В монографии Н.В.Калининой "Диаспоральная политика России", выпущенной в конце 2005 года, привлекают внимание в первую очередь следующие моменты:
- собранный автором огромный фактический материал;
- артикуляция диаспорального вопроса как важнейшей проблемы внутренней и внешней политики России;
- приглашение (сознательное или неосознанное) к разговору о российской политике вообще, о ее концептуальных основаниях и перспективах.
В связи с этим сразу следует отметить весьма удачную, на мой взгляд, терминологическую новацию автора, характеризующую предмет исследования и заключающуюся в термине "диаспоральная политика".
Проблематика положения русскоязычного населения в республиках бывшего СССР в российской и зарубежной политической науке и других обществоведческих академических дисциплинах рассматривается, как правило, либо в привязке к конкретным странам и регионам, прежде всего в общем контексте двусторонних отношений России с новыми независимыми государствами, либо по отдельным аспектам - гражданско-правовой статус, социально-экономические условия, культурно-гуманитарные потребности и т.п. Примерно в том же ракурсе рассматриваются и предпринимаемые Россией шаги по поддержке соотечественников.
Бесспорная научная ценность и прикладное значение монографии Н.В.Калининой состоит в проведенном автором комплексном анализе становления и развития российской диаспоры на постсоветском пространстве и ее взаимоотношений с исторической родиной. Характеристика генезиса русскоязычного сообщества в ближнем зарубежье позволила автору отнести его к уникальному, во многих отношениях беспрецедентному геополитическому феномену.
В начале 1990-х гг. Россия в одночасье стала обладательницей крупнейшей (после китайской) мировой диаспоры. Причем наши соотечественники никогда не ощущали себя таковой, поскольку жили в единой стране, где русские являлись доминирующим и государствообразующим этносом. Столкнувшись с открытой или закамуфлированной дискриминацией, многие предпочли интеграции, адаптации к новым, зачастую явно некомфортным реалиям стран проживания возвращение на историческую родину. Значительная часть соотечественников до сих пор пребывает в этой стадии латентной миграции и намерена, в случае резкого ухудшения обстановки в местах нынешнего проживания, их покинуть. Под действием указанных факторов, справедливо указывает Н.В.Калинина, российская диаспора ближнего зарубежья до сих пор не стала диаспорой в том терминологическом смысле, который традиционно принимается в мировой науке (и, добавим, мировой политике).
Следует поддержать автора и в том, что подобная ситуация вступает в очевидное противоречие с интересами нашей страны (но не с жизненно важными, как утверждает Н.В.Калинина, поскольку таковые до сих пор не определены). Россия, действительно, объективно заинтересована в наличии по периметру собственных границ сильной, консолидированной, политически, экономически и социально активной, сохраняющей и воспроизводящей российскую этнокультурную самобытность, поддерживающей всесторонние связи с исторической родиной диаспоры. Только такая диаспора являлась бы не просто реципиентом материальной помощи и источником дополнительных раздражителей в двусторонних отношениях с ближайшими соседями, но и - в полном соответствии с общепринятой мировой практикой - серьезным подспорьем, катализатором развития трансграничного торгово-экономического, гуманитарного, а может быть и политического сотрудничества.
Полностью обосновано и утверждение Н.В.Калининой о том, что содействие институционному оформлению многомиллионного российского сообщества в полновесный институт диаспоры, преодолению процессов люмпенизации в ее среде является приоритетной задачей не только сотрудничества с соотечественниками, но и одной из целей внешнеполитической деятельности в целом. Вот здесь-то как раз и нужна целевая, "точечная" работа с русскоязычной элитой, о которой в монографии, к сожалению, ничего не говорится (к этому вопросу мы еще вернемся.).
Следует подчеркнуть аккуратный, крайне деликатный подход автора к такой щепетильной теме, как возможности стимулирования хозяйственно-экономической и особенно общественно-политической деятельности диаспоры. Именно последнее вызывает наиболее болезненную реакцию определенных кругов новых независимых государств, упрекающих Россию в "имперских амбициях", формировании "пятой колонны", использовании фактора диаспоры в конъюнктурных целях.
