Делюсь радостью. На выходные съездил в село Большое Болдино, где прежде никогда не был. Погода, к сожалению, была райская, сплошной багрец и золото; к сожалению - потому что трудно ощутить, какая тоска охватывала Пушкина, запертого холерой в этой равнинной скуке, лишенной Михайловских пейзажей и просторов, однозвучной, холодной; остается только пить - что делал народ, или писать - что делал Пушкин. Сегодня благодаря его трезвенности и невероятному трудолюбию продолжает существовать огромное село, районный центр, 5 000 человек населения. Многие заняты в туристическом и околотуристическом обслуживании; селяне и селянки охотно пользуются местным брендом и продают на ярмарке кукурузу "Пушкинскую", выжженные на березовых кругляшках портреты поэта, изображения всяческих русалок на ветвях и ученых котов. Пушкин - это местное нефтегазовое месторождение, литературная труба, по которой гонят болдинское вдохновение, и оно никак не иссякнет.
В Болдине проходил фестиваль "Живое слово", организованный известной тележурналисткой и продюсером Ниной Зверевой; ребята из региональных компаний съехались сюда, чтобы... чтобы что? Формально говоря, чтобы обсудить проблему языка современных медиа и выправить положение; при этом понятно, что за два-три дня ничего ты не выправишь, и за два-три года, а может, и за два-три десятилетия. Как изъяснялись наши политики на особом наречии, требующем сурдоперевода, так и будут изъясняться впредь (характерный пример; комментируя закон о защите языка, парламентарий бойко выговаривает следующую абракадабру: "Мы руководствовались желанием ввести четкие механизмы, регламентирующие последствия при нарушении государственного языка".) Как барабанили телерепортеры, выходя в прямой эфир: "буквально только что... буквально пять минут назад... буквально этим утром...", так и будут барабанить. Как путали радийщики "одеть" и "надеть", как делали газетчики по сто сорок ошибок в ста двадцати словах, так и будут. Про язык любимого Интернета вообще умолчим; отдельная песня.
Что же, затея Зверевой бесполезна? Как любил говаривать большой ценитель сложных языковых оборотов Егор Тимурович Гайдар, отнюдь. Небесполезна уже потому хотя бы, что еще несколько десятков журналистов приобщились к сайту "Грамота.Ру", на котором можно получить ответ на любой вопрос о написании, согласовании, произношении; еще несколько ярких молодых публицистов задумались не только о том, что говорят, но и о том, как говорят. Однако ж главное значение ее замысла в другом - и далеко выходит за рамки собственно фестиваля.
Когда исчезают империи, остается тяжелый осадок и у жителей метрополии, и у граждан колоний. У первых как будто что-то страшно важное отняли, вторым как будто что-то страшно важное не дали. Оставшись один на один со своей исторической судьбой, и те и другие начинают подсознательно - и при том лихорадочно - искать замену отнятому или недоданному. Как правило, находят в обостренном национализме. Первые раздраженно шипят: ах, вы от нас сбежали, чурки поганые? Не нравимся мы вам? Зато мы сами себе очень нравимся; вот какие мы! Вторые возмущенно отзываются: так вы наконец-то слезли с нашей шеи? Мы сейчас покажем городу и миру, как славно могли бы все эти годы жить без оккупантов; а ваши сородичи, оставшиеся на нашей территории, на своей шкуре почувствуют, что значит быть национальным меньшинством! Геть.
Неумеренные либералы тут же начинают бороться с болезненными проявлениями молодого, жгучего национального чувства, и проповедовать всяческую дружбу народов и этнический нейтралитет. Все равны, все хороши, все приятные, смуглявенькие такие. Неумеренные державники, напротив того, охотно подливают масло в огонь: давайте, ребяты, вспомните о своих корнях, с кем воевали ваши предки, кого они мордой об стол возили, да любой забор в вашей деревне старше американской демократии, есть чем гордиться. С двух сторон те и другие сдавливают и без того уже помутненное национальное чувство, возгоняют его; одни - сражаясь с неизбежным и вызывая отторжение, вторые - доводя ситуацию до опасной черты, за которой кровь и катастрофа всеобщей ненависти. Примеры приводить не стану; они и так у всех на слуху, дня не проходит, чтобы новый случай насилия не был описан в газетах и не показан по голубому ящику.
Вывод. После распада империи обществу нужно предложить обеззараженный, дистиллированный национализм. Национализм любви к своему без ненависти к чужому. Национализм радости. Такой национализм, которым пропитано общеизвестное тургеневское стихотворение в прозе о русском языке; затасканное до такой степени, что и цитировать его почти неприлично, оно тем не менее содержит в себе формулу национального чувства, сосредоточенного на любви к языку, на восхищении его возможностями, его красотой и силой.
Все рассуждения насчет того, что в демократическом обществе нет инструментов мирного насаждения каких бы то ни было идеологических мифов, в том числе языковых; что кончилось время, когда избранное сословие интеллигенции обладало повышенными моральными правами и потому могло проповедовать, могло следить за чистотой языка и проч. - все эти рассуждения разбиваются о нашу ежедневную практику. Во-первых, и при демократии есть такие инструменты. Во-вторых, где вы демократию вокруг себя видели? В-третьих, сословие, вольно распоряжающееся судьбами языка, есть. Как раз те самые журналисты, которые - пускай не по чину, по воле исторической судьбы - заняли в нашем медийном мире то место всеобщего учителя, которое когда-то занимала интеллигенция. Учителя этого самого неплохо было бы как следует выучить; но деваться некуда - и таких фестивалей, как в Болдино, должно быть много. И таких проектов, как "Русская премия" (премия писателям, живущим в сопредельных странах и сохраняющих верность русскому языку), должно быть немало. А самое существенное: должно быть дано государственное задание школе, этой главной идеологической мясорубке: сосредоточиться на русском языке, сакрализовать его. И для начала преодолеть всеобщую безграмотность.
Мы не первые, кто переживает постимперский синдром; и Англия, и Франция сохранили языковое влияние на мир, утратив влияние - военное и политическое; и английская премия Буккера, и практика франкофонии - все это примеры успешной политики языкового национализма, в котором локализуется национальное чувство и восполняется чувство утраты. Надо идти тем же путем. Возводить язык на степень идеологическую и почти религиозную. Иначе придется повторять то определение, какое дал языку бессмертный языковой националист Даль. Язык - мясистый снаряд во рту, служащий для подкладки к зубам пищи, для распознания вкуса ея, а также для словесной речи или у животных для отдельных звуков.
Автор - обозреватель газеты "Известия"
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
http://www.rian.ru/authors/20060928/54332739.html
РИА Новости
28.09.2006 г.
Док. 299307
Перв. публик.: 28.09.06
Последн. ред.: 02.05.07
Число обращений: 309
Архангельский Александр Николаевич
|
