"А за рекой жили мастера..." - говорит Попов, задумчиво вертя перед глазами свежеструганую деревяшку и переводя взгляд за окно мастерской в снега, а я уже знаю продолжение, потому что эту свою любимую поговорку он повторяет при мне тридцать лет. "Работали быстро, брали недорого, а получалось одно говно". Но это еще не самое страшное, а самое страшное ругательство у него - "новодел".
В мастерской, где насупленные безусые ученики, два месяца как набранные из Кириллова и из окрестных деревень, под руководством учеников уже возмужалых вникают в азы столярного и плотницкого ремесла, пахнет, как на школьном дворе, где с помощью солнца и увеличительного стекла мы выжигали на заборе сердечко. И даже сумеречным декабрьским утром в мастерской как будто солнечно: сияет сосновая стружка. Тысяча скворечников, кстати, вся из сухой сосны.
Рассказывают, дело было так. "Открытая Россия" стала думать о новогодних подарках лучшим людям страны, типа календариков, что ли. Потом кто-то сказал: календарики, мол, всем уже надоели, лучше наделаем тысячу скворечников. И подарим лучшим людям страны под лозунгом: "Они вернутся!". Ура, принято. Правда, потом лозунг решили все-таки сменить на более умеренный и менее спорный: "Весна придет".
До меня все дошло уже в таком виде. Я случайно услышал и сказал, что знаю, где можно наделать тысячу скворечников, а главное, знаю человека, который достоин это сделать. В городе Кириллове есть школа столярного и плотницкого мастерства, которую основал три года назад мой приятель, безумный реставратор деревянного зодчества Александр Попов. Вот туда и надо слать всю проектно-сметную документацию по скворечникам.
Теперь чуть подробнее про Попова. Мы познакомились в начале 70-х в одном подмосковном музее, где я волочился за музейскими девушками, а он осваивал ремесло реставратора, получая заочно второе высшее образование архитектора. Дипломная работа в виде реставрации мастерской художника Поленова открывала перед ним отличные перспективы, но в конце 70-х с дипломом МАРХИ в кармане он уехал в село Верхняя Уфтюга Архангельской области реставрировать какую-то гнилую деревяшку. Я Попова тогда не понял. А с ним, возможно, случилось что-то похожее, как в 1397 году с монахом Кириллом, основателем Кирилло-Белозерского монастыря, когда он услышал глас Божьей Матери, которая сказала: "Иди на Бело озеро, там Я уготовала тебе место, где можешь спастись". Попов голоса не слышал, во всяком случае, он мне об этом не рассказывал, но тоже снялся и уехал на Север, в общем, в никуда. И, может быть, спасся.
Я навещал его в Уфтюге в 1982 году. У него на церкви работали в основном зэки, а больше никто в эту глушь из Архангельска не ехал, да и доехать туда еще при советской власти было нельзя, а теперь и подавно. А жаль: на 43-метровую церковь из цельных бревен стоит посмотреть. А тогда первым делом к Попову приехала комиссия. Подозрительно посмотрев на него и на храм, который тогда еще стоял, хотя и покосясь, комиссия строго предупредила: "Ты, Сань, вот это бревнышко-то поменяй и вон то подправь, но только не вздумай ее разобрать!". И, как только за комиссией осела пыль, Попов раскатал эту махину до бревнышка.
Там не то что все бревна надо было обязательно поменять, некоторые, бережно спущенные с высоты и пронумерованные, вполне еще годились, но спасти ее без полной переборки уже никак было нельзя. Последующая сборка с зэками, драками и всякими приключениями заняла семь лет его жизни. Но не это подвиг. Если уж разобрал, то как-нибудь соберешь, деться некуда. Или не соберешь. Но главное - решиться, задрав голову вверх и глядя на накренившийся купол. Вот в чем суть "полной переборки", адептом которой является Попов: решиться.
Вот на это мало кто способен. Страшно. Не за памятники им, конечно, страшно, не за культуру и не за Россию, а за свою собственную жопу им страшно, потому что тут надо брать ответственность на себя. Кто это сможет? Допустим, если это Кижи, которые без переборки так или иначе рухнут, то это Попов, хотя никто его туда уже не пустит. А если это, например, МВД, то кто? Но и косметический ремонт тут теперь уже означает безответственность, липу, потому что рухнет и придавит, и без полной переборки, когда вот это бревно в дело, а вот это уже только на дрова, не обойтись. А если это Россия - кто такой человек?
Мы пьем чай в его келье над мастерской, и я спустя двадцать лет и в двадцать пятый раз задаю один и тот же вопрос. Ну ладно, эта церковь в Уфтюге, конечно, красавица, и ты, конечно, герой, но ведь туда доехать нельзя. Кто ее там увидит? А еще один твой объект - ансамбль из двух церквей и колокольни в Нёноксе на Белом море. Туда доехать проще, хотя ненамного, но там с одной стороны подводные лодки, а с другой - какая-то ржавая ракета. А может, они не хотят надбавки за секретность потерять, короче, туда не пускают. И какой смысл во всей твоей реставрации?
