Этот проект - один из возможных, в известной степени - допустимых, вариантов изображения памяти о войне в сегодняшних средствах массовой информации. Я не хочу оценивать проект, потому что сегодня столкнулся с ним в первый раз - хотя мне показалось до некоторой степени искусственным совмещение вполне игрового изобразительного содержания с документальным фоном.
Для меня вопрос стоит шире. К 50-летию победы был сформирован полк ветеранов, который снова должен был пройти по Красной площади, салютуя руководству страны. Мне это казалось кощунственным - я этого начисто не принимал. Я считал, что по прошествии 50 лет ветераны могли бы разместиться на трибунах, а молодое, по сравнению с ними, руководство могло бы пройти перед ними церемониальным маршем, если было бы в состоянии пронести свои животы. (Ну, выбрали бы таких, которые могут пройти.) Руководители могли бы с воинскими почестями и другими знаками внимания отнестись к тем, кто одержал эту победу. Для меня тема 50-летия этим закончилась, но год назад я столкнулся с ней снова. Упоминаю об этом, потому что это имеет значение для дальнейших рассуждений.
"Свободу слова" Савика Шустера впервые решили сделать в записи: НТВ собиралось показывать в записи передачи, посвященные 9 мая, в том числе и свои традиционные передачи. Сочли, что так будет удобнее. Тогда еще были остатки "Свободы слова", и передача выходила в прямом эфире. Записывалось это 28 апреля, и меня пригласили на это действо в очень занятном составе: Сергей Михалков, Клара Лучко, два фронтовых оператора и я - единственный представитель другого поколения. Все вспоминали про Парад победы, про День победы - 9 мая 1945 года. Я действительно был на Красной площади 9 мая 1945 года. Помню мало что, потому что видел только ноги не выше бедра, но, тем не менее, мы тогда ухитрились потеряться, и я считал, что тема мне доступна.
Первое, что я увидел, когда вошел: зал блистал золотом. В нем сидела целая, так сказать, дивизия. Места были заполнены ветеранами Великой Отечественной войны, и все - в парадной форме, и все как один были абсолютно убеждены в том, что сегодня 9 мая. То, что дело происходило 28 апреля, для них не имело совершенно никакого значения. Они уже настолько привыкли к ритуальности события, что готовы были войти в этот ритуал и остаться там. Это было главным состоянием этих людей.
Клара Лучко была крайне мила и интересна. У нее были очень интересные воспоминания: тогда она была молодой женщиной и действительно помнила этот день. Сергей Владимирович Михалков сообщил, что в этот день состоялся Парад победы (?). Один из фронтовых операторов рассказал совершенно фантастическую историю, о которой я никогда до этого не слышал: что в этот день счастья и радости затоптали довольно большое количество людей. Его камера, присланная с Центральной студии документальных фильмов, стояла на полуторке, и поэтому сам-то он был в безопасности, но людей, поддавленных или совсем задавленных, складывали прямо в этот грузовик. По окончанию праздничного ликования они смогли, наконец, выехать, и первым делом поехали в Склифосовского - отвозить этих людей. После этого было сложно эту тему не подхватить.
Я не стал упрекать более чем 80-летнего Сергея Владимировича в фактической ошибке или ошибке в датах, но просто сказал, что хорошо бы вспомнить, что победа достаточно длительное время не праздновалась. Ее начали праздновать только 10 лет спустя, после смерти Сталина. Я хотел попытаться в этот день вспомнить, почему это произошло, - во всяком случае, представить свою версию.
Версия у меня на самом деле была достаточно примитивная: Иосиф Виссарионович хорошо читал исторические книги и помнил, что после вхождения российских войск в Париж в 1814 году прошло всего 11 лет до декабристского восстания. Допустить повторение этого исторического казуса - а в его власти тоже был народ, который победил в этой войне и пришел победителями в Берлин - он никоим образом не хотел. И поэтому, извинившись перед присутствующими, я воспроизвел стихи Бориса Слуцкого. Это был тост Сталина на колоссальном банкете победителей:
Сталин взял бокал вина
(может быть, стаканчик коньяка),
и сказал, и мысль его должна
сохраниться на века:
за терпенье!
Это был не просто тост
(здравицам уже давно пришел конец).
Выпрямившись во весь рост,
великанам воздавал малец
за терпенье.
Трус хвалил героев не за честь,
а за то, что в них терпенье есть.
- Вытерпели вы меня, - сказал
вождь народу. И благодарил.
Это молча слушал пьяных зал.
Ничего не говорил.
Только прокричал: "Ура!"
Вот каковская была пора.
Страстотерпцы выпили за страсть,
выпили и закусили всласть.
После этого меня совершенно недвусмысленно собрались бить: ветераны заявили ведущему, что этого подонка, который вообще непонятно как примазался к известной военной фамилии "Симонов", надо быстро отсюда удалить. "Мы его там дождемся", - и так далее, и тому подобное. Савик Шустер очень активно и достойно меня защищал. Все это не имеет никакого значения, кроме одной детали: когда мы вернулись в комнату, в которую приводят основных выступающих, выяснилось, что начальство НТВ уже слышало про имевшийся во время записи скандал и попросило пленку наверх. Я присутствовал при обсуждении: "Что мы будем делать, если нас заставят выкинуть этот эпизод - противостояние Симонова и ветеранского зала?" Вот тогда я понял, что нельзя больше говорить о войне. Во всяком случае, говорить о ней, возвращая историю к тому жанру, в котором она воспроизводилась 50 лет, категорически нельзя. Нельзя, потому, что она способствует новому авторитаризму, новому тоталитаризму, если хотите. Такое возвращение истории войны, в ее блистательных мифах - очень большая опасность для сегодняшнего и будущих поколений. Я считаю, что чем больше мы будем воспроизводить мифы советского времени, тем опаснее будет эта память, потому что на ней будут учить новому патриотизму. А любой новый патриотизм, опирающийся на ложь, будет ложным патриотизмом, каким бы искренним он ни был.
Возникает следующая проблема: являются ли 700 воробьев базой для создания одного бегемота? Это просто проблема жанра. Действительно, вещи сугубо проблемные, связанные с историей Великой Отечественной войны, в 45 секунд уложить категорически невозможно. Сам жанр это исключает. Одно объяснение, что человек был солдатом РОА и к тому же остался в живых, пройдя через лагеря и все прочее,- это уже больше 45 секунд, и дальше рассказывать будет нечего. То есть, жанр изначально предполагает некую сентиментальную ограниченность, при том что поле для нее чрезвычайно широкое. Но жанр здесь работает скорее на официальную идеологию.
Есть и другая, куда более важная проблема. Лена сказала, что мифы - это часть истории. И да, и нет. Я бы сказал, что мифы - это замена истории. Михаил Сергеевич (Горбачев. - Ред.) пришел, открыл шкафчик, выпустил оттуда гласность, и гласность захватила всю страну, все стали учить друг друга демократии, главным образом, на отрицательных примерах советской истории. Судя по результату, мы с задачей не справились. Мифы оказались сильнее этого десятилетия, когда мы пытались так или иначе их ниспровергнуть. Потому что у мифов была куда более прочная и более серьезная база. Мифы возникали на почве стабильно нищенского существования страны и стабильной "гордости паче благополучия". Вот на этой гордости и держались все эти мифы о бедных, победивших всех богатых. Преодолеть это, к сожалению, никому не удалось.
Я тоже упомяну своего отца, который, как известно, был не только писателем этой войны, но и в значительной степени ее историком. Отец умер в 1979-м, 25 лет назад. Десять лет спустя мы выпустили его книгу "Глазами человека моего поколения" - книгу, которую он не написал - большую часть того, что было потом опубликовано, он успел только продиктовать. Часть мы расшифровали из записей, сделанных им в предпоследней больнице.
Главная претензия к книге, которую высказывала буквально вся российская пресса, заключалась в том, что она недостаточно радикальна, в ней не отдается отчет истинному злодейскому значению Сталина со всеми вытекающими отсюда последствиями. Юрий Карабчиевский, впоследствии покончивший с собой, написал: "Я знаю поэзию Симонова, а теперь прочитал и эту книгу. Этот поэт изменил себе. Был хороший поэт, а стал поганый историк". То есть вычеркнул всю симоновскую прозу с 1945-го по 1979 годы. Просто вычеркнул, никогда не читая.
