В четверг в Томске завершился двухдневный российско-германский саммит, в работе которого приняли участие руководители двух государств, представители правительств, десятки бизнесменов, как из России, так и из Германии. Был подписан целый ряд крупных договоров, а российский президент Владимир Путин провел сложные переговоры с германским канцлером Ангелой Меркель. По итогам встречи руководители двух государств провели совместную пресс-конференцию, на которой сделали ряд важных заявлений. В частности, Владимир Путин жестко высказался в адрес европейской политики в энергетической сфере. В то же время Москва и Берлин продемонстрировали полное единство подходов к разрешению иранской проблемы. О том, каковы основные итоги этой встречи и чем вызваны столь жесткие заявления российского лидера, корреспондент Страны.Ru Иван Преображенский поинтересовался у первого заместителя гендиректора фонда "Центр политических технологий" Бориса Макаренко.
- Насколько серьезны жесткие заявления Владимира Путина в адрес европейских экономических партнеров России и идет ли действительно речь о переориентации российских поставщиков энергоресурсов с Запада на Восток?
- Это очередной этап торга России с Европой, при котором все прекрасно видят ограничители. Европа без российских энергоносителей, особенно газа, жить не может. Российские заявления о возможной переориентации на другие рынки, которые делал Миллер в более прямолинейной форме, а в Томске повторил Путин в более мягкой форме, в Европе тоже делят на десять. Там прекрасно понимают, что Китай и Америка - это замечательно, но, во-первых, это не завтра, а послезавтра в лучшем случае, а во-вторых, со всеми Китаями и Америками Россия не может потерять европейский рынок сбыта своих энергоносителей. Хотя бы потому, что в этом случае торговые балансы с основными европейскими странами стали бы для России катастрофическими и это повлекло бы масштабные политические последствия. Так что это торг.
Мы хотим возможно более долгосрочных институционализированных отношений по поводу торговли энергоносителями, мы хотим проникновения в сбытовые сети, а Европа хочет прямого выхода на производителей газа в центральноазиатских странах. Европа хочет присоединения России к Энергетической хартии, которая подразумевает обязательную диверсификацию источников поставок. На сегодняшний день позиции еще не встретились, и вот эти заявления Путина надо рассматривать в этом контексте - как продолжение торга.
- А не идет ли речь о том, что отношения с Германией должны стать примером для остальной Европы?
- Для нас, если это торг, демонстрация примеров российско-германского сотрудничества - это российская сильная карта. Но у России не только по этой проблеме, а и по всем остальным с отдельными европейскими странами, особенно с традиционными партнерами, всегда получалось договариваться лучше, чем с Европой в целом. А Германия, используя все выгоды, которые можно получить в таком двустороннем сотрудничестве, тоже не забывает об общеевропейских рамках. России сейчас нужны конкретные успехи и частичные сдвиги в свою пользу определенных рынков. Вот с Германией добились, вот вроде Блэр пообещал пустить российский капитал в английскую газовую отрасль. Я думаю, что в итоге ни Россия, ни Европа не получат всего объема запрашиваемого, что нормально для любых переговоров, что в итоге выйдут на какие-то компромиссы, где Россия почувствует себя чуть более уверенно, но, наверное, и Москве придется сделать какие-то уступки.
- Удалось ли Владимиру Путину установить такие же дружеские отношения с нынешним германским канцлером, какие были у российского президента с Герхардом Шредером?
- Я думаю, что отношения со Шредером невоспроизводимы в принципе. Путину удалось добиться максимума - подтвердить с новым германским руководителем всю ту объективную базу сотрудничества, которая была, и на этой объективной базе сотрудничество продолжает развиваться столь же успешно. В первую очередь, речь идет об энергетике. Что касается политических и эмоциональных оценок, например, разговоров о свободе слова или о Чечне, то Меркель выполнила свою задачу во время ее первой встречи с Путиным, когда она эти темы обозначила. Во-первых, встреча была в Москве, а не в Томске, то есть она, так сказать, получила большее освещение, во-вторых, это была первая встреча, от которой были более высокие ожидания. Там она показала в первую очередь, что она не Шредер. Пока ей этого, видно, достаточно, раз подобного рода заявления не повторились на второй, уже более рабочей, конкретной встрече.
- То есть, по сути, в Томске Меркель разделила политику и экономику?
- Для Шредера политическая, а точнее скажем, личностная составляющая шла дальше экономики. У Меркель этого нет. Меркель проявляет достаточно такта и дипломатичности там, где этого требует объективные и долгосрочные интересы экономического сотрудничества. Она не подыгрывает Путину, как подыгрывал Шредер, как в еще более прямолинейной форме подыгрывал другой ушедший политик - Берлускони, но она и не создает Путину больше проблем, чем этого требует ее роль. Вот в первый раз ей надо было показать, что она не Шредер - она это показала. И, видимо, пока этим удовлетворилась.
- Можно ли говорить о том, что по иранской проблеме схожие заявления Путина и Меркель свидетельствуют о создании новой "мирной" оси, противостоящей американским идеям о нанесении военного удара по Тегерану, как это было в случае с Ираком?
- Здесь уместно вспомнить, что мы все сравниваем Меркель со Шредером. Американцы тоже сравнивали Меркель со Шредером, только в противоположную сторону. Мы боялись, что Меркель окажется гораздо хуже Шредера, американцы надеялись, что она - гораздо лучше Шредера. И в Вашингтоне Меркель повела себя точно так же, как в Москве: она во многом восстановила добрые отношения между Германией и Соединенными Штатами, но пару шпилек Бушу тоже подпустила, потому что того требовали ее внутриполитические интересы. По поводу тюрем ЦРУ, узников Гуантанамо и так далее.
Вот сейчас Россия и Германия в смягченной форме делают то же, что они делали по Ираку. Наверное, они прекрасно понимают, что Иран - партнер очень непредсказуемый и очень сложный, но они пока пытаются не подыгрывать американской жесткой линии, а немножко ее сдерживать. Совместное заявление Путина и Меркель - сигнал Америке немножко поумерить свою антииранскую прыть. Но из этого не следует, что в конечном итоге позиции России и Германии по Ирану будут столь же радикально отличаться от американской, как это было в случае с Ираком. В конечном итоге, я думаю, иранская проблема окажется гораздо более однозначной, и Запад с Россией займут гораздо более близкие позиции по отношению друг к другу, чем это было в иракском случае.
27.04.06.
Национальная информационная служба Страна.Ru, 2000-2006.
Док. 256919
Опублик.: 28.04.06
Число обращений: 571
Макаренко Борис Игоревич
|
