличенной демонизации указанных стран в стремлении найти политическое прикрытие для оправдания планов создания НПРО. В России, например, многие убеждены, что речь идет лишь о благовидном предлоге для того, чтобы "продать" этот проект американскому общественному мнению и международному сообществу; на самом же деле долговременной целью является не столько защита от единичных пусков северокорейских (или аналогичных) ракет, сколько обретение способности к созданию полноценного противоракетного щита, который смог бы прикрыть США от крупномасштабного ракетно-ядерного удара (который сегодня может быть осуществлен только Россией). А весь шум с "государствами-париями" устроен лишь для того, чтобы оправдать первые шаги в этом направлении, нарушающие и букву, и дух Договора по ПРО от 1972 г.
И хотя в Европе такими подозрениями американцев стараются не оскорблять, все же вопрос об адекватной оценке угроз, на которые ссылаются сторонники создания НПРО, постоянно витает в воздухе. Кроме того, в Европе многие полагают, что даже если эти угрозы не носят чисто умозрительного характера, отвечать надо не столько возведением противоракетного щита против государств, со стороны которых опасаются неадекватного поведения, сколько попытками воздействовать на них политическими, экономическими и иными средствами (возможно, не исключая и применения силы).
В логике НПРО вообще нередко видят пример поверхностного, механистического, если не сказать примитивного подхода к действительности, когда от ее неприятных сторон рассчитывают отгородиться китайской стеной, не слишком задумываясь об их причинах и о том, чтобы не усугубить их своими действиями. Это-изоляционистская модель поведения, неуместная в эпоху глобализации и несовместимая с идеей ответственного лидерства, которое должны были бы взять на себя Соединенные Штаты как ведущая держава мира. Кстати говоря, именно по причине изоляционистских генетических характеристик НПРО эта программа выглядела бы более органичной в качестве инициативы, исходящей от республиканцев, а не от демократов.
Международно-политический контекст
Даже если аргументы в пользу создания НПРО признаются рациональными с точки зрения американских интересов безопасности, это далеко не всегда становится основой для позитивного или нейтрально-безразличного отношения к данному проекту в других странах. Скорее наоборот-ориентация на создание НПРО воспринимается как выражение американского стремления использовать свое неоспоримое технологическое преимущество для увековечивания политического доминирования США. Во всяком случае, ни одно другое государство не в состоянии создать ничего похожего, и уже только это будет ставить США в уникальное положение-с соответствующими последствиями как военного, так и политического плана.
В военном плане это будет означать дальнейшее усиление американского потенциала, которому никто не сможет ни противостоять, ни бросить сколько-нибудь серьезный вызов. Уже существующее сегодня военное преимущество США по отношению к другим государствам превратится в неоспоримое и безусловное американское превосходство. По мере интеграции национальной и региональных (нестратегических) систем борьбы с ракетным нападением США вплотную приблизятся к возможности нанесения решающего обезоруживающего первого удара, что радикальным образом обесценит или даже полностью сведет на нет кредитоспособность российского и китайского потенциалов возмездия. При переходе от модели "взаимного гарантированного уничтожения" к модели "гарантированного выживания" последнее будет обеспечено только Соединенным Штатам, что будет означать беспрецедентное изменение военно-стратегической ситуации в их пользу.
Не сдерживаемые ничем и никем, упоенные своими колоссальными военными возможностями, чувствующие свою неуязвимость, США окажутся еще больше, чем раньше, подвержены синдрому самонадеянности силы. Иными словами, обеспечив безопасность собственной территории, за ее пределами американцы будут гораздо менее склонны проявлять осторожность в использовании средств вооруженной борьбы-отдавая им предпочтение даже тогда, когда возможны и целесообразны иные методы. Об этом далеко не всегда говорят открыто, поскольку в рамках неписаного кодекса политкорректности было бы неудобно высказывать предположение о том, что Вашингтону присущи разухабистые ковбойские замашки; но опасения в связи с возможной активизацией американского интервенционизма и предрасположенности к применению военной силы являются одним из примечательных аспектов реакции на планы США в области ПРО.