Н.В,Калинина не боится поднимать исключительно болезненную тему приема и обустройства переселенцев на исторической родине, сложности получения гражданства нынешними и потенциальными мигрантами, отсутствия четких градаций в правилах приглашения и приема, в т.ч. для временной трудовой деятельности, соотечественников из стран СНГ и других категорий мигрантов из ближнего и дальнего зарубежья. Отсутствие адекватной миграционной стратегии и тактики ее практической реализации, препятствия, которые чинятся российскими и иностранными чиновниками в реализации естественного права наших соотечественников вернуться на историческую родину, справедливо отмечается в исследовании, породило феномен обратной миграции (реэмиграции), что крайне негативно отражается на международном имидже нашей страны.
Необходимо особо выделить основательный подход Н.В,Калининой к эмпирическому материалу. Исследование базируется на отечественных и зарубежных источниках. Это международные договоры и соглашения, нормативно-правовые акты России и стран СНГ, тексты официальных документов, заявления общественно-политических деятелей, публикации печатных изданий. При этом, обосновывая достоверность той или иной теоретической выкладки или практической рекомендации, автор стремится доказать свою позицию на максимально развернутой фактической основе, не ограничиваясь материалами и примерами по какой-либо одной стране или проведенной в целях удовлетворения социальных или культурно-гуманитарных потребностей соотечественников единичной акции. Объективность и достоверность исследованию придает удачное использование материалов личного архива и собственного опыта практической работы по поддержке соотечественников в центральном аппарате МИД РФ и российских посольствах в странах СНГ. Ссылки на газетные источники, используемые наряду с научными монографиями и специализированными периодическими изданиями, не вполне соответствуют сложившейся академической практике. Однако в данном случае они выглядят вполне уместными, позволяя в полной мере раскрыть новизну и специфику рассматриваемой темы, наглядно проиллюстрировать стремительное развитие ситуации на постсоветском пространстве. Кроме того, это позволяет сделать основные выводы и эмпирические наработки доступными не только для занимающихся этой проблематикой ученых, но и для широкого круга экспертов.
Неопределенность российской диаспоральной политики, связанная с серьезными проблемами внутренней и внешней политики России, о которых будет сказано ниже, разумеется, сказалась на тексте исследования.
Отметим лишь главные его изъяны.
Во-первых, серьезные сомнения вызывает повсеместное использование термина "этнические россияне" или "этнороссияне". Понимая мотивы, по которым сотрудник МИД РФ использует данный термин, нельзя признать его обоснованным ни научно, ни политически. Такого этноса как "россияне" никогда в истории России не существовало. Такой этнос не существует сейчас и - более того - не просматривается никаких предпосылок к его становлению и формированию в будущем. Можно, конечно, говорить о проекте создания политической нации в границах РФ (в реализуемости которого есть серьезнейшие сомнения), однако для ее обозначения термин "этнороссияне" не подходит.
На этом стоит остановиться подробнее, ибо путаница в терминах, на наш взгляд, отражает нерешенность проблемы национальной идентичности новой России, что и является главным препятствием к формированию внятной национальной стратегии развития. Здесь возникает противоречие между "российской" и "русской" идентификацией, между "российской" и этнической идентификацией. В качестве самонаименования слово "россиянин" вообще не применяется и не приживается. Это неведомый феномен, о котором до 1991 года слыхом не слыхивали, и который никому не встречался. Словосочетания "мы - россияне!", "дорогие россияне!" можно услышать только от политиков или журналистов времен Б.Ельцина (тогда, кстати говоря, была даже написана кантата "Не русский я, но россиянин" - для исполнения в протокольных случаях). "Я - россиянин" не говорит никто. Ведь нелепо было бы представить, например, Америку, житель которой больше не смеет себя называть американцем, но только "американером" или "американменом". К счастью, слово "россиянин" невозможно перевести ни на какой иностранный язык иначе, как "русский".
