Валерий Викторович, к настоящему моменту складывается впечатление, что бизнес окончательно капитулировал перед властью. Вице-президент РСПП Игорь Юргенс говорит, что программа нового правительства самая либеральная за последние годы, Потанин призывает бизнес не заниматься политикой, не навязывать власти диалог и занять позицию непротивления, Вольский на днях заявил, что олигархам надо ответить за нарушения в ходе приватизации деньгами (только не сажайте). Означает ли все это, что российский олигархический капитализм доживает последние дни?

Если понимать под олигархическим капитализмом экономически неэффективное взаимопроникновение власти и бизнеса (без четкого разделения труда между ними в целях максимизации общественного благосостояния), то, наверное, это время уже кончилось. Если же понимать под олигархическим капитализмом упрощенную его трактовку как высококонцентрированную экономику, где значительная часть богатств, треть валового продукта приходится на 10-15 крупнейших промышленно-финансовых групп, и делать отсюда вывод (как это иногда делают, используя некоторые данные из недавнего доклада Мирового Банка о структуре российской экономики), что эти группы надо уменьшить в размере, то, наверное, это не так.
Концентрация производства и монополизм - разнопорядковые экономические категории. Высокий уровень концентрации производства нельзя однозначно отождествлять с монополизмом и его неблагоприятными проявлениями в экономическом поведении предприятий. Интенсивность конкуренции на отраслевом рынке зависит по крайней мере от пяти факторов: числа соперничающих между собой производителей внутри отрасли (реальная конкуренция), наличия угрозы вторжения на отраслевой рынок сторонних фирм -`агрессоров` и товаров-субститутов (потенциальная конкуренция), рыночной силы поставщиков и покупателей. Постулировать стопроцентную связь между концентрацией производства на отраслевом рынке и монопольным поведением фирм значит то же самое, что путать полноту от переедания с беременностью.
Эволюция форм конкурентной борьбы, связанная с динамичным развитием производительных сил привела к тому, что модели олигополистической и монополистической конкуренции рассматриваются не только в замкнутом отраслевом пространстве, но и сквозь призму потенциальной угрозы вторжения фирм-конкурентов на отраслевой рынок, что отражает растущий динамизм современного производства, разрушение межотраслевых и межгосударственных перегородок. При некоторых условиях сама монопольная рыночная власть, рыночная сила на высококонцентрированном отраслевом рынке дает крупной фирме дополнительные стимулы к обновлению технологий, к вводу новых продуктов с целью создания отраслевых барьеров и ограничения доступа новых конкурентов. И это в дополнение к тем объективным возможностям, которые крупная организация имеет для развития научных исследований и экономии на масштабах производства.
Упрощенная трактовка антимонопольного регулирования когда обращают внимание на разного рода показатели концентрации производства, но не фактические границы рынков, которые шире национальных, и не на характеристику поведения крупных промышленных групп с точки зрения влияния на монопольные цены, неверна. В мировой экономической теории давно признано, что если мы говорим о монополистическом, олигархическом влиянии промышленных групп на национальную экономику, то нужно анализировать не степень концентрации, а их поведение, то есть использовать, не структуралистский, а бихевиористский подход, который давно преобладает.
В этом плане ни о какой массовой деконцентрации речи идти не должно, хотя предприятия многих отраслей занимают монопольное положение на рынке: нефтяные предприятия, металлургические, не говоря уже о Газпроме, но в международном масштабе в условиях достаточно открытых границ они находятся в конкурентных условиях. Их разделение выгодно в большинстве случаев лишь их иностранным конкурентам. Надо делать так, чтобы там, где они тормозят развитие малого и среднего бизнеса, убирать их тормозящее влияние. С другой стороны, ужесточение бюджетных и налоговых ограничений деятельности монополистов само стимулирует их к сбросу неэффективных подразделений внутри конгломератов. Поэтому, отвечая на ваш поставленный выше вопрос об олигархическом капитализме, я бы, с одной стороны, сказал да, а с другой стороны, нет.

Если верить Степашину, в мае государство может нанести существенный удар по олигархам, поскольку к некоторым из них у Счетной палаты есть определенные вопросы. Насколько этот удар будет тяжелым, каковы будут его последствия?

Я на эту тему не имею информации. Но могу сказать о близкой проблеме. В последнее время акцентируется внимание на низкой стоимости проданного в ходе приватизации в России имущества - на один объект приходится примерно $70000, что более чем в 1000 раз меньше, чем в той же Бразилии. Однако здесь как и вопросе о концентрации и монополизме, о чем я говорил выше, нельзя сравнивать несравнимое, в частности, цели приватизации. Какие цели преследует приватизация в России? В России, которая сотни лет не имела крепкой частной собственности, и где традиции государственного патернализма и неэффективной экономики укоренились очень глубоко на уровне подсознания, целью было максимально быстро провести приватизацию, чтобы предотвратить реставрацию тоталитарной, а значит неэффективной экономики. В Бразилии или Аргентине, где предприятия приватизировались в ходе рыночной модернизации, таких целей не было, поэтому там объекты приватизации стоили в 1000 раз дороже, но и значимость их продажи для будущего страны была в 1000 раз меньше, чем у нас. Тут нужно учитывать не только цену продажи, но и перспективы развития свободной экономики в России. Поэтому появляющиеся в прессе сопоставления 7-8 млрд. долл. поступлений от приватизации, разделенных на 145 тыс. объектов приватизированной собственности, и сопоставления полученной цены с латиноамериканской приватизацией нельзя анализировать без учета других факторов. Я думаю, что это все осознают. Если говорить, используя вашу терминологию, о прогнозируемых ударах Счетной палаты, то я не думаю, что будут какие-то удары по законопослушным предприятиям. Всякие резкие движения дестабилизируют инвестиционные потоки, а в первом квартале по предварительным оценкам платежного баланса уже наметился чистый отток капитала со стороны банковского сектора. А ведь в прошлом году здесь был чистый приток и он компенсировал традиционно высокий чистый отток капитала со стороны реального сектора, во многом пока неэластичный к макрофакторам. Отток по линии банковского сектора - скорее всего временный - может говорить о нестабильности инвестиционной обстановки. Поэтому разрушать неустойчивую инвестиционную активность, тем более с учетом неоднозначных оценок динамики инвестиций в первом квартале со снятой сезонностью (имеются расхождения между оценками ЦЭК и МЭРиТ), вряд ли целесообразно даже с учетом тактических соображений.

22 апреля 2004

httр://www.орес.ru/соmmеnt_dос.аsр?d_nо=47881http://nvolgatrade.ru/

Док. 204289
Опублик.: 23.04.04
Число обращений: 343