В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
Кинг Стивен `Дом, который растет на вас` Назад
Кинг Стивен `Дом, который растет на вас`

Осень в Новой Англии; сквозь заросли амброзии и золотарника прогляды-вают там и сям крошечные голые участки неплодородной земли, ожидая снега, до которого еще четыре недели. Водостоки забиты листвой, небо приобрело постоянный серый оттенок, а кукурузные початки склонились ровными рядами, словно солдаты, умудрившиеся умереть стоя. Тыквы, разрушающиеся под действием мягкой гнили, свалены под навесами, и от них пахнет, как у старух изо рта. В это время года не тепло и не хо-лодно, воздух бледен, ветерок проносится над голыми палями под беле-сым небом, в котором стаи птиц в строю, по форме напоминающем армей-ские нашивки, летят на юг. Этот ветерок сдувает пыль с мягких плеч проселочных дорог, и клубы ее кружатся, будто танцующие дервиши, а он, подобно гребенке, причесывает сжатые поля и, принюхиваясь, проби-вает себе путь через кладбища брошенных машин. Дом Ньюолла в конце городской дороги No 3 господствует над районом Касл-Рока, называемым Поворот. Трудно сказать что-нибудь хорошее об этом доме. Мрачный вид лишь отчасти можно объяснить тем, что он не покрашен. Лужайка перед домом - это масса сухих кочек, которые мороз вскоре превратит в еще более причудливые фигуры. Тонкий дымок поднимается от магазина Брау-ни у подножья холма. Коща-то Поворот считался важным районом Касл-Ро-ка, но это было еще до корейской войны. Через дорогу от магазина Брауни на бывшей эстраде двое малышей гоняют красную пожарную машин-ку. Лица у них усталые и бесцветные, почти старческие. Ручки их, по-хоже, режут воздух, когда они толкают машинку друг другу прерываясь лишь затем, чтобы утереть вечно сопливые носы. В магазине председа-тельствует Харли Маккиссик, тучный и краснолицый, а старый Джон Клат-тербак и Ленни Партридж сидят у камина, задрав ноги. Пол Корлисс склонился над прилавком. Магазин пропах застарелым устойчивым запа-хом, в котором смешались ароматы колбасы и липучки от мух, кофе и та-бака, пота и темно-коричневой кока-колы, чеснока, перца и шампуня, с виду напоминающего сперму и превращающего прическу в пшсовую скульптуру. В окне засиженная мухами реклама выставки блюд из бобов, состоявшейся в 1986 году, соседствует с другой, сообщающей о выступ-лении исполнителя музыки кантри Кена Корриво на окружной ярмарке 1984 года. С тех пор почти десять раз наступал летний зной, и теперь Кен Корриво (который уже лет пять ничего не поет, а торгует автомобилями в Чемберлене) смотрится выцветшим и пересушенным одновременно. У зад-ней стены магазина прилепился здоровенный стеклянный холодильник, вы-писанный из Нью-Йорка в 1933 году, и над всем преобладает не сильный, но отчетливый запах кофе в зернах. Старики наблюдают за детьми и ти-хо, бессвязно беседуют. Джон Клаттербак, внук которого Энди вот-вот сопьется до смерти, держит речь о городской свалке. <Свалка воняет, как старый бродяга в летний зной>,- говорит он. Никто с этим не спо-рит - так и есть, но никто и не интересуется этой темой, потому что сейчас не лето, сейчас осень, и огромная печь, работающая на мазуте, наполняет помещение теплом. Здоровенный термометр над прилавком пока-зывает двадцать восемь градусов. Над левой бровью у Клаттербака глу-бокая вмятина - память об автомобильной катастрофе, в которую он по-пал в 1963 году. Маленькие дети иногда просят потрогать ее. Старый Клат заработал кучу денег, споря с дачниками, которые не верили, что в этой вмятине может уместиться содержимое фужера для шампанского.
