События в Кондопоге наводят на самые разные размышления. И о том, что не все благополучно в Датском королевстве. И о том, что профилактические капли Датского короля от заразной болезни уже не помогут; придется искать более суровое лекарство. И о том, что найдется много охотников разыграть национальную карту в преддверии бесконечных выборов 2007-2008 годов. Можно будет выбросить на игровой стол череду запылившихся джокеров; от "Наших", которые наконец-то могут продемонстрировать городу и миру свой интернационалистский потенциал, до лояльных чеченских общественников, которые призовут своих соплеменников к порядку и уважению русских традиций - за что получат с полочки пирожок. Но затея эта слишком опасна; детям не дают играть спичками, подпалят амбар - загорится дом, а тогда и село не потушишь.
Но мы о другом. Не о настоящем. И даже не о ближайшем будущем. Мы - о будущем отдаленном. О том, какую национальную политику следует проводить, чтобы Кондопога стала невозможна. По крайней мере, чтобы угроза рецидива резко ослабла.
По существу, история оставила нам три пути, как в русской народной сказке.
Можно действовать как сейчас: пусть расцветает сто цветов, каждый этнос сохраняет свои культурные традиции и бытовые привычки не только на территории компактного проживания, но и повсеместно, где бы ни оказались его представители. Они сбиваются в маленькие национальные кучки и держат глухую оборону от окружающего инородного большинства, замыкаясь от него и уходя - в себя. Это отдаленно напоминает политику европейского мультикультурализма, которая на самом деле привела к образованию непроницаемых инородных анклавов на территории европейских стран. С той лишь разницей, что там это был осознанный выбор, а мы просто плывем по течению.
Можно проводить политику жесткой русификации. То есть, медленно нивелировать территориально-государственное устройство, стирая границы автономий, на словах способствуя сохранению родного языка и культуры, а на практике тихо способствуя растворению малых народов в великом русском море. Звучит грозно и как-то неполиткорректно; на самом деле это обычная, давно опробованная и часто применяемая государственная стратегия. Так ведут себя (несколько торопливо и мелочно) латыши; так поступают украинцы; и латвиезация, и украинизация через одно-два поколения дадут свои плоды, и никто уже не вспомнит, какими скандалами и ссорами сопровождался процесс межнационального обнуления. Кроме дотошных историков. Максимальный тираж пятьсот экземпляров. Приходите в научный зал, вместе почитаем.
Наконец, можно создать политический плавильный котел. В котором все народы, образующие страну, переплавляются в единую гражданскую нацию: российский народ. Языком россиян будет язык - русский, потому что русские по самой своей численности, по праву исторического опыта, являются государствообразующим этносом. Но общая культура - при ключевом русском влиянии - будет уже не собственной русской; она будет - сверхнациональной, по имперскому образцу. Будет ли общая вера, и окажется ли она православной (при сохранении за мусульманами, иудеями, буддистами полноценного права исповедовать веру по-своему, а за атеистами суверенного права верить в то, что они ни во что не верят)? Зависит от того, какое направление дальнейшего пути выберет Русская православная церковь; будет ли она по-прежнему бороться за чиновное влияние на государство, или попробует все-таки обратиться к обществу. Что же до этнической принадлежности, то она никуда не денется, не растворится без остатка; просто национальное сознание каждого гражданина приобретет двойную прописку, двойной ориентир. Главным будет ощущение цивилизационного единства; важным, но подчиненным - чувство этнической принадлежности. Связь с нацией можно уподобить цвету, связь с этносом - оттенку; любое сравнение хромает, некоторые на обе ноги, но мысль, мне кажется, понятна.
В сказке каждая развилка (налево пойдешь... прямо пойдешь... направо...) сулит одновременно удачу и неудачу. Безупречного выбора, прямиком ведущего к безоблачному счастью, нет и быть не может; любой выбор остр, как бритва, он отсекает множество отличных возможностей и оставляет узкий путь в заданном направлении. Но можно в конце концов погибнуть, можно полностью потерять себя, а можно начать новую сложную жизнь. У каждой из трех бегло описанных моделей национальной политики есть плюсы и минусы; у каждой имеются сторонники и противники.
Мультикультуралисты до недавнего времени кивали на Запад; вон же, у них получилось! Нет, не получилось. Спецслужбы повсеместно ищут очаги террора в отъединенных, самозамкнутых общинах Лондона; время от времени арабские окраины Парижа подхватывают упавшее было знамя французского пролетариата и устраивают инценировки то ли 1848, то ли 1870 года; итальянские марроканки (но не марроканские итальянки!) воем воют от исламистского насилия в семье, куда доступ итальянскому закону наглухо закрыт. Собственно, по факту в Кондопоге мы наблюдали то же самое: непривычная дикость молодых чеченских полубандитов настолько отличалась от привычной дикости своеродных алкоголиков и хулиганов, что была воспринята как беспредел и захват территории. (Хотя, заметим в скобках - и это также резко отличает нашу ситуацию от европейской - чеченам позволяли беспредельничать русские и карельские чиновники, менты и прочие продажные погоновожатые).
В последнее время появились свои публичные сторонники и у модели последовательной русификации; среди них не только доморощенные философы "русского пути" и адепты "русского предпринимательства", но и такие публицисты, как Виталий Третьяков. Повторяю, все в истории возможно; вопрос только в цене. И боюсь, что цена этого проекта может оказаться непомерно высокой; на борьбе с ним, на реакции отторжения сойдутся разнородные силы национально-религиозного сопротивления по всей стране, она просто-напросто может не выдержать такого идеологического перегрева. И развалится. После чего - милости просим русифицировать оставшуюся европейскую часть. Минус Поволжье.
Нетрудно догадаться, к чему я веду. И почему колонка названа "Пушкин и Кондопога". При всех издержках, ошибках и даже преступлениях по отношению к тем или иным этносам, российская империя сумела создать (по крайней мере из представителей образованного сословия, то есть абсолютного меньшинства) образ российского гражданина, для которого принадлежность единой истории первостепенна, а принадлежность к конкретному этносу важна, однако вторична. Что ничуть не мешает работать на этнос, служить его культуре и традиции верой и правдой. Пушкин был русским негритянского происхождения; именно как россиянин он ощущал историю страны своей - на всем ее тысячелетнем протяжении; будучи россиянином и человеком империи, он привнес в русскую культуру ощущение всемирного масштаба. Ждать ли нам того же от потомков кондопогских чеченов? Или, напротив, их карело-русских погромщиков? Казалось бы, само предположение - комично. Но кто же мог предположить, что в роду владетельного эфиопского князька, поднявшего погромный бунт против турецких налоговиков, когда-нибудь родится главный русский гений?
Автор - обозреватель газеты "Известия"
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
