Судя по сегодняшним сообщениям, в Москве наконец-то завершились многомесячные переговоры о продаже "Коммерсанта", предпоследней крупной газеты, независимой от государства. На закуску остаются "Ведомости"; их уже покупали структуры Владимира Потанина, но обожглись на хитром западном уставе и продали обратно. Роман Абрамович, на которого привычно указывали слухи (он теперь у нас как Пушкин, в ответе за все), оказался решительно ни при чем. Патриотический металлург Алишер Усманов выкупил издание у непатриотического бизнесмена Бадри Патаркацишвили. И теперь может гарантировать государству, что газета никогда не пересечет последнюю черту, не покинет пределы Запретного Города. Государство, в свою очередь, может пообещать Алишеру Усманову, что не тронет его владения, как тронуло владения г-на Патаркацишвили и некоторых других непонятливых миллиардеров. По крайней мере пока - не тронет.
Так теперь устроено наше медийное пространство, так теперь развивается российский капитализм. С чем его и поздравляем. Потому что не чекисты довели его до такого состояния. А он сам охотно довел их до состояний - своих. Презирая "пипл", который хавает, что дают. "Фильтруя базар". Обособляясь от общества, посмеиваясь над идеалами, которые не могут быть выше, чем интересы. И полагая, что в Запретном городе можно отсидеться, если договоришься с его немногочисленными обитателями о правилах хорошего поведения.
это самое время на другом конце земли, в Пекине, неподалеку от изначального, исходного Запретного города российских журналистов, писателей, а также издателей принимали в Доме народных представителей Китайской Народной Республики. В рамках Года России в Китае наше книжное отечество стало главным гостем Пекинской книжной ярмарки; событие торжественное и хорошее; литераторы встречаются с милейшими китайскими студентами, с отзывчивой публикой; может быть, русскую литературу здесь начнут переводить активней. Но все-таки расскажем о приеме. Дом народных представителей построен в те достославные времена, когда в идею коммунистической империи еще верили, ее грозным величием внутренне (а не только внешне) восхищались, при мысли о ней трепетали - и передавали свой трепет в ясных архитектурных формах. (В отличие от нашего Дворца Съездов, возведенного в эпоху социалистического декаданса и полного упадка форм, отразившего окончательную утрату содержания.) Кто-то из членов российской делегации сравнил безразмерное пространство, прошитое прямоугольными мраморными колоннами, со станцией метро "Комсомольская"; кто-то вспомнил о "Маяковской" и здании МИДа; нет, все еще масштабнее, величественнее и по-своему религиознее. Человек в таком объеме одновременно и мельчает, остро сознавая, какой же он крохотный и несамостоятельный, и возвышается. Потому что ощущает священную связь своей скукожившейся души с потрясающим величием империи. Его допустили на пир богов; сами боги сидят здесь же, рядом, за особыми столами, которые обносят отдельно, по правилам 19 века, в соответствии с чинами.
Принципиальная эклектика (египетский строй колонн, мусульманские орнаменты, европейская музыка, китайская манера поведения) лишь подчеркивает всеохватность происходящего. Соответствующим образом организовано и звуковое пространство; в зале тысячи полторы человек, а их голоса, постукивание вилок и позвякивание бокалов гаснут, растворяются в торжественной тишине, сквозь которую прорываются лишь голоса выступающих, многократно усиленные микрофонами. Переводчик тщательно воспроизводит манеру дикторов позднесоветских времен, интонирует свою речь в соответствии со съездовской стилистикой, и это тоже работает на общий эффект. Равно как поведение официантов: перед началом рассадки они стоят у столиков, как строй солдат на общей молитве; перед сменой блюд одновременно спешат к раздаточной, и тут же образуют шеренги. На груди - таблички с номерами, никаких имен. Официант номер 123456 разливает вино, официантка номер 654321 ставит на крутящийся столик суп, официанты 456123 и 321654 меняют посуду.
Это не просто прием, это политическое действо. Смысл его не в том, чтобы кого-то в чем-то убедить или сделать заявку на будущее; смысл его в том, чтобы подтвердить незыблемость существующих основ и подчеркнуть неизменность ровного пути вперед. Присутствующие - не субъекты, но объекты торжества; от них ничего не зависит, зато они зависят от всего. И пускай некоторые несознательные немцы (кто ж еще) пришли на прием в демократических шортах, на них никто не рассердился: что значат эти несчастные шорты в сравнении с общим замыслом? Да и кто будет смотреть на немца? Все будут смотреть на потолки, подобные поднебесной, на колонны, образующие архитектурный ритм, в худшем случае - на официантов. Жужжи, мушка; кто ты такая, чтобы обращать на тебя внимание.
На таком приеме понимаешь, сколь разнообразен современный мир. Только что, три дня назад, я наблюдал встречу с господином Берлускони в рамках христианского фестиваля в Римини, который называется родным для нас словом "Митинг". (Подробнее о Митинге см. предыдущую колонку, от 24 августа - "Все на митинг за смыслом жизни"). Тоже грандиозное пространство - в зале до 8 000 человек; все ждут лидера, намеренного объявить о начале нового политического сезона, о мобилизации либеральных и правых сил в борьбе с коммунистами и социалистами. Толпа волнуется; радом с нами пожилые дамы экстатически вскакивают на стулья; молодежь, взявшись за руки, прыгает и скандирует: "Кто не прыгает с нами, тот коммунист!". Что неправда; мы, например, не прыгали, а коммунистами нас никак не назовешь. По аудитории носится вольная энергия энтузиазма, в потоках которой начинаешь вибрировать почти физически. И вот Берлускони проносят сквозь толпу; зал взрывается от восторга. Вождь в черной рубашке с короткими рукавами и голубом свитере, накинутом на плечи; когда он взмахивает руками, приветствуя сторонников, рубаха на пузе расходится, и это вызывает прилив материнской нежности у собравшихся. Вот какой. Не чванится. Человек в наглухо застегнутом пиджаке смотрелся бы здесь так же уместно, как смотрелся в Доме народных представителей немец в шортах. То есть не прогнали бы, но и понять - не поняли б.
Берлускони и впрямь не чванится. Он говорит, говорит, зажигая аудиторию; берет в руки стакан с водой, и забывает выпить; стакан движется в ритме политической жестикуляции, вода отсвечивает - и это усиливает эффект происходящего, как на приеме в Пекине его усиливала нумерация официантов и акустическая организация пространства. В Римини уместен торжествующий шум, в Пекине - торжественная тишина. Здесь объявляют о начале нового сезона, там - подтверждают незыблемость курса. И то, и то - внутренне последовательно и по-своему цельно. Каждый народ выбирает для себя то, что ему исторически ближе и за что он готов внутренне отвечать. В нынешнем разнообразном мире возможно почти все. Кроме совмещения несовместимого.
...Интересно, а "Ведомости" попытаются перепродать?
Автор - обозреватель газеты "Известия"
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
