Как мы уже сообщали (см. "Бунт присяжных" в No 9 "Новой" за текущий год), повторно набранная коллегия присяжных после роспуска и бунта первой коллегии (см. No 82 и 92 за прошлый год) единогласно оправдала Поддубного и Бабкова. Двое подсудимых обвинялись в экономических преступлениях и успели отсидеть в камерах следственных изоляторов по четыре года и три месяца.
Чуть позже, встретившись со своими коллегами первого призыва, присяжные со второй скамьи объяснили свои действия в том числе так: "Мы хотели быть вас достойны". Наши читатели успели полюбить этих присяжных не только первого, но уже и второго состава, и хотели бы узнать подробности.
Первая подробность такая. Утром по дороге в суд группа присяжных зашла в церковь, где приобрела иконку и свечку. Когда судья закончил напутственное слово и отправил двенадцать основных присяжных в совещательную комнату, иконку поставили, свечку зажгли, все помолились (не разбирая, кто верующий или неверующий) и приступили к обсуждению и голосованию вердикта.
Нет, это вовсе не цирк. Это как раз серьезно. А цирк - это то, что в судебном заседании попытались устроить государственный обвинитель и представители гражданского истца.
Теперь вторая подробность. Новые присяжные, опираясь в том числе на опыт своих предшественников, старались по ходу дела не обсуждать его подробности в совещательной комнате и тем более не высказывать вслух то мнение, которое у них начинало складываться. Незадолго до новогодних каникул, когда большая часть процесса была уже повторно пройдена, судья Александр Мариненко поделился с представителями обвинения и защиты своими соображениями о возможном роспуске коллегии в связи с ее необъективностью.
Это было, с одной стороны, ожидаемо, если вспомнить историю первой коллегии, с другой стороны, весьма неожиданно, поскольку присяжные из новой коллегии старательно хранили на лицах каменное и даже насупленное выражение и угадать по ним что-либо было сложно. То есть мы можем предположить, что судья имел какие-то сведения о том мнении, которое складывалось у присяжных. Однако, не имея возможности как-то легализовать эти тайные знания, судья не решился распустить вторую коллегию присяжных подряд. Со своей стороны, присяжные еще больше насупились и довели-таки свое дело до победного конца.
В день вынесения вердикта один из присяжных не пришел, сославшись на болезнь. Судья заменил его запасным и отправил двенадцать заседателей в совещательную комнату. Еще трое запасных остались в зале, из них две женщины и один мужчина - назовем его по номеру: "восемнадцатый". Обвинитель и два представителя гражданского истца сразу же отправились в административное крыло Мосгорсуда, куда посторонним на самом деле доступа нет. Возле зала No 508 оставались адвокаты и родственники подсудимых, четверо присяжных прежнего призыва, которые пришли поболеть за подсудимых, и автор этих строк.
Двенадцать присяжных заседали четыре часа. Затем находившимся в фойе объявили, что вердикт готов и будет оглашен через пять минут. Сразу же вслед за этим "восемнадцатый", который до вердикта мог выходить из зала только в туалет (четыре раза) и постоянно находился на глазах либо у двух коллег в зале, либо у публики в фойе, стремглав убежал к лифту.
Через пять минут, достаточные для того, чтобы прокурор и представители истца вернулись в зал, заседание тем не менее не началось. Оно возобновилось лишь через сорок минут, как только в зале появились эти трое, и началось с того, что адвокат истца Юрий Юфа настойчиво попросил выслушать его ходатайство, которое якобы имело важное значение для законности вердикта. После некоторых препирательств судья Мариненко усадил адвоката истца на место, и в наступившей напряженной тишине старшина присяжных огласил оправдательный вердикт.
Судья поблагодарил присяжных и сказал, что они могут, по желанию, остаться в зале в качестве публики. Затем он предложил представителю истца все-таки огласить это загадочное ходатайство. Адвокат Юфа достал и прочел заявление убежавшего "восемнадцатого" заседателя о том, что накануне двое заседателей оказывали давление на третьего, который испугался и не пришел. Упомянутые двое в это время уже стали публикой и, сбросив насупленные маски, реагировали на ходатайство хихиканьем. Заявление от "восемнадцатого" Юфа как будто бы получил утром, перед началом заседания в коридоре.
Но если бы это было так, заявление было бы логично огласить и приобщить к делу до того, как присяжные ушли в совещательную комнату, а не после вынесения вердикта. Оставим за скобками тот факт, что представитель гражданского истца не имел права общаться с "восемнадцатым" до оглашения вердикта и подобное саморазоблачение может стоить ему адвокатского удостоверения. Но он и физически не имел возможности пересечься с "восемнадцатым" ни утром, до начала заседания у всех на глазах, ни во время составления вердикта, когда "восемнадцатый" находился в зале, а представители гражданского истца с прокурором - в административном крыле. Наспех составленное заявление "восемнадцатого" могло быть написано и передано им лишь в течение тех сорока минут, которые прошли между объявлением о готовности вердикта и появлением в зале прокурора и представителей гражданского истца.