- Полсон,- невозмутимо произносит Харли Маккиссик. Сидящий за печкой Пенни Партридж видит, как останавливается старый <шевроле>. Сбоку громадной клейкой лентой прикреплен картонный щит. <ПЛЕТЕНАЯ МЕБЕЛЬ - ГЭРИ ПОЛСОН - ПОКУПКА И ПРОДАЖА АНТИКВАРИАТА> - написано на нем, и ниже стоит номер телефона. Гэри Полсон медленно выходит из машины - старик в выцветших, обвисших на заду зеленых брюках. Вцепившись в дверцу машины, он пытается достать шишковатую палку, пока, наконец, она целиком не вытягивается оттуда. Белая пластмассовая рукоятка от детского велосипеда насажена на темный набалдашник палки, подобно презервативу. Палка описывает маленькие круги в пыли, пока Полсон ос-торожно продвигается от машины к двери магазина. Дети на эстраде приглядываются к нему, вслед за шм бросают (похоже, испуганный) взгляд на покосившийся, растрескавшийся дом Ныоолла, возвышающийся на вершине. Затем возвращаются к своей пожарной машинке. Джо Ньюолл ку-пил недвижимость в Касл-Роке в 1904 году и владел ею до 1929 года, но деньги зарабатывал от принадлежавшей ему лесопилки в близлежащем го-родке Гейтс-Фоллс. Это был тощий мужчина чахоточного вида с желтова-тыми злыми глазами. Он откупил большой незастроенный участок на Пово-роте - тогда это был процветающий поселок с лесопилкой и мебельной фабрикой - у Первого Национального банка Оксфорда. Банк отобрал его по закладной у Фила Бюдро при содействии шерифа Никерсона Кэмпбелла. Фил Бюдро, которого соседи любили, но считали дурачком, скрылся в Киттери и следующие лет двенадцать зарабатывал починкой автомобилей и мотоциклов. Потом уехал во Францию драться с немцами, выпал из само-лета во время разведывательного полета (так утверждала молва) и убил-ся. Участок Бюдро много лет пустовал, пока Джон Ньюолл снимал кварти-ру в Гейтс-Фоллсе и сколачивал себе состояние. Он был больше извес-тен свирепостью по отношению к рабочим, чем мудрым управлением лесо-пилкой, которая была на грани разорения, коща он купил ее за бесце-нок в 1902 году. Рабочие прозвали его Джо-выгоняла: стоило человеку пропустить одну смену, как тот немедленно увольнял его, не принимая и даже не выслушивая никаких объяснений. Он женился на Коре Леонард, племяннице Карла Стоу, в 1914 году. Великим достоинством этого брака
- в глазах Джо Ньюолла, разумеется,- было то, что Кора являлась един-ственной здравствующей родственницей Карла и, несомненно, принесла бы за собой кое-что, когда Карл преставится (если Джо будет с ним в хо-роших отношениях, а он вовсе не намеревался портить отношения со ста-риком, который когда-то славился как Редкая Сволочь, но на закате дней сделался Довольно Терпимым). В районе были еще лесопилки, кото-рые можно было бы дешево купить... был бы начальный капитал. Вскоре он у Джо появился: богатый дядюшка его жены умер через год после свадьбы. Так что у брака, несомненно, достоинства были. У самой же Коры достоинств не было никаких. Эта женщина напоминала мешок с му-кой - неимоверно широкие бедра, неимоверно тостый зад, зато грудь плоская, как у мальчика, и невероятно тонкая шея, на которой ее большая голова болталась, будто бледная головка подсолнуха. Щеки у нее свисали, как тесто, губы напоминали нарезанные ломти печенки. Огромные пятна проступали у нее под мышками даже зимой, и она всюду разносила терпкий запах пота. Джо начал строить дом для жены на учас-тке Бюдро в 1915 году, и год спустя он был почти готов. Он был выкра-шен в белый цвет и насчитывал двенадцать комнат, пересекавшихся под самыми немыслимыми углами. Джо Ныоолла в Касл-Роке не любили - отчас-ти потому, что его бизнес был не в городе, отчасти потому, что его предшественник, Фил Бюдро, был таким замечательным парнем (хотя и ду-рачком, не переставали они напоминать друг другу, поскольку его приятность и глупость образовывали неразрывное единство, и забывать этого никак нельзя), но прежде всего потому, что его проклятый дом строили приезжие рабочие. Не успели еще навесить водосточные трубы, как на покрашенной в белый цвет двери появилось слово из трех букв, написанное желтым мелком. К 1930 году Джо Ньюолл стал богачом. Три его лесопилки в Гейтс-Фоллсе, на которых он хорошо заработал в миро-вую войну, в бешеном темпе гнали доски, обеспеченные заказами нарож-дающегося среднего класса. Он начал пристраивать к дому новое крыло. Большинство жителей поселка считали пристройку ненужной - в конце концов, два крыла уже есть, и почти все сходились во мнении, что она ничего не добавляет к дому, кроме уродства, а он и так уродлив сверх всякой меры. Пристройка