Анатолий Приставкин: Остров милости в океане злаНазад
Анатолий Приставкин: Остров милости в океане зла
Интервью на фоне стендов Франкфуртской книжной ярмарки
- Вы, Анатолий Игнатьевич, только что закончили участие в дискуссии, посвященной мемуарной литературе конца ХХ века. Мысли интересные звучали, например, что документы врут так же, как люди...
-... и что талантливый человек, вспоминая, обязательно заврется. Тем не менее именно мемуаристы, пока историки и философы с этим не справились, помогают нам понять смысл последнего десятилетия. Я спорил с утверждением, что политизированным мемуарам уготован короткий век. А разве `Окаянные дни` Бунина не политизированы? Если они написаны талантливым человеком, то и современников переживут.
- А есть ли граница между мемуарами и литературой?
- Часто - очень зыбкая. Многие мемуары питают настоящую литературу. Чтобы появился `Хаджи Мурат` Толстого, возможно, должен был существовать 5-томник Кони `История Кавказа`. Простите за сравнение, но оно очень точное. Биологический закон природы: чтобы один сперматозоид оплодотворил яйцеклетку, должны трудиться еще как минимум 20-30. Должны появиться сотни и тысячи писателей, чтобы один из них стал гением.
- Вы на Франкфуртской ярмарке не первый раз?
- Уже пятый. Тут, кстати, проходила памятная немецкая премьера моей книги `Ночевала тучка золотая`. Сегодня в Германии хорошо расходится моя книга о помиловании, которая вышла в Мюнхенском издательстве в блестящем переводе Томаса Решке. Кстати, благодаря его таланту немцы получили прекрасный 15-томник Булгакова, который он не просто перевел - собрал.
- `Долина смертной тени` - своего рода история помилования в России. К какому жанру вы относите свою книгу?
- Это роман-исследование на криминальные темы.
- Вы документально описываете судьбы?
- Там много фактов и моих размышлений о жизни и милосердии, о российском обществе, которое ожесточилось. А как размышления могут быть документом? Например, там действует Чикатило, что дает мне возможность поговорить о сексуальных болезнях человека. Надо ли за это убивать или, как на Западе, делать операции? Ведь это болезнь века. Ученые прогнозируют, что 20 маньяков живут в одно время. А что такое Мадуев, чеченец, в которого влюбилась следователь по особо важным делам и не отреклась от этой любви даже после суда над собой? Из ее стихов я даже больше узнал о ней, чем из документов.
- Говорят, вы успели записать историю жизни Гели Маркизовой, той самой девочки, которую Сталин держал на руках...
-... и отца которой расстреляли, мать отравили, а ей поменяли имя. Она мне рассказывала, как сидела в школе под типовым портретом и боялась, что ее узнают и с ней тоже расправятся.
- А почему вы так назвали свою книгу?
- Это цитата из псалмов Давида `Если пойду долиной смертной тени, не убоюсь зла; потому что Ты со мной; Твой жезл, Твой посох успокаивают меня`. Смысл в том, что, работая в Комиссии при Президенте РФ, я и мои товарищи пытались смягчить обстановку жестокости в стране при помощи помилования. В книге я привожу высказывания о работе нашей комиссии: островок милосердия в океане зла.
- Здесь на международных `круглых столах` часто звучит чеченская тема. Громко прошла в английском павильоне презентация фотоальбома о Чечне. Вы пишете в своей книге об этой больной для России проблеме?
- В `Долине смертной тени` немало страниц посвящено этой теме. Я отвечаю там Василию Аксенову, который пытается поделить мир на мусульман и христиан. Рассказываю о ребятах, которые сломались на Чечне, которые после этой войны не могут ни спать, ни жить. Это судьба целого поколения.
- Вы назвали запредельную цифру: в США 100 тысяч американцев покончили с собой после Вьетнама.
- Эта цифра потрясла целую нацию. Они вьетнамский синдром переварили, фильмы великие сделали, а мы пока делаем вид, будто подобной проