Я вернулся сюда через четыре года.
Ночью на берегу Пянджа, ощущая в руках забытую холодную сталь автомата, я думал о сотворении мира. Надо мной, среди тысяч далеких и близких звезд плыл бесконечный и непостижимый Млечный путь, подо мной еще не остывшая земля, теплые столетние камни и, сопоставляя такие, вообщем-то, схожие формы жизни, я пытался понять почему все так вечно и неизменчиво в Галактике и так переменчиво на Земле.
Потому ли, что Земля населена людьми? Но почему, поднимая взор к небу, вглядываясь в необъяснимо-прекрасную бездну, человек продолжает думать о войне, убийстве, предательстве, затуманивании рассудка наркотиками, исключительной национальной принадлежности, словно не все мы равны перед вечностью.
Многие пытались ответить на этот вопрос. Но сама человеческая природа сложнее любых ответов. И чем дольше я живу на свете, тем больше убеждаюсь, что миром правит Дьявол и его цепное порождение на Земле и, что есть Библия - зеркало, в котором никогда не отразиться.
Но, сознавая свою беспомощность, мы все-таки не сдаемся, пытаемся противостоять, и только благодаря этому пока еще сохраняется какое-то равновесие на Земле.
Наша засада из пяти человек была устроена на участке вероятной переправы каравана с наркотиками. Днем в соседний с заставой кишлак, состоящий из мирных декхан, перевоплощающихся ночью в хорошо организованное формирование наркокурьеров, была передана заслуживающая внимания дезинформация и, казалось, вероятность переправы обеспечена. Но вопреки ожиданиям, ночь на нашем участке прошла спокойно, хотя можно дать голову на отсечение, что караван прошел левее или правее нас.
Пять человек засады в состоянии контролировать не больше километра границы. И это при условии оснащения тремя приборами ночного видения, поскольку один из приборов должен следить за тылами - сегодня граница легко пересекается как в ту, так и в другую сторону. У нас на всю группу был один ПНВ - других свободных приборов на заставе не было.
Почему всего пять человек? Потому что больше пяти боеспособных единиц застава выделить не в состоянии.
Солдаты срочной службы призываются исключительно из Таджикистана и, в подавляющем большинстве, не только не могут, но прежде всего не хотят воевать. В Таджикистане, несмотря на внушительную территорию, достаточно небольшая плотность населения и угрозы со стороны наркоформирований далеко не беспочвенны. Сегодня ты встанешь на пути каравана, а завтра в отдаленном кишлаке вырежут всю твою семью. Если учесть, что наркобизнесом в республике занято около тридцати процентов взрослого мужского населения, то методы силового решения по-прежнему остаются самыми простыми.
И потом для того, чтобы мусульманину выстрелить в мусульманина, нужны гораздо более веские причины, нежели безопасность государственной границы или угроза наркопорабощения страны.
Напротив, среди пограничников коренной национальности достаточно развито сотрудничество с наркоформированиями. Прежде всего, это обеспечение полной информацией о состоянии границы, возможных участках переправы. Самый простой способ дезинформации - случайно оброненная в подразделении фраза. Но доходит и до того, что пограничники-таджики выходят на связь, используя высокочастотные радиостанции, предварительно выданные моджахедами.
Мне так и не довелось добиться внятного ответа на вопрос, почему в российских погранвойсках в Таджикистане не служат призывники из России? Ссылались на постановления правительства, договоренности с комитетом солдатских матерей о том, что российский призывник может служить в "горячих точках" только по собственному волеизъявлению. Тогда почему эти постановления не работали в Чечне?
Как бы там ни было, но в бою ты можешь рассчитывать только на себя самого или на тех единственных русских, которые еще остались на заставах.
Каждый наркокурьер хорошо вооружен и технически оснащен. Любой переход границы смертельно рискован. Если наркокурьер наткнется на боеспособную группу пограничников, то, в лучшем случае, это задержание, в худшем, и наиболее вероятном, смерть. Поэтому переправа тщательно продумывается заранее и, практически, никогда не совершается в одиночку.
Риск оправдан: килограмм героина на нашем берегу стоит 2 000 долларов США. В Душанбе 5 000 - 7 000 долларов за килограмм. В Москве 1 грамм героина можно приобрести за 150 -200 долларов, то есть, как показывают цифры, наркооборот, по-прежнему, остается самым прибыльным бизнесом.
По статистике каждый четвертый московский школьник пробовал героин.
