Выступление в МГИМО на семинаре `Экономическая составляющая современных международных конфликтов`Назад
Выступление в МГИМО на семинаре `Экономическая составляющая современных международных конфликтов`
МГИМО (У) МИД РОССИИ
Факультет политологии
при содействии корпорации "БиПи"
Экономическая составляющая современных международных конфликтов
Научно-аналитический семинар.
Выступление В. Иноземцева:
Большое спасибо за предложение поучаствовать в этой встрече и за возможность открыть дискуссию. Я не буду злоупотреблять вашим вниманием и постараюсь ограничиться 10-15 минутами выступления.
Мне хотелось бы поставить несколько вопросов, несколько их конкретизировать и тем самым попытаться ввести дискуссию в какое-то русло. На мой взгляд, это было бы более продуктивно, чем отвечать на вопросы, потому что на сей день вопросов гораздо больше, чем ответов.
Я хотел бы поговорить о том, какие противоречия: социальные, экономические, политические, - существуют сегодня в мире в связи с оформлением трех моделей экономического прогресса, а также в связи с усиливающимся разделением стран на группы, обычно называемые первым миром, вторым миром, третьим и четвертым.
Следуя докладу, я буду говорить о модели ресурсных экономик, ориентиро-ванных на добычу полезных ископаемых, на использование природных богатств и геополитических возможностей (это первая группа). Вторая группа - это страны, решительно двинувшиеся по пути индустриального развития, как в Юго-Восточной Азии. И третья группа - это страны, которые с большей или меньшей степенью успеха перешли (или переходят) к постиндустриально-му этапу развития.
Сразу же отмечу, что термин "постиндустриальное общество" употребляет-ся здесь весьма условно, потому что, говоря об индустриальном обществе, мы делаем небольшую ошибку, так как общество не может быть индустриальным или постиндустриальным; характеристика общества в первую очередь определяется сложившимися в нем производственными отношениями. Общество может быть социалистическим, феодальным, капиталистическим или каким-либо иным. Но говорить, что в настоящее время в мире существует индустриальное или постиндустриальное общество, на мой взгляд, не вполне корректно. Индустриальной или постиндустриальной бывает экономика, но общество не сводится и нигде не сводилось к экономике. Поэтому мне кажется, что с учетом этой поправки, можно говорить о следующих моделях государства: аграрная модель, ресурсная модель, индустриальная и постиндустриальная модель. Различие между ними достаточно велико. В первую очередь, я сосредоточусь на экономических аспектах, а затем сделаю ряд политических выводов, которые, возможно, вызовут дискуссию.
С экономической точки зрения, основное различие заключается в том, что ресурсы исчерпаемы, и экономики, которые ориентированы на их использование, ограничены как минимум тремя факторами. Первый фактор - это ограниченность самих ресурсов (пусть даже они не являются необходимыми всему миру). Второй определяется тем, что потребность в тех или иных ресурсах может сильно уменьшиться; мы могли наблюдать в 80-е годы XX века, как целая группа металлов резко упала в цене ввиду того, что в фотографии, например, перестали использовать серебро в тех масштабах, в каких использовали прежде; платину перестали использовать в катализаторах и т.д. Третий фактор заключается в том, что страны-производители ресурсов весьма уязвимы с точки зрения характерной для них политической нестабильности и с точки зрения их внутренних проблем.
При этом ресурсная экономика может быть достаточно успешной. В последнее время мы видим рост цен на рынке сырьевых товаров, на рынке нефти, газа, на рынке практически всех цветных металлов, то есть большей части природных ресурсов. Некоторые западные экономисты считают, что возни-кла необходимость разделить первичный сектор экономики на два. Как известно, к первичному сектору принято относить сельское хозяйство и добывающие отрасли. Но в настоящее время аграрный сектор, то есть сельское хозяйство, и добывающая промышленность совершенно различны по эко-номическим успехам. Нетрудно заметить, что страны, ориентированные на сельскохозяйственное производство (в первую очередь это страны Африки и Латинской Америки), менее развиты по сравнению с теми, что ориенти-рованы на сырьевой сектор. И поскольку я сейчас говорю именно о сырьевой модели, то успехи этих стран могут быть куда более значительными.