была на этаж выше главного здания и выходила глухой стеной на обрыв, поросший в те времена редкими соснами. Но-вость о том, что их скоро будет не двое, а уже трое, просочилась из Гейтс-Фоллса; наиболее вероятным источником была Дорис Джинджеркрофт, медсестра доктора Робертсона. Выходит, пристройка была вроде как по-дарком. После шести лет счастливого брака и четырех лет жизни на По-вороте (причем за все это время ее видели только издали, когда она шла по двору или изредка собирала цветы - крокусы, дикие розы, оже-релье королевы Анны, пажитник, ястребинку - в поле за домами) Кора Леонард Ньюолл понесла. Она никогда не появлялась у Брауни. Кора де-лала покупки в магазине Китти Корнере в Гейтс-Фоллсе каждый четверг после полудня. В январе 1921 года Кора родила уродца без рук, но, как поговаривали, с пятью пальцами, торчащими из левой глазницы. Уродец умер через шесть часов после того, как беспорядочные сокращения мат-ки вытолкнули его красное, пустое личико на белый свет. Семнадцать месяцев спустя, поздней весной 1922 года (в западном Мэне не бывает ранней весны - только поздняя, как и позднее лето, все остальное вре-мя - зима), Джо Ньюолл добавил купол к пристройке. Он по-прежнему де-лал покупки вне города и не имел дела с магазином Билла Маккиссика по прозвищу Брауни. Он также ни разу не переступил порог методистской церкви на Повороте. Уродца, которого родила его жена, похоронили на участке Ныооллов на кладбище в Гейтс-Фоллсе, а не на родине. На кро-хотном камне было высечено:
САРА ТЭМСОН ТАБИТА ФРАНСИН НЬЮОЛЛ
14 ЯНВАРЯ 1921
ГОСПОДИ, УПОКОЙ ЕЕ ДУШУ
Когда в магазине разговаривали о Джо Ньюолле, его жене и его доме,
Харли, сын Брауни, который был еще недостаточно взрослым, чтобы
бриться (но старость тем не менее уже вожделенно дремала внутри
него), но вполне взрослым, чтобы сортировать овощи и торговать кар-
тошкой в ларьке у дороги, стоял и прислушивался. Больше всего говори-ли о доме: он был как бельмо на глазу и вызывал всеобщее отвращение. <Но он растет на вас>,- иногда замечал Клейтон Клаттербак (чтец Джо-на). И никто не возражал. Высказывание не имело ни малейшего смысла... и в то же время было неопровержимым фактом. Зайдя к Брауни, хотя бы затем, чтобы просто посмотреть на ягоды в сезон, вы рано или поздно устремляли взгляд на дом на холме, подобно тому как флюгер неизменно поворачивается на северо-восток перед мартовским бураном. Рано или поздно вы обязательно смотрели на него, причем с течением времени для многах - рано. Потому что, как говаривал Клеит Клаттер-бак, дом Ньюалла рос на вас. В 1924 году Кора упала с лестницы между куполом и пристройкой, сломав себе шею и позвоночник. По городу про-шел слух (несомненно, зародившийся на дамской благотворительной рас-продаже), что она упала, будучи. совершенно голой. Ее похоронили ря-дом с бесформенным телом ее столь мало жившей дочери. Джо Ныоолл - у которого, как все признавали, была доля еврейской крови - по-прежне-му загребал деныи лопатой. Он соорудил на холме два сарая и конюшню, соединив их с главным зданием еще одной пристройкой. Стройку закончи-ли в 1927 году, и тогда стало ясно ее назначение - Джо решил, видимо, стать благородным фермером. Он купил шестнадцать коров у какого-то типа из Микэник-Фоллса. Купил новенькую блестящую доильную машину у того же типа. <Она походила на металлического осьминога>,- говорили те, кому удалось заглянуть в кузов грузовика, когда шофер остановил-ся у Брауни выпить пивка, прежде чем въехать на гору. Заведя коров и доильную машину, Джо нанял дурачка из Моттона ухаживать за своим приобретением. Как могла такая глупость прийти в голову этому лесо-пильщику,- известному твердыми кулаками и трезвым умом, ставило в ту-пик каждого, кто задавался этим вопросом, единственным ответом на ко-торый, видимо, было: <крыша поехала> - но он это сделал, и коровы, конечно же, передохли. Главный врач округа явился взглянуть на коров, и Джо показал ему заверенное заключение ветеринара (ветеринара из Гейтс-Фоллса, говорили люди потом, многозначительно поднимая брови) о том, что коровы умерли от бычьего менингита.
- Проще говоря, не повезло,- сказал Джо.
- Это шутка, надо полагать?
- Как хотите, так и понимайте,- отрезал Джо.- Тут все в порядке.
- Сделайте так, чтобы этот идиот заткнулся,- велел главный врач, гля-дя на дурачка, который стоял, опершись о дверь коровника, и рыдал. Слезы текли по его пухлым грязным щекам. То и дело он поворачивался и бился головой о стену, будто считал себя виноватым во всем.
- С ним тоже все в порядке.
