Александр ВЕРХОВСКИЙ, директор Информационно-аналитического центра `СОВА`: Полностью заблокировать процесс превращения радикалов в экстремистов нельзяНазад
Александр ВЕРХОВСКИЙ, директор Информационно-аналитического центра `СОВА`: Полностью заблокировать процесс превращения радикалов в экстремистов нельзя
Мне не кажется таким уж очевидным утверждение, что секулярные или мало религиозные общества не могут противостоять агрессии, мотивированной религиозно, `предельными ценностями`. Это априорное суждение опровергает пример Второй Мировой войны, в которой демократии, и тогда уже слабо религиозные, выиграли у агрессора, мотивированного псевдо-религиозной доктриной нацизма. Для этого хватило мотива самосохранения, защиты своих сограждан и своей страны. Да кстати, и советское общество победило не благодаря идеологии, а благодаря тем же мотивам.
Если говорить о нынешней идеологически мотивированной агрессии, то для начала я хотел бы уточнить термины, которые я буду употреблять. Словом `экстремизм` я обозначаю идеологически мотивированное действие, связанное с насилием, или прямую пропаганду насилия. Людей, высказывающих иные крайние и неприемлемые взгляды, я называю `радикалами`.
Религиозно мотивированный экстремизм является крайней формой того, что исследователи определили как религиозный фундаментализм, понимаемый как универсальный современный феномен, как реакцию религиозно мотивированных групп на процессы модернизации и все чаще также глобализации. Но это осознание связи религиозного экстремизма и фундаментализма дает не так уж много: ситуация в разных регионах мира - очень разная, фундаментализмы - тоже очень разные. Поэтому и противодействие экстремизму должно быть разным. (Не говоря уж о том, что противодействие модернизации и глобализации, в том числе экстремистское, может быть и вовсе не религиозным.)
Честно говоря, я вообще сомневаюсь, что модели, обобщающие все мировые процессы, зачем-то нужны на практике. Обычно они крайне огрубляют действительность и пытаются подогнать ее под себя, как, например, модель `конфликта цивилизаций`.
То же относится к конспирологическим построениям о неких глобальных силах, использующих терроризм как инструмент против кого-то, например, против России. Независимо от того, есть ли такие силы, сама модель - практически бесполезна.
В конкретной ситуации всегда есть некое радикальное политическое меньшинство (не обязательно мусульманское), которое в определенной ситуации (часто - вследствие чрезмерного давления властей) радикализуется до степени экстремизма и начинает прибегать к насилию.
Можно привести исламские примеры, но я приведу более близкий мне пример православных радикалов. Пока они почти не прибегают к насилию, но подспудный процесс дальнейшей радикализации идет, все активнее обсуждается тема силового противодействия `всемирной апостасии` и, если ничего не изменится, дело дойдет и до практики. А еще бывают левые радикальные движения, которые имеют у нас хорошую перспективу радикализоваться до террора.
Можно ли что-то сделать, чтобы заблокировать процесс превращения радикалов в экстремистов? Полностью его заблокировать нельзя: всегда найдутся отчаянные люди, готовые прибегнуть к насилию. Вопрос в том, насколько можно ограничить эту опасную трансформацию.
Иногда процесс можно остановить, просто не создавая излишнего давления на радикалов. А если дело уже дошло до насилия, следует думать не об `усилении` силовой борьбы, а о ее более качественном ведении.
Есть важный вопрос о человеческой базе террора. Не всегда, но часто можно ее сократить. Наши террористы ведь, в основном, из Чечни, и теперь еще иногда из Ингушетии. Наверное, если бы там меньше было похищений, пыток и бессудных расправ, творимых федеральными силами и подконтрольными Москве местными силовиками, то и террористов было бы меньше. Они все равно были бы, но количественное уменьшение тоже важно. И если бы США не вторглись в Ирак, сейчас и в ближайшие годы на Ближнем Востоке террористов тоже было бы меньше.
Очень правильно ослаблять экстремистов и крайних радикалов за счет активности более умеренных лидеров и групп в их идеологическом или религиозном `секторе`. В это смысле эффективнее, кстати, не самые умеренные лидеры, а именно относительно умеренные, к чьему голосу еще могут прислушаться радикалы. Может быть, такие лидеры кажутся неприемлемыми для либерального общества, но зато именно они могут ослабить экстремистов.
Но и это инструмент не может быть панацеей, так как ни в каком `секторе` уже давно нет абсолютных и всеобщих авторитетов. Это давно ясно про мусульманские сообщества, но это верно и для Русской Православной Церкви: радикалы не уходят из нее, но и не подчиняются ее священноначалию.
Когда я слышу о том, что после Беслана наши государственные деятели преисполнились решимости к действию, это вызывает у меня смешанные чувства. Решительность - это хорошо, но есть все основания опасаться, что никаких реальных идей в сфере борьбы с террором у них нет, а есть готовность ответить очередным `усилением` и `ужесточением`. Но эти средства не только вредны для общества, они еще и бесполезны (в лучшем случае) в смысле стоящей перед нами цели.
Существует острый дефицит понимания ситуации. И в этом есть и наша вина. Эксперты виноваты в том, что идут на поводу у политических акторов и говорят о таких конструктах, как `западный проект`, `мир ислама` и т.д. Тем самым мы подпитываем те конструкты, которые удобнее всего нашим врагам.
Например, с секулярной, да и просто с не исламской, точки зрения, нет `мира ислама`, так как в этом предполагаемом мире нет реальных единых структур или лидеров. Там есть сложная совокупность структур. И обращаться надо не к абстрактным `исламским авторитетам`, а к конкретным группам, чьей поддержки мы хотим добиться или кого хотим поддержать сами. Также правильнее поддерживать не `права такого-то народа`, а права и интересы ясно определенных групп в нем.
Если мы приложим усилие и будем акцентировать различия по-своему, мы будем постепенно переконструировать (в интеллектуальном смысле, конечно) мир так, как это выгодно нам, а не нашим противникам или ненадежным союзникам.
И наконец, последнее, на что хотелось бы обратить внимание. Часто приходится слышать, что у террора или у религиозного фундаментализма - сетевая структура, и поэтому с ним трудно что-то поделать. Но это очень странно: сетевая структура не может сделать движение непобедимым, тем более что она не является его монополией. Тем, кто противостоит террору, нужно искать адекватный ответ, и его можно найти.
Понятно, что все отмеченные пути противодействия террору - не легки. Но они возможны. Надо только иметь ввиду, что нет такой задачи - полностью искоренить идеологически мотивированное насилие. Просто потому, что построить общество, исключающее насилие, мы не можем. Надо не вести `войну до победного конца`, но стремиться загнать зло в максимально узкие рамки. Спасибо.
