В самом северном городе мира видел хороших людей, а также Ленина и кактус
Собирался я тут на ночь глядя в Норильск - на конференцию, на праздники, на длинный уикенд.
- Ты в самолете расположись поудобнее, поспишь хоть. Там свободные места-то, наверное, будут, - жалостливо посоветовала жена.
- Конечно, будут, - ответил я машинально, - какой идиот в праздники полетит из Москвы в Норильск?
И подумал, что, собственно, я и есть этот самый идиот.
* * *
Самолет неожиданно оказался битком. Впрочем, в этой поездке многое оказалось неожиданным. Отключился и проснулся, когда самолет уже коснулся земли. Снега. Вечной мерзлоты.
Сидевший передо мной музыкант Алексей Паперный, культурная программа нашей конференции, зааплодировал. Больше никто. Женщина рядом строго сказала: "У нас не хлопают. Не принято. Это на материке аплодируют".
Почему? Потом кто-то объяснил: "Потому что другого транспорта на материк просто нет. Самолет в Норильске как электричка. А в электричке не аплодируют". Почему "на материк" (в Норильске все так говорят), спрашивать уже не стал, хотя по школьным картам Норильск никак не остров. Здесь говорят - "территория". Что-то среднее между родиной и зоной.
* * *
Машины в Норильске не угоняют. А куда угонять?
В норильских лагерях не было заборов. По той же причине.
* * *
Долго едем в машине. За окнами темень, минус 36. Любознательный Паперный мучает вопросами координатора конференции Наташу. Ничего не растет? Почему? Мороз. И еще экология такая. А звери? Олени есть. И еще полярные волки. А что волки едят? Оленей. Ах, ну да. А олени? Ягель. Вообще, они же местные. Как-то выживают.
Наташа пожимает плечами. Она тоже местная.
* * *
Бегущая строка рекламы на местном телеканале: "Косички из Африки. Специалист из Конго. Недорого". Заполярный Норильск, самый северный город в мире, как-то особенно страстно любит все южное, летнее, тропическое. Хрущевки здесь раскрашены в радужные цвета. Солярии. Кафе с египетским декором. Эмблема фонда Прохорова, который и проводит нашу культурно-образовательную конференцию, естественно, не олень, не волк и даже не мамонт, из бивня которого все местные сувениры, а крокодил. А еще они проводят фестиваль "Таймырский кактус".
* * *
У подножия горы Шмидта (ее здесь называют Шмитиха), где расстреливали зэков - "Норильская Голгофа", памятники жертвам ГУЛАГа. Но не общий мемориал, а по отдельности. Литовцам. Евреям. Полякам. Православная часовня. Замерзшие цветы у часовни. Но креста на маковке нет. Украли?
- Вообще-то у нас не воруют, даже с сумочкой открытой можно ходить, - смущенно говорит милая девушка-экскурсовод Надя с инеем на ресницах поверх яркого макияжа. Она собирает, записывает воспоминания бывших зэков и рассказывает мне жуткие подробности. Возмущена, что до сих пор нет музея жертв репрессий.
Экскурсия продолжается. Надя показывает недавно возведенную мечеть (разумеется, самую северную в мире) и вдруг говорит: "Они тут все захватили". - "Кто?" - "Азербайджанцы".
Все это каким-то немыслимым образом укладывается в одной голове. Не смешиваясь. В молодой симпатичной норильской голове.
Люди тут вообще крупные, красивые, добротные. Другие, наверное, и не выживают. Не выжили.
* * *
Музей в Норильске есть. Хороший, в центре, с современным оборудованием. Но не музей ГУЛАГа, а музей истории Норильского промышленного региона. Строили регион зэки, но про них там - ничего. Много этнографии северных народов.
Конференция как раз и проходила в большом конференц-зале музея. После выступления шел к своему месту и вдруг увидел рядом на стене, на музейном стенде, фотографию своего покойного тестя, профессора-химика Льва Моисеевича Гиндина. Рядом документы - свидетельства его изобретений, научные статьи. Подпись: "Заведующий Центральной химической лабораторией Л.М. Гиндин". Ни слова про то, что здесь он сидел, был на поселении. Это - по умолчанию, как пошутил кто-то из местных. Здесь все или сидели, или охраняли.
Живут сегодня потомки тех и других - рядом, вместе. Как тут относиться к собственной истории? Умалчивать? Кричать? Что детям рассказывать на уроке по местной истории? Одна журналистка рассказала, что только пару лет назад узнала, что мама ее - участница легендарного норильского восстания и именно она хранила у себя знамя восстания. Причем не от нее узнала, а из книжки местных краеведов. Мама объяснила, что не хочет об этом говорить, не хочет, чтобы внуки узнали, что она - бывшая зэчка.
За журналисткой выступил местный пенсионер, призвавший перестать говорить про ГУЛАГ, а больше писать про роль норильских месторождений и заводов в обороне, в развитии страны: "Где был бы космос без норильских платиноидов?".
Что тут скажешь? Не было бы космоса.
* * *
Весь центр - сталинский ампир во время чумы, широкий проспект, начинающийся памятником Ленину. Яркая табличка на доме "Осторожно! Возможно обрушение элементов фасада". Промерзшая лепнина, все дома в балконах. Кто и когда должен был, по замыслу архитекторов, выходить на эти заполярные балконы? Видимо, Ленин. Вот он, каменный, величаво идет по широкому проспекту, который я с трудом перебегаю на ледяном ветру.
* * *
А ветры здесь определяют не по компасу, а по симптомам. Глаза слезятся - значит, с медного завода. Горло дерет - это с комбината. Самый чистый ветер - северный. На полюсе с экологией порядок. Пока.
* * *
Сказал жене про фотографию Льва Моисеевича. Попросила положить цветок. Пообещал, а сам думаю: "А тут цветы-то есть?". Оказалось, цветочных магазинчиков в центре полно. И в отличие от других магазинов, цветочные работают круглосуточно, о чем сообщают специальные надписи у входа. Интересно, кто это по ночам ходит туда за цветами, если и днем-то прохожих не видно? Спрашиваю у продавщицы, пряча гвоздику в портфель, чтобы по пути не замерзла.
Отвечает уклончиво: "Заезжают". - "А кому ж они ночью цветы покупают?" - "Ну, женам". - "Женам? Ночью?". Продавщица улыбается, смущается, все сразу: "Ну, не женам...".