Как говорят сейчас на Западе, коррекция сырьевых цен, которая началась после резкого спада в 90-е годы, когда сырьевые товары были недооценены, может быть очень долгой, и я не думаю, что нынешние цены на сырьевые ресурсы слишком высоки для развитых стран. На мой взгляд, не следует ожидать резкого спада на этих рынках в ценовых параметрах. Так что в этом отношении перспективы добывающей экономики являются довольно-таки неплохими. Однако разрыв, который существует между развитыми постиндустриальными экономиками и экономиками сырьевыми не уменьшается, он лишь стабилизируется за счет смягчения тех проблем, которые в недавнем прошлом были очень острыми в странах с ресурсной экономикой.
Повторю еще раз: основными факторами риска являются исчерпаемость ре-сурсов и возможная переориентация мировой экономики с одних ресурсов на другие. В этой ситуации сырьевые экономики чувствуют себя весьма неуверенно, и это демонстрируют многие примеры и в России, и на Ближнем Востоке, и в других регионах мира. Это экономическое обстоятельство имеет и свое политическое измерение. Я думаю, что чем более нестабильным будет рынок, чем больше будет появляться возможностей для внедрения альтернативных ресурсов, тем более неуверенно будут чувствовать себя ресурсодобывающие страны в политическом аспекте, тем более агрессивными они будут становиться и тем более жестко будут противостоять любым попыткам вмешательства в их внутренние дела, даже если это вмешательство было бы направлено на решение тех или иных действительно актуальных и острых проблем.
Другая модель - это модель индустриальных обществ. В первую очередь она характерна для стран Юго-Восточной Азии, в какой-то степени - для Японии и в еще меньшей - для Соединенных Штатов Америки. Я сейчас по-ясню этот тезис.
Механизм экономического развития в рамках этой модели достаточно прост. Очевидно, что производство каждой единицы продукции требует дополнительных ресурсов, дополнительной энергии и дополнительной рабочей силы. Безусловно, технологический прогресс делает свое дело, он очень важен, но в любом случае для функционирования производственной цепочки, для увеличения объемов производства необходимо увеличивающееся количество ресурсов и рабочей силы. Если с этой точки зрения взглянуть на все азиатские экономики, то нетрудно увидеть некоторые черты сходства. В первую очередь, это очень высокая степень накопления в национальном доходе. Иными словами, очень много ресурсов отвлекается на новые инвестиции, на поддержание и развитие индустриального потенциала. При этом, как правило, труд недооценен, потому что в ином случае индустриальные модернизации оказались бы неэффективны. На самом деле, по большому счету, источником развития экономики современных индустриальных государств является экспортный рынок, экспортный потенциал, и это можно наблюдать на примере всех стран Юго-Восточной Азии.
Как следствие, индустриальная экономика весьма устойчива, а индустриа-льные страны прекрасно вписаны в мировую структуру производства и блестяще проявляют себя на рынках постиндустриальных стран. В самом деле: экспорт из того же Китая, Малайзии, Таиланда большей частью поступает в страны Западной Европы, Соединенные Штаты Америки. Наряду с тем, что это - вполне конкурентоспособный экспорт, названные страны также удачно вписаны и в структуру взаимоотношений между индустриальным миром и сырьевым миром. Разумеется, они зависят от поставки сырьевых ресурсов; и в связи с этой зависимостью могут возникнуть некоторые противоречия, но на этом я остановлюсь позже.
