Ольга ШляхтинаВ конце прошлого года исполнилось десять лет с начала боевых действий в Чечне. Глава московского отделения СПС, генерал-полковник в отставке Эдуард Аркадьевич Воробьев, публично выступивший против ввода войск в Чечню в декабре 1994 г., рассуждает о начале чеченской кампании и о том, какие уроки извлекла российская армия из этой войны.
Вы отказались возглавить ввод федеральных сил в Чечню в декабре 1994. Были ли шансы предотвратить силовой сценарий?
Предотвратить силовой сценарий было возможно до принятия решения Совета Безопасности под председательством Президента Ельцина. Все участники Совета Безопасности, кроме министра юстиции, насколько мне известно, проголосовали за применение силы. Хотя Совет Безопасности в соответствии с Конституцией является совещательным, консультативным органом, а окончательное решение принимается Президентом. И вот таким образом окружение Ельцина и Совет Безопасности сыграли злую шутку по отношению к Президенту. Именно они подталкивали его к принятию силового решения. По моему мнению, потом подтвержденному многими экспертами в СМИ, не все возможности несилового решения чеченской проблемы были исчерпаны. Если бы был хоть какой-то посыл со стороны федеральной власти в направлении Дудаева, который не единожды обращался по разным каналам, ища возможность сесть за стол переговоров, но развитие ситуации пошло по другому сценарию.
Расскажите, в чем состояла ваша позиция? Как развивались события в те последние дни перед началом войны?
Что касается моей личной позиции, то главное командование сухопутных войск, где я был первым заместителем главкома сухопутных войск, не имело никакого отношения к планированию этой операции. Хотя Северокавказский военный округ организационно подчиняется главкому сухопутных войск. По логике вещей, если бы операция поручалась командующему Северокавказским военным округом, то эту задачу от министра обороны или от начальника Генштаба соответствующей директивой должен был получить главком сухопутных войск. А потом он уже определил бы, кто будет привлечен к её проведению, кто ее возглавит, кто будет планировать. Но не первый заместитель, то есть я, ни начальник главного штаба сухопутных войск к операции не имели никакого отношения. Более того, нам даже тактично рекомендовали, не запрещали, но рекомендовали, не звонить в Северокавказский округ своим подчиненным и не уточнять, чем и как они занимаются, `чтобы мы не отвлекали их от дела`.
И когда операция началась, это было 11 декабря 1994 года, если я не ошибаюсь, я в это время как первый зам главкома, с группой генералов и офицеров осуществлял проверку Ленинградского военного округа. И я до самого последнего момента, считал, что да, будут распространяться слухи о возможном применении силы для того, чтобы оказать психологическое давление на Дудаева и его окружение для того, чтобы они отказались от своих замыслов. Но армейские силы применяться не будут.
Находясь в Ленинградском военном округе, я с сожалением узнал, что начался ввод войск сразу с нескольких направлений. Когда 17-го числа я вернулся из этой служебной поездки, меня тут же встретили в аэропорту Чкаловское и спросили, есть ли у меня полевая форма, потому что нужно будет срочно вылететь в Чечню. В тот же день я улетел туда. Мне была поставлена задача: прибыть в Моздок для оказания помощи командующему Северокавказским округом в организации работы на пункте управления, поскольку у меня был практический опыт в этом вопросе.
По прибытии я в течении трех дней непосредственно занимался этой задачей, и там же совершенно случайно узнал, что меня направили не столько для того, чтобы я помог организовать работу на командном пункте, а для того чтобы я немного вник в обстановку и в перспективе возглавил командование операцией вместо генерала-полковника Алексея Митюхина. Это я узнал от своего однокашника, который уже уволился из вооруженных сил и стал генералом казачьих войск, который там находился для того, чтобы принять участие в тыловом обеспечении войск продовольствием. Я сначала в детали операции не вникал, потому что даже командующий войсками округа, руководивший операцией, всячески давал понять, что мне к карте управления операцией подходить не следует, потому что это не в моей компетенции, хотя я по положению был несколько выше, чем командующий войсками округа. Узнав от сослуживца о том, что я сюда направлен для того, чтобы возглавить командование операцией, я стал уже целенаправленно изучать состояние действующих и прибывающих туда войск.