Пятнадцать лет существования РФ показали, что "россиянин" - это продукт дурного и безосновательного политического мифа, лишь подчеркивающий искусственность границ, в которых оказалась Российская Федерация после распада СССР. Никакой "российской нации" нет и быть не может (как не может быть "индийской", "китайской", "сенегальской", "южноафриканской" и прочих наций). Это такая же химера (по Л.Н.Гумилеву), как и "новая историческая общность - советский народ".
В монографии совершенно справедливо говорится о том, что русские (а никакие не "россияне") являются основным государствообразующим этносом России. Следовательно, на нем лежит историческая миссия обеспечения сохранения российской цивилизации. Из этого вытекает, что сохранение русского народа, его духовных, нравственных устоев и генетического фонда является основой и залогом существования России. Если он исчезнет, Россия расчленится на большое количество разномасштабных национально-государственных образований на огромном евразийском пространстве. Это может привести не только к тяжелым межэтническим региональным конфликтам в борьбе за ресурсы и землю, но и к кровавому пересмотру всеобщих границ и началу нового передела мира. Без русского народа не может быть ни империи, ни государства, ни демократии, ни вообще каких-либо организованных форм бытия во всей Евразии.
Именно в отношении русской нации более всего подходит следующее рассуждение Н.Бердяева: "Поистине нация не поддается никаким рациональным определениям... Бытие нации не определяется и не исчерпывается ни расой, ни языком, ни религией, ни территорией, ни государственным суверенитетом, хотя все эти признаки более или менее существенны для национального бытия. Наиболее правы те, которые определяют нацию как единство исторической судьбы... Но единство исторической судьбы и есть иррациональная тайна...". Подчас, даже соглашаясь на использование термина "русская нация", эту нацию считают какой-то рыхлой, аморфной по сравнению с другими. С другой стороны, ясно, что нет и "российской нации". Если утверждается, что она всё-таки есть, то следовало бы сказать, каким образом она возникла, из каких этнических общностей и в какой период сложилась. Но этого не делается ни в рассматриваемой монографии, ни в других исследованиях, посвященных российской национальной политике.
Грубо говоря, имеется, по крайней мере, три способа определения нации - по территориальному признаку, по этнической принадлежности и на основе культуры (или идеологии), - которые обозначаются терминами: российский, русский и русскоязычный. Исторически все три определения в разные времена применялись к русскому народу. До октября 1917 г., например, понятие "православный" использовалось как примерный эквивалент русского, в то время как ленинская теория и практика подчеркивала этнический компонент национальности. Не удивительно, что эти три определения нередко смешиваются между собой и приводят ко всякого рода недоразумениям.
Например, если определение русской нации дается по этническому принципу, то Россия становится этническим государством (русское государство). Это определение переводит почти двадцать процентов населения Российской Федерации (в основном мусульман), которые не являются этническими русскими, в разряд граждан второго сорта. В то же время, определение по этническому признаку приводит к тому, что число лиц за пределами российских границ на территории бывшего Советского Союза, которых Москва взяла обязательство защищать, ограничится этническими русскими (изначально 25 млн. человек).
С другой стороны, если русская нация определяется на основании территориальных или культурных признаков, то Россия становится политическим государством (российское государство). В то время как это определение ставит всех граждан России в равное положение, становится менее понятным, кого в бывших советских республиках Москва обязуется защищать, хотя их число значительно больше, чем 25 миллионов этнических русских. По крайней мере, все люди, живущие на территории бывшего Советского Союза, являются потенциально русскими. Это суждение включено в Закон о российском гражданстве, который предоставил всем гражданам бывшего Советского Союза право принятия российского гражданства.
Еще один пример - включение в текст Конституции России положения о многонациональности российского государства. Неявным образом здесь присутствует отождествление понятий "нация" и "этнос".