- А по мне, так тут никакого порядка нет,- заявил главный врач окру-га,- когда шестнадцать коров лежат дохлые, задрав ноги кверху, как телеграфные столбы. Мне отсюда видно.
- Хорошо,- сказал Джо,- дальше вы не пройдете. Главный врач округа швырнул бумагу от гейтс-фоллсского ветеринара на землю и наступил на нее сапогом. Он взглянул на Джо Ньюоолла, покраснев так, что вены на его лбу вздулись:
- Я хочу видеть этих коров. Одну я увезу, если понадобится.
- Нет.
- Весь мир вам не принадлежит, Ныоолл,- я возьму судебное постановле-ние.
- Попробуйте. Главный врач уехал. Джо наблюдал за ним. У коровника дурачок в заляпанном навозом комбинезоне, выписанном по почтовому ка-талогу, продолжал биться головой о стену и выть. Он оставался там весь этот ав1устовский день, завывая во весь голос и задрав к желто-му небу свое монголоидное лицо. <Выл, как теленок на луну>,- говорил юный Гэри Полсон. Главным врачом округа был Клем Апшоу из Сируа-Хил-ла. Он мог бы не лезть в это дело, когда с него немного сбили спесь, но Брауни Маккиссик, поддерживавший его на выборах (и поставивший не-мало бесплатного пива), требовал, чтобы он этого так не оставлял. Па-паша Харви Маккиссика не то чтобы охотно лез в пасть льву, но хотел разобраться с Джо Ныооллом относительно частной собственности. Он хо-тел, чтобы Джо хорошенько усвоил, что частная собственность - это ве-ликое дело, это истинно американское дело, но ведь она имеет отноше-ние и к Касл-Року, а народ здесь по старинке считает, что обществен-ное важнее, даже для богатеньких, которые делают пристройки к своим домам, как только им заблагорассудится. Вот Клем Апшоу и поехал в Ла-кери, где тогда был центр округа, и получил судебное предписание. По-ка он его получал, громадный фургон заехал в коровник, возле которо-го все еще плакал дурачок. И когда Клем Апшоу явился со своим предпи-санием, осталась только одна дохлая корова, которая уставилась на не-го своими черными глазами, к тому времени уже потускневшими и покрыв-шимися слоем мелкой соломы. Клем установил, что эта корова безуслов-но погибла от бычьего менингита, и с тем отбыл. Как только он скрыл-ся за поворотом, уборщик падали забрал последнюю корову. В 1928 году Джо начал очередную пристройку. Тут-то мужчины, собиравшиеся у Брау-ни, окончательно пришли к выводу, что он спятил. Хитрый-то хитрый, а спятил. Бенни Эллис утверждал, будто Джо вырезал глаз у своей дочери и держит его в колбе с <фафальдегидом> на кухонном столе, вместе с ампутированными пальцами, которые высовывались из другой глазницы, когда ребенок родился. Бенни обожал читать романы ужасов, журналы, на обложках которых голых красавиц утаскивают гигантские муравьи, и то-му подобную белиберду, и его рассказ о колбе Джека, несомненно, был навеян этим чтивом. В результате вскоре по всему Касл-Року - не только на Повороте - появились люди, утверждавшие, будто все, что го-ворит Бенни, истинная правда. Некоторые даже заявляли, что Джо хра-нит в своей колбе и менее приличные вещи. Вторая пристройка была за-кончена в августе 1929 года; две ночи спустя по подъездной дорожке у дома пронесся, сотрясаясь, весь разбитый автомобиль с нарисованными огромными фосфоресцирующими глазами, и в новую пристройку был подбро-шен огромный, неимоверно вонючий дохлый скунс. Дохлятина ударилась в окно, оставив на стекле странную картину из кровавых пятен, напоми-навшую китайскую идеограмму. В сентябре того же года огонь охватил чесальный цех главной лесопилки Ныоолла в Гейтс-Фоллсе, причинив ущерб на пятьдесят тысяч долларов. В октябре настал биржевой крах. В ноябре Джо Ньюолл повесился на балке в одной из незаконченных комнат
- вероятно, будущей спальне - последней пристройки. Свежее дерево еще сильно пахло смолой. Его нашел Кливленд Торбатт, помощник управляюще-го в Гейтс-Фоллсе и партнер Джо (по слухам) по многим авантюрам на Уолл-стрит, которые теперь не стоили плевка туберкулезного спаниеля. Тело вынул из петли окружной следователь, которым оказался брат Кле-ма Апшоу - Ноубл. Джо похоронили рядом с женой и ребенком в послед-ний день ноября. Это был солнечный, светлый день, и единственным жи-телем Касл-Рока, присутствовавшим на церемонии, оказался Элвин Кой, водитель катафалка. Элвин рассказывал, что среди присутствовавших бы-ла молодая, стройная женщина в енотовой шубе и черной шляпе колоко-лом. Сидя у Брауни и хрустя огурцом, вынутым прямо из бочки, Элвин загадочно усмехался и клялся, что это, несомненно, джазовая певица. У нее не было никакого фамильного сходства с Корой Леонард Ньюолл, и во время молитвы она не закрывала глаза.