Как же объяснить эту детективную историю, предшествовавшую развязке? Наиболее вероятный, хотя и предположительный, ответ заключается в следующем: до ухода присяжных в совещательную комнату ни прокурор, ни представители истца не знали содержания будущего вердикта и могли надеяться, что он будет обвинительным. Но еще до того, как присяжные окончательно подписали вердикт, кто-то из сновавших в зал и из зала сотрудников аппарата суда вызвал "восемнадцатого" для составления провокационного заявления: это значит, что содержание вердикта стороне обвинения каким-то образом стало уже известно.
Прямых доказательств того, что совещательные комнаты прослушиваются, у нас нет, такими доказательствами могли бы стать только "жучки", обнаруженные в ходе независимой экспертизы. Но в обоих случаях в коллегиях присяжных по "делу Поддубного" как минимум действовали внедренные туда информаторы. А это уже называется "оперативная разработка". Закон допускает ее в отношении лиц, которые подозреваются в совершенном или готовящемся преступлении. Какое же "преступление" готовили присяжные?
Параллельно с "делом Поддубного - Бабкова" в Московском городском суде также с участием присяжных слушалось "дело Пичугина - Пешкуна": их обвиняют в двойном убийстве и покушениях на убийства. "Дело Поддубного", возможно, и представляло какой-то специальный интерес для следствия (см. "Новую" No 9), но с точки зрения властей было вполне нейтральным (а в противном случае оно вряд ли завершилось бы оправдательным вердиктом). К "делу Пичугина", одного из сотрудников охраны "ЮКОСа", власть, вероятно, проявляет более пристальный интерес (чтобы подпереть не всегда внятные экономические обвинения "ЮКОСу" и Ходорковскому "настоящей уголовщиной").
"Дело Пичугина" слушается присяжными в закрытом режиме (что само по себе некоторый нонсенс). Первая коллегия присяжных по "делу Пичугина" также была распущена - по версии суда, из-за того, что присяжные куда-то рассосались после двухнедельной болезни судьи Наталии Олихвер. Некоторые из этих распущенных присяжных согласились с нами побеседовать. Хотя и на условиях анонимности, они все же сообщили ряд интересных и вполне достоверных деталей.
Так, по ходу "засекреченного" процесса ни один секретный документ им не предъявлялся. На них произвело "удручающее впечатление" то, что главного свидетеля обвинения в суд доставляют под конвоем и в наручниках (он отбывает пожизненное заключение за серию убийств и изнасилований). А те свидетели и даже потерпевшие, которые приходили в суд "своими ногами", дали совсем не такие показания, каких от них добивалось обвинение.
Присяжные по этому делу, согласившиеся говорить, склонялись к вынесению Пичугину оправдательного вердикта. Это вполне могло быть причиной роспуска коллегии. Если даже в нейтральном "деле Поддубного" прослушивание вполне вероятно, а внедрение информаторов и агентов практически не вызывает сомнений, то уж в политически окрашенном "деле Пичугина" подобные методы оперативной работы могут применяться тем более.
Незадолго до роспуска присяжных по "делу Пичугина" судья Наталия Олихвер задала им вопрос следующего содержания: "Некоторых из вас видели в дни, когда у нас не было судебных заседаний, в районе станции метро "Преображенская" (от этого метро кратчайшая дорога до Мосгорсуда. - Л.Н.). Что вы там делали?"...
Это более чем странный вопрос для судьи. Во-первых, кто именно видел этих присяжных возле метро? Во-вторых, а ей-то что за дело? Для судьи важно, чтобы присяжные ходили на заседания, а не то, как они проводят свободное от заседаний время. Судья Олихвер не могла не понимать, что этим вопросом она ставит себя в неловкое положение. Видимо, кто-то, к кому стекаются сведения о передвижении присяжных в свободное время, не имея легальной возможности задать им этот нелепый вопрос самостоятельно, попросил об этом судью. Так сходится и получается: налицо стандартный комплекс оперативно-разыскных мероприятий: "прослушка" плюс "наружка" (то есть слежка, филеры). Видимо, у органов, обладающих правом проводить такие оперативные мероприятия, действительно были сведения, что некоторые присяжные "готовят преступление": оправдательный вердикт.
Наличие оформленной санкции суда тут, конечно, маловероятно, но не совсем же с бухты-барахты пускать "наружку"? Все эти штучки не так уж дешево стоят, а платят за них налогоплательщики. Впрочем, кто же думает о законах и о бюджете, когда тут такой государственный интерес?
И последний хит Мосгорсуда - письмо его председателя Ольги Егоровой о лишении адвокатского статуса всех защитников Пичугина и Пешкуна "за срыв судебного заседания". Был день, когда три адвоката не явились: двое заболели, третий был в процессе в Конституционном суде, четвертый, однако, пришел - его-то за что? Эта инициатива Егоровой имеет слабую судебную перспективу даже в подконтрольных районных судах, не говоря уж про адвокатские коллегии. Судья Наталия Олихвер проболела гораздо дольше, вроде бы из-за этого даже и коллегию пришлось распустить, но ей же за это никто не попенял?
Демарш Ольги Егоровой или является подготовкой к приостановке процесса на длительное время "до выяснения вопроса с адвокатами", что почти автоматически повлечет роспуск очередной скамьи присяжных, или же он просто свидетельствует о панике в Мосгорсуде. Ну не понимают тут, в цитадели правосудия, что делать с этими "неотесанными" присяжными. Впрочем, для Мосгорсуда сам по себе человек давно уже стал вызывающей настороженность загадкой.