Так или иначе, нынешние цены на рынке энергетических ресурсов вполне устраивают индустриальные страны именно потому, что у них есть огромная возможность экономии на издержках, в первую очередь - на издержках по оплате труда. С этой точки зрения, развитие индустриальных стран объективно сдерживается потенциалом потребления, масштабами внутреннего рын-ка и прочими ограничительными обстоятельствами. Здесь уместно заметить, что первый мир (постиндустриальные страны) реально не боится экспансии индустриальных стран. Вспомним, например, ситуацию, сложившуюся в США в конце 80-х годов XX века. Тогда самые известные и прозорливые теоретики, типа И.Валлерстайна, говорили, что в 1980-1982 гг. Япония станет "номером один" в мировой экономике, но ничего подобного не произошло. Это свидетельствует, в первую очередь, о том, что индустриальная страна не может обогнать страну постиндустриальную. Но этот урок усвоен, и сегодня, даже опасаясь Китая, американские и западноевропейские исследователи больше не пишут таких истерических книг. Если мы посмотрим на современную литературу по Юго-Восточной Азии, то увидим, что она гораздо более сбалансирована, чем это было в 80-е годы. В США, в Западной Европе понимают, что, возможно, экономический центр силы сме-щается в Азию, но реальный инновационный центр силы не сместится туда даже в долгосрочной перспективе, и при этом экспансия в индустриальном секторе не угрожает лидерству США и Европы в постиндустриальном секторе, который и является доминирующим.
Отдельного рассмотрения заслуживают США. В настоящее время Соединенные Штаты Америки по всем показателям являются страной с постиндустриальной экономикой. Но я должен сказать, что в постиндустриальной эко-номике Америки очень ярко проявляются черты индустриализма. Следует признать, что США производят очень большой объем национального богатства в сфере услуг, в сфере информационных технологий, но мотивация, система организации производства, вся экономическая жизнь США гораздо более индустриальна, чем постиндустриальна. Вспомним самые известные американские компании: Microsoft, Nike, Соса-Cola, Ford, General Motors - каждая из них действует в самых разных отраслях: производство компьютеров, software, производство потребительских товаров, производство авто-машин и т. д. Но все эти компании действуют сугубо индустриальными методами. Посмотрите на Microsoft, Nike, Соса-Cola - это компании, которые добиваются успеха на основе индустриальных методов и рассчитывают исключительно на индустриальную экспансию. И хотя Америка ушла далеко вперед от других индустриальных стран, она вся пропитана индустриаль-ными мотивами действий и в социальной, и в политической сфере, в том числе и в мировой политике.
Я хочу особо отметить, что все индустриальные страны, и США в том числе, впитали в себя сугубо типичную идеологию национальных государств конца XIX века. Это идеология экспансии, идеология расширения, использования геополитических подходов в мировой политике. Вот почему в настоящее время от этих государств не приходится ожидать каких-либо интересных политических новаций.
И последний, третий комплекс стран, совокупность которых действительно можно назвать неиндустриальным обществом. Я имею в виду те государства, которые сделали ставку на креативность своих граждан, на возможность эффективного использования своего интеллектуального потенциала. Отчасти это можно видеть и в Соединенных Штатах, но больше в экономическом аспекте. Отчасти это имеет место и в Западной Европе, хотя здесь это приносит несколько иные результаты, в том числе серьезное смещение мотивов деятельность в сторону нематериалистических (если угодно - пост-материалистических) параметров и характеристик.
Сложность понимания Европы как раз и заключается в том, что это действительно неиндустриальная экономика в классическом смысле слова. По крайней мере, экономика Западной Европы неиндустриальна по мотивам деятельности ее субъектов. Нужно иметь в виду, какие именно сектора европейской экономики наиболее конкурентоспособны, а это, прежде всего, те сектора, которые уходят от массового производства и широко экспортируют свою продукцию в Азию: предметы роскоши, дорогие автомобили, швейцарские часы, продукты питания (французские сыры и тому подобное). Я не хочу абсолютизировать это утверждение, но европейцы не пытаются победить индустриальный мир индустриальными технологиями, понимая, что это абсолютно невозможно, в отличие от тех же американцев. Политическая и социальная ориентация этих стран очень сильно меняется. Мы видим 50 лет интеграции, резко изменившей лицо Европы, и я думаю, что в последующие лет 30 это лицо изменится еще больше. Мы видим государства, абсолютно не склонные к экспансии, индифферентно относящиеся к идеям геополитического доминирования на каком-либо пространстве, кроме своего собственного. Это страны, которые имеют выверенную стратегию "экс-порта демократии" - в отличие от США. Западная Европа "экспортирует" демократию вместе с институтами и только на ту территорию, которую она может контролировать, производя обмен ее суверенитета на экономические выгоды. В этом отношении мы действительно имеем качественно новую модель, исповедующие которую государства могут именоваться "рostmo-dern states", в противоположность "modern states", к которым относятся Со-единенные Штаты Америки, Россия и другие крупные государства, действу-ющие в современном мире).
