Первый вариант этой статьи был написан вечером двадцать второго июня девяносто восьмого года. Заканчивался пятьдесят седьмой по счету, самый трагический день в истории страны. Заканчивался без траурных знамен, без минуты молчания, без скорби.
Статью к публикации не приняли. В редакции объяснили, что подобного рода статью нужно было приурочить к 22 июня, впоследствии же она теряет свою актуальность, поскольку не отвечает, строго установленным газетным, традициям.
Похожие объяснения мне приходилось слышать не раз, но всегда поражало одно: как можно устанавливать ограничения темам, которые давно переступили порог вечности и сами вправе выбирать себе авторов и рецензентов.
В сущности, отказ в публикации и стал ответом на статью. К сожалению, не единственным.
И тогда я решил написать второй вариант под названием "Еще один день", чтобы мы, ныне живущие вспомнили, что вышли не из гоголевской "Шинели", а из Великой Отечественной войны. И если хотя бы еще один день в году, самый обыкновенный день мы посвятим памяти войны, значит что-то еще живо в нас.
О себе. Я родился через шестнадцать лет после Великой Отечественной войны. Принимал участие в двух войнах. В Таджикистане и Чечне. Был ранен.
Мне часто снится война. И те, кто был рядом. Живые и мертвые. Но чем дальше отдаляются последние войны, тем больше в снах я участвую в Великой Отечественной. И враг всегда один - немцы. И сколько же их, сколько...
Мальчишкой много лет я просыпался на рассвете и напряженно вслушивался в звуки просыпающегося города. Вот-вот, сейчас начнется, казалось мне. Это случалось один раз в году 22 июня.
Мы не были там и тысячу раз прокляли себя за то, что опоздали родиться. И все-таки мы там были. Война входила в нашу жизнь с рождения. Мы восхищались ими, сверяли свои жизнь по их поступкам, собирали картофельные очистки в пищевых отходах и, давясь от отвращения, ели их, чтобы хоть как-то представить себя детьми войны. Мы играли в войну, и только жребий безжалостных детских считалок заставлял нас становиться немцами в этой игре.
В ком-то из нас это осталось навсегда. В ком-то умерло окончательно или не успело родиться.
Мы взрослели, менялись - они уходили. Конечно мы много успели сделать для них: и самые хорошие фильмы о войне, и пронзительные песни, и достаточно хороших насущных дел... Однажды мы решили, что рассчитались сполна и стали постепенно забывать о них. Мы так и не поняли главного: они спасли нас не только физически. Мы пока еще не пали перед натиском новой всесокрушающей силы, мы еще способны помнить и сопротивляться, мы пока еще такие, потому что такими нас сделали они - военное поколение.
Любые войны, кроме освободительных, безнравственны. Война не может быть для кого-то. Она может быть для всех или не быть вообще. Как это не страшно, но именно великие освободительные войны спасают общество от тотального вырождения. Великая Отечественная война спасла от гибели огромную страну доносчиков, служек коммунизма. Страх застенков сменился ощущением победы, достоинства, собственной значимости. Ни одной матери невозможно объяснить, что гибель ее сына была необходима для возрождения общества. Но это так. Солдаты Великой Отечественной спасли мир и нас, еще не родившихся, не только от фашистской скверны. Они спасли нас и себя от скверны, которая живет внутри каждого.
Они дали нам передышку на пятьдесят лет. Мы не воспользовались ей.
Уходит высокое, красивое, святое поколение. Уходит неумолимо. Туда, к своим. Уходит занять положенное место в строю и пойти в свою последнюю вечную атаку. Не простившие, не забывшие, не смирившиеся и не понявшие, зачем так надолго задержались среди нас.
И когда над последним из них поставят фанерный обелиск с жестянкой звездочкой - можно будет собирать вещи и разбредаться по миру - больше ничего не будет связывать с этой страной. Потому что понятие "родина" они заберут с собой. И по праву.
