Цыганков П. А. Закономерности международных отношенийНазад
Цыганков П. А. Закономерности международных отношений
Проблема закономерностей международных отношений остается одной из наименее разработанных и наиболее дискуссионных в науке. Это объясняется, прежде всего самой спецификой данной сферы общественных отношений, где особенно трудно обнаружить повторяемость тех или иных событий и процессов и где поэтому главными чертами закономерностей являются их относительный, вероятностный, непредопределенный характер. Главными признаками социальных законов, объединяющих их с законами природы, считаются наличие строго определенных условий, при которых их проявление становится неизбежным, а также частичная, приблизительная реализация условий, при которых действует закон[1]. Подчеркнем в этой связи, что степень такой приблизительности в сфере международных отношений настолько велика, что многие исследователи склонны говорить не столько о законах и закономерностях, сколько о вероятностях наступления тех или иных событий, или о тенденциях[2]. Но и тогда, когда наличие закономерностей не подвергается сомнению, существуют разногласия относительно их содержания. Как и в предыдущем параграфе, мы сначала рассмотрим здесь несовпадающие основные позиции конкурирующих теоретических парадигм в данном отношении, а затем попытаемся вычленить те общие закономерности, которые не вызывают сомнения (хотя и могут трактоваться по-разному) ни у либералов и транснационалистов, ни у неомарксистов и представителей мир-системного анализа, ни у реалистов и неореалистов.
Одной из наиболее привлекательных черт теории политического реализма стало стремление обосновать мысль о том, что в основе международной политики лежат объективные и неизменные законы политического поведения, корни которых следует искать в самой человеческой природе. Центральное понятие политического реализма - "интерес, определенный в терминах власти" - связывает существование законов международных отношений с потребностями людей в безопасности, процветании и развитии, которые и должно защищать государство в своей внешнеполитической деятельности. О стремлении к научной объективности говорит и другое положение политического реализма - о необходимости рассматривать международные отношения не с точки зрения какого-либо идеала, сколь бы хорош он ни был, а с точки зрения сущности всякой - в том числе и международной - политики. "Международная политика, подобно любой другой политике, есть борьба за власть; какой бы ни была конечная цель международной политики, ее непосредственной целью всегда является власть", - пишет Г. Моргентау[3]. Не отрицая необходимости создания гармоничного и мирного международного порядка, основанного на демократии, универсальных ценностях и верховенстве права, политические реалисты настаивают на том, что в современном мире одной из главных особенностей международной политики является постоянное стремление наций-государств к сохранению благоприятного для них статус-кво на мировой арене или же к его изменению в свою пользу. В свою очередь, это приводит к особой конфигурации международных отношений, называемой балансом сил и, соответственно, к политике, направленной на поддержание этого баланса.
К. Уолц, один из основателей неореализма, утверждает, что объяснение социальных форм на основе психологических данных ошибочно, ибо групповые явления не сводятся к особенностям индивидуального поведения. Вот почему надо говорить не о природе человека, а исследовать социальные факторы. Но это не значит, что можно ограничиться ссылками на формы правления, политические режимы и т.п. В ситуации стратегической взаимозависимости поведение государств, их политика объясняются не только их внутренними причинами, но также поведением и политикой других государств. Поэтому, если мы хотим понять, или попытаться предсказать такое поведение, то мы должны учитывать особенности межгосударственной системы, специфику ее структуры. Уолц стремится преодолеть то, за что теорию политического реализма упрекали модернисты: присущие ей недостатки в методологии и методах исследования международно-политических реалий. В поисках методологической строгости он приходит к выводу о необходимости системного подхода к их анализу. Определяющая роль при этом отдается понятию структуры, которая рассматривается Уолцем как распределение возможностей (принуждений и ограничений), которые система вменяет своим элементам-государствам, а также как функциональная дифференциация и недифференциация субъектов. Сегодня такое понимание является настолько распространенным, что системная теория международных отношений нередко отождествляется именно с ним[4].
