Литовцы говорят, что у них есть три звезды - Адомайтис, Будрайтис и Банионис. Серьезных конкурентов у них после развала `совка` так и не завелось. Но денег на кино в Литве так же катастрофически не хватает, как их недостает бывшему `большому брату`.
Донатас Банионис может считать себя счастливым исключением. Что такое творческий простой, он никогда не знал и не знает. Картины с его участием - `Никто не хотел умирать`, `Бегство мистера Мак-Кинли`, `Мертвый сезон`, `Солярис`, `Приключения принца Флоризеля` - стали хитами российского кинематографа во многом благодаря этому молчаливому интеллектуалу с европейским лицом, актеру, который умеет играть тишину.
Сейчас Баниониса зовут сниматься и маститые, и молодые режиссеры, в театре для него берегут большинство главных ролей, и при этой творческой нагрузке Банионис никогда не отказывается стать почетным гостем или членом жюри какого-нибудь из кинофестивалей. Интересуется всем. А тексты учит в гостиницах.
В этом году народный артист СССР Донатас Банионис отпраздновал свой 75-летний юбилей. Торжества, которые в разных городах и странах СНГ идут до сих пор, в России актеру показались теплее литовских почестей.
- Вы считаете, что у нас вас любят больше, чем в Литве?
- Ну, в России я чаще снимался, и значит, здесь у меня больше поклонников. И потом я всегда старался быть независимым. К вам могу приехать как гость, меня уважают и прекрасно принимают. И я благодарен российскому народу за такое внимание. Мы разошлись политически, но сохранили прекрасные культурные связи.
- И это, конечно, отразилось на юбилее?
- Ельцин вручил мне орден Дружбы народов. Поздравляли в Твери на фестивале `Созвездие`, на `Киношоке` в Анапе, в Петербурге. В Литве меня наградили почетным орденом имени Гедиминаса. Причем получил я его сейчас, несмотря на все перемены. Меня поздравили в Паневежиском театре, а в Вильнюсе устроили ретроспективу фильмов с моим участием, показали пять картин, и все. В России праздников в мою честь было больше. В Литве я себя ощущаю по-другому. Я немножко не `их` человек.
- То есть?
- Я из прошлого. Не имею ничего против сегодняшнего режима, но ничего и за. Держусь в стороне.
- Платить за это приходится?
- Как сказать. Был такой эпизод. 12 человек - членов комиссии Министерства культуры и литовского парламента - обсуждали, кто из наших знаменитых людей достоин получать государственную пенсию. Среди этих кандидатур был я. И вот идет оживленная дискуссия, и вдруг одна актриса - называть ее не буду - говорит про меня: `Нельзя ему давать пенсию, он бывший коммунист и депутат Верховного Совета`. Вовремя подсказала. На сцене играла черт знает что, но очень хотела выглядеть патриоткой.
- И чем же дело кончилось?
- Пенсию все-таки дали. Я к тому времени уже много раз выступил в газетах, где говорил, что к политике не имею никакого отношения. Я с 88-го года не в компартии и уже не буду ни в какой другой. Считаю, что это чужие игры. Но кому-то не повезло. Одному нашему актеру срезали пятьдесят процентов суммы. И знаете за что? Он когда-то Ленина сыграл! А между прочим, очень хороший актер.
- Теперь вам дают жить спокойно?
- У нас есть одна категория деятелей искусства, которых называют предателями. Многих из них уже нет в живых. Они были в составе делегации, которая якобы просила Сталина о присоединении Литвы к Советскому Союзу. Хотя это была простая формальность - у нас уже стояла Красная Армия. А я что? Я - художник. И в Германии играл, и в Польше, и в Италии. Ну так что ж. Война у нас длилась всего три дня - с 22 по 25 июня. Немцы мимо пронеслись на мотоциклах. Оставили коменданта, который театру работать не мешал. Так что мы как играли, так и играли. Потом, после Сталинградской битвы, немцы хотели забрать нас в наемные войска. Но у них был какой-то своеобразный порядок. Им ничего не стоило расстрелять за один день тысячу человек, но, если по закону им не полагалось забирать в армию насильно, они этого не делали. Но мы после победы боялись, что нас, как многих в России, осудят за то, что мы играли при немецких оккупантах. Однако в Литве, Латвии и Эстонии за это не посадили никого. Мы и для советских солдат играли, когда они пришли. Проблемой тогда считался только голод. Да и то меня, 19-летнего мальчишку, не слишком волновало, поел я сегодня или нет? Кто-то приглашал, угощал. А нет - и не надо.
- А когда советская империя распадалась, вас это радовало?
- Я, как литовец, конечно, голосовал за отделение. Ведь наши национальные интересы всегда шли вразрез с интересами Москвы. Поэтому `выходить из состава` надо было обязательно. И я помню, как был шокирован Горбачев на встрече с литовской интеллигенцией, когда весь зал продекларировал: `Хотим жить отдельно`.
- Литовское кино сейчас в таком же застое, как и российское?