"У них спроси, почему они в восемнадцатом веке там строили, - говорит Попов. - Не знали, наверное, дислокацию наших стратегических ракет, мать их так, одна о прошлом годе улетела куда-то не туда, чуть ли не сам Путин запускал". И он снова рассказывает историю об изобретении им в Уфтюге топора. Дело в том, что двухтонные бревна, которые он тесал на замену сгнившим, получались почти такие же, да не такие. И он сообразил, что дело в топоре. Раскопал с археологами древний ржавый топор, поставил пол-литра кузнецу и исхитрился отлить новый топор восемнадцатого века. И бревна стали тесаться как нужно.
История, собственно, не об этом, а о том, как однажды до Попова добрались норвежцы. Когда они увидели его бревна, то остолбенели, а когда он им показал топор, они стали прыгать как дети. Сейчас кусок его доски, которую они в тот раз утащили из России, висит в кабинете самого главного норвежского академика. А для Попова в Норвегии потом сделали беспрецедентное: отцепили музейную веревку с крюка и запустили русского мастера в святая святых, куда нет доступа смертным: в ладью викингов, чтобы он там пощупал, как чего.
Эту ладью девятого века, на которой викинги плавали до Англии по морю и до Византии по рекам, норвежцы раскопали у себя в конце века девятнадцатого, и именно с этого момента они и стали идентифицировать себя как норвежцы. С ними еще шведы спорили: мол, это мы викинги, но норвежцы ладью не упустили. Вот это и есть, считает Попов, "национальная идея". Между тем в Италии есть дедушка Московского Кремля. То есть то, что считается за русскую архитектуру, в общем, в полном смысле слова таковой не является. А сорокаметровых деревянных храмов, где "все слеплено из бревен, как из пластилина", нет больше в мире. Это как болваны с острова Пасхи. Тут национальная идея. Если ты это понимаешь, то ты и ракету свою в другое место закопаешь, и в Уфтюгу специально дорогу проложишь. А если нет, то нет у тебя никакой национальной идеи и не надо болтать. "Но это уж не мое дело, - добавляет он. - Мое дело только отреставрировать, чтоб было".
Рядом в бывшем тракторном ангаре набранные два месяца назад (да с отсевом, после экзаменов по черчению и рисунку!) из окрестных деревень ученики неумело и неохотно, приосаниваясь только перед фотоаппаратом, тешут бревна топорами восемнадцатого века и какими-то еще никому не известными приспособлениями. Все это в современном деревянном строительстве не то чтобы неприменимо, но бессмысленно: есть же бензопила, гвозди без ограничения и другие достижения технического прогресса. Такой "факультет ненужных вещей", курс первый.
В углах ангара бережно хранятся до лета каноэ и парусная лодка, рожденные из дерева учеником Василием в свободное от основной работы время. Летом вышли под парусом в Сиверское озеро под стенами монастыря: все обалдели. Какой-то новый русский из Вологды или глава администрации упрашивал Василия продать ему лодку за бешеные деньги или хотя бы каноэ, но Василий не продал. Да он уж и не ученик, мастер, прилепившийся к Попову еще в Нёноксе лет пятнадцать назад.
Вообще к нему немало прилеплялось всякого народу, и теперь время от времени до него доходят сведения о подвигах учеников его учеников, которых Попов и по именам-то не знает. Но мастера не всегда радует связь этих подвигов с его именем, чаще он матерится и ругается страшным на своем языке ругательством: "Новодел!". Это, значит, такая реставрационная попса. Храм Христа Спасителя из бетона на месте бассейна "Москва". Ни то ни се. Да и стройте, если денег не жалко, хоть и безвкусица, только не надо никому рассказывать, какой это "надцатый" век. Новоделом уставлена вся Россия от Владивостока до Кенигсберга, он растет, как валуи, их же всегда почему-то в сто раз больше, чем грибов.
Дело в том, что и в строительстве в целом, и в реставрации в частности и нынче, как и в шестнадцатом, и в восемнадцатом веке есть два разных подхода. Можно построить, чтобы еще и заработать денег. А можно приписать, откатить и хапнуть, но для этого что-нибудь еще и построить, сколько-нибудь да простоит. С такими предложениями к Попову обращаются гораздо чаще, но он их по сущностной для него дурости не понимает. Для него реставрация - целая философия, хотя он этого не признает, сейчас прочтет и скажет по своему обыкновению: "Филозо#8364;фы х...вы!". Но в реставрации все должно быть не похоже, а точно так же, тем же и из того же, и никакой бензопилы не под каким видом, иначе - страшно произнести: "Новодел!". Новодел потому преступление, что он потворствует глазу скользить по поверхности времени и не позволяет человеку ничего понимать в вечности.