И вот на основании этого анализа я пришел к выводу, что эта операция совершенно неподготовлена, что она не готовилась на исполнение, она готовилась на устрашение. Вы, наверное, помните шапкозакидательские высказывания бывшего министра обороны, Павла Грачева, о том, что можно все решить одним полком за два часа. Назвать это решение непрофессиональным оскорбительно по отношению к этому слову.
Я обнаружил, что войска не были подготовлены с точки зрения освоения своей специальности, командиры не знали своих подчиненных, подразделения не были сколочены, так как только что начался учебный год, подразделения и части были собраны из различных частей округа, они не были как следует экипированы, артиллеристы были назначены на минометные должности, механики-водители не знали, как управлять танками. А когда мои бывшие подчиненные по Центральной группе войск, прибывшие из Ленинградского и Уральского округов, стали просить меня, чтобы им дали возможность позаниматься где-то с личным составом, это было лишним подтверждением того, что личный состав не слажен, не обучен и не готов к выполнению этой задачи. Когда сержанты и наводчики боевых машин стали просить о том, чтобы им показали, как заряжаются БМП, даже у меня, достаточно опытного человека, сердце дрогнуло. Как посылать таких людей в бой, если они просят о самом элементарном.
Обо всем этом я доложил начальнику Генерального штаба генерал-полковнику Михаилу Колесникову. Начальник Генерального штаба сказал: `Ну что, мне министру об этом докладывать?` Я сказал: `Да, доложите министру`. И когда мне позвонил министр и спросил, как обстановка, я ему ответил, что он обстановку знает, что я доложил ее начальнику штаба. И когда он мне сказал о том, что генерал-полковник Митюхин заболел и его надо подменить, я повторил, что свою позицию я уже высказал.
А все-таки можно ли было что-то сделать, чтобы операция прошла более успешно и с меньшими потерями?
Кстати, начальник Генерального штаба меня спрашивал, что можно сделать в этой ситуации. Я ответил, что нужно дать войскам возможность подготовиться и эта подготовка займет до трех месяцев в зависимости от рода войск. А если речь идет о штурме Грозного, то сделать это, по моему мнению, следует по-другому: нужно разделить Грозный на сектора, за каждым сектором назначить округ, и каждый командующий войсками округа сформирует подразделения из своего округа, проведет подготовку, организует взаимодействие сначала на картах, потом на макете местности. И только после этого, после организации взаимодействия, можно принять решение о штурме. Что же касается назначения меня на должность командующего, то я сказал, что смена командующего обстановку не изменит. Войска не готовы к выполнению операции. Я не говорю даже о том, что была психологическая неготовность применять силу в своей стране. У нас такого опыта не было, и мы даже гордились тем, что наша армия в своей стране не применяется.
После того как состоялся этот разговор с министром, он сказал: `Ну ладно, разбирайтесь там, я сегодня прилечу`. Это было 20-е декабря. И он действительно прилетел, Митюхина на командном пункте уже не было, был начальник штаба генерал-лейтенант Потапов. Министр заслушал доклад начальника штаба, но заслушивать особенно было нечего, потому что все войска остановились, никто не имел успеха в продвижении. Только группа генерала Рохлина вышла в тот район, который ей был назначен, остальные `застряли`, встретив организованное сопротивление. Появились первые жертвы. Плюс еще неблагоприятные погодные условия - слякоть, дождь, невозможно было применить высокоточное оружие - все было против федеральных войск. Кроме того, не был использован важнейший фактор в такой ситуации - внезапность, а он мог быть на стороне федеральных войск. Я не могу назвать ни одного компонента успеха, который бы присутствовал или был использован при проведении этой операции. Я уверен, что в самом начале, в замысле, применение силы на поражение не предусматривалось. Годы подтвердили мою уверенность.