Гэри Полсон чрезвычайно медленно входит в магазин, тщательно закры-вая за собой дверь.
- Добрый день,- нейтральным тоном произносит Харли Маккиссик.
- Ты, кажется, вчера крепко выдал кое-кому в Грейндже,- бурчит ста-рый Клат, раскуривая трубку.
- Да,- отвечает Гэри. Ему восемьдесят четыре, и, как и многие, он помнит времена, когда жизнь на Повороте кипела - не то что теперь. Он потерял двух сыновей на двух войнах - еще до Вьетнама - и очень тяже-ло переживал. Третий, хороший парень, погиб в столкновении с лесово-зом под Преск-Иль еще в 1973 году. Это старик перенес как-то легче, Бог знает почему. У Гэри иногда начинает течь слюна изо рта, и он чмокает, пытаясь втянуть ее обратно, пока она не стекла на подборо-док. Он не понимает многого, что происходит вокруг, но знает, что старость - далеко не лучший способ провести последние годы жизни.
- Кофе? - спрашивает Харли.
- Нет, спасибо. Ленни Партридж, который все еще никак не оправится после странной аварии в позапрошлом году, в которой сломал два ребра, убирает ноги, чтобы старший товарищ мог пройти и аккуратно опус-титься в свое кресло в углу (Гэри сам сплел сиденье этого кресла в 1982 году). Полсон облизывает губы, втягивает обратно слюну и уклады-вает свои большие руки на изголовье кресла. Вид у него усталый и жал-кий.
- Будет вшивый дождь,- сообщает он наконец.- У меня все ломит.
- Дерьмовая осень,- подтверждает Пол Корлисс. Молчание. Тепло от пе-чи заполняет магазин, который закроется, как только Харли умрет или даже раньше, если его младшая дочь уйдет из дому, заполняет помеще-ние и ласкает кости стариков - старается, во всяком случае, доходит до грязных стекол, где приклеены старинные афиши, и вытекает во двор, где когда-то стояла бензоколонка, пока ее не перенесли в 1977 году. Дети этих стариков в основном перебрались в более удобные для жизни места. Магазин всерьез не торгует - обслуживает только местных да редких проезжих туристов, которым эти старики, сидящие у печки в теп-лых кальсонах даже в июле, кажутся призраками. Старый Клат всегда ут-верждал, что в эту часть Касл-Рока придут новые люди, но последнюю пару лет было еще хуже, чем раньше,- похоже, весь распроклятый город умирает.
- Кто строит новое крыло к этому чертовому дому Ньюолла? - спраши-вает наконец Гэри. Они оглядываются на него. На мгновение спичка, ко-торой только что чиркнул Клат, таинственным образом вертикально зави-сает над чубуком трубки, обгорающим дочерна. Сера не ее конце свет-леет и сворачивается завитком. Наконец, старому Клату удается протол-кнуть спичку внутрь, и он выпускает кольцо дыма.
- Новое крыло? - переспрашивает Харли.
- Угу. Кольцо дыма из трубки старого Клата проплывает над печью и рассеивается, подобно тонкой рыбацкой сети. Ленни Партридж задирает подбородок кверху, так что у него вытягивается кадык, а затем медлен-но, с сухим треском проводит рукой по горлу.
- Никто, насколько мне известно,- говорит Харли; из самого его тона вытекает, что имеются в виду все, кто имеет хоть какое-нибудь значе-ние, по крайней мере в этой части света.
