В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
Новости
Бегущая строка института
Бегущая строка VIP
Объявления VIP справа-вверху
Новости института
Последний перекресток, или Можно ли было спасти СССР Назад
Последний перекресток, или Можно ли было спасти СССР

Последний перекресток, или Можно ли было спасти СССР
Белоруссии будто суждено играть какую-то роковую роль в российской истории. Так не раз бывало и во времена войн и гражданских смут, и в моменты исторических переломов. Там были подписаны Беловежские соглашения, стершие с карты мира СССР.

Там же несколькими месяцами раньше Михаил Горбачев произнес свою ныне почти забытую минскую речь, в которой как раз обещал, что никогда и ни за что не допустит распада Союза.

Речь эта сейчас почти забыта. Между тем, именно она, возможно, подвела черту под перестройкой, сделала неизбежной августовскую попытку переворота и затем распад СССР. От речи пахнуло не то что брежневскими - а просто уже сталинскими формулировками. Ничего подобного Михаил Сергеевич не произносил с момента своего прихода к власти.

Речь была направлена против "так называемых демократов", которые "взяли откровенно антикоммунистический курс" и вынашивали коварные планы "раздробления нашего великого многонационального государства". Досталось, как полагается, и коварному Западу и его "прихвостням". Из речи следовало, что можно ожидать и применения силы, репрессий, раз уж эти опасные враги, как объяснил Горбачев, "готовят государственный переворот".

Подкопы под Кремль

Между тем в январе кровь и так уже пролилась - в Вильнюсе, и интеллигенция ожидала от президента объяснений по этому поводу. Из минской речи следовало, что извиняться и объясняться он не собирается: "на войне - как на войне!".

В своих воспоминаниях Горбачев пишет, что в то время, в феврале 91-го, "две группы заговорщиков вели подкоп под Кремль", имея в виду с одной стороны "сепаратистов", которые якобы уже писали черновик будущего беловежского соглашения, а с другой - гэкачепистов, в том же месяце вроде бы уже сочинявших проект документа о введении чрезвычайного положения.

Но в своей речи в Минске Горбачев фактически объявлял войну лишь одной из этих групп, а лидер второй - председатель КГБ Владимир Крючков, напротив, вел себя как самый близкий к Горбачеву человек, пользующийся наибольшим влиянием на него. Покойный Александр Яковлев рассказывал мне, что так оно и было, что Крючков настолько запугал президента сообщениями о "заговоре демократов", что добивался от него всего, чего хотел.

26 января того же года Горбачев подписал указ "О борьбе с саботажем и другими преступлениями в области экономики", дававший органам госбезопасности право контроля над экономической деятельностью и практически означавший конец надеждам на возрождение частной инициативы. А 29 января появился и вовсе страшный указ "О взаимодействии милиции и подразделений Вооруженных Сил СССР при обеспечении правопорядка и борьбе с преступностью" - создавался инструмент массовых репрессий.

В те дни я встретился со своим товарищем, который работал в аппарате ЦК, и попросил разъяснить, что происходит. Он, сославшись на разговор с Горбачевым в узком кругу, сообщил, что президент считает, что должен предотвратить распад СССР любой ценой, даже если это будет означать отказ от либеральных реформ.

Ссылаясь на данные КГБ, президент якобы повторял как факт, что средства массовой информации наводнены западными агентами влияния, пытающимися развалить Союз и погубить КПСС. По оценке моего приятеля, из-за личного влияния Крючкова на президента впервые со сталинских времен КГБ превращался фактически в главную политическую силу в стране, стоявшую даже над партаппаратом.

Это косвенно подтверждалось и все более смелыми публичными речами самого Крючкова, который вслух разоблачал западную "пятую колонну", позволял намекать на некую "изменническую деятельность" влиятельных политиков.

Спецоперация против президента

    Один раз я схитрил: позвонил Горбачеву в машину, и тот взял трубку, я сказал ему, что готовится переворот, но он не поверил, сухо попрощался, и все
Александр Яковлев
Речь Горбачева в Минске вроде бы давала окончательный ответ: с перестройкой, с любыми попытками как-то гуманизировать советскую систему покончено.

Шеварднадзе ушел в отставку. Яковлев был изолирован, КГБ установил за ним слежку, а Горбачев отказывался даже разговаривать с ним по телефону.

"Один раз я схитрил: позвонил Горбачеву в машину, и тот взял трубку. Я сказал ему, что готовится переворот, но он не поверил, сухо попрощался, и все", - рассказывал позднее Яковлев.