Политический реализм скептически относится к возможностям регулирования международного общества на основе правовых норм или нравственных ценностей. Как пишет Г. Шварценбергер, в обществе, в котором отсутствует верховная власть, главная функция закона заключается в содействии установлению верховенства силы и иерархии, основанной на применении власти. И во множестве случаев международное право служит именно этим целям. Подобное может быть сказано и относительно морали: главная функция международной морали состоит не в контроле за своим собственным поведением, а в использовании морали в качестве силового оружия против потенциальных и реальных врагов[5].
Таким образом, основные закономерности международных отношений, в представлении политического реализма, это бесспорная и приоритетная роль государства как главного и, по сути, единственного международного автора; обусловленность внешней политики государств национальными интересами; сила (прежде всего в ее военной составляющей) как главный инструмент достижения целей; решающая роль великих держав в мировой политике; баланс сил, как средство поддержания международной стабильности и главный регулятор международного порядка.
С точки зрения неолибералов, эти закономерности никогда не были бесспорными, а в последние десятилетия и вовсе утратили свою достоверность. Как считает Дж. Най, сегодня во многих областях международных отношений частные субъекты и небольшие государства располагают гораздо большими возможностями, чем раньше. Одновременно снижаются возможности великих держав использовать традиционные силовые потенциалы для достижения своих целей. Сила становится все менее применяемой, менее осязаемой и менее принудительной[6]. Б. Бади и М.-К. Смутс пишут, что мир 90-х годов находится в поисках новых отношений и новых субъектов. Закономерность национального интереса теряет свое прежнее значение. Многие современные элементы силы ускользают от государственного авторитета, оставляя межгосударственной системе очень мало средств эффективного влияния на происходящие процессы, заставляя прибегать к опосредованным и всегда дорогостоящим способам принуждения. Современные международные отношения дают все меньше оснований рассматривать их как межгосударственные взаимодействия, ибо сегодня происходят существенные и, видимо, необратимые изменения в способах раздела мира, принципах его функционирования[7]. Краеугольные понятия, отражавшие сами основы, на которых веками покоились различные исторические типы международного порядка - такие, как "безопасность", "территориальная неприкосновенность", "государственный суверенитет", "лояльность власти " - либо теряют свой смысл, либо приобретают совершенно новое значение[8].
Основой всех этих новых тенденций в международных отношениях является закономерность возрастающей взаимозависимости мира под влиянием микроэлектронной революции, революции в средствах связи, транспорта и коммуникации. Результатом становится вторжение в сферу мировой политики новых, нетрадиционных авторов - неправительственных организаций, финансовых фирм, мультинациональных корпораций, частных групп, демографических потоков, мафиозных структур и "рядовых" индивидов. Государства уже не могут, как прежде, контролировать их деятельность, которая все чаще осуществляется в обход и вопреки государственному суверенитету. Поэтому монополия государства в международных отношениях разрушается, хотя оно продолжает претендовать на эту монополию. Геостратегические приоритеты теряют смысл. Внутренняя и международная политика становятся все более взаимопроницаемыми, граница между ними стирается. Сужение эффективных компетенций национальных правительств, эрозия силовых отношений в международных отношениях и увеличение числа и многообразия "актеров вне суверенитета" создают новую картину взаимодействий на мировой арене. Международные отношения становятся все более транснациональными и все менее управляемыми[9]. Отсюда сформулированный Майклом Николсоном "парадокс участия". Он состоит в том, что чем меньше количество и степень разнородности участников международных взаимодействий, тем более упорядоченной является система международных отношений и тем более предсказуемы действия отдельных участников и их последствия. Если же международные отношения пополняются новыми участниками, то прогноз, а, следовательно и совершение эффективных действий становится все более трудным[10].
Итак, взаимозависимость и транснационализация международных отношений; утрата государством его прежней роли "законодателя мод" во взаимодействиях на мировой арене; упадок значения силы, а, следовательно, и баланса сил, как регулятора этих взаимодействий; рост числа и многообразия "акторов вне суверенитета" и обусловленный им "парадокс участия"; стирание границ между внутренней и международной политикой -- таков вклад транснационализма в познание закономерностей международных отношений.
