Алексей Арбатов. ВОЕННАЯ РЕФОРМА В СВЕТЕ ЧУЖИХ ОШИБОКНазад
Алексей Арбатов. ВОЕННАЯ РЕФОРМА В СВЕТЕ ЧУЖИХ ОШИБОК
Система принятия решений в Российской армии отстает на несколько поколений
КАК БЫВАЕТ после каждого серьезного международного кризиса и тем более вооруженного конфликта - политики, эксперты и журналисты приступают к подведению итогов случившегося. Несомненно, Иракская эпопея еще далеко не окончена, и в любом случае по масштабу события она долго будет оставаться объектом исследований и споров в России и за рубежом. Но некоторые предварительные итоги уже можно обсуждать.
КАК ЭТО БЫЛО
Военная часть операции, как и предсказывали некоторые комментаторы, была проведена Соединенными Штатами и их союзниками на высочайшем уровне современного военного искусства и применения новейших вооружений и военной техники.
Снова стратегических аналитиков удивила американская армия. Не было многонедельных ракетно-авиационных ударов, как во время "Бури в пустыне" 1991 г. или в Югославии 1999 г. С первого дня войны глубокие прорывы механизированных частей сухопутных войск осуществлялись в теснейшей координации с воздушным прикрытием наряду с ударами высокоточных ракет и бомб по тыловым объектам противника.
Армия США не предпринимала фронтальных атак или штурмов городов, не стремилась поднять флаг к назначенной сверху дате и побыстрее отрапортовать в Вашингтон. Наивысшим приоритетом военной стороны операции было минимизировать свои потери и по возможности ограничить сопутствующий ущерб для местного населения и материальных ценностей. Конечно, как бывает на всякой войне, не обошлось без эксцессов: были аварии, промахи ракет и бомб (которые попадали по соседним объектам и даже странам), были жертвы среди местного населения, наносились удары по своим войскам. Усталые и озлобленные солдаты обстреливали мирных жителей, журналистов и даже дипломатов. Все это, безусловно, трагично, и любая война, независимо от ее масштабов, есть трагедия, прежде всего для тех, кто непосредственно от нее пострадал. Однако военные аналитики, отвлекаясь от эмоций, в первую очередь оценивают объективные параметры операции.
КОНТРАКТНИК - ТОТ ЖЕ ПАТРИОТ
Прежде всего вооруженные силы США еще раз показали всему миру огромные преимущества профессиональной (добровольно-контрактной) армии над призывной. Потому что только такая армия способна применять новейшую боевую технику с ее совершенными системами управления и информационного обеспечения. Только такая армия ставит во главу угла минимизацию своих потерь. Не просто от "хорошего отношения к людям" или благодаря "воспитательной работе" среди военнослужащих. А потому, что контрактник стоит очень дорого и командира сурово накажут за любые неоправданные потери.
Те, кто в России противопоставляет служащего за деньги контрактника призывнику, воюющему из патриотизма и чувства долга и способному на героизм и самопожертвование, - или искренне заблуждаются, находясь в плену предрассудков, или сознательно подменяют суть проблемы. Правильнее ставить вопрос так: кто лучше воюет, добровольно пришедший на воинскую службу солдат, получающий за свой профессиональный труд и за риск денежное вознаграждение от благодарного государства, или подневольно загнанный в армию призывник, не сумевший "откосить" и не желающий ни служить, ни воевать? Кстати, как офицеры, так и рядовые срочной службы (из призывников) в Российской армии получают выплаты за участие в боевых действиях - так что же, не платить им, чтобы не оскорблять патриотических чувств?
Сама специфика профессиональной (контрактной) армии предопределяет и особую тактику, и оперативное планирование, и выбор сил и средств для выполнения поставленных задач с малыми потерями. А массовый героизм и самопожертвование советских и российских солдат и офицеров слишком часто были искуплением бездарности командования, неподготовленности армии и безответственности политического руководства.
Операцию "Шок и трепет" спланировали и осуществили не Комитет начальников штабов и не виды вооруженных сил США, а министр обороны и центральное командование, объединившее действия всех сил и средств в зоне Персидского залива и примыкающих театров в единый замысел и оперативный план. И хотя не обошлось без разногласий между гражданским руководством и военными, такая система в очередной раз себя оправдала. В России же перенос оперативного руководства войсками в Генеральный штаб и укрупняемые виды вооруженных сил имеет прямо противоположную направленность.
В операции 2003 г. союзники использовали втрое меньше войск, чем в 1991 г., и наглядно доказали, что в современных конфликтах численность войск и вооружений ни в коей мере не компенсирует отставание в качестве личного состава, военной техники и уровне боевой подготовки. Именно такое предпочтение количеству перед качеством лежит ныне в основе курса военной политики и строительства, а также военной реформы Минобороны РФ. Из-за этого статьи текущего содержания большой армии ежегодно подавляют в военном бюджете статьи боевой подготовки, разработки и закупки вооружений и военной техники.
Далее, воздушная мощь (авиация и крылатые ракеты) снова продемонстрировала свою решающую роль в современных локальных и региональных конфликтах. Большая по численности сухопутная армия со всей ее броней и огневой мощью не может восполнить слабость авиации. А сильная авиация способна обеспечить победу даже относительно немногочисленной, но высокоманевренной группировки наземных войск.
При этом сила авиации - не в количестве самолетов (в войне 2003 г. было задействовано вдвое меньше самолетов США, чем в 1991 г.), а в уровне боевой подготовки пилотов, в оснащении авиации самым передовым вооружением, в ее системе управления и информационного обеспечения, в ее теснейшем взаимодействии с сухопутными войсками.