- У нас, как и у вас, на него не хватает денег. Но радует то, что литовские фильмы еще как-то удается возить по свету. Картина `Двор`, в которой я снялся, вошла в Каннах во внеконкурсную программу молодого кино, была на фестивалях в Карловых Варах, Мюнхене, Берлине. (В конкурсном показе фильм режиссера Валдаса Навасайтиса `Двор` впервые демонстрировался в Анапе на последнем `Киношоке`. - Н.К.)
- Государство в кинопроцессе не участвует?
- Раньше по государственному плану у нас снимали по пять картин в год. Теперь от силы две. Часть средств дает Министерство культуры, остальное приходится доставать самим. Скажем, тот же `Двор` снимался на французские деньги. Из Страсбурга приехал продюсер, посмотрел материал. Понял, что картина недорогая.
- Российские режиссеры вам предлагают сниматься?
- Сейчас нет.
- А если возникнет какой-то проект, как вы думаете, кто будет вашим `голосом` после Александра Демьяненко?
- Даже не знаю. Меня озвучивало много разных актеров, я даже их всех не помню. Демьяненко, конечно, был среди них `номер один`. И именно его голос зрители считают моим. Я это знал и ценил. Но виделись мы с Александром редко.
- Говорят, что для режиссеров вы подарок. Ничего не надо объяснять.
- Ну, не знаю. Режиссеры, с которыми я сделал свои самые хорошие фильмы, были очень жестокими. И прежде всего Жалакявичюс. Какой у него был характер?! Ужас! Сильная личность. Он почти никогда не принимал то, что я делал. Говорил: `Нет! Плохо, Донатас!` Но я так был воспитан. В театр пришел в 16 лет. Там такой был режиссер-диктатор. Но разве мы могли с ним спорить? Он моментально ставил на место. Слова поперек не скажешь - уходи из театра, и все. Но именно это нас сформировало. У Тарковского тоже было странное отношение к актерам. Я часто его не понимал. Он почти ничего не объяснял. Обычно перед съемкой режиссер настраивает актеров: `Вот пришел твой враг, а это твоя любимая. Эта сцена о том-то, а здесь ты должен быть таким`. Тарковский так не делал. В `Солярисе`, например, почти нет социальных отношений. На экране - сон. Хари (Наталья Бондарчук. - Н.К.) - некое виртуальное существо. Действие происходит где-то в космосе. Только в конце и в начале фильма, где идут сцены с отцом, появляются уже какие-то `человеческие` эпизоды. В остальном - полная неясность. И Тарковский тоже говорит абстрактными словами. Я слушаю - и не представляю, как играть. Было трудно.
- Отснятые куски картины он вам не показывал?
- Нет, никогда.
- Мистика `Соляриса` не повлияла на вашу реальную жизнь?
- Ощущение причастности к чему-то потустороннему было в кадре и в сознании. Я ни на минуту не мог отключиться от фильма. Постоянно обдумывал, как должны развиваться взаимоотношения героев, как они должны себя вести в таких нетипичных обстоятельствах. Ведь мы тогда даже не понимали, на какой планете находимся. Это все было в голове у Андрея. Потом я прочитал саму книгу, я увидел, что там все было по-другому. Проще, что ли. А фильм, когда я посмотрел его первый раз, произвел на меня неоднозначное впечатление. Мне понадобилось много лет, чтобы раскрыть загадки Тарковского. И, может, только теперь я понял, что он хотел сказать о подсознании, о природе любви, ненависти. Тарковский как через микроскоп рассматривал человеческую натуру.
- В конце 90-х артист Банионис может сказать, что он востребован?
- Да, но все-таки не так, как в былые годы. Но жаловаться не могу. Меня не забыли. Сейчас предлагают сниматься в одной из западных стран - пока не буду говорить в какой, чтобы не сглазить. Причем это не совместный, а полностью `их` проект. Я хорошо говорю по-немецки и знаком с режиссером. Но мне еще как-то нужно успевать играть в театре. 15 ноября у нас в Вильнюсском национальном театре премьера спектакля `Встреча`. А на съемках просили быть в конце октября. Потом сразу должен ехать в Петербург. Буду сидеть в жюри фестиваля `Балтийский дом`. Я обычно смотрю все постановки, чтобы быть в курсе, как играют в Осло, Стокгольме или в Хельсинки. И опять две недели выпадут из репетиций. Я занят в пяти спектаклях. Везде в главных ролях. Мне же не дают просто постоять на сцене с алебардой. Так что у меня `густо` по всем делам.
- В театре вас можно соблазнить модными экспериментами? Скажем, чеховский Иванов в вашем исполнении появляется перед публикой в кроссовках и джинсах?
- Если режиссер позволяет себе в зале лить воду с потолка или прямо на сцене разводить костры - это не мой театр. Для меня такие метафоры не выражают ничего. Они отвлекают от сути произведения, принижают значение самих авторов - Шекспира ли, Чехова, Ибсена. Не надо убирать мысли великих драматургов и заменять их режиссерскими приемами.
- А как же знаменитые любимовские `находки`?