На примере отношения к отцу я понимаю, сколь радикальны и несправедливы мы были по отношению к этому времени. Однако для того, чтобы избавиться от этого радикализма, надо, чтобы климат менялся. Без этой перемены отдельные всполохи новой температуры не могут создать другого контекста. Контекст все время оставался старый, мы не смогли его сменить.
Мне кажется, это принципиально важное соображение, потому что все, что будут делать по отношению к 60-летию, все равно вписывается в старый контекст и не создает нового. Что произошло с немцами? Насколько я понимаю, денацификация, через которую прошло немецкое общество , была связана и с запретом на профессию, и с серьезной проблемой национального покаяния. Я не знаю, смогли бы сами немцы пройти этот путь, если бы не американцы, которые их на этот путь призвали и контролировали движение по нему.
У победившей нации не могло быть оккупантов, победившей нации некому было идеологически помочь, она должна была с этим справиться сама. И справлялась, первые восемь лет вообще забыв о празднике победы и занимаясь ленинградским делом, делом Еврейского антифашистского комитета и так далее - много замечательных достижений было у этой власти еще при жизни великого вождя и учителя. Через восемь лет к власти пришли, с одной стороны, люди, по локоть измазанные кровью, может быть кто-то и больше, а с другой - люди, для которых эта война действительно была единственной сколько-нибудь серьезной идеологической опорой, даже при всем романтизме и вере в торжества социализма. Проблему заморозили, и размораживать ее еще придется. Я боюсь, что только делать это будут уже мои дети.
В 1939 году отец написал стихотворение "Военное кладбище в Севастополе". C тех пор это кладбище практически исчезло. Его превратили в свалку, и французское, и итальянское кладбища. От английского остались одни воспоминания. Это российский способ отношения к истории. Это не только вопрос советской власти, но отношение, навязанное этой бесчеловечной системой, начиная, может быть, даже не с 1917-го года, и существующий здесь не в качестве мифа, а как основная жизненная практика. До тех пор нет никакой победы, и праздновать победу безнравственно, пока не похоронен последний из погибших на этой войне. Но предлагаемая вами замена истории на частные истории уже изжила себя. С конца 1960-х годов мой отец пытался создать музей устной истории войны. Он писал бумаги в ЦК Партии, в Политбюро - и все без результата! Только после перестройки обнаружили ответ ГлавПУРа: "Подобный музей может создать прецедент различных взглядов на эту войну. Он вреден".
Ты говоришь: "Это мой личный проект, мое личное отношение к теме, его я и ставлю в основу передачи..."
Во всяком случае, так я понял.
В 1984 году готовилось 40-летие великой Победы. В начале 1985-го, в апреле, в Минске состоялся всесоюзный кинофестиваль. Все знали, кто приехал за первым призом - Евгений Матвеев с фильмом "Победа", его личной точкой зрения на победу. И все знали, что этой картине отдадут первый приз. Одновременно на фестивале присутствует картина, сделанная литовской киностудией, называется она "Отряд". И вдруг приходит сообщение, что картину "Победа" посмотрел генеральный секретарь, а он новый, только что избранный, по фамилии Горбачев, и картина ему не понравилась. После чего на фестивале начинается состязание точек зрения. В конечном итоге главный приз Минского фестиваля получила картина "Отряд", а не картина "Победа". Если мы возвращаемся к тому, что правда и неправда о войне становятся вопросом только личной точки зрения, я считаю, это очень опасным. Потому что кроме личной точки зрения, существуют еще и какие-то потуги на объективную историю. Коррекция личной точки зрения объективной историей, как мне кажется, обязательна.
01.11.2004
http://www.sovetpamfilova.ru/text/935/?parent=67
Док. 293755
Перв. публик.: 01.11.04
Последн. ред.: 13.04.07
Число обращений: 324
Симонов Алексей Кириллович
|