Все названные факторы военного превосходства, как можно судить по скудной незасекреченной информации, отодвинуты далеко на задний план в военной политике российского Генштаба, в формируемых под его влиянием государственной программе вооружения и текущем оборонном заказе.
НЕ ПОДРАЖАТЬ, НО БРАТЬ ПРИМЕР
Безусловно, речь не идет о том, чтобы Россия слепо копировала американскую военную политику. У нее иная внутренняя и внешняя среда безопасности, экономические и технические возможности. Скажем, было бы безрассудным пытаться копировать американский океанский флот, силы тяжелых бомбардировщиков, инфраструктуру зарубежного базирования или стратегическую ПРО. И наоборот, России гораздо больше нужна территориальная ПВО и ПРО театра военных действий, флот в прилегающей морской зоне, развитая инфраструктура трансконтинентальных коммуникаций и баз на востоке страны, крупные погранвойска.
Вместе с тем России требуются эффективные ядерные силы - и для сдерживания третьих держав - обладательниц оружия массового уничтожения (ОМУ), и для того, чтобы любой вооруженный конфликт с Западом даже теоретически был полностью исключен. В сочетании с режимами ограничения вооружений и нераспространения, при сотрудничестве с Западом по программе "Глобального партнерства" по ликвидации ОМУ это позволяет совершить исторический поворот и полностью переориентировать обычные силы (кроме тех, что обеспечивают СЯС) на новые региональные и локальные задачи, упразднить традиционную ориентацию на войну с США и НАТО в целом.
Проблема, однако, в том, что там, где надо брать пример с других, Россия упорно идет своим, явно тупиковым путем, а где не надо - старается копировать США и другие крупнейшие военные державы.
Это относится, в частности, к стратегическим ядерным силам (СЯС). Стремление Минобороны подражать США и поддерживать "сбалансированную триаду" в условиях острой нехватки средств даже на любой один компонент СЯС и их систему предупреждения и управления неизбежно ведет к развалу российского потенциала стратегического сдерживания в целом, к бесплодному разбазариванию ресурсов. Опыт иракской войны и здесь небесполезен.
В ходе конфликта Ирак произвел более десятка пусков тактических ракет класса "земля-земля" с мобильных установок. Хотя все они были перехвачены или не достигли целей, но ни одна не была уничтожена на земле ударом с воздуха или акцией спецназа США. И это при идеальных условиях для действий авиации и спецопераций: ограниченная территория и инфраструктура, отсутствие облачности, открытый рельеф местности, полное превосходство в воздухе. Все это еще раз свидетельствует о высокой живучести наземно-мобильных ракетных систем, тем более в благоприятных объективных российских условиях. На этих средствах и следовало бы сосредоточить ограниченные ресурсы финансирования СЯС, плюс на улучшении системы управления и предупреждения.
Решения военно-политического руководства РФ 2000-2001 гг. о свертывании именно этого ключевого компонента СЯС и программы его модернизации явились ошибкой исторического масштаба. В политическом отношении оно уже обернулось выходом США из Договора по ПРО и их отказом от заключения полномасштабного нового договора СНВ-3 (вместо него имеем весьма невнятный Договор о сокращении СНП, больше похожий на "соглашение о намерениях"). А в стратегическом плане, если эту ошибку в ближайшее время не исправить, Россия через десяток лет лишится стабильного ядерно-космического потенциала сдерживания.
ДЕЛО НЕ ТОЛЬКО В ФИНАНСАХ
Конечно, у иных московских военачальников на все готов один ответ - дайте нам столько же денег, сколько у Пентагона, и мы вам покажем десять "бурь в пустыне"! Весьма сомнительно.
Действительно, на оборону в США идет почти в 30 раз больше средств по коммерческому курсу и в 10-15 раз больше с поправками на коэффициент покупательной способности рубля в военно-финансовой сфере РФ. Однако в большинстве своем российские генералы упускают из виду, что обильное финансирование американской обороны есть лишь одна сторона медали. А неотъемлемая другая ее сторона - это внедренные со времен Роберта Макнамары механизмы и методы жесткого контроля гражданского руководства над стратегическими концепциями, оперативными планами, программами вооружений и финансовыми запросами Комитета начальников штабов и ведомств вооруженных сил. Это также предельная открытость всей военной информации (тысячи страниц ежегодных докладов министра обороны и слушаний комитетов конгресса) и широкое участие в выработке военной политики со стороны парламента и независимых научных центров.
Только в такой системе крупные ассигнования на оборону возможны, потому что общество детально знает, на что тратятся эти средства. И только таким образом военная политика и военное строительство ежегодно проходят придирчивый экзамен на стоимость-эффективность, на соответствие передовой технологии и оперативно-тактическим концепциям, на адекватность реальным, а не надуманным, интересам безопасности.
Конечно, и эта модель работает не безупречно и иногда дает сбои (взять хотя бы весьма сомнительную программу ПРО США). Но в целом она себя оправдывает и в сочетании с армией нового типа дала за последний десяток с небольшим лет целый ряд убедительных тому доказательств.
Многие российские военные и технические специалисты все время сетуют по поводу растущего военно-технического отставания от США: уже на поколение, а то и два по массовому внедрению новейших систем вооружений и техники. Однако еще больше беспокоиться нужно о другом: Россия уже на сорок лет (три-четыре поколения смены вооружений) отстает по современной системе принятия и контроля решений в военной области. При Советском Союзе это было не столь заметно: другой общественный строй, полная секретность и волевая концентрация ресурсов на наращивании военной мощи затрудняли какие-либо адекватные сравнения. Но теперь контраст становится все более явным и удручающим. От архаичной системы принятия решений проистекает большинство бед российской обороны, включая и растущее техническое отставание.