А политическим их следствием станет дальнейшее усиление в международной системе начал монополярности, которая чаще всего воспринимается как некоторая данность, но отнюдь не вызывает восторга. Впрочем, об однополюсном или многополюсном мире применительно к современной ситуации на международной арене можно спорить, причем болезненная концентрация России на этом вопросе иногда вызывает недоумение. Но вот по поводу последствий создания НПРО в США у многих как раз и не возникает никаких сомнений: это затормозит или вообще блокирует движение в сторону многополюсного мира (приверженность которому отнюдь не монополизирована Москвой, но разделяется Пекином и Парижем, не говоря уже о столицах многих менее крупных государств).
Выход США на траекторию создания и развертывания противоракетной обороны может повлиять на позиционирование главных участников международной жизни в системе их политического взаимодействия.
Достаточно очевидно, в каком направлении изменится общий вектор российско-американских отношений. Москва, по-видимому, постарается удержаться от сверх-реакции, которая перечеркнула бы имеющиеся заделы кооперативных интеракций с США и открыла путь к постепенному вползанию в новый раунд глобальной конфронтации. Но вполне вероятно, что "холодный мир" в отношениях двух стран станет еще более холодным. Потенциал антиамериканизма в настроениях российских общественных кругов и политического класса, и без того возросший на проблематике расширения Североатлантического альянса и его войны против Югославии, может приблизиться к критической массе.
Это, в числе прочего, может найти свое выражение и в стремлении России к выстраиванию союзнических или квази-союзнических отношений с другими антагонистами США. Китай в этом отношении является предметом особого внимания-в том числе и по причине близости позиций обеих держав в отношении американских планов в области ПРО.
В самом деле, именно на этой почве два государства-впервые после исторического разрыва между Пекином и Москвой в 50 е гг. -пошли на сближение друг с другом на антиамериканской основе. Разумеется, этому сближению есть объективные пределы; есть значительные интересы каждой из двух стран в отношении Соединенных Штатов-причем интересы несовпадающие и даже конкурирующие между собой; наконец, есть (или по крайней мере должны быть) далеко не идентичные соображения по поводу возможных стратегических последствий ПРО и способов реагирования на эти последствия. Но факт остается фактом: американские планы в области ПРО стимулируют российско-китайское сближение и ориентируют его против США. Если эта конфигурация будет консолидирована, она станет весьма важным элементом международно-политической расстановки сил в начале XXI века.
Планы США в области ПРО могут сказаться и на союзнических отношениях в рамках НАТО. Иногда говорят даже об их назревающем кризисе. Если это и преувеличение, то все равно имеет смысл отметить по крайней мере два выдвигающихся на первый план вопроса.
Во-первых, европейские союзники Вашингтона традиционно обижаются на то, что США не обременяют их информацией и консультациями при разработке свое политики в стратегически важных областях, особенно имеющих отношение к альянсу в целом. Европейцы могут "с пониманием" относиться к озабоченностям США по поводу ракетных угроз, но хотели бы разъяснений, как планируемые американские действия соотносятся с другими аспектами международно-политического развития-например, с усилиями в области контроля над вооружениями. Иными словами, партнеры США по НАТО хотят быть в курсе конкретных проблем и намечаемых решений-то есть настаивают на большей внутрисоюзной транспарентности.
Кроме того, они хотели бы не только получать информацию о разрабатываемых в США решениях, но и влиять на них в тех случаях, когда затрагиваются их интересы. Например, радары на территории союзных стран, в случае реализации идеи ПРО, становятся потенциальным объектом удара со стороны противника. Поэтому указанные страны должны быть привлечены к процессу выработки политики в области ПРО.
Во-вторых-и это, возможно, самое важное,-союзников тревожит угроза "разъединения" внутри НАТО в случае реализации планов по созданию ПРО в США. Ведь это будет означать возникновение в союзе зон с неодинаковым уровнем безопасности-более высоким (практически абсолютным) для США и более низким для их партнеров, которых щит НПРО прикрыть не сможет.
Здесь возникают все те проблемы, которые традиционно обсуждаются в контексте стратегических взаимоотношений между атлантическими партнерами. Можно сказать, что проблемы эти носят экзистенциальный характер и неразрешимы в принципе-но время от времени приобретают большую политическую значимость. Так было при обсуждении вопроса о ракетах средней дальности на рубеже 70 80 х гг. и затем в связи с американской "стратегической оборонной инициативой" в 80 е гг. Сегодня проблематика ПРО грозит открыть новый раунд достаточно болезненных дискуссий на эту тему.