Всю жизнь я собираюсь написать о старике, жившем в нашем дворе. Мы разговаривали всего один раз, когда он учил меня закусывать водку черным хлебом и сахаром. "А чем еще там было закусывать." - говорил он. "Скажи, дядя Ваня - спрашивал я - что было самым страшным на войне?" "Самым страшным?.. Хрен его знает... Всякое было... В сорок втором, помню, под Ростовом дожди лили не переставая и стояли мы в траншеях по пояс в воде, и вши, бельевые вши ползали по металлическим пуговицам шинелей... И было нам, парень, уже все равно: в атаку ли, к черту на рога... "
Тогда я впервые понял, что война это не кадры из фильма "Освобождение", не протокольные строки "Совинформбюро", война - каждодневная и самая горькая на земле работа со всей ее грязью, болью, утратами, сумасшедшей радостью побед, всем тем, что надо было пережить, запомнить и уже не забывать никогда.
В той войне было много всего. И святого и грязного. И чем жестче и непригляднее открывается нам война, тем ближе становятся те, кто вынес ее на своих плечах.
Война в прямоугольниках похоронок и украденных продуктовых карточках. В творожных, наполовину с золой, лепешках, "самоварах" в госпиталях, продажности и воровстве тыловых мародеров, бесконечных снарядных конвейерах, черной тарелке репродуктора. Война в повестке для твоих сыновей. Пусть это будет не в сорок первом и даже не в сорок втором, но это будет. И они будут ехать долго, с Урала, кантоваться в запасных полках, "тянуть ножку" на плацу, чтобы быть убитыми в первом бою. Война в моем деде, командире полка, который за четыре года войны почти забыл, что где-то под Чапаевском у него остались жена и трое девочек - это казалось ему нереальным. И лишь воспоминания о младшей дочери, бежавшей за разбитой полуторкой, возвращали его к действительности. Война в "соломенной" вдове, которой приснилось, что муж вернется, когда ей будет семьдесят два года, и она заставляла себя жить, а когда пришли ее семьдесят два не выходила из избы не на шаг, а он не вернулся.
Война, война... Можно ли написать ее? Можно ли не написать?.
Всю жизнь я собирался написать о войне. И всю жизнь откладывал. Это тема вечная, еще успею, думал я. Вечных тем не бывает. Я остался в неоплатном долгу перед ними. Еще несколько лет и мне уже будет некому вернуть этот долг.
Они бы могли жить долго, очень долго - если бы были нужны нам.
Мы истерзали их души не только отношением, но и всем естеством своим. Это мы позволяли 9 мая в парке Горького отвязанным подросткам праздновать день рождения группы "Depeche Mode", не сознавая, что оскорбляем и убиваем этим не только ветеранов, но прежде всего самих себя, уступая дорогу в будущее поколению, для которого 9 мая навсегда останется не Днем Победы, а днем рождения группы "Depeche Mode". Это мы специальным распоряжением управления делами при Президенте России лишили живую легенду страны, безногого старика Маресьева служебной машины. Повесть о настоящем человеке закончилась. У государства больше нет денег оплачивать ее. Это мы травили их "левой" водкой по праздникам и просроченными лекарствами в будни, обманывали процентами от вкладов, либерализацией рубля и, в конце концов, поставили на грань выживания, соразмерного сегодняшней нищенской пенсии. Это мы раздраженно отмахивались от них, не замечая, что уже давно бьем наотмашь.
Они перед богом и отечеством чисты. А мы?
Они уходят - мы остаемся. Что мы сможем без них? Сдаться на милость победителю, который не заставит себя ждать.
Вот и минули еще одно 9 мая и 22 июня. Два дня в году, когда мы вспоминаем о них. Доживем ли мы до следующих печально- торжественных дат? Не отменят ли их за ненадобностью и отсутствием участников? Сумеем ли вернуть им хотя бы еще один день? Это зависит от нас.
01.02.1998
http://www.sovetpamfilova.ru/text/467/?parent=48
Док. 295501
Перв. публик.: 01.02.98
Последн. ред.: 18.04.07
Число обращений: 321
Говорухин Сергей Станиславович
|