Какие же выводы можно сделать из всего сказанного? Во-первых, если нынешняя ситуация на энергетическом рынке продлится еще лет 10-15, пост-индустриальный мир вполне сможет найти из нее эффективный выход. Мы помним 70-е годы XX века, которые ударили энергетическим кризисом по экономике развитых стран гораздо сильнее, чем современный рост цен. Если в 70-е годы в США фактор потребления энергии (нефть, газ) "весил" около 16% ВВП, то сейчас этот показатель снизился до 7%, а в Западной Европе - до 4%. Это не слишком высокий уровень потребления энергии, и в случае дальнейшего повышения цен на энергоносители он не угробит экономику западных стран.
Наибольшие противоречия возникнут, на мой взгляд, не столько между постиндустриальными экономиками и остальным миром, сколько внутри этого "остального" мира: между странами с ресурсной экономикой и странами индустриального типа. Дело в том, что по мере роста цен на ресурсы под удар в первую очередь попадает конкурентоспособность продукции стран индустриального типа. Я думаю, что конкурентоспособность Китая от высоких цен на нефть пострадает гораздо больше, чем конкурентоспособность Франции или Италии. С этой точки зрения, серьезные противоречия между индустриальными и ресурсными странами, на мой взгляд, ознаменуют наибольшую опасность в первой половине XXI века. Этот вывод следует из того, что обе эти группы стран придерживаются в своей внешней политике геополитических реалий начала XX столетия; они гораздо более решительно могут прибегнуть к силовым методам решения конфликтов, чем, например, европейские государства. Иными словами, здесь на кону стоит гораздо больше, чем в отношениях между странами Западной Европы и ближневосточными поставщиками топлива.
Отношения же между индустриальными странами (Китай и Юго-Восточная Азия) и странами постиндустриального мира будут, на мой взгляд, достаточно ровными и взаимодополняющими. В настоящее время, и я еще раз хочу это повторить, ни в Западной Европе, ни в США Китай и страны Юго-Восточной Азии не воспринимаются как государства, которые несут первоочередную угрозу их безопасности. Это может быть тактическим приемом ввиду того, что существуют определенные предпочтения по ранжированию угроз, но, так или иначе, всеобъемлющие панические настроения 80-х годов XX века прошли.
Соответственно, выводы и рекомендации, которые могут быть полезны для России в этом плане, можно сформулировать следующим образом. В первую очередь, на мой взгляд, мы вовлечены в пространство очень серьезных противоречий и очень неровных отношений с нашими восточными соседями, прежде всего с Китаем. Думаю, что здесь проявятся самые серьезные геополические и экономические противоречия в ближайшие лет 10-20. По-тенциал же наших противоречий с западными соседями, прежде всего с ЕС, гораздо меньше, несмотря на то, что вокруг этих отношений возникает напряженная политическая риторика. В связи с этим основной задачей является отказ от ресурсной модели экономики и переход к индустриальной модели, так как в этой ситуации мы сможем быть более адекватными партнерами и участниками диалога с Европой и более жестко противостоять тем угрозам, которые имеем сегодня на Востоке. Я уверен, что основные угрозы исходят для России с Востока, а не с Запада.
Дискуссия:
Олейнов А.Г., МГИМО МИД РФ: У меня два вопроса.
Во-первых, даже если согласиться с тем, что природные ресурсы в тех го-сударствах, которые Вы назвали "сырьевыми экономиками", сокращаются и в перспективе могут исчерпаться полностью (хотя алармистские прогнозы "Римского клуба" не сбылись даже близко), то эти страны изображаются Вами скорее как застойные, чем как нестабильные. Между тем Вы несколько раз говорили о нестабмльности ресурсодобывающих экономик, а также и государственных систем этих стран. Что Вы имели в виду, и чем обусловле-на такая нестабильность, если она вообще есть?