Как и раньше, тема возможного "разъединения" особенно настойчиво артикулируется Германией. Для Великобритании весьма важным представляется вопрос о влиянии НПРО на сплоченность НАТО, на способность альянса к совместным ответам на общие угрозы, на кредитоспособность и эффективность его военной политики. Для обеих западноевропейских ядерных держав небезразлично и то, как реализация американских планов в области ПРО и возможные ответные действия России скажутся на судьбе их национальных систем ядерного сдерживания.
В числе вопросов, возникающих в этом контексте, есть и такие, которые воспроизводят мотивы эпохи биполярной конфронтации, но применительно к другим действующим лицам. Главный из них: будет ли наличие протиоворакетного щита над США сдерживать возможных агрессоров? Или наоборот-перенацелит их агрессивные устремления на "более беззащитных" союзников США? Кстати, отсюда должен следовать и вполне логичный вывод о целесообразности создания европейцами собственного противоракетного щита-вывод, который вполне вписывается и в логику уже упоминавшейся выше "совместной европейской политики в области безопасности и обороны".
Не эти ли струны затрагивает предложение российского президента Путина о разработке совместной нестратегической ПРО в Европе? Во всяком случае, в таком подходе есть и политическая, и стратегическая логика. Другое дело, что он может восприниматься как очередная попытка Москвы вбить клин в отношения между США и их европейскими партнерами по НАТО. Лишь в том случае, если Россия сумеет такое впечатление минимизировать, можно будет добиться продвижения вперед на данном направлении.
И тогда окажется, что американские планы в области ПРО в конечном счете станут стимулом для более плотного включения России в европейский ареал безопасности. Такой вариант развития причинно-следственных взаимосвязей выглядит достаточно парадоксальным, но он тоже не должен сбрасываться со счетов.
Новая гонка вооружений
Одним из наиболее опасных следствий реализации противоракетных проектов США считают то обстоятельство, что она практически наверняка даст толчок новому раунду гонки вооружений, причем в достаточно широких масштабах. И речь идет не обязательно (или не только) о соперничестве в области ПРО-хотя оно само по себе потребует колоссальной мобилизации ресурсов и научно-технологических возможностей. Здесь, однако, возникают еще как минимум две темы.
Первая лежит на поверхности: возможность компенсировать или нейтрализовать прорывы в области ПРО активизацией на других направлениях (прежде всего в области наступательных стратегических вооружений). Считается, что это проще технологически и дешевле с точки зрения финансовой нагрузки-из чего делается вывод о привлекательности для России и Китая именно этого направления.
Вторая тема касается общей направленности усилий в сфере военного обеспечения безопасности. Можно ли считать, что ПРО знаменует собой переход от сфокусированности на наступательном оружии как средстве сдерживания к новой фазе, когда возрастающее внимание будет уделяться обороне? Если проанализировать реальные военные программы, а также планы реформирования вооруженных сил в некоторых ведущих государствах мира, то оснований для такого вывода найдется немного. Но, с другой стороны, эффективность сдерживания на основе ракетно-ядерного возмездия принципиально неверифицируема на глобальном уровне, а в обозримой перспективе может подвергнуться серьезному испытанию в региональных рамках (в Южной Азии). В то же время этические сомнения в правомерности использования ядерного оружия как средства возмездия могут становиться все более серьезным аргументом. Наконец, сама цель ликвидации ядерного оружия, какой бы отдаленной она ни представлялась, "работает" на логику ПРО, а не на логику ядерного сдерживания.
Даже если все это считать умозрительными рассуждениями, возможное принятие решения о развертывании ПРО потребует перевести их в практическую плоскость. При этом Россия может колебаться в выборе "симметричного" или "асимметричного" ответа-но каким бы он ни был, соревнованию в области военных приготовлений будет дан новый толчок.
Участники этой новой гонки вооружений могут начать ее распространение на те сферы, где она до последнего времени отсутствовала или была ограничена-например, отказавшись признавать правомерными полеты наблюдательных спутников над своей территорией, противодействуя им (что запрещено статьей XII Договора по ПРО) и вообще превращая космическое пространство в поле военного противоборства. Не исключен и побочный эффект реализации планов ПРО-например, если Россия сочтет необходимым перевести стратегические ядерные силы в режим "запуска по оповещению", или захочет компенсировать их обесценивание усилением ядерного компонента на других уровнях военного планирования, или откажется от каких-либо по мер по ограничению тактического ядерного оружия и т.п.