Что касается неомарксизма[11], то в исследовании закономерностей международных отношений он исходит из экономического и социального неравенства в рамках глобальной капиталистической мир-системы, зависимости периферии мирового хозяйства от его центра. Глобализация мир-экономики, сопровождаемая ростом богатств для самых богатых стран и народов, ведет к разрыву социальных связей, неуправляемым демографическим сдвигам и поляризации между богатыми и бедными в мировом масштабе. И существует вероятность того, что по мере развития и обострения этих процессов наиболее обездоленные группы могут скоординировать свои усилия для смягчения их неблагоприятных последствий. Результатом такой координации станет поэтапное строительство иных обществ, иных государственных форм и иного миропорядка.
Господствующая в капиталистической мир-системе идеология гиперлиберализма меняет роль национального суверенитета. Роль государства рассматривается прежде всего с точки зрения помощи рыночным силам. И наоборот, оно утрачивает свою роль социальной защиты населения. Перераспределение в пользу бедных регионов рассматривается в рамках указанной идеологии как "протекционистское вмешательство", которое противоречит логике рынка. Поэтому регионы все меньше связывают свои интересы с центром. Усиливаются автономистские движения: богатые не хотят делиться с бедными, а бедные считают, что отделение станет наилучшим путем решения их проблем.
Демократизация международных отношений ведет к манипулированию политическим процессом со стороны тех, кто способен его финансировать и кто владеет сложными технологиями манипулирования национальным и международным общественным мнением, к стандартизации и имитации моделей потребления развитых стран. Но одновременно она ведет и к диверсификации. Она расширяет возможности утверждения партикулярных идентичностей, которые стремятся избежать унификации культуры. Она может дать место проявлению желания жить и работать иначе. В длительной перспективе - способствовать диверсификации общественных проектов и путей развития.Таким образом, основная мысль, которую настойчиво проводит неомарксистское течение - это мысль о противоречивости таких закономерностей международных отношений, как глобализация, рост взаимозависимости и демократизации, изменение роли государственного суверенитета, что ведет к несправедливому распределению благ и, следовательно, выдвигает объективное требование, по меньшей мере, сознательного управления происходящими процессами.
На примере неомарксизма (как одного из наиболее радикальных теоретических течений в рамках международно-политической науки), пожалуй, наиболее отчетливо можно убедиться в том, что в изучении современных международных отношений политическая наука исходит из признания существования некоторых общих закономерностей международных отношений. Попытаемся резюмировать те из них, которые признаются всеми течениями и выглядят, с этой точки зрения, как относительно бесспорные (независимо от выводов о настоящем и представлений о будущем, которые делаются каждым из них на этой основе).
Во-первых, одной из групп таких закономерностей является рост взаимозависимости современного мира, выражающийся в неоднозначных и противоречивых явлениях глобализации экономических и финансовых процессов и экологических угроз, в демократизации и гуманизации международных отношений[12]. Она может по-разному пониматься представителями различных теоретических традиций и парадигм, но сам факт признания роста взаимозависимости - в том числе и такими убежденными сторонниками политического реализма, как Ганс Моргентау и Раймон Арон свидетельствует о том, что под влиянием новых реальностей (прежде всего ядерного оружия) мирового развития они шли к тому, против чего ранее энергично боролись: в ядерный век неуязвимость одной, даже самой сильной в военном отношении державы, невозможна. Это означает, что в международных отношениях появляются общие интересы, которые могут быть достигнуты только совместными усилиями[13].