Есть еще и гражданская позиция. Она состоит в том, что как я уже сказал, в своей стране по тем временам для применения армии нужно было преодолеть серьезный психологический барьер личного состава. Меня спрашивали, привез ли я какой-то официальный юридический документ, защищающий военнослужащих в случае, если будет применена сила и появятся жертвы. Такого документа не существовало. Это тоже влияло на людей. И только позже появилось какое-то письменное решение и.о. Генерального прокурора, которого, кстати, потом в тюрьму посадили. Он брал на себя всю ответственность за применение силы. Но это было не решение Государственной Думы, это было даже не решение Президента. Необходимо было остановиться, осмотреться и понять, что можно сделать, чтобы дальше не втягиваться в эту кровавую бойню.
На совещании министр назвал фамилии тех, кто должен был остаться для проведения операции, остальные должны были вернуться на свои рабочие места. Среди них моей фамилии не было. Мне же министр сказал, что во мне разочарован и мне нужно подать рапорт об отставке. Я ответил, что он у меня готов. С тех пор прошло больше 10 лет как мы с министром ни разу не встречались, то была наша последняя встреча.
Я уехал вместе с теми генералами и офицерами, которые оказались в Моздоке лишними. 21 числа я уже был дома, в Москве, и утром подал рапорт об отставке главкому сухопутных войск. До апреля шло рассмотрение этого рапорта, сначала рекомендовали рапорт отозвать, потом пытались определить по какой статье меня увольнять, приглашали в прокуратуру. Я сказал, что готов написать объяснение и настоял на том, чтобы было вынесено постановление прокуратуры. Такое решение было вынесено: отказ в возбуждении уголовного дела ввиду отсутствия состава преступления.
Чем отличались действия федеральных сил в первой и второй чеченской войне?
В 1996-м году второго ввода войск не было, войска там уже находились. Другое дело - количество этих войск то увеличивалось, то уменьшалось, была ротация. Вторая кампания, по моему мнению, была развязана не федеральными войсками. Она была спровоцирована боевиками, которые из Чечни вторглись на территорию Дагестана. И в этом смысле ответные действия я оцениваю положительно, потому в этот раз федеральные войска воевали вместе с народом Дагестана, который создал народное ополчение. Они вместе стали выбивать боевиков с территории Дагестана. Тогда были затронуты национальные чувства дагестанцев. Я очень положительно отношусь к совместным действиям дагестанцев и федералов в этой операции, в этом чувствовалось единство армии и народа. Если бы население Дагестана не поддерживало федеральные войска, то тогда не было бы такого успеха в уничтожении и выдворении боевиков. Местные жители были проводниками на местности, выводили войска в тыл и на фланг противника. Я знаю примеры, когда дагестанцы сами просили военных уничтожить огнем свой дом, в котором засели боевики, потому что те осквернили его своим присутствием. Поэтому на первом этапе я оцениваю эту операцию положительно.
Но был и второй этап этой кампании. Когда боевики стали убегать на территорию Чечни, нужно было приостановить военную операцию, и для этого должно было подключиться политическое руководство. Дело в том, что Масхадов, будучи тогда официальным президентом, заявлял о том, что вторжение в Дагестан это дело рук Басаева, что это провокация, а он сам к этому никакого отношения не имеет. Коли это так, то когда формирования боевиков стали возвращаться на вверенную Масхадову территорию, подошел момент ему определиться. Тогда политическое руководство должно было, по моему мнению, приостановить наступление и Масхадов должен был быть поставлен перед выбором: или действовать совместно с федеральными силами и бороться с ослушавшимися его боевиками, или, в конце концов, занять нейтральную позицию, тогда бы его 2-хтысячная гвардия не участвовала в операции, или, если он отказался бы от того и другого, то тогда ему пришлось бы признать, что Басаев действовал с его согласия.
Все это нужно было сделать, приостановив операцию у границ Чечни и заставив Масхадова определить свою позицию. Это было выгодно во всех отношениях. И для международного сообщества, которое бы увидело, что Россия не хочет вести там геноцид, а создает условия, чтобы решить проблему меньшими потерями. Это был бы сигнал и для СНГ, это и для внутренней политики было бы выгодно - показать взвешенную позицию власти. И это нужно было и для самих вооруженных сил - они сделали бы все, чтобы предотвратить дальнейшее применение силы. Если бы Масхадов оказался с боевиками, применение силы было бы доказательно оправдано. Но ничего подобного не случилось, и даже некоторые генералы тогда говорили, что если наступление будет приостановлено, они сорвут с себя погоны. Но политическое руководство промолчало, или было согласно с такой тактикой, или побоялось генералов.