Во-вторых, мало кто будет спорить с Вами в том, что России необходимо уйти от сырьевой модели экономического развития. Однако Вы допускаете в качестве альтернативы только индустриальный тип прогресса. Почему Вы не рассматриваете возможность перехода России непосредственно к пост-индустриальному типу общества - или экономики, как Вы говорили? Счита-ете ли Вы, что у нас для этого недостаточно производственных или интеллектуальных ресурсов? Или есть другие ограничивающие факторы?
Иноземцев: Вопрос относительно нестабильности и неустойчивости ресур-сной экономики. Это очень хороший вопрос, но мне кажется, что здесь го-раздо более важен политический, а не экономический фактор. Дело в том, что ресурсные экономики, как я уже говорил, достаточно, на мой взгляд, устойчивы, причем возможная их неустойчивость обусловлена политической стороной вопроса. Я не думаю, что в настоящий момент российская экономика неустойчива с точки зрения ее экономических основ. Российская экономика расшатывается политическим истеблишментом. По большому же счету, такую экономику можно гораздо более тонко, мягко и гармонично встраивать в мировой экономический процесс, чем она встраивается в настоящее время. Отчасти то же самое происходит на Ближнем Востоке. Мы являемся свидетелями множества конфликтов в этом регионе. На мой взг-ляд, это происходит потому, что в политической элите ресурсных стран воз-никает своеобразный комплекс неполноценности или неуверенности в себе. Это прекрасно описано Ф. Закарией. Его объяснение сводится к тому, что если власти ничего не нужно делать для обеспечения успешности страны - таковая гарантирована внешней конъюнктурой, - то у властей возникает двоякое ощущение: с одной стороны, искусственности ситуации, с другой - соб-ственного всемогущества. На Россию упало подобное счастье, но политическая элита никак не может в это счастье поверить и начинает "дергаться", чувствовать себя неуверенно. В то же время она ведет себя все более вызывающе по отношению к внешнему миру. Это может показаться слишком "психологическим" вариантом объяснения природы данной проблемы, но я остановился бы на нем как на наиболее правдоподобном.
Вопрос о переходе к постиндустриальной фазе развития общества. Я думаю, это абсолютно невозможно. Дело в том, что постиндустриальное общество, и я еще раз хочу это подчеркнуть, - это больше, чем просто пост-индустриальная экономика. Можно писать компьютерные программы, опираясь на сугубо индустриальную мотивацию, на сугубо индустриальное понимание мира, сугубо экономическое отношение к нему. Но для того, чтобы мотивы деятельности в обществе поменялись, требуется очень большой промежуток времени. Чтобы перейти к постиндустриальной модели экорномики, нам нужно, чтобы в России появился большой спрос на постиндустриальную продукцию. Сегодня этот спрос минимален, если вообще сущест-вует. Наши программисты работают в основном на зарубежные рынки. Таким образом, чтобы перейти к постиндустриальному обществу, нужно иметь рынок постиндустриальной продукции и постиндустриальных услуг и спрос на эту продукцию и эти услуги. К тому же, из самых серьезных социологических исследований следует, что мотивационная система человека формируется к 18-20 годам и фактически не меняется в течение последующей жи-зни. Поэтому только при смене нескольких поколений может сложиться мотивационная система, адекватная для постиндустриального общества. Это медленный естественный процесс, не происходящий революционным образом.
Фененко А.В., Институт проблем международной безопасности РАН: Вы неоднократно подчеркивали, что экономики стран Европейского Союза являют-ся гораздо более "энергоэффективными", чем экономика США. Почему же в таком случае именно европейцы столь обеспокоены вопросом снабже-ния энергоресурсами - в том числе и поставляемыми им из России? Ведь по сути именно они подняли и сделали основным на международных фору-мах вопросы энергетической безопасности! Кроме того, у меня есть и еще один вопрос, как бы продолжающий этот. Считаете ли Вы, что сегодня, пос-ле того как ЕС расширился на 10 восточноевропейских стран, а вскоре при-мет в свои ряды еще более отсталых Румынию и Болгарию, можно продолжать говорить о "постиндустриальном" характере европейской экономики? Не становится ли она на наших глазах индустриальной, не идет ли назад под влиянием своих новых стран-членов?