С этим связан другая группа закономерностей, которая особо подчеркивается транснационалистами и которая признается не только неомарксистами, но и реалистами. Это вывод о том, что государства - уже не единственные участники международных отношений и что политика в отношении новых акторов -ТНК, национально-освободительных движений и т.п. - не может строиться на традиционном понимании внешней политики. Поэтому картина международной политики с ее разделением на государства и борьбой сверхдержав должна быть дополнена и смягчена процессами разоружения и коллективной безопасности[14]. В свою очередь, транснационалисты подчеркивают, что фундаментальным для анализа мировой политики остается понятие "власть". Взаимозависимость, подчеркивают они, влияет на мировую политику и поведение государств; но правительственные действия также влияют на модели взаимозависимости. Созданием или принятием процедур, правил или учреждений для определенных видов деятельности, правительства регулируют и контролируют транснациональные и межгосударственные отношения"[15]. Иначе говоря, расширение числа и многообразия участников международных взаимодействий, "размягчение" государственного суверенитета и изменение содержания безопасности не вытесняют государства со сцены мировой политики, а лишь изменяют и усложняют их роль в поддержании стабильности.
Еще одна группа закономерностей касается международного права. Известно, что с точки зрения неолибералов, главными регуляторами международных отношений выступают универсальные нравственные нормы, которые кодифицируются в правовые императивы и базирующиеся на их основе международные институты[16]. Близких позиций придерживаются и сторонники транснационализма[17], считающие, что основу и средства международного порядка должны составлять нормы, структуры, институты и процедуры вненационального или даже наднационального характера. При этом, в своем крайнем выражении позиции рассматриваемых парадигм в отношении международного права выглядят следующим образом. Если для либерализма - это, по сути, единственный легитимный регулятор международных отношений, то для политического реализма и для неомарксизма, хотя и по-разным причинам, международное право не должно рассматриваться как "священная корова": ведь оно может противоречить национальным интересам или же справедливости в отношениях между народами.
И все же, как те, так и другие признают: несмотря на то, что современные тенденции в международном праве демонстрируют тесную связь с мировой политикой, нельзя отицать что здесь происходят существенные изменения. Международное право девятнадцатого и более ранних столетий главенствовало над всеми суверенными государствами и имело своей целью не устранение войны, а лишь ее ограничение во времени, пространстве, методах ее ведения и следовательно, установление равновесия сил. Международное право двадцатого столетия ставит своей целью установление равновесия в правосудии в условиях независимости государств и интеграции власти. Становление нравственных универсалий и единых правовых норм отнюдь не является однонаправленной тенденцией, исход конфликта между глобальной солидарностью и партикулярной лояльностью не предопределен, и нет никаких серьезных оснований считать, что международное общество станет обществом универсальных ценностей и норм, преодолевших и оставивших истории ценности и нормы государств, этносов и культур. И тем не менее, названные попытки вовсе необязательно обречены на провал, т.к. в международных отношениях, как подчеркивает Г. Шварценбергер, существует не только закон силы, но и закон взаимодействия, и даже закон координации и согласования[18].
Следующая группа закономерностей касается функционирования международных систем (хотя характер и самих систем, и законов их функционирования могут пониматься по-разному). Представители всех трех парадигм признают, что растущую роль в международной системе играет экономика, хотя эта роль понимается по-разному: неореалисты рассматривают экономику как ресурс власти, для неолибералов же это признак процветания и богатства государства.
Считается также, что общей чертой всех международных систем является то, что происходящие в них процессы определяются наиболее мощными государствами и состоянием имеющихся между ними отношений. Наконец, допускается возможность разных типов международных систем и критериев их классификаций. Напомним в этой связи, что именно политический реализм стал основой таких широко известных понятий, как биполярная, мультиполярная, равновесная и имперская международные системы. Как известно, в биполярной системе господствуют два наиболее мощных государства. Если же сопоставимой с ними мощи достигают другие державы, то система трансформируется в мультиполярную. В равновесной системе, или системе баланса сил несколько крупных государств сохраняют примерно одинаковое влияние на ход событий, взаимно обуздывая "чрезмерные" претензии друг друга. Наконец, в международной системе имперского типа господствует единственная сверхдержава, далеко опережающая все остальные государства своей совокупной мощью (размерами территории, уровнем вооружений, экономическим потенциалом, запасом природных ресурсов и т.п.).