Как вы с точки зрения профессионального военного, оцениваете тактику и стратегию чеченских сепаратистов?
Это грамотные диверсионно-подрывные действия. Я не хочу их называть партизанскими, потому что я к партизанам отношусь с большим уважением. В Чечне мы наблюдаем диверсионно-подрывные действия. У них отличное знание местности, высокая профессиональная подготовка, опора на население - вот три основные причины, которые делают эти диверсионно-подрывные действия успешными. Даже если не говорить о финансовой поддержке, в том числе и из-за рубежа, этих трех внутренних причин достаточно для того, чтобы действия боевиков были продолжительными. Менталитету кавказского народа не присуще доносительство, даже если они хотят мира, доносить они не станут. В этом трудность, с которой сталкивается наша разведка. Даже те, кто не хочет боевиков, занимают пассивную позицию, а она, по сути дела, идет на пользу сепаратистам.
Это тоже относится к недостаткам в планировании этой операции. Перед любой операцией осуществляется оценка местности, района боевых действий, населения: оно может вести себя нейтрально, может сотрудничать с федеральными силами или активно или пассивно, быть на стороне противника. Крайне важно учитывать менталитет народа зоны боевых действий. Важно подчеркнуть и тот факт, что местность там особая, горно-лесистая, пересеченная. Тактика ведения войны очень сильно зависит от местности. Горно-лесистая местность - это самый сложный рельеф для ведения боевых действий. Местность тоже была на руку боевикам.
Как, по вашему мнению, отразилась чеченская война на российской армии? Какие уроки должно вынести военное руководство из этой войны?
Необходимость реформирования вооруженных сил возникла еще до чеченских событий. После распада СССР изменилась не только численность вооруженных сил, но и сами цели и задачи. Изменилась геополитическая, геостратегическая обстановка и доктрина, изменилась общественно-политическая формация. Абсолютно бóльшая часть боеготовых соединений осталась за пределами России, а внутренние округа стали приграничными. Около 80% предприятий ВПК остались в России, но они могли самостоятельно выпускать только 15% конечной продукции.
Чечня же показала, что в стране даже в условиях мирного времени должны быть соединения и части, которые находились бы в постоянной боевой готовности, которые в очень короткий срок могли бы приступить к выполнению боевого задания. Кроме того, на мой взгляд, Чечня показала, что применение призывного контингента в своей стране чревато большими опасностями. Что вызывает не только недовольство, но и внутренний протест военнослужащих и граждан, потому что это не общая война, когда объявляется всеобщий призыв, это выборочное применение войск.
И третий момент, это уже чисто военный вывод: наши войска должны быть готовы к действиям на любых направлениях, не только на западном равнинном театре боевых действий, как у нас это делалось раньше. Войска должны быть готовы воевать и в горных районах, и в горно-лесистой местности. Какая-то часть войск должна быть готова воевать и в таких сложнейших условиях. Что же касается глобальных выводов, то боевые действия в Чечне показали, что вооруженные силы Российской Федерации не готовы к таким действиям, что слабое место - это планирование операций. При тщательной подготовке такая операция была бы возможна.
И есть еще один вывод: военнослужащие должны быть защищены и юридически, и идеологически, материально и технически обеспечены таким образом, чтобы не было таких потерь и ошибок. В целом, это говорит о том, что надо учить войска тому, что необходимо на войне. Учеба солдат - не в классах, не на плацу, а в поле, потому что именно поле - академия солдата. Без такой учебы в мирных условиях осуществить подобную чеченской операцию без больших потерь практически невозможно.
04 февраля 2005
Полит.ру
Док. 222839
Опублик.: 14.02.05
Число обращений: 592
Воробьев Эдуард Аркадьевич
|