Возникает явная путаница. Существует как бы общефедеральная нация и нации более мелкого масштаба, имеющие к тому же самый разнообразный статус. Граждане России становятся представителями сразу двух наций - нации "россиян" и "титульной" нации. Последняя "привилегия", однако, принадлежит не всем. Понятие "нация" применяется западными и многими отечественными политиками только к тем этническим общностям, представители которых активно добиваются суверенитета.
С учетом сказанного, впредь до внесения полной ясности в так называемый русский вопрос (что неразрывно связано с самоидентификацией новой России), на мой взгляд, следует воздержаться от употребления в контексте проблематики, затронутой в монографии Н.В.Калининой, термина "этнороссияне", который является научно необоснованным и политически дезориентирующим. Вместо него можно было бы использовать более нейтральные термины, например, "российская диаспора" или, на худой конец, "русскоязычное население".
Во-вторых, в рассматриваемом исследовании упущен важнейший компонент диаспоральной политики, а именно: работа с русскоязычной элитой. Именно на такой работе (а не на работе с российской диаспорой вообще) и следует сделать основной акцент российской политической элите (понимаемой, разумеется, гораздо шире элиты властной). В противном случае все наши усилия на этом направлении будут распылены и не обеспечат должной консолидации российской диаспоры, о необходимости которой столь убедительно пишет Н.В.Калинина. Хотелось бы пожелать автору продолжить работу над данной проблемой именно в таком ключе.
В-третьих, представляется необоснованным противопоставление "прагматического" направления диаспоральной политики "патерналистскому" и "миграционному". Прежде всего эти термины - из разных понятийных рядов. В то время как "прагматичность" - это ценностная категория, "патернализм" и "миграционная политика - категории содержательные. Ведь и патерналистская, и миграционная политика могут быть прагматичными (а могут и не быть). Кроме того, "прагматичная политика" - это всегда нечто весьма неопределенное, в особенности в условиях неопределенности внутри- и внешнеполитического курса страны. И подчас за "прагматичной" риторикой скрывается просто отсутствие принципов, что мы не раз наблюдали на примере нашей собственной политики за последние 15 лет. Не случайно в книге не раскрывается содержательная сторона "прагматического" направления российской диаспоральной политики.
В-четвертых. Можно согласиться с автором в том, что должные гарантии политических и гражданских прав соотечественников, их адекватное представительство в органах власти и управления новых независимых государств является важным слагаемым предотвращения обвальной, неконтролируемой миграции. Вместе с тем, как представляется, Россия должна быть готова и к такому варианту развития событий, для чего правительство должно заблаговременно выделить соответствующие средства. Продолжающаяся миграция в Россию русскоязычного населения не должна создавать чрезмерные проблемы и быть болезненной для переселенцев. При этом она не должна создавать и серьезные трудности для самой России. Что же касается интересов новых независимых государств, для которых отток русскоязычного населения также является серьезным вызовом, о чем пишет Н.В.Калинина, то эти интересы Россию должны волновать лишь во вторую очередь.
Независимо от выводов, сделанных в исследовании самим автором, из него вытекает следующее.
Первое. Диаспоральная политика - вопреки регулярно повторяющимся заявлениям МИД РФ, правительства и Президента - не является приоритетной политикой современной России. По этой причине у нее нет внятной, продуманной хотя бы на несколько лет вперед диаспоральной политики. Последнее, в свою очередь, объясняет ее крайнюю неэффективность.
Второе. Сложившееся положение дел связано, как представляется, с общей стратегической неясностью развития страны, отсутствием собственного исторического и геополитического проекта, что порождает размытость приоритетов внутренней и внешней политики, расплывчатость национальных интересов. Очевидно, что неспособность определиться с национальной стратегией развития влечет за собой и неспособность сформулировать четкое отношение к российской диаспоре и твердо ему следовать. Ведь понятно, что проект "Россия - энергетическая сверхдержава" предполагает одно отношение к российской диаспоре (для реализации этого проекта зарубежная диаспора просто не нужна), а, например, переход России к инновационному типу развития - совсем другое (в этом случае она нужна позарез).