Одна из главных идей, на которых базируется концепция международной системы, - это идея об основополагающей роли структуры в познании ее законов. Данная идея разделяется абсолютным большинством исследователей. Согласно ей, нескоординированная деятельность суверенных государств, руководствующихся своими интересами, формирует международную систему, главным признаком которой является доминирование ограниченного числа наиболее сильных государств и структура которой определяет поведение всех международных акторов. Как пишет К.Уолц, все государства вынуждены нести военные расходы, хотя это неразумная трата ресурсов. Структура международной системы навязывает всем странам такую линию поведения в экономической области, или в сфере экологии, которая может противоречить их собственным интересам. Структура позволяет понять и предсказать линию поведения на мировой арене государств, обладающих неодинаковым весом в системе характеристик международных отношений. Наподобие того, как в экономике состояние рынка определяется влиянием нескольких крупных фирм (формирующих олигополистическую структуру), так международно-политическая структура определяется влиянием великих держав, конфигурацией соотношения их сил. Изменения в соотношении этих сил могут изменить структуру международной системы, но сама природа этой системы, в основе которой лежит существование ограниченного числа великих держав с несовпадающими интересами, остается неизменной[19].
Таким образом, именно состояние структуры международной системы является показателем ее устойчивости и изменений, стабильности и "революционности", сотрудничества и конфликтности; именно в ней выражаются законы функционирования и трансформации системы. Вот почему в работах, посвященных исследованию международных систем, первостепенное внимание уделяется анализу этого состояния
Так, например, Р. Арон, выделял три структурных измерения международных систем: конфигурацию соотношения сил; иерархию акторов; гомогенность или гетерогенность состава. Главным измерением, в полном соответствии с традицией политического реализма, он считал конфигурацию соотношения сил, отражающую существование "центров власти" в международной системе, накладывающей отпечаток на взаимодействие между ее основными элементами - суверенными государствами. Конфигурация соотношения сил, зависит, как уже отмечалось выше, от количества главных акторов и характера отношений между ними. Два основных типа такой конфигурации - биполярность и мультиполярность.
Иерархия акторов отражает их фактическое неравенство, с точки зрения военно-политических, экономических, ресурсных, социокультурных, идеологических и иных возможностей влияния на международную систему.
Гомогенный или гетерогенный характер международной системы выражает степень согласия, имеющегося у акторов относительно тех или иных принципов (например, принципа политической легитимности), или ценностей (например, рыночной экономики, плюралистической демократии): чем больше такого согласия, тем более гомогенной является система. В свою очередь, чем более она гомогенна, тем больше в ней умеренности и стабильности. В гомогенной системе государства могут быть противниками, но не политическими врагами. Напротив, гетерогенная система, разрываемая ценностным и идеологическим антагонизмом, является хаотичной, нестабильной, конфликтной.
Еще одной структурной характеристикой международной системы считается ее "режим" (понятие, которое, как мы уже видели, выдвинуто сторонниками либеральной парадигмы), - т.е. совокупность регулирующих международные отношения формальных и неформальных принципов, норм, соглашений и процедур принятия решений. Это, например, правила, господствующие в международных экономических обменах, основой которых после 1945 г. стала либеральная концепция, давшая жизнь совокупности таких международных институтов, как МВФ, Мировой Банк, ГАТТ/ ВТО и др.
Вышесказанное показывает, что зависимость поведения актеров от структурных характеристик системы считается наиболее общим законом международных систем. Этот закон конкретизируется на уровне каждой из таких характеристик (или измерений), хотя окончательного согласия относительно их количества и содержания в науке пока не существует.