Иноземцев: Вы поставили очень хороший и тонкий вопрос о поднятой европейцами проблеме ресурсной безопасности. Действительно, сегодня страны Западной Европы гораздо менее зависят от потребности в энергетических ресурсах, чем США (по объему потребления энергии и энергоэффективности). Но европейцы первыми подняли этот вопрос. Почему? На мой взгляд, основной причиной стал характер импорта Европой своих энергоносителей. Он обеспечивается, в основном, трубопроводной системой, охватывающей Алжир, Норвегию, Россию и бывшие постсоветские страны. Западная Европа не может быстро диверсифицировать свои направления импорта энергоносителей, в то время как США могут достаточно легко закупать нефть и сжиженный газ на внешних рынках. Кстати, в настоящее время Япония на 100% снабжается сжиженным газом,. Европа снабжается сжиженным газом не более чем на 18-19%, в основном идет трубопроводный газ, и в этом отношении, когда возникают проблемы с поставками из Северной Африки или сбои в поставках из малопредсказуемой России, оказывается, что вы очень ограничены в своих возможностях повлиять на ситуацию. А если вы везете все танкерами на западное и восточное побережье или имеете более или менее контролируемые трубопроводы, идущие из Мексики и Канады, то для вас данная проблема несколько притупляется.
Что касается постиндустриального характера Европейского Союза и проб-лем, обусловленных его расширением, то постиндустриальный аспект, наверное, несколько приглушится. Но не нужно забывать, что Западная Европа достаточно активно передвигает свой индустриальный потенциал на Восток. С 2008 года 10 новых членов ЕС (а это еще недавно были не самые развитые страны: Чехия, Болгария, Румыния), - так вот, эта часть ЕС с 2008 года будет обеспечивать примерно 52% всего выпуска автомобилей в ЕС. А весь этот объем, и я прошу иметь это в виду, на 26% выше, чем в Соединенных Штатах Америки, хотя многие наши эксперты считают наоборот. По-этому постиндустриальный характер западноевропейской экономики лишь возрастет, а восточноевропейская начнет ускоренным образом проходить через индустритальную стадию, опираясь на потребности западного рынка. Так части объединившейся Европы помогут друг другу. У меня нет сомнения в успешных перспективах Европейского Союза как прочного интеграци-онного объединения, а в будущем - главного субъекта мировой политики.
Кременюк В.А., Институт США и Канады: Мне кажется, что в Вашем выступлении постоянно проскальзывают марксистские нотки - в частности, в том, что Вы сводите основные международные противоречия и конфликты к тем, что возникают на сугубо экономической почве и обусловлены экономическими интересами. Не кажется ли Вам этот подход слишком узким и односторонним для анализа современного мира?
Иноземцев: По поводу марксизма. Я не вижу ничего плохого в применении марксистской методологии к социологическому анализу. Я вполне допускаю, что существуют элементы конфликтности, не порождаемые экономическими проблемами. Я вполне допускаю, что некоторые конфликты могут серьезно отразиться на экономике. Мы видим, как конфликт в Ираке отразился на ми-ровой экономике, поскольку и ожидания были совсем не те. Все думали, что нефть упадет в цене, когда американцы установят свой контроль на Ближнем Востоке, но произошло обратное. В любом случае конфликтность в эко-номике и конфликтность в политике достаточно взаимосвязаны. Я бы даже сказал, что особенность нашего времени заключается в гораздо более откровенной связке экономики и политики, чем это было прежде. Если, допустим, во времена Первой мировой войны прослеживались интересы крупных монополий в отношении их колониальных владений, и, соответственно, политики метрополий в отношении таковых, то сегодня можно наблюдать интересы даже частных лиц. Если посмотреть на американскую администрацию, то карьера ее руководителей, например, вице-президента Чейни, очень хорошо проясняет смысл действий и направленность этих действий. То же самое мы видим и в российском Газпроме. Я хочу сказать, что связь экономики и политики стала более сложной, а в некоторых случаях даже неприкрытой. В этом плане марксистскую формулировку относительно данной проблемы я принимаю, потому что это никак не цивилизационный подход.