- На это место не находилось покупателя с одна тысяча девятьсот двад-цать девятого года,- уточняет старый Клат. Старый Клат имеет в виду продавцов - ЮжноМэнскую ткацкую компанию и Банк Южного Мэна, но под-разумевает нечто большее - больших шишек из Массачусетса. Ткацкая компания вступила во владение тремя лесопилками Джо - и его домом на холме - через год после его ухода из жизни, но что касается людей, собравшихся у печки в магазине Брауни, для них это название - просто дымовая завеса... то, что они называют Крючкотворством, говоря, нап-ример: <Она взяла на него исполнительный лист, и теперь он даже с детьми не может видеться из-за Крючкотворства>. Эти люди ненавидят крючкотворство, которое вторгается в их жизнь и в жизнь их друзей, но в то же время восхищаются, как некоторым удается поставить его себе на службу и с его помощью выколачивать все больше грязных денег. Южно-Мэнская ткацкая компания, она же Банк Южного Мэна, она же Большие Шишки из Массачусетса, долго и успешно управляла лесопилками, которые Джо Ныоолл когда-то спас от гибели, но ей никак не удавалось избавиться от дома, волнующего стариков, которые проводят целые дни у Брауни. <Это вроде козявки, которую ты выковырял из носа и никак не стряхнешь с пальца,- как-то сказал Ленни Партридж, и все согласились.- Даже эти пройдохи-макаронники не справились>. Старый Клат и его внук Энди сейчас не в ладах; причиной тому послужило вла-дение уродливым домом Джо Ньюолла... хотя были, конечно, и другие, более личные причины, лежащие не сталь глубоко - как всегда бывает. Дело было после того, как дед и внук - оба овдовевшие - неплохо поо-бедали в городе, у молодого Клата. Молодой Энди, которого тогда еще не выгнали из городской полиции, пытался (довольно самонадеянно) объяснить деду, что Южно-Мэнская ткацкая компания уже много лет не имеет никакого отношения к выморочному наследству Ньюолла, что факти-ческий владелец дома на Повороте - Банк Южного Мэна и что между эти-ми двумя фирмами нет ничего общего. Старый Джон заявил Энди, что он дурак, если верит этому; всем известно, что и банк, и текстильная компания - только вывески для Больших Шишек из Массачусетса и разли-чаются только двумя словами. Они просто прикрывают огромной кучей бу-маг то, что всем очевидно, пояснил старый Клат - Крючкотворством, ко-роче говоря. Тут молодой Клат имел наглость расхохотаться. Старый Клат покраснел, швырнул салфетку в тарелку и встал на ноги. <.Смейся,- сказал он.- Давай, смейся. Почему бы и нет? Единственное, что алкаш делает лучше, чем смеется над тем, чего не понимает,- это плачет непонятно отчего>. Тут уж Энди рассвирепел и закричал, что пьет он из-за Мелиссы, а Джон спросил внука, сколько можно винить давно умершую жену в собственном пьянстве. Энди побелел от этих слов старика и велел ему убираться вон, что Джон и сделал, и с тех пор он к внуку ни ногой. И не собирается. Если отбросить из его слов руга-тельства, то останется: он не выносит самого вида Энди, который не-сется в ад на ручной тележке. Как бы там ни было, ясно одно - дом на холме пустует уже одиннадцать лет, подолгу там никто не живет, а Банк Южного Мэна, видимо, утратил надежду продать его через местные фирмы по торговле недвижимостью.
- Последняя семья, которая его купила,    приехала с севера штата
Нью-Йорк, так? - спрашивает Пол Корлисс, а он заговаривает так редко, что все оборачиваются к нему. Даже Гэри.
- Да, сэр,- подтверждает Ленни.- Прекрасная парочка. Он собирался покрасить конюшню в красный цвет и сделать из нее антикварный мага-зин, не так ли?
- Ага,- бурчит старый Клат.- А потом их мальчишка взял ружье...
- Люди бывают такими беспечными,- вмешивается Харли.
- Он умер? - спросил Ленни.- Мальчик? Все молчат. Похоже, никто не знает. Наконец, как бы через силу, берет слово Гэри.
- Нег,- говорит он.- Но ослеп. Они переехали в Оберн. А может, в Лидс.
- Они были хорошие люди,- продолжает Ленни.- Думаю, у них что-то по-лучилось бы. Но вцепились в этот дом. Думали, их все дурачат насчет того, что дом приносит несчастье, потому что они приезжие.- Он задум-чиво помолчал.- Может, сейчас они так не думают... ще бы они ни были. Старики молча думают о людях с севера штата Нью-Йорк, а может, о соб-ственных органах чувств, которые все чаще их подводят. В топке печи пылает мазут. Где-то позади неугомонный осенний ветер тяжело хлопает ставней.
- Там строится новое крыло, точно вам говорю,- начинает Гэри. Он го-ворит тихо, но настойчиво, будто кто-то ему перечит.- Я видел, когда спускался по Ривер-роуд. Каркас уже почти готов. Чертова штука, на-верное, метров тридцать в длину и метров десять в ширину. Раньше ни-когда не замечал. Бревна вроде кленовые. Где только люди берут такой отличный клен в наше время? Никто не отвечает. Никто не знает. Нако-нец, очень нерешительно, Пол Корлисс произносит:
- Может, ты говоришь о другом доме, Гэри? Может быть...
