Михаил Мунтян: `К 90-летию февральской революции 1917 года в России`Назад
Михаил Мунтян: `К 90-летию февральской революции 1917 года в России`
Перелистывая страницы современных учебников истории России, можно обнаружить, что Февральская революция 1917 года трактуется:
- как часть "имперского кризиса, начавшегося в начале ХХ века";
- как результат действий "антицаристского фронта" в условиях военных поражений России;
- как "заговор масонов";
- как "буржуазно-демократическая революция";
- как начало "революции 1917 года";
- как неудачная попытка демократической модернизации страны, завершившаяся "октябрьским переворотом 1917 года" и т.д.
Такая разноголосица историков только подкрепляет закрепившуюся за Россией славу страны с "непредсказуемым прошлым", то есть с волюнтаристской его интерпретацией. Она вместе с тем может объясняться той остротой политических и мировоззренческих разногласий между противоборствующими в русской истории силами, которая заставляет победившую сторону нещадно переписывать все прошлое. Можно, при желании, видеть в этих разночтениях конкретного события в истории страны и торжество демократических свободы слова и политического плюрализма в настоящее время. Но насколько все это научно, то есть не связано с конкретными политико-идеологическими интересами или бессознательными заблуждениями?
С другой стороны, рассматривая многочисленные проекты и реалии российской модернизации, начиная с Ивана Грозного, Петра Великого, Александра II, затем Февральской и Октябрьской революций 1917 года, горбачевской перестройки и ельцинского переворота, замечаешь, что все они так и не смогли достигнуть своих конечных целей, всегда оказывались неожиданными, плохо подготовленными и нелогичными, в связи с чем отторгались народной жизнью. И во многом это было обусловлено не случайными обстоятельствами, а изначальными ошибками государственной власти и реформаторов, которые не учитывала историческую, национально-культурную, социально-экономическую и даже психологическую самобытность России и ее народов по сравнению с референтным либеральным Западом.
И дело здесь не в неблагоприятных природно-климатических и географических факторах, не в прерывности отечественной истории, когда каждый последующий исторический этап революционно отрицал предыдущий, отвергал в угоду западному опыту общественного развития отечественные институты, нормы и ценности, которые могли быть еще долгое время быть плодоносными в российских условиях. Речь должна идти о незнании или игнорировании реформаторами такого феномена как политическая культура, в которой закреплялись, от поколения к поколению, основополагающие особенности и опыт народной жизни и тем самым обеспечивалась преемственность истории России.
В данном контексте под политической культурой понимается совокупность принятых в стране как официально, так и неофициально, политических норм, правил, принципов и обычаев, которые накладывают довольно жесткие, хотя внешне часто и не замечаемые, ограничения на поведение и рядового гражданина, и политического деятеля, на диапазон возможностей как при выработке каких-либо политических программ, так и во вполне конкретных политических действиях. Она выступает, хотим мы того или нет, в качестве фундамента, на котором строится здание реальной политики. В том случае, если замысел политического деятеля или партии вступает в столкновение с политической культурой народа, он неизбежно отторгается им или искажается до неузнаваемости в процессе реализации, то есть имеет место эффект "сопротивления среды". Понимание особенностей политической культуры России и изучение ее эволюции исключительно важны, так как: а) позволяют более точно определить характер и значение событий в историческом прошлом; б) способствуют преодолению и предотвращению разного рода политических кризисов и авантюр в настоящем.
Политическая культура России основана на определенных основаниях, "константах", которые передаются от поколения к поколению, получая различную "аранжировку", но сохраняя при этом почти неизменным свое содержание. Одной из таких констант является авторитаризм власти, которая пронизывает сверху донизу все общественные и государственные структуры, обуславливает ее сильнейший персонализм. Авторитарная политико-культурная "матрица" нашей страны исходит из того, что государство неизменно занимает доминирующее положение по отношению к обществу, государство было и остается "мотором" общественного развития. Поэтому отречение от трона Николая II было встречено в стране с одобрением, но крах монархии после отказа великого князя Михаила стать императором разделил общество, одновременно маргинализировав силы, управлявшие до этого страной.
Раскол усугублялся неспособностью Временного правительства управлять страной, бездарностью новых "вождей России", социальной борьбой угнетенных классов, начавшимися сепаратистскими движениями на окраинах, что спровоцировало начавшееся разрушение самого государственного здания России. Не случайно уже с мая 1917 года лидеры Временного правительства стали склоняться к необходимости введения в стране диктатуры, колеблясь в своем выборе между генералом Л.Г. Корниловым и эсером Ф.А. Керенским. Либеральные силы, возглавлявшие революцию, не имели поддержки в народе. Н.А. Бердяев утверждал в этой связи: "В России революция либеральная, буржуазия, требующая правового строя, была утопией, не соответствующей русским традициям и господствующим в России буржуазным идеям". И резюмирует в своей работе "Истоки и смысл русского коммунизма": "России грозила полная анархия, анархический распад, он было остановлен коммунистической диктатурой, которая нашла лозунги, которым народ согласился подчиниться".