Третье. Не только во властных кругах, но и в российском политическом классе в целом отсутствует понимание уникальности феномена российской диаспоры, сложившейся, а точнее - внезапно возникшей в результате неожиданного для всех распада единого государства. Отсюда - непонимание и того обстоятельства, что никакие исторические аналогии в отношении других диаспор (сформировавшихся в абсолютно других обстоятельствах) здесь не работают. По этой причине российская диаспоральная политика изначально порочна и обречена на провал.
Четвертое. Если политическое руководство России и в самом деле хочет, чтобы в нашу страну приезжали высококвалифицированные специалисты из новых независимых государств, а в этих государствах, в свою очередь, формировалась сильная русская диаспора, способная эффективно лоббировать наши национальные интересы, необходимо сделать главное: Россия должна стать привлекательной (это касается и результативности нашей политики на постсоветском пространстве в целом) для наших соотечественников. А для этого опять же необходимо иметь свой исторический проект: в конечном счете наши соотечественники будут работать и в России, и в новых государствах на реализацию такого проекта (а во имя чего, собственно, они будут "радеть" за Россию, если такого проекта нет и не предвидится?).
В этом контексте следует заметить, что современная Россия уже с момента ее возникновения, т.е. с 1991 года по существу отказалась от претензий иметь собственный исторический и геополитический проект, публично объявив своей целью "интеграцию в мировое сообщество", т.е. в чужой исторический проект. Однако подобная задача, последовательно решаемая нынешним политическим руководством России, не может цементировать ни СНГ, ни саму Россию, а скорее, напротив, поощряет центробежные тенденции на всем постсоветском пространстве. Вполне очевидно, что "интеграция в мировое сообщество" подрывает концептуальные и экономические основы и диаспоральной политики, которая в этом случае становится ненужной. Ведь новые независимые государства вместе с находящейся на их территории русской диаспорой не нуждаются в посредничестве России для того, чтобы интегрироваться, например, в Большую Европу. И далеко не случайно даже этнические русские - при всем своем ущемленном положении - не спешат покидать страны Балтии (которые, кстати говоря, уже интегрированы в Евросоюз и НАТО), Молдавию и Украину (кандидаты на вступление в ЕС). Европейский "аттрактор", следует признать, является гораздо более сильным фактором, чем "аттрактор" российский (тем более в условиях, когда Россия сама заявила о своем стремлении в Европу).
Пятое. Осознание нынешним политическим руководством (и шире - политическим классом) современной России вышеупомянутых выводов является главной предпосылкой формирования внятной и эффективной национальной диаспоральной политики. Без такого осознания ничего на этом важнейшем направлении измениться не может. В этом случае русская диаспора обречена на то, чтобы и дальше "сливаться с пейзажем", т.е. деградировать в качестве потенциального серьезнейшего ресурса российской внешней политики. И переломить эту вполне очевидную и всем заметную тенденцию станет невозможно.
Эти выводы, к которым приходит внимательный читатель книги Н.В.Калининой, разумеется, относятся не к самому исследованию, а к российской политике в этой области. Автор, будучи сотрудником МИД РФ, отвечающим за вопросы отношений с диаспорой, не могла, конечно, сформулировать их в самом тексте монографии. Однако несомненным достоинством данной работы является именно то обстоятельство, что она побуждает читателя к беспристрастным и порой нелицеприятным для нашей политики (внутренней и внешней) размышлениям. В российском же экспертном сообществе именно честный и критический анализ отечественной диаспоральной политики не только может, но и должен проводиться, а его результаты - доводиться до политического руководства страны. И монография Н.В.Калининой является весомым вкладом в решение этой задачи.
Док. 295735 Опублик.: 18.04.07 Число обращений: 280