Купить его несложно на любой дискотеке, в ночном клубе или в районе Лубянской площади под окнами у спецслужб.
Это цены сегодняшнего дня. Год назад наркотики стоили в полтора раза дороже, потому что в полтора раза выше была боеспособность границы.
За восемь месяцев текущего года Пянджским погранотрядом было задержано около 450 килограмм опия-сырца и 100 килограмм героина. Если умножить эту сумму втрое, пропорционально количеству погранотрядов, то получается, что за восемь месяцев пограничники задержали в среднем 1 500 килограмм опия и 300 килограмм героина.
И надо смотреть правде в глаза, это, в лучшем случае, десять процентов от общего числа наркотиков, благополучно пересекающих границу и уходящих в Россию и другие страны.
Почему же так? Потому что, по большему счету, воюют только российские офицеры и контрактники, составляющие в пропорциональном отношении те самые печальные десять процентов. Потому что техническая оснащенность границы, собственно говоря, равна нулю. Радиолокационные станции не работают из-за отсутствия аккумуляторов, а там где они еще чудом сохранились, нет грамотных операторов для работы на станции. Приборов ночного видения - два, максимум, три на заставу. Боевые вертолеты летают в случае крайней необходимости - нет топлива. Зенитные установки, автоматические гранатометы, крупнокалиберные пулеметы, минометные расчеты - все то, что раньше составляло огневую мощь застав и постов отведено в ремонт или резерв отрядов. Десантно-штурмовые группы расформированы. Мертвым грузом стоят БТРы, боевые машины пехоты, подвижной транспорт. Причина та же - отсутствие горючего.
Начнись что-нибудь серьезное - заставы и посты будут парализованы. Их нечем оборонять, не на чем придти на помощь.
Позиционная война не идет три года. Боевики таджикской оппозиции и афганские моджахеды переключились на решение своих внутриафганских проблем. Но война может начаться в любую минуту - все предпосылки для этого налицо. Мы к ней не готовы.
Обвинять в этом армию бессмысленно, если бы что-то зависело от нее.
А пока что по всей территории Таджикистана открыт большой героиновый путь. И я не уверен, что нарковойна, которую мы безусловно и бесповоротно проиграли, такое уж безобидное поле битвы.
Застава средней протяженностью в 10-15 километров охраняется двумя нарядами, способными контролировать максимум 4-5 километров. А остальная территория? В этом надо хорошо отдавать себе отчет. Да только кому?
Да, позиционной войны нет. И потому мы оставляем высоты, навсегда пропитавшиеся кровью наших ребят. И, сложенные из горного камня, обелиски тоже остаются там - теперь на чужой земле.
И потому по соглашению между правительством и объединенной оппозицией возвращаются из Афганистана боевики. Они возвращаются домой. Они возвращаются воевать.
Мне единственному довелось снимать переправу самых непримиримых боевиков таджикской оппозиции. Они возвращались в новом пакистанском камуфляже, шарфах и пуштунках, с длинными талибскими бородами. Они были очень похожи на талибов, наверное потому, что теперь таковыми и являлись. Слишком необоснованно долго они задержались на том берегу, вероятнее всего, договариваясь с талибами о представлении их интересов в Таджикистане.
Я снимал их, ощущая неприятный холодок в груди - это шла сила. Я знал: с кем-то из них мне довелось воевать в девяносто четвертом. И сейчас, снимая их мирных, с упакованным в ящики вооружением, и я и они прекрасно понимали, что это не более чем соблюдение правил игры, внешнего антуража, который уже завтра может обернуться войной. Но если четыре года назад они не представляли из себя достаточно серьезного противника, то сейчас, стоя на берегу Пянджа под прикрытием БТРов 201 дивизии, я испытывал неуверенность и незащищенность, и щемящее чувство тревоги за эту страну, за армию, за Россию.
Завтра в сопровождении миротворческих сил боевики дойдут до Таджикобада, через неделю неведомым образом исчезнет вооружение, а потом растворятся в просторах Таджикистана и они сами.
Все возвращается на круги свои. Только теперь цели и задачи у них будут гораздо более масштабными.
На том берегу их провожали талибы. Построившись на катере в ожидании переправы, боевики рапортовали кому-то слаженными голосами. Что это было? Клятва непримиримой борьбе или присяга на верность талибам?
Вообще на участках, контролируемых талибами, образцовый воинский порядок и полное повиновение населения. Женщины в парандже, мужчины с неприкасаемыми бородами. Телевизоры, магнитофоны, светская литература и книги иной религиозной направленности - бесовское, подлежащее, уничтожению. Единственный источник информации - радио на талибской волне. Остальной радиоэфир недоступен. За непослушание - жестокая кара.