- Может быть дерьмо,- говорит Гэри так же тихо, но с еще большей убежденностью.- Это дом Ньюолла, новое крыло дома Ньюолла, уже готов каркас, а если сомневаешься, выйди и посмотри. Коль так, сказать не-чего - ему верят. Однако ни Пол, ни кто-нибудь другой не бросается во двор, чтобы взглянуть, как к дому Ньюолла пристраивают новое крыло. Они считают, что дело это важное, а значит, можно не спешить. Время еще будет - Харли Маккиссик не раз говаривал, что если бы время было пиленым лесом, они бы все озолотились. Пол подходит к старинному ав-томату и берет стакан лимонада. Он дает Харли шестьдесят центов, и тот их приходует. Когда он закрывает кассовый аппарат, то обнаружи-вает, что атмосфера в магазине как-то изменилась. На обсуждение пос-тавлены другие вопросы. Ленни Партридж кашляет, моргает, прижимает руки к груди, где сломанные ребра так толком и не срослись, и спраши-вает Гэри, когда будут хоронить Дану Роя.
- Завтра,- отвечает Гэри,- в Гореме. Там, где покоится его жена. Лю-си Рой умерла в 1968 году; Дана, который до 1979 года работал элек-триком на гипсовом руднике в Гейтс-Фоллсе, скончался от рака кишечни-ка позавчера. Он всю жизнь прожил в Касл-Роке и любил всем рассказы-вать, что всего трижды выезжал за пределы штата Мэн: раз к тете в Коннектикут, другой раз посмотреть игру <Бостон ред сокс> в Фе-нуэй-Парке (<А они продули, сволочи>,- неизменно добавлял он при этом) и еще раз - на съезд электриков в Портсмут, штат Нью-Хэмпшир. <Пустая трата времени,- всегда говорил он об этом съезде.- Только вы-пивка и бабы, а на баб и смотреть-то нечего, не говоря уж там про что другое>. Он был своим в этой компании, и, узнав о его кончине, они испытывали сложную смесь горя и торжества.
- Из него вынули полтора метра кишок,- рассказывал Гэри остальным.- Ничего не дало. Там уже все - насквозь.
- Он знал Джо Ньюолла,- вдруг произносит Ленни.- Он ходил со своим папашей, когда тот проводил Джо электричество - ему тогда было лет шесть-восемь. Помню, он говорил, что Джо как-то дал ему ириску, и он ее съел в отцовском грузовичке, когда ехал домой. Говорил, была кис-лая и какая-то не такая. Позже, коща снова запустили все лесопилки - уже в конце тридцатых, наверное,- он командовал, когда восстанавлива-ли проводку. Помнишь, Харли?
- Угу. Теперь, когда разговор от Даны Роя вернулся к Джо Ньюоллу, старики замолчали, собираясь с мыслями, чтобы рассказать анекдоты о том и о другом. Но тут рот открывает старый Клат, он говорит удиви-тельные вещи.
- А того скунса в пристройку подбросил старший брат Даны, Уилл.    Я
почти уверен.
- Уилл? - поднимает бровь Ленни.- Уилл Рой был слишком серьезным пар-нем для такого дела, я бы сказал. Гэри Полсон вступает, очень тихим голосом:
- Да, это был Уилл. Все поворачиваются к нему.
- Жена дала Дане ириску, когда он там был с отцом,- продолжает Гэри,- Кора, а не Джо. И Дане было не шесть и не восемь: скунса подбросили во времена Большого краха, а Кора тогда уже умерла. Нет, может, Дана что-то и помнил, но ему было никак не больше двух. Ириску ему дали примерно в 1916 году, потому что в 16-м Эдди Рой делал проводку. И больше он там не появлялся. Фрэнк - средний сын, он умер лет этак де-сять или двенадцать тому,- вот кому могло быть тогда шесть или во-семь. Фрэнк видел, что сделала Кора с малышом, насколько я знаю, но тогда не сказал Уиллу. Это все неважно. Наконец Уилл решил что-то сделать. К тому времени женщина умерла, и он отомстил дому, который Джо построил для нее.
- Это меня не волнует,- сказал Харли, но в голосе его звучало восхи-щение.- Что она сделала с Даной? Вот что я хочу знать. Гэри говорит спокойно, размеренно:
- Как-то вечером Фрэнк крепко поддал и рассказал мне, что женщина да-ла ему одной рукой ириску, а другой потрогала его за письку. Прямо на глазах у старшего мальчика.
