Дроздов имел десятилетний стаж полетов: он ходил к Юпитеру, бывал в
системе Сатурна, доставлял грузы на Меркурий. Когда ему предложили
следующий рейс сделать на рандеву к `Пенелопе`, он только пожал плечами.
Надо - значит, надо. Но неинтересно.
`Пенелопа` - это автоматический танкер-ретранслятор. Полные баки
рабочего вещества, огромная антенна, и все. Корабли этого типа только и
могут, что доставить сами себя в глубокий космос, на расстояние светового
месяца от Земли, и там лечь в дрейф в ожидании основной экспедиции.
Космонавты придут на `Одиссее`, усталые после пятимесячного перелета, но
главной - без горючего и без связи. Для того и нужна `Пенелопа` -
накормить топливом и послужить рупором, чтобы можно было крикнуть громко,
до самой Земли: мы дошли!
Дроздову и с напарником не повезло в этом рейсе. Ромашов был его
земляком, более того - ровесником и соседом. В отборочной комиссии были
убеждены, что они когда-то дружили. Однако на Рите женился все-таки
Ромашов, и два карапуза, провожавшие `Одиссея`, были похожи на него и на
Риту, вот в чем беда.
Мирон Ромашов был астрономом, а не космонавтом. Специальность -
теория происхождения комет, которой Дроздов никогда профессионально не
интересовался. Знал, конечно, что далеко за орбитой Плутона находится
сгущение ледяных зародышей комет - облако Оорта. Первые пять полетов на
`Одиссеях` в это облако прошли тихо и без происшествий. Рассказывать
пилотам было, в общем, нечего.
Этот рейс не отличался от предыдущих. Связь с Землей исчезла через
два месяца, и Дроздов записал: `Пересекли границу солнечной системы`. На
самом деле Плутон давно остался за кормой, но, пока была связь, Дроздов
чувствовал себя дома. Теперь он мог разговаривать только с Мироном, с
которым держался подчеркнуто дружески. Впрочем, времени для разговоров
было немного - одних экспериментов по свойствам вакуума и космической
плазмы в штатной программе стояло семьдесят три.
На подходе к `Пенелопе` стало ясно, что спокойное течение полета
нарушится. `Одиссеева супруга` не отвечала на сигналы и, судя по всему, не
стремилась встретить заблудшего мужа. На экранах радаров, однако,
`Пенелопа` видна была во всех диапазонах, и трудностей с навигацией у
Дроздова не было.
Но чуть они сблизились до причального расстояния, Дроздов дал команду
на отмену стыковки. Стыковаться было не с чем. Прожекторы `Одиссея`
показали огромную металлическую глыбу. Лишь в общих чертах, наперед зная,
где и что искать, можно было угадать контуры бывших антенн и емкостей
рабочего тела. Впечатление было таким, будто танкер-ретранслятор окунули в
недра звезды.
Оба молчали. О чем было говорить? Бессмысленно спрашивать, `что, как,
почему?`. Одно было ясно: чтобы расплавить металл `Пенелопы`, нужна
температура в сотни тысяч градусов. Но это следствие, а не причина.
- Будем зимовать? - сказал наконец Мирон.
- Будем зимовать, - подтвердил командир.
Выбирать не приходилось. У них не было рабочего тела, чтобы
вернуться, и не было антенн, чтобы сообщить о случившемся. На Земле и не
подумают, что `Пенелопа` погибла, - причин для этого нет. Попытаются
установить связь и этак через год решат, что люди, может, и живы, но
попросту немы. Вряд ли кому-то придет в голову, что погибло и топливо...
За обедом они тянули соки из туб, но к еде не притронулись, будто уже
начали экономить припасы.
- Год продержимся, - сказал Дроздов, отвечая на немой вопрос
товарища.
- Да, - апатично сказал Мирон, и Дроздов забеспокоился: нельзя
говорить таким тоном, это гибель, даже если запасов хватит на сто лет. Нет
ничего хуже безразличия. Мысль промелькнула и сгинула, потому что Мирон
вдруг посмотрел на командира с участием и тревогой. Как на больного. Оба
рассмеялись - кажется, они приписали друг другу слабости, которыми не
обладали.
Док. 240552
Опублик.: 15.11.05
Число обращений: 376
|