Смысл такой бессмысленной с виду реставрации на том и основывается, что вечность была и тогда, и сейчас. Конечно, сейчас это трудно понимать, потому что сейчас у нас вечность в плохом состоянии, но она и тогда была не в самом лучшем, она всегда так, особенно у нас. Вечность и здесь, и там, и в Кириллове, и в Уфтюге, и на острове Пасхи, где каменные болваны, и с этой точки зрения не так важно, с какого конца ее ремонтировать, но ремонтировать надо все время, "чтоб было".
Объектов все больше, а денег из бюджета все меньше. В Кириллове он взял крупный объем в монастыре, там музей что-то выколачивает из Москвы. А на переборку деревянной церкви на Ципиной горе близ Ферапонтова - то есть, то нет, а когда есть, все равно невозможно получить. В Министерство культуры после их разделения на три его, лауреата Государственной премии и прочее, без пропуска, выписанного сверху, не пускают. Приходится по телефону звонить. Вот он звонит и говорит безвестному чиновнику культуры: ну, если нет денег на реставрацию, то ведь консервация тоже денег стоит, мы же эту церковь раскрыли, и она в таком виде сгниет. А ему в ответ в трубку: "Вы меня шантажируете". Нет, хорошо, что его, мастера спорта по боксу, не пустили в министерство.
Идеи создания школы плотницкого мастерства занимали Попова еще в Уфтюге, где прикомандированные зэки не хотели ворочать на страшную высоту двухтонные бревна, а вместо этого пили одеколон. Здешние-то деревенские пацаны, конечно, лучше, но тоже, бывает, по понедельникам приходят в школу с бодуна, приходится их выгонять. А где других-то взять? В Кириллове-то? Как-то чуть-чуть проблему безработицы он тут решает, на объектах у него вместе с электриками, штукатурами да каменщиками работают до ста человек. Но речь-то не о них, а о реставраторах как особой человеческой породе, тут селекция нужна.
Мастерство-то - оно, чем ближе к старости, тем настойчивее стучится из груди, хочет быть кому-то переданным. Ведь оно такая же реальность, как эти деревяшки, и точно так же утрачивается. К тому же если не учить, то "люди будут делать не то, что надо, а то, что они умеют". Я возражаю, что это и есть основной закон менеджмента, никуда не денешься. Попов говорит: "Да за...бал меня этот менеджмент. Мы же тут не нефть добываем. Это же культура".
Что деревянная церковь восемнадцатого века, что будущий мастер, который захочет и сможет ее восстановить - то и другое штука совершенно штучная. Элита. Как ее растить? Элита совершенно не подразумевает закрытости, тут наоборот: эй парень, давай лезь сюда! Но только лезь. А все же хотят много и сразу. Чуть только научился махать топором - пошел дачникам бани рубить.
В прошлом выпуске был один парень интересный, Женя. Он просто грезил сюда попасть и у себя в деревне из спичек склеил макет церкви, ну не так, но важно, что склеил, а когда сюда ехал поступать с отцом, машина перевернулась, развалился его макет. Они вернулись, три дня склеивали, приехали с опозданием, но его приняли, рассказывает Попов. Вот из этого что-то может получиться. Если его в армии не изуродуют или не убьют. Он сейчас от армии где-то в Вологде пытается откосить. Но министр Иванов его, скорее всего, забреет. Они же там считают, что это они элита, "и по х... мороз. Откатили, хапнули, отоварились, соорудили новодел на Рублевке и считают, что теперь они элита. Это вряд ли".
В создании школы немножко помог станками Джордж Сорос, которого вскоре объявили чуть не шпионом, и он плюнул на это дело, чуть денег и трактор подарил вологодский губернатор, по словам Попова, первый встреченный им на таком уровне человек, которому почему-то интересно про реставрацию. Какие-то заказы есть по столярке, вот хоть на скворечники, ну и своих добавляют. Не это проблема...
После осеннего обыска в "Открытой России" заказ нам урезали, и оплачена будет не тысяча уже напиленных скворечников, а только шестьсот. Ну и на том спасибо. А раздача только шестисот скворечников лучшим людям страны делает этот процесс только еще интереснее. Чем меньше, тем эксклюзивнее и элитарнее, разве нет? Всем же хочется. Мне уже видится, как будут приезжать и после чая, разговоров, уже как бы собираясь, вдруг спохватываться: "А нет ли у вас одного лишнего скворечничка? Одному там...". А мы тогда в ответ радостно: "Х... вам!". Вот это и есть эксклюзив.
http://novgaz.2u.ru:3000/data/2005/97/19.html
26.12.2005
Док. 298978
Перв. публик.: 26.12.05
Последн. ред.: 02.05.07
Число обращений: 232
Никитинский Леонид Васильевич
|
