По странному стечению исторических обстоятельств на этой неделе сошлись два празднования: 181 год со дня декабрьского выступления на Сенатской площади и 100-летие со дня рождения Брежнева. Причем та, и другая дата - ложные. Сенатское стояние пришлось на 26 декабря по новому стилю (в девятнадцатом столетии разрыв между европейским и русским календарями составлял 12 дней). А младенец Лёня Брежнев, если считать по-новому, появился на свет 19-го декабря, никак не 6-го. (Век двадцатый добавил в календарный раздрай еще одни сутки; разница составляет 13 дней). И в этом двойном сдвиге по календарной линии есть что-то символическое, как будто история насмешливо напомнила нам о всеобщей склонности к неразличению исторической реальности и мифологического вымысла, он же домысел.
Во времена позднего Брежнева ранние декабристы казались героями без страха и упрека. А брежневские прилипалы - образцом бюрократического маразма. Если бы году в 1980-м кто-нибудь кому-нибудь сказал, что через четверть века одни способные люди не за страх, а за совесть станут снимать сентиментальные фильмы о дорогом Леониде Ильиче, а другие способные люди будут всерьез говорить о декабристах как о нарушителях естественного хода русской истории, - не поверили бы. Подняли бы на смех. Подумали бы, что их разыгрывают. Если к чему и готовились, то к более сложному, объемному, противоречивому взгляду на далекое прошлое, к разговору о трагедии державного поколения, обреченного на бунт - и к полной смене шкалы оценок применительно к своему времени. "Брежнев - мелкий политический деятель времен Сахарова и Солженицына". Получили сплошное "Однако".
Самое интересное и самое показательное, что действующая власть с ее показной симпатией ко всему позднесоветскому и еще более показной антипатией ко всему революционному, -- тут решительно ни при чем. Никакого приказа праздновать Брежнева и "мочить" декабристов не было. Вот негласное пожелание почаще сравнивать Путина с Рузвельтом - явно было; эту назойливую параллель любимый руководитель задал сам, в Федеральном послании, и теперь добросовестные теледокументалисты ее отрабатывают, используя подчеркнуто-современную лексику. Олигархи пропиарили антирузвельтовское мероприятие... Олигархи не учли, что голосовать будет американский народ... Что же до Брежнева и декабристов, то романтическая аура над челом первого и демонический венчик над коллективным ликом последних, то это беспримесное проявление художественной самодеятельности. Продается то, что кушается; кушается то, к чему приучили.
Первый шаг в заданном антиисторическом направлении был сделан в 1993 году. Именно тогда часть интеллигенции старой выделки испугалась встречи с реальной историей, без малейшей примеси литературной отделки, без житийных узоров и романических ходов. И резко сдала назад. Именно те, кто декабристов неумеренно и неумно возвышал в брежневские 70-е (в чем декабристы, которые были очень, очень разными по взглядам, но одинаково прямыми людьми, совершенно не нуждались), заговорили о предательской привычке образованцев бузить, не думая о народе и державе. Тему подхватили латентные монархисты, которые участников сенатского стояния никогда не жаловали - и были по-своему правы. Дело было за малым; включить на полную мощь телевидение и кино с их неисчерпаемым пропагандистским ресурсом; если этого не произошло, то лишь потому, что рыночные механизмы не сработали. Массам стало попросту не до декабристов. Зато им было вполне до Леонида Ильича и его эпохи; они в эти времена жили, были молоды и порой счастливы, а жизнь, совершавшаяся вокруг, им совершенно не нравилась. Они ждали, когда большие люди расслышат их тоскливую ноту и отзовутся. Причем, что забавно, записные певцы застоя из "Советской России" никого не устраивали; оправдать брежневизм, эстетически его реабилитировать обязательно должны были успешные, рыночно ориентированные, продвинутые, модные люди. Большие люди запрос услышали. И отозвались.
Когда вы говорили об идеологической природе "Старых песен о главном" (стильных, современных, игровых, без какой бы то ни было отстойной ностальгии), на вас поглядывали как на полного идиота. Ну какая тут может быть идеологическая природа? Ровным счетом наоборот: умная до цинизма эксплуатация массовых умонастроений, адаптация советской тоски к условиям западного гламура, перекодировка прошлого в будущее. Когда вы заикались об опасностях моды на соц-арт и еще большей опасности моды на соцреализм (подготовленной соц-артом), просто крутили пальцем у виска. Хохма и есть хохма; игра, в которую играют узкие слои элиты. А то, что про эту игру охотно рассказывают радиостанции и ее радостно показывают теленовости, -- какая беда? Пусть бедные люди посмотрят, как богатые развлекаются.
Прошло всего несколько лет, и постмодернизм рынка был достроен постмодернизмом власти. Начался политический соц-арт. Полупародийный гимн имени С. В. Михалкова. Красное знамя у армии. Обкомовская модель вертикального управления. Единственно правильное учение о суверенной демократии... Те, кто разминал тему, готовил аудиторию, приспосабливал брежневскую мифологию к условиям окружающей глобальной среды, разошлись по разным политическим углам. Одни разменяли право управлять медийными бизнесами на печальную обязанность шифровать смысловую эфирную пустоту. Другие оказались жертвами процесса, который сами же инициировали. С телевидения по большому счету изгнаны; лишь изредка бывают допущены до изготовления глубоко вторичных проектов, которые кажутся жалкими отголосками сделанного в 90-е. И, видимо, ощущают себя теперь наследниками декабристов, которые пали жертвой непонятливой власти.
Власть поругать всегда приятно, однако ж тут за что ее винить? Она испекла пирог из теста, которого не замешивала. А то, что вместо поросят пустила на фарш поварят... так ведь не нарочно. Кто был ближе к тесту, того и смолола. Теперь надо думать не об инициаторах процесса и не о смоловшей их власти, а о потребителях пирожков с поварятами, о той самой аудитории, которая так хотела быть обманутой - и получила свое. Тот, кто жаждет застоя, получает взрыв социальных эмоций. Тот, кто взыскует Брежнева, рискует получить декабристов. Ирония истории беспощадна; вольно же нам этого не учитывать.
Автор - обозреватель газеты "Известия"
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