Другой вопрос, выдержит ли Россия новый раунд гонки вооружений и не целесообразнее ли, если на этот счет существуют серьезные сомнения, просто не вступать в него-пусть даже пойдя на серьезные политические уступки и "смирившись" с американской ПРО, какие бы негативные эмоции она ни вызывала. Априорного ответа на этот вопрос быть не может, как и абсолютной уверенности в том, что поведение Москвы будет строиться на основе именно такой рациональной парадигмы (тем более что само понятие "рационального" в большой политике иногда оказывается достаточно условной категорией). А это значит, что возможность нового широкомасштабного военного противостояния, инициированного американскими планами в области ПРО, как минимум не должна сбрасываться со счета.
Со стороны США, которые находятся в фазе беспрецедентного экономического подъема, такой сценарий, скорее всего, особой озабоченности не вызовет. Но их союзники могут опасаться, что столкнутся в этом случае с немалыми затруднениями. К примеру, у западноевропейцев есть два первоочередных приоритета-модернизация вооруженных сил (в частности, в свете осмысления опыта войны в Косово) и развитие "совместной европейской политики в области безопасности и обороны" (по линии ЕС). Новая гонка вооружений как следствие решения о развертывании ПРО может серьезнейшим образом помешать этим усилиям. А в Японии высказываются опасения, что правительство может столкнуться с трудностями в реализации традиционной линии на удержание военных расходов в пределах 1 процента ВНП.
Режим нераспространения
Если США пойдут по пути создания стратегической ПРО, результатом станет нанесение непоправимого ущерба всему процессу контроля над вооружениями. А он и так переживает далеко не лучшие времена после окончания холодной войны. Усилия, сориентированные на поиск кооперативного взаимодействия государств в области обеспечения военной безопасности, окажутся дискредитированными в случае отказа США от каких-либо самоограничений и международных договоренностей в области ПРО. Эти два процесса имеют разнонаправленные векторы, и контроль над вооружениями окажется обреченным, коль скоро самая могущественная военная держава предпринимает действия, открыто противоречащие его логике и подрывающие ее.
Примечательно, что указанная сторона вопроса является объектом пристального внимания в странах, являющихся партнерами США по НАТО. Во Франции, например, подчеркивают существование серьезных проблем с потенциальным воздействием планов стратегической ПРО на эффективность усилий по ограничению вооружений, особенно в области сдерживания распространения ядерного оружия и ракетных технологий. Представители официальных кругов заявляют, что если США готовы отказаться от Договора по ПРО, то они также должны быть готовы иметь дело и с возможностью выхода других стран из многосторонних режимов по ограничению вооружений, в том числе из Договора о нераспространении ядерного оружия. При этом отмечается, что само по себе стремление создать национальную ПРО не может не создавать впечатления об отказе от борьбы с распространением ядерного оружия и ракетных технологий. О возможных последствиях НПРО для существующих режимов ограничения вооружений с беспокойством говорят и в Великобритании-особенно в свете отказа американского сената ратифицировать Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний.
Стоит отметить, что в этой критике есть свои внутренние противоречия-как, впрочем, и в других областях концептуального осмысления ядерных и околоядерных проблем военной безопасности. Например, возможность разрушения режима нераспространения сама по себе может служить мощным дополнительным стимулом для создания и развертывания средств защиты от ракетно-ядерного нападения. Понятно, что в данном случае речь идет о своего рода перевернутом отображении той аргументации, которая выдвигается против продвижения планов НПРО. Причем не существует абсолютно неотразимых доводов в пользу того, чтобы считать одну из этих двух логик "правильной", а другую "неправильной". Во всяком случае, одна из ключевых проблем политики нераспространения состоит в том, чтобы государства, обладающие ядерным оружием, в конечном счете отказались от него-а пафос ПРО со времен Рейгана выражался формулой "сделать ядерное оружие ненужным".