- Не может быть! - восклицает старый Клат, уязвленный до глубины ду-ши. Гэри только смотрит на него своими выцветшими пожелтевшими глаза-ми и не говорит ни слова. Опять тишина - только ветер и хлопающая ставня. Дети на эстраде куда-то исчезли со своей пожарной машинкой, а бесконечный день продолжается - свет, как на картинах Эндрю Уайета, белый, спокойный и исполненный идиотской многозначительности. Земля, отдав свои щедрые плоды, напрасно ожидает снега. Гэри охотно расска-зал бы им о палате Мемориальной больницы округа Камберленд, где ле-жал умирающий Дана Рой с ноздрями, опутанными черным шнуром; от него шел запах, как от разлагающейся на солнце рыбы. О холодном синем ка-феле и медсестрах с волосами под сеткой, в основном молодых, со стройными ногами, крепкими грудями, понятия не имеющих о том, что 1923 год был такой же реальностью, как боли в костях стариков. Он ис-пытывал потребность прочесть проповедь на тему о зловредности време-ни и, может быть, зловредности некоторых мест и объяснить, почему Касл-Рок стал похож на гнилой зуб, который вот-вот выпадет. Больше всего ему хочется рассказать о том, что Дана Рой издавал такие звуки, словно его грудную клетку набили сеном и он пытался дышать сквозь не-го, а выглядел так, будто уже начал разлагаться. Но он ничего этого не рассказывает, потому что не знает как, и только втягивает назад слюну и молчит.
- Никто особенно не любил Джо,- говорит старый Клат... и вдруг к не-му приходит озарение: - Но ведь он рос на нас! Никто ему не отвечает. Девятнадцать дней спустя, за неделю до того, как первый снег лег на бесплодную землю, Гэри Полсону приснился удивительно сексуальный сон... скорее, правда, не сон, а воспоминание. 14 августа 1923 года, проезжая мимо дома Ньюоллов в отцовском грузовичке, тринадцатилетний Гэри Мартин Полсон наблюдал, как Кора Леонард Ньюолл отходит от поч-тового ящика в конце подъездной дорожки. В руке у нее была газета. Увидев Гэри, она потянулась и свободной рукой развязала пояс халата. Она не улыбалась. Огромное круглое лицо никак не изменилось, когда она задрала рубашку, обнажая перед ним свой пол - впервые он увидел эту тайну, которую столь оживленно обсуждали мальчишки между собой. Не улыбаясь, а лишь мрачно поглядывая на него, она покачала бедрами перед его изумленным лицом как раз когда он проехал мимо нее. Тоща его рука упала на колени, и впервые в жизни у него произошла эякуля-ция. Первый оргазм. В последующие годы он занимался любовью со многи-ми женщинами, начиная с Салли Уэлетт под Оловянным мостом в 1926 го-ду, и всякий раз при приближении оргазма - без единого исключения - он видел перед глазами Кору Леонард Ньюолл: она стоит у почтового ящика под горячим серым небом и задирает рубашку, обнажая редкую по-росль рыжеватых волос под кремовым сводом живота; видна вызывающая щель с красными губами, подцвечивающими то, что на самом деле очень тонко кораллово- (Кора) -розовое. Но не вид ее влагалища под этим ка-ким-то неупорядоченным бугорком преследовал его все эти годы так, что любая женщина в момент свершения становилась Корой; точнее, не только это. Что всегда сводило его с ума от похоти всякий раз, коща он вспо-минал (а занимаясь любовью, он вспоминал всегда),- это то, как она раскачивала перед ним бедрами... раз, два, три. Это отсутствие всяко-го выражения на ее лице, бесстрастность столь глубокая, что, каза-лось, граничила с идиотизмом, как бы выражающая суть ничтожно малых познаний и возможностей подростка - липкая тьма, не более, крохотный рай, отцвечивающий Кора-ллово-розовым. Вся его сексуальная жизнь оп-ределялась и направлялась этим эпизодом, но он никогда об этом не рассказывал, хотя после хорошей выпивки часто испытывал такое искуше-ние. Он держал это в себе. И сейчас ему приснился именно этот эпизод, отчего он впервые за девять лет испытал эрекцию, как вдруг крохотный сосудик у него в мозгу лопнул, образовав тромб, который тихонько убил его, избавив от четырех недель или четырех месяцев паралича, гибких трубок на руках, катетеров, бесшумных медсестер с сетками на волосах и крепкими высокими грудями. Он умер во сне, с гордо поднятым пени-сом, и сон увял, как послесвечение от выключенного телевизора в тем-ной комнате. Приятели были бы, наверное, поражены, если бы слышали последние слова, которые он выдавил шепотом, но вполне разборчиво:
- Круглая, как луна!
На следующий день после того, как он упокоился в родной земле, к но-вому крылу дома Ньюолла начали пристраивать новый купол.


Док. 244370
Опублик.: 19.01.06
Число обращений: 448

Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``