Схематически основные представления ТМО, касающиеся закономерностей международных отношений, могут быть представлены следующим образом:
Реализм и неореализм Неолиберализм Неомарксизм Положения, разделемые в той или иной мере всеми парадигмами
Закономерности международных отношений Главным международным актором, определяющим характер международных отношений является государство;
Национальные интересы - основа и движущий мотив международной политики государств;
Борьба за власть и силу в МО;
Сила и баланс сил - главный регулятор МО;
Детерминирующая роль международной системы и ее структуры в поведении государств Возрастание взаимозависимости мира и, соответственно, значения совместных интересов и ценностей;
Рост числа и многообразия международных акторов;
Усиление роли экономики в трансформации мировой системы и связанная с этим глобализация МО;
Эрозия военно-силового противоборства в МО и увеличение роли экономической конкуренции;
Возрастание роли права и институтов в регулировании МО Усиление "нессиметричности" взаимозависимости и вытекающая из этого борьба между "периферией" и "центром" мир-системы;
Государства становятся проводниками интересов мир-экономики, находящейся под определяющим влиянием наиболее развитых стран Запада во главе с США ;
Определяющая роль мировой экономики в МО; Системный характер вызовов и угроз, с которыми сталкивается сегодня человечество. Зависимость поведения государств от структурных характеристик международной системы;
Важнейшими регуляторами международных отношений остаются власть и сила;
Растущая роль экономики в международной системе;
Представители рассматриваемых парадигм Г. Моргентау, Р. Арон.
К. Уолц, Б. Бузан, Миршимер, Греко и др. М. Николсон; М.-Л. Смутс; Й. Фергюсон; М. Финнемор; Р. Лебоу И. Валерстайн; С. Амин; Р. Кокс; М. Рогальски
Эвристический характер системного подхода к изучению международных отношений не вызывает сомнений. Он проявляется, в частности, в том, что уже сама идея о существовании в них системных законов позволяет рассматривать их как результат принятия рядом государств определенного политического, экономического и идеологического статус-кво на международной арене, на общепланетарном, региональном или субрегиональном уровне. С этой точки зрения, каждая международная система является не чем иным как неформальной институализацией соотношения сил между государствами в соответствующем пространствено-временном контексте[20]. В то же время было бы наивным считать, что существующие в политической науке законы функционирования и трансформации международных систем обладают такой степенью строгости, которая позволяла бы делать на их основе безошибочные прогнозы. Дело в том, что всегда "есть обширная область косвенных, подчас несознавемых действующими лицами зависимостей, без которых, однако, представление о системе остается неполным"[21].Сказанное относится и ко всем закономерностям международных отношений в целом. Оценивая их теоретическое значение и практическую роль следует иметь в виду, что международные отношения представляют собой чрезвычайно сложную систему. Здесь допустима некоторая аналогия с теорией хаоса, которая явилась результатом постепенного понимания всей сложности объяснения и прогнозирования поведения сложных систем. Метеорологи первыми попытались использовать компьютеры для прогнозирования погоды на основе данных о динамике метеосистем и достаточно быстро убедились в том, что предсказания, отвечающие требованиям точности, в данной сфере возможны не более чем на три дня[22]. Причиной же значительных погрешностей более долгосрочных прогнозов является то, что небольшие колебания в исходных данных, принципиально меняют предполагаемый результат.
Ученые применили эту концепцию в других областях. Им пришлось признать, что сложные системы живут своей жизнью, и даже контроль над отдельными частями системы не дает контроля над всей системой в целом. Каждое действие, предпринимаемое в рамках такой системы, имеет непредопределенные последствия, которые не только невозможно предсказать, но зачастую и сложно проследить. К. Келли[23] отметил в 1994 году, что в традициях западной культуры видеть вещи с механистичной точки зрения. Подобные традиции не всегда учитывают, что после определенного рубежа системы приобретают характер органических качеств, больших суммы составляющих их частей. Действительно, если принять во внимание различные взгляды шести миллиардов человек, населяющих планету, наличие около двухсот правительств, которые ими управляют; бесчисленные органы самоуправления, тысячи неправительственных организаций, ТНК и ТНБ, религиозные течения, этические общности, интернационализирующуюся мировую экономику, расширяющиеся телекоммуникационные системы, рост объемов информации, то становится очевидным, что сфера международых отношений, является возможно самой сложной системой, которую можно найти за пределами естественной природы. И даже когда нет ошибки в анализе отдельных частей этой системы, то и тогда попытка анализировать их в отрыве друг от друга, приводит к неверным результатам. Поэтому, возможно, одной из главных закономерностей международных отношений, которую следует иметь в виду как политикам, так и исследователям, это их постоянная эволюция, их преемственность и изменение, требующие выхода за рамки узких стереотипов внешнеполитического поведения, использования всего багажа накопленных в изучении этой сферы теоретических знаний, а также, разумеется, и развития этих знаний.