Однако вряд ли можно спорить с тем, что из связи проблемы НПРО с проблемой нераспространения вытекает императивная необходимость укрепления последнего. Ведь эрозия режима нераспространения ядерного оружия и распространение ракетных технологий усиливают эвентуальную потребность в средствах защиты от них у все большего числа стран. В этом плане упреки, адресуемые России и Китаю по поводу их недостаточно скрупулезного выполнения обязательств по нераспространению, косвенным образом возлагают на них ответственность за то, что стимулы к обретению потенциала защиты от ракетно-ядерного оружия становятся более весомыми.
Мы не касаемся здесь вопроса о том, насколько обоснованы такого рода упреки (которые ни Россией, ни Китаем не принимаются). Но в них заложены в общем-то совершенно правомерные представления о том, что прогресс в деле нераспространения ядерного оружия и ракетных технологий мог бы если не охладить энтузиазм сторонников НПРО, то весомым образом ограничить оказываемую им политическую поддержку.
Именно эта логика присутствовала в той "благой вести", которая была принесена российским президентом Путиным на Окинаву после его визита в Северную Корею. В самом деле, отказ последней от развития своего собственного ракетного потенциала (в случае предоставления ей возможности невоенного использования соответствующих технологий других стран), вполне возможно, снял бы с повестки дня вопрос о возникающей ракетной угрозы с ее стороны, что служило для США одним из серьезных обоснований создания НПРО.
Однако верифицировать эту гипотезу пока не удается. Сомнения в том, насколько серьезно северокорейская сторона рассматривает возможность такого "размена", возникли после сделанных несколько недель спустя нашумевших заявлений Ким Чен Ира. Если речь действительно шла о неправильно понятой шутке или об импровизации с его стороны, то в США это лишь еще больше убедило скептиков в невозможности доверять лидерам авторитарных режимов, стремящихся к обретению ракетных технологий. В конечном счете тезис о том, что именно их опасная непредсказуемость делает оправданным создание щита ПРО, получил из этой истории дополнительную подпитку.
Китайский фактор
Серьезную тревогу вызывает "китайское измерение" проблемы ПРО. В Пекине вообще полагают, что за американскими планами стоят не опасения в отношении "стран-изгоев" (как это утверждает Вашингтон) и даже не стремление уменьшить эффективность российского ответного удара (как подозревают в Москве), а желание совершенно обесценить китайский ракетно-ядерный потенциал. И китайская реакция вполне предсказуема-пожалуй, еще в большей степени, чем российская. Пекин скорее всего откажется даже от и без того не слишком высокого уровня кооперативности, которого он придерживался на многосторонних и двусторонних форумах по контролю над вооружениями. Ну, а главный акцент будет сделан на дальнейшей модернизации и расширение китайского ракетно-ядерного оружия (в частности, путем мирвирования стратегических ракетных носителей и развития ракетоносного подводного флота).
Справедливости ради следует сказать, что Китай и без того идет по данному пути и продолжал бы это движение независимо от каких бы то ни было американских планов в отношении ПРО. Но последние придают усилиям Пекина более легитимный характер, одновременно вписывая их в более стройную военно-стратегическую логику. Парадоксальным образом Китай в этом смысле оказывается в политическом выигрыше, несмотря на свою глубокую убежденность в антикитайской направленности американских противоракетных проектов.
Китай считает, что его касается и другая сторона американских планов в области ПРО-предусматривающая возможность создания и развертывания региональной противоракетной системы в Восточной Азии. Поскольку она предназначена для защиты "ключевых союзников США в регионе", отнесение к их числу Тайваня затрагивает исключительно чувствительную для Пекина тему, какими бы при этом ни были официальные объяснения и/или заявления со стороны Вашингтона. Кстати говоря, намечаемое развертывание ста перехватчиков на Аляске в рамках НПРО тоже рассматривается как позволяющее не только защитить континентальную территорию США, но и противодействовать эвентуальному вторжению вооруженных сил материкового Китая на Тайвань. А для Пекина это-его священное право, которое никто не смеет поставить под сомнение. Так что планы США в области ПРО и здесь создают дополнительный потенциал для напряженности в их отношениях с Китаем, подталкивая последний к поиску каких-то ответных шагов.