- Не буду категоричен, но с Любимовым я согласен не во всем. `Гамлет` с Высоцким меня не впечатлил. Мне показалось, что Любимов своего героя слишком упростил и свел к популярным понятиям. Метафоры Любимова кажутся мне плоскими. При том, что есть очевидная претензия на философскую глубину, на самом деле мне кажется, что за этим ничего нет. Мне демонстрируют то, что я и так понимаю. А мне интересны нюансы актерской игры, как проявляется актерский талант. К сожалению, хорошие актеры теперь - большая редкость.
- В Литве их всего три - вы, Адомайтис и Будрайтис?
- Есть еще несколько, просто вы их не знаете.
- С российскими актерами вы не растеряли дружеских связей?
- Остались некоторые из близких друзей, их меньше, но они есть - Андрей Эшпай, мой сын учился с ним во ВГИКе, Женя Симонова.
- У сына сложилась режиссерская карьера?
- Сейчас он не занимается большим кино. При советской власти успел снять пять полнометражных картин. А теперь на кино нет денег. Поставил несколько спектаклей в театре, снимает документальные телефильмы. Его жена тоже работает на литовском ТВ. У меня был еще один сын. Он умер пять лет назад от рака. Ему было 45 лет. Работал в Академии наук. Уже был доктором исторических наук. И так неожиданно все оборвалось... Его дочке, моей внучке, сейчас 22 года. У другого сына две дочери - одной 10, другой 20 лет - и 12-летний сын. Получается, у меня четверо внуков.
- Дедушка с ними занимается?
- Ой, да... Мы с бабушкой к ним приезжаем, они к нам.
- Ваш брак - долгий и один на всю жизнь?
- В прошлом году мы с супругой Оной сыграли золотую свадьбу.
- `Сыграли`?
- Все как положено. В костеле, со священником. Мы и в сорок восьмом году в костеле женились. Зарегистрировались в загсе, а потом - в костел. У нас так принято.
- И как же проходит эта церемония через 50 лет?
- У алтаря, как в первый раз. Но священник произносит другие слова: `Бог вас объединил, и вы прожили столько лет вместе...` Моя будущая жена пришла в Паневежиский театр из гимназии, чуть позже меня, вместе с другими четырьмя девушками, которые потом почти все вышли замуж за актеров. Я приехал из Каунаса, а Она жила в Паневежисе. Ее родители были крестьянами, жили в деревне.
- Вы ведь начинали с ремесла?
- Я закончил четыре курса Каунасской керамической школы. Делал горшки, сервизы, лепил скульптуры. После шестилетки надо было куда-то поступать. И мой отец - сам ремесленник - посчитал, что в гимназии мне делать нечего, да и дорого это стоило. Он сказал, что мне надо тоже овладеть каким-нибудь ремеслом - с ним, мол, никогда не пропадешь. В общем-то так и получилось. Потому что в театр я попал прямо из керамической мастерской. У нас был драмкружок. Мы ставили спектакли на Рождество, Пасху, на другие праздники. И так продолжалось до 39-го года, когда у нас появился режиссер Мильтинис. Он вернулся в Литву из Франции, когда началась война. И ему предложили руководить нашим кружком, а затем и создать театр в Паневежисе. Мильтинис взял нас - десятерых парней - с собой. Из Каунаса мы уехали 15 марта 41-го года. Скажу вам, было страшно. В Паневежисе была совершенно другая жизнь. Маленький городок с населением в 25 тысяч человек. По сравнению с Каунасом - деревня. Я не представлял, как я смогу привыкнуть к этой глуши. Даже думал - может, сбежать, но остался на всю жизнь. Как Робинзон: выбросило на сушу - должен жить.
- А гончарный круг у вас дома есть?
- Нет, что вы. Для ремесла требуется много времени. Где его взять?
- Каждый день строго расписан?
- Почти так. Репетиции начинаются в 11 часов. До театра мне 10 минут ходьбы. Если я не занят в спектакле, делаю что-то по дому, читаю или перевожу с немецкого. Потом учу текст следующей постановки. У меня никогда не бывает перерывов. По утрам читаю, думаю о репликах. Вот такая моя жизнь. Я постоянно в работе.
- Вы не собираетесь издать книжку воспоминаний?
- У меня нет никакого писательского таланта. Даже обидно: прожил такую интересную жизнь, а описать ее не могу.
- Но для этого обычно привлекают редакторов.
- У меня уже вышла одна книжка в 90-м году. Помог один московский журналист. А сейчас, наверно, еще больше можно было бы набрать материала. Даже если только описать, с какими людьми я общался. Не только из мира кино. С Горбачевым, Кастро, например. С Михаилом Сергеевичем в 88-м году мы вместе летали в Нью-Йорк на торжество, устроенное Организацией Объединенных Наций. Вместе с Абуладзе и Захаровым представлял нашу творческую интеллигенцию. К Кастро летал на Кубу. Общались через переводчика. Ну а каких режиссеров я знал! Дружил с Товстоноговым. Какие спектакли я видел. А актеры! Даже в Голливуде однажды побывал. Наблюдал за процессом. Много всего было.