Надежд больше питать было не на что и не на кого. По крайней мере, в руководстве СССР. Либералам внутри партии и вне ее оставалось лишь одно - присоединиться к "сепаратистам", к Ельцину, к которому до того многие из них относились достаточно скептически.

Из речи Горбачева в Минске получалось так, что стоит жесткая дилемма: либо СССР сохраняется, но как империя, в которой вновь командуют всесильные "органы", может быть, даже с возрожденным ГУЛАГом. Или же есть шанс на свободу, но плата за это - распад Советского Союза. Третьего не дано, и каждый для себя выбирал то, что считал меньшим из двух зол.

На многих минская речь произвела ошеломляющее впечатление. Что касается меня, то я немедленно вышел из КПСС и стал искать себе другую работу: мне дали понять, что будущего в "Известиях" у меня нет. Главный редактор брал курс на поддержку "минского курса" (и попробовал бы он отказаться!).

Некоторое время спустя я получил некий странный звонок по телефону: меня предупреждали, что в арестных списках КГБ якобы есть и моя фамилия. Потому что сотрудничал с "яковлевской" частью отдела пропаганды ЦК, помогая им иногда с подготовкой некоторых документов, и давал интервью западным радиостанциям.

Я, конечно, был мелкой рыбешкой, для которой ячейки сети могли оказаться слишком крупными. Но я своими глазами видел, как рыбы покрупнее буквально загоняются в угол политического пруда. Получалось так, что только Ельцин и только распад СССР могли их спасти. При мне обсуждалась "необходимость идти к Ельцину", поскольку другого выхода просто нет. В свою очередь эта консолидация "так называемых демократов" вокруг Ельцина служила сильнейшим мотивом для партийных консерваторов, толкавшим их в сторону силовых действий.

Александр Яковлев считал, что столь жесткой дилеммы на самом деле не существовало, что если бы Горбачев не дал главе КГБ и его единомышленникам собой так манипулировать, то был шанс и страну сохранить (за исключением, видимо, стран Балтии), и реформы продолжить. Яковлев полагал, что глава КГБ и будущие члены ГКЧП, как выразились бы сейчас, просто "развели" президента - а вместе с ним и всю политическую элиту. Если так, то это была по-своему гениальная "спецоперация".

Еще одно "бы"

    А что было бы, если в Минске в тот день Горбачев не объявил либералам войны, а наоборот, заявил об усилении и продолжении реформ?
Гораздо более распространена другая точка зрения: что центробежные тенденции на территории СССР в любом случае набрали к 91-му году такую силу, что распад СССР можно было отсрочить, но избежать его было уже невозможно. Тот факт, что 90 процентов жителей Украины вскоре проголосовали за независимость, вроде бы подтверждает этот анализ.

С другой стороны, несколькими месяцами раньше две трети граждан СССР высказались на референдуме за сохранение "обновленного Союза".

Примерно столько же россиян, по опросам общественного мнения, сегодня сожалеют об исчезновении страны, в которой они родились и выросли. Среди них может оказаться немало и "так называемых демократов" или, по крайней мере, тех, кто сочувствовал им, но тогда все они не были готовы принять "союз, отброшенный в прошлое", отказаться от перестройки и гласности ради "имперского величия". Возможен ли был "третий путь"? Это вопрос из категории сослагательного наклонения, которого, как говорят, не любит история.

В зависимости от позиции, Беловежские соглашения одни называют "актом о капитуляции" или "сертификатом о разводе". Один из популярных обозревателей назвал их "свидетельством о смерти". Другой - "мирным договором", позволившим избежать большой гражданской войны, югославского сценария. Но все это тоже из того же сослагательного наклонения.

А что было бы, если в Минске в тот день Горбачев не объявил либералам войны, а наоборот, заявил об усилении и продолжении реформ? О наказании тех, кто был виноват в вильнюсской трагедии, заверил бы общество, что никогда больше не позволит карательным органам решить судьбы страны и людей. И, может быть, "Беловежского развода" тогда бы не произошло - и это тоже "бы", которое имеет право на существование.



Андрей Остальский
Русская служба Би-би-си, Лондон

Адрес статьи на bbcrussian.com
http://news.bbc.co.uk/go/pr/fr/-/hi/russian/in_depth/newsid_6162000/6162763.stm

Дата и время публикации: 2006/12/08 17:47:42 GMT

© BBC MMVI


Док. 267887
Опублик.: 10.12.06
Число обращений: 572


Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``