Лебедева М.М., МГИМО МИД РФ: Не считаете ли Вы, что уже в ближайшей перспективе ввиду стремительно нарастающего дефицита энергоресурсов можно ожидать обнаружения и использования альтернативных источников энергии - подобно тому, как Вы говорили о появлении альтернативных материалов или технологий. Насколько вероятна такая возможность и не кажется ли Вам, что обнаружение таких источников может иметь серьезное влияния на все сложившиеся к началу XXI века мировые отношения - и политические, и экономические?
Иноземцев: Я бы сказал, что сейчас перед человечеством не стоит пробле-ма дефицита энергоресурсов. В настоящее время мировой энергобаланс (это, кажется, около 84 миллионов баррелей нефти в сутки) абсолютно равновесен. Иными словами, мы не наблюдаем ситуации, когда кто-то хочет купить нефть и не может этого сделать по нынешней цене. Дефицита энергоресурсов не было на протяжении более 10 лет, когда цена на нефть была $10 за баррель, и когда цена выросла до $78. То есть нет нехватки, существует достаточно сбалансированный рынок, устанавливающий цены.
Что касается того, будет ли в ближайшем будущем осуществлен переход на иные виды ресурсов, то, на мой взгляд, в ближайшие 10-15 лет этого не произойдет. Я сейчас оставляю в стороне чисто технологические возможности, которые достаточно ограничены. Хочу обратить ваше внимание на то, что сегодня, допустим, США - намного менее энергоэффективная страна, чем Европейский Союз. Но алгоритм поведения Соединенных Штатов не дает, на мой взгляд, оснований надеяться, что в ближайшие годы здесь будут широко развернуты разработки в области энергосбережения и замены существующих видов ресурсов на новые.
Например, совершенно достоверно известно, что если США снимут все пошлины на импорт из развивающихся стран (в первую очередь стран Цент-ральной Америки) спирта, получаемого из сахарного тростника и биомассы, то поставки этого спирта на мировые рынки будет абсолютно рентабельны при цене на нефть в $51 за баррель. На протяжении последних 6 месяцев эта цена была выше. Но для того, чтобы произошли ожидаемые Вами пере-мены, нужны кардинальные изменения в политике США и ЕС. То есть дол-жны быть отменены пошлины на поставки всей сельскохозяйственной продукции из стран "третьего мира", но этого не случится по политическим соображениям, которыми руководствуются сами европейцы и американцы.
С этой точки зрения полезно также взглянуть на характер действий демократов и республиканцев в США летом этого года, когда цены на бензин доходили до $3 за галлон. В этой ситуации и та, и другая партия, постоянно рекламирующие свои различия, в один голос предлагали обеспечить гражданам топливные дотации. Тем самым эти партии стремились поддержать потребление топлива на достигнутом уровне, избежать каких-либо изменений. В настоящее время любая попытка искать новые виды топлива для экономии ресурсов - это для американских избирателей разрушение того образа жизни, который сформировался на протяжении последних 30-40 лет. Я не хочу опираться на какие-либо авторитеты, но в своем майском разговоре с Фукуямой я поястоянно слышал от него, что проблему поиска новых видов ресурсов надо оставить в стороне, так как только политические факторы определяют сейчас отношение к энергополитике. Я думаю, что Фукуя-ма прав, как и многие другие, солидарные с ним. В ближайшие 10-15 лет любой кандидат на пост президента в США, который объявит о решимости перейти на энергосбережение, проиграет выборы. Но объективно для этого существуют огромные возможности, так как, согласно весьма достоверным оценкам, если бы США перешли к производству автомобилей, потребляющих такое же количество топлива, как европейские машины, то они могли бы полностью отказаться от импорта нефти из Персидского Залива.
Иными словами, налицо политический аспект проблемы. И пока я не вижу предпосылок для радикальных перемен в США. Но даже в Европе, где проводится достаточно грамотная политика по снижению объема потребляемых ресурсов, каких-либо радикальных изменений в плане перехода на новые источники энергии так же не предвидится.