[1] Фролов С.С. Социология. Учебник. М., 1994, с. 23.
[2] Подробнее об этом см.: Цыганков П.А. Международные отношения. Учебное пособие. М., 1996, сс.109-112.
[3] Morgenthau H. Politics Among Nations. The Struggle for Power and Peace. Third Edition. -New York, 1961, p.27.
[4] Более подробно об этом см. ниже.
[5] Schwarzenberger G. Power Politics. A Study of World Society. Third Edition. London, 1964, pp. 216-221.
[6] Най Дж. (младший). Взаимозависимость и изменяющаяся международная политика. // Мировая экономика и международные отношения. 1989. No 12, сс. 71-80.
[7] Badie B., Smouts M.-C. Le retournement du monde. Sociologie de la scиne international. Paris, 1992, p.237-240.
[8] Там же, р.237.
[9] Rosenau J. Turbulence in World Politics. A Theory of Change an Continuity. Princeton, New Jersey, 1990.
[10] Николсон М. Влияние индивида на международную систему. Размышления о структурах. // Жирар М. Индивиды в международной политике. М., 1996, с.133-136.
[11] См.: Wallerstein I. (dir.). Les in?galit? entre Etats dans le syst?me international: origines et perspectives. Qu?bec, 1975; Amin S. Le d?veloppement in?gal. Paris, 1970; Cox R. Dialectique de l"?conomie-monde en fin de si?cle. Revue ?tudes internationales, volume xxi, n° 4, d?cembre 1990.
[12] Подробнее об этом см.: Цыганков П.А. Гуманизация международных отношений: противоречия и парадоксы // Общественные науки и современности. 1997, No 6.
[13] Вместе с тем нельзя не отметить, что и в этом вопросе неореализм сделал шаг назад по сравнению с традиционным реализмом. По сути, для неореалистов единственным признаком взаимозависимости является ядерное оружие. Наличие же институтов вовсе не говорит о ее усилении. Так, по мнению Дж. Греко, ГАТТ или ВТО не может служить примером роста взаимозависимости: протекционистские меры снизились, но увеличилась роль нетарифных барьеров: субсидий на...саниям, котрорые способствуют стратегическим интересам, договоренностям (например, с японцами) о квотах или о непоставках определенных товаров и т.п.
[14] Cм. R. Cox. Op. cit.
[15] R.Keohane, R.Nye. Power and Interdependence, 1989 (указанные действия правительств авторы обозначают как "международные режимы").
[16] См.: Finnemore M.. National interests in international society. Itaca, N.Y., 1997; Krasner S. Frail reeds: Institutions in the international system. Paper presented at the conference, What is Institutionalism Now? 14-15 October 1994, University of Maryland, College Park.
[17] Badie B., Smouts M.-C. Op. cit.; Keohan R., Hye J. Op. cit.; Rosenau J. Op. cit.
[18] Schwarzenberger G. Op. cit., p. 223.
[19] См.: Waltz K.N. Man, the State and War. A Theoretical Analysis. - New York and London, 1969.
[20] Huntzinger J. Introduction aux relations internationales. - Paris, 1987, p.171.
[21] Поршнев Б.Ф. Франция, английская революция и европейская политика в середине XVII века. М., 1970, с.10.
[22] Casti J. Complexification: Explaining a Paradoxical World. New York: Harper, 1995.
[23] Kelly K. Out of Control, Reading, MA: Addison Wesley, 1994.
Док. 255023 Опублик.: 12.04.06 Число обращений: 867