Надо сказать, что способность ПРО ТВД в Восточной Азии обеспечить прикрытие Японии от ракетной атаки в принципе должна была бы рассматриваться как обстоятельство, ослабляющее стимулы для Токио в плане возможного обретения ядерного оружия-и в этом смысле привлекательное для Китая. При желании это можно было бы считать примером потенциального позитивного международно-политического эффекта от реализации американских планов в области ПРО. Однако формула "ПРО как инструмент нераспространения в Восточной Азии" остается невостребованной-и по причине китайской озабоченности тем, что любое нарушение хрупкого регионального баланса может подтолкнуть процесс "нуклеаризации" Японии, и потому, что для нее этот путь вполне возможен экономически и технологически, и в связи с отсутствием ясного разграничения самим Вашингтоном между американо-японской ПРО ТВД (ориентированной на борьбу с ракетами малой и средней дальности) и американской ПРО национальной территории (в которой Пекин, как отмечалось выше, видит прежде всего средство борьбы со своими ракетами стратегического назначения).
Заключение
Весть о том, что принятие решения по вопросу о ПРО отложено, вызвала в России не только вздох облегчения, но и целую волну комментариев, оправдывающих "принципиальный" (то есть жесткий и бескомпромиссный) подход к этой проблеме. Основания для таких оценок есть-но они не должны порождать излишней эйфории или политической аберрации.
В самом деле, на позицию США повлияли многие факторы-противодействие Москвы, опасения подтолкнуть Китай к наращиванию военных усилий, отсутствие поддержки со стороны союзников. Но не надо забывать о важном значении тех обстоятельств, к которым эти внешние факторы не имеют отношения. Выборы через полгода останутся позади; новые испытания могут дать иные, более обнадеживающие результаты; вера в фантастические возможности американской технологии никуда не исчезла; рядовому американцу будет по-прежнему понятна мысль о том, что лучше попытаться защитить свой дом, чем грозить злоумышленникам ядерным возмездием (на которое те могут и не обратить внимания).
Иными словами, вопрос о ПРО не стоит считать закрытым. Он снова может оказаться в центре внимания уже довольно скоро. Важно минимизировать возможные в этом случае международно-политические издержки, которые могут оказаться гораздо серьезнее, нежели те, что касаются чисто военной стороны дела.
Здесь уместно продолжить уже упоминавшиеся параллели с вопросом о ракетах средней дальности и "стратегической оборонной инициативой". Тогда тоже было немало апокалиптических прогнозов-равно как и надежд на то, что мобилизация международного общественного мнения и оппозиционных настроений среди союзников США позволит остановить нежелательное развитие событий.
И прогнозы, и надежды оказались сильно преувеличенными. В конечном счете сыграли свою роль совсем другие факторы. И среди них главное значение имел акцент не на противодействии друг другу вовлеченных в эти процессы сил, а на их кооперативном взаимодействии. В результате из кризиса в связи с "Першингами" и СС 20 возник Договор по ракетам средней и малой дальности, а из драматических коллизий вокруг "звездных войн" возникли соглашения о радикальном сокращении стратегических вооружений.
Можно ли спроецировать этот опыт на реалии сегодняшнего дня? Безусловно, да. На такой ответ настраивает хотя бы тот факт, что даже в условиях острой полемики вокруг вопросов о Косово, Чечне и противоракетной обороне ведущим участникам международной жизни, прежде всего России и США (во время встречи на высшем уровне в июне 2000 г.), удалось найти общий язык в оценке современного состояния стратегической стабильности и путей ее укрепления. Если от общего языка удастся перейти к совместным действиям, это будет иметь решающее значение для того, чтобы нейтрализовать или свести к минимуму взрывоопасный потенциал проблемы ПРО. А может быть, и выстроить на этой основе новую модель кооперативных взаимоотношений, которая органично вписывалась бы в реалии надвигающегося XXI века.
Владимир Барановский (ИМЭМО РАН)
В КН.: НАЦИОНАЛЬНАЯ ПРОТИВОРАКЕТНАЯ ОБОРОНА США: ПОСЛЕДСТВИЯ ДЛЯ СТРАТЕГИЧЕСКОЙ СТАБИЛЬНОСТИ И КОНТРОЛЯ НАД ВООРУЖЕНИЯМИ. ПОД РЕД. И.САФРАНЧУКА. НАУЧНЫЕ ЗАПИСКИ, No 15. М.: ПИР-ЦЕНТР ПОЛИТИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ В РОССИИ, 2000