Дикость? Средневековье? Но тем не менее талибов кто-то достаточно щедро и продуманно субсидирует. Кто? Пока неизвестно.
Способ ведения талибами боевых действий предельно прост: сначала талибские эмиссары покупают сопротивление населенных пунктов за приличную сумму и лишь потом "завоевывают" их. И потому, имеющие значительный боевой опыт, войска Ахмад Шaxa Масуда практически ничего не могут противопоставить талибам. Как показывает мировой опыт, очень трудно выстрелить из гранатомета в изображение президента Франклина на стодолларовой купюре.
Планируют ли талибы эскалацию на сопредельные территории, сказать пока трудно. Если да, то это уже будет хорошо подготовленное, заранее профинансированное, целенаправленное наступление с привлечением сил оппозиции внутри Таджикистана. И в том, что они оккупируют республику за считанные дни, сомневаться не приходится.
Единственная преграда, способная этому противостоять - российская армия. Но сегодняшняя граница миф, иллюзия беспомощного правительства. Завтрашняя пройдет по линии: Астрахань - Оренбург - Челябинск - Омск - Барнаул. Там уже создаются округа, утверждаются начальники отделов и направлений.
Мы потеряли свои форпосты в Узбекистане, Туркмении, Казахстане, Киргизии. Скоро потеряем в Таджикистане. Еще год-другой и угроза крайнего мусульманского экстремизма вплотную приблизится к границам России. Что это такое многие знают по Афганистану, Таджикистану и Чечне. Это непоправимо.
Когда-то большевики разрушили великую Российскую империю. Затем, опомнившись, поспешили восстановить ее в былых границах. За время Советской власти мы принесли в Среднюю Азию науку, культуру, высокие технологии. В этом прекрасно отдает себе отчет и само коренное население. Но миру явились постбольшевики и все разрушили вновь.
Сегодняшний Таджикистан - нищая, голодная, разрушенная страна. Зимой во всем Таджикистане не работает отопление, в редкие часы подается вода и электричество. После десяти вечера в Душанбе выходят на улицу либо умалишенные, либо хорошо вооруженные люди. В школу детей российских пограничников возят на автобусе под прикрытием БТРа с пулеметчиком наверху. Пенсия: 2 000 местных рублов. Для справки: на эти деньги можно купить четыре бутылки минеральной воды. Основная жизнь происходит вокруг российских воинских частей: по большому счету это островки выживания - места, где протекает торговля, а следовательно есть возможность заработать на хлеб насущный.
Весь Таджикистан с вожделением ждет визита главы мировой исмаилитской общины принца Ага Хана четвертого (примерно также как мы ждем решения МВФ о выделении России очередного кредита). Принц Ага Хан приедет, накормит всех хебами, даст денег. Он действительно приезжает, этот прямой наследник пророка Мухаммеда, дает деньги, но разве в состоянии деньги Ага Хана поднять из руин страну, для которой одним из ведущих экономических достижений за семь лет независимости стал пуск первой очереди железной дороги, протяженностью в 54 километра.
Вероятно Таджикистану, в его сегодняшнем положении, следует обратиться к России и воззвать: прости нас, старшая сестра, помоги чем можешь. Да только к кому обращаться?
Мы сами живем на искалеченной, растерзанной войнами земле. Мы такие же нищие, голодные и забитые, как они. Мы до сих пор говорим: Президент, Правительство, ах, нас опять обманули, забывая, что короля играет свита и, что, в сущности, каждый народ достоин своего правительства. Мы все время ждем милости от кого-то, удивляясь, что в процессе ожидания ничего не меняется вокруг.
Каждый раз, возвращаясь с войны, я был счастлив ощущением близости родины, дома. Выйдя в этот раз за ворота Чкаловского аэродрома, я подумал: а что, собственно, изменилось кроме адреса моего местонахождения.
Постскриптум. В музее Московского погранотряда хранятся часы капитана Ковалевского. С Андреем Ковалевским мы принимали участие в войсковой операции осенью девяносто четвертого года. Только я остался жив, а его разнесло в клочья радиоуправляемым фугасом.
А электронная батарейка в, чудом уцелевшей, китайской штамповке идет. Невероятно, но идет.
Для чего я пишу об этом? Может потому, что в этих часах мне показалась надежда. Возможно, призрачная...