Российские либералы прошлого и настоящего считают, что Россия между февралем и ноябрем 1917 года была самой свободной и демократической страной в мире. Но достаточно ли для этого было провозглашения более или менее полного набора демократических свобод в стране, которая участвовала в мировой войне, потеряла в ней около 6 млн. человек убитыми и раненными? Которая тратила на ведение военных действий ежедневно по 50 млн. рублей; в то время как заводы и фабрики стояли, так как не было сырья и топлива, в городах не хватало хлеба; сельское хозяйство хирело, так как наиболее трудоспособные мужчины были мобилизованы на фронт? Могла ли быть демократической страна с нелегитимным правительством, эффективность деятельности которого к тому же минимизировалась двоевластием, фактически оставлявшим страну без централизованного руководства? Были ли демократами члены той группы либералов и примкнувших к ним генералов, которые 2 марта 1917 года добились большего, чем ожидали и желали (они требовали отречения самого Николая II, передачи власти его сыну Алексею и назначения регентом брата Михаила)?
А мог ли стать в одночасье свободным и демократическим человек, предки которого веками жили в условиях патернализма и клиентелизма (стремления быть под патронажем государства, отдельного его института или какого-либо начальствующего лица; преимущественного использования в общественных делах неформальных связей), и в общественной жизни руководствовались подданнической политической культурой? "Самой глубокой чертой нашего исторического облика является отсутствие почина в нашем социальном развитии, - писал П.Я. Чаадаев. - Стоит лишь какой-нибудь властной воле высказаться среди нас - и все мнения стушевываются, все верования покоряются и все умы открываются новой мысли, которая предложена им. Отлитые, созданные нашими властителями и нашим климатом, только в силу покорности стали мы великим народом. Посмотрите наши летописи - вы найдете в них на каждой странице глубокое воздействие власти, непрестанное влияние почвы и почти никогда не встретите проявления общественной воли".
В четырех составах Временного правительство участвовали в качестве министров 38 человек, представлявших 10 политических партий. Из них 23 человека занимали свой пост от одного до двух месяцев, только 2 человека (Керенский и Терещенко) входили во все четыре правительства. Никто из них не умел, да и не мог действовать в условиях кризисной революционной ситуации, так как не имел опыта не только кризисного, но и простого управления в масштабах огромной России. Кроме того, каждый из этих 38 человек не мог в течение нескольких недель своего правления даже сколько-нибудь серьезно войти в курс всего объема дел возглавляемых ими министерств. Они, в угоду союзникам, не вывели страну из войны, что могло упрочить их внутренние позиции, не решились дать землю крестьянам, что обеспечило бы им солидную социальную базу, даже не созвали Учредительное собрание, которое могло закрепить провозглашенные демократические права и свободы граждан, разработать конституцию. Преданность Антанте оказалась для Временного правительства выше решения первоочередных и острых для страны проблем. Воспитанные в условиях доминировавшей подданнической политической культурой, эти государственные деятели могли быть только эпигонами уже существующего на Западе либерального строя, а не творцами нового, основанного на собственном цивилизационном опыте развития, общества. К ним можно, по всей видимости, отнести и вывод Ф.М. Достоевского об известной русской "экстравертности": "Россия никогда не умела производить.. своих меттернихов и биконсфильдов; напротив, все время своей европейской жизни она жила не для себя, а для чужих, именно для "общечеловеческих интересов".
Тщательное изучение неудач Февральской революции 1917 года позволяет усмотреть в них и отражение крайнего разнообразия политико-культурной "палитры" России, в которой существовали (и продолжают существовать) совершенно различные субкультуры, отношения между которыми складываются иногда конфронтационно, если не антагонистически. Достаточно посмотреть на политическую культуру страны хотя бы двух последних столетий, чтобы обнаружить в ней постоянный конфликт субкультур - западнической и почвеннической, радикальной и патриархально-консервативной, анархической и этатистской. Для политической культуры России характерно почти перманентное отсутствие базового консенсуса, национального согласия, болезненный разлад между различными социальными группами. Различия субкультур подчас настолько разительны, что у некоторых наблюдателей создается впечатление о существовании двух или больше наций, не объединенных ничем, кроме как языком и территорией. Это препятствует появлению в стране национальной идеи, без которой трудно объединить людей для прорыва на передовые позиции современного цивилизационного прогресса, затрудняет образование гражданского общества, без которого невозможна демократизация авторитарного государства.
Значит ли это, что современные трансформационные процессы в России всегда будут встречать сопротивление ее политической культуры? Вовсе нет!
Во-первых, она способна сопротивляться только тому, что противоречит устоям народной жизни, то есть ставит под угрозу ее безопасность.
Во-вторых, реформы первого десятилетия истории Российской Федерации показали, что в стране имеются достаточно представительные круги граждан, приверженных активистской политической культуре демократического характера. И если бы реформирование было ориентировано на них, а не на создание олигархического капитализма, то и его результаты были бы гораздо более благодетельными для страны и народа..
В-третьих, стратегии проведения модернизационных реформ требует не бездумного копирования опыта успешного развития стран Запада, а торения, с учетом национальных политико-культурных и социально-экономических особенностей страны, собственной траектории продвижения к общему будущему человечества. Для этого России необходимо решить несколько первоочередных задач: а) обеспечить воспитание личностного начала и общественной инициативы у граждан страны; б) повысить их ответственность за свою судьбу, благополучие близких, процветание общества и безопасность государства при сохранении коллективистских основ политической культуры; в) сблизить субкультуры отечественной политической культуры на базе активистских принципов; г) воспитать новую, демократическую, патриотическую политическую элиту страны, без которой невозможно обеспечить успешный ее переход к информационному обществу.
