Александр Ревич: `Я в стихах такой, какой я способен для плача`Назад
Александр Ревич: `Я в стихах такой, какой я способен для плача`
Александр Ревич - поэт, переводчик, лауреат Государственной премии Российской Федерации в области литературы (1998 год). Ветеран Великой Отечественной войны, участник Сталинградской битвы, имеет три ранения и три боевых ордена. Профессор Литературного института. Только что в московском издательстве `Время` вышло его наиболее полное избранное `Дарованные дни`, куда включены и стихи, и поэмы, и переводческие шедевры...
- Александр Михайлович, это ваше первое избранное?
- Первое большое избранное. Выходила книга `Десять поэм` в 94-м, и небольшое избранное их стихотворений `Чаша` в 99-м. `Дарованные дни` - спасибо издательству `Время` - наиболее полное: моих личных стихов (не считая переводов) 340 страниц в подборку.
- Есть ли у вас лирический герой?
- Без этого невозможно. Понятие `лирический герой` дискредитировано практикой советской поэзии. На мой взгляд, там это не настоящее лицо, там это скорее маска. Я есть, конечно, лирический герой своих произведений, но не в советском понимании. Я просто пишу дневник. Я ничего не типизирую - я есть.
Я в стихах такой, какой я способен для плача.
- Как всякий раз приходит к вам замысел большой поэмы (а у вас их несколько)? И еще вопрос, более широкий: почему сегодня жанр поэмы в русской поэзии почти не востребован?
- Поэма? Этот жанр нельзя путать с эпосом. Поэмы Гомера - это эпос. Так же, как `Махабхарата`, это эпос. Я даже думаю, что дантовская трилогия `Божественная комедия` - это не поэма, это вселенная.
Наши милые жители ХХ века (то, что называют Серебряным веком, - не люблю этого термина), не понимая того, что функция поэмы кончилась, продолжали их писать... Кончился ее век. Почему немое кино кончилось? Его заменило звуковое. А сейчас кинематограф убивается телевизором. Поэму убила проза.
Но остается чувство ее, поэмы, нужности. И я однажды понял, что важнейшее, что случилось со мной в жизни: трагическое начало войны и плен, - в цикл не влезает. И я попытался написать странную поэму - чуть-чуть склеенную. Сюжет раскололся: с одной стороны - эпизоды происходящего, и - где-то в будущем - обсуждение этих эпизодов во время протокола допросов. То есть я, по существу, попытался создать некую драматическую поэму. Местами - удачно. Сельвинскому она очень понравилась. Он считал, что я его ученик. На самом деле - иное. Я потом понял одну вещь: поэма нужна, но очень короткая. И я написал первую свою поэму - о том, как я не написал стихотворение. Она так и называется `Поэма о недописанном стихотворении` - о том, как я хоронил маму. А кончалась поэма так: `Стихи о птицах дописал я после...`
После этого поэмы из меня поперли... Все они есть в `Дарованных днях`.
- Завершающий раздел книги - `Переводы`. Чем для вас в 60-70-е годы был поэтический перевод - ведь не поденка же, а явно вдохновенная обитель, смежная вашему персональному творчеству? Сергей Шервинский замечал, что вы непрерывно учитесь у иностранных поэтов первого ряда. Как происходила эта `учеба`?
- Он, Шервинский, не совсем так сказал. Он мне просто дал совет. `Когда вы учитесь у русских поэтов, очень легко сползти к эпигонству, а на тех учиться можно - у них другое мышление`.
Фигура Теодора Агриппы д`Обинье для меня всегда была первостатейной. Это человек героизма не только религиозного и не только батального - героизма человеческой мелочи в каждом поступке. У меня был момент, когда я хотел стать кальвинистом, - настолько он влиял... И вот мне предложили переводить поэтов Возрождения для `Библиотеки всемирной литературы`, БВЛ. Я взял его переводить. Переводил сонеты, а потом втянулся. Он втягивает, как водоворот.
Мне сначала дали французскую премию за перевод Агриппы (года за два до нашей Государственной) - и там был обед. Посол меня усадил рядом с собой и задал мне вопрос: `Что вам дал Агриппа?` Я ответил: `С`еst lа rоutе а lа сrоi...`
- Это дорога к вере, да?
- Да. Он - единственная историческая личность, чей портрет у меня стоит за стеклом книжного шкафа. Он живой для меня. Но дело не только в этом. Пока я переводил его, у меня изменился почерк. Совершенно стал другой. У меня был такой остроугольный почерк - и вдруг я стал писать кругло. Я не мог понять, в чем дело. Когда я, уже закончив перевод книги, увидел автограф Агриппы, то я понял (хотя написано это было по-французски): мой почерк. Вы, Танечка, понимаете, о чем я говорю?
- Конечно. Настоящий перевод - это мистика взаимоперетекания.
- Да. И я однажды сказал Женьке Рейну, который нарывался и мне все время говорил: `Зачем ты переводишь? Ты поэт. Пиши сам. Зачем тебе переводы?` - и я однажды ему ответил: `Когда ты переводишь своих кубинцев, ты должен туда влить свою кровь. А э т о меня поднимает на такую высоту, что в меня переливается его кровь. Э т о ни тебе, ни твоему другу Бродскому Оське во сне не снилось`.
- А что вы сейчас пишите? Не наступила ли, как бывает, пауза после выхода столь важного для вас `Избранного`?
- Я спокойно продолжаю писать стихи. Переводить сейчас не перевожу. Последний был Галчинский. Только что вышел в издательстве `Вахазар`, там много и моих переводов.
- Александр Михайлович, вы только что подготовили для того же издательства `Время` нового и совершенно `своего` Илью Сельвинского. Если лаконично: что для вас самое главное в этом поэте?
- Он был человеком, ничего не понимающим в истории. Он в этом смысле был городской сумасшедший. Ничего не понимал, но как художник фиксировал время с невероятной точностью. Он верил в коммунизм, понимаете? Сельвинский был поэтический гений, который ничего не понимал в том, что происходит. Он фиксировал происходящее как дите. Он как тот мальчик из сказки, который крикнул: `А король голый`.
Пусть заново читают. Пусть думают. Она очень трудно будет доходить. Я дал только первые варианты.
- А Сельвинский стихи в какую сторону правил?
- Коммунистов вводил как положительное начало. И не думайте, что он власти боялся, - он действительно сомневался в своей правоте.
- На мой взгляд, в Сельвинском есть какое-то советское язычество... А почему до сих пор для искусство притягательны языческие соки?
- Очень сложный вопрос. Я об этом до сих пор не думал. Но... Вы не обратили внимания на одну вещь? Но протяжении ХVIII, ХIХ, ХХ веков шел не просто процесс кризиса христианства - шел процесс его удавления. Мы дошли до века Антихриста, который навязывает людям язычество. Отсюда - Гитлер с тибетской премудростью, Гитлер - с нордической теорией вечного льда, Гитлер - с идеей примата силы над добротой и снисхождением. Понимаете? Поэтому - Сталин и Ленин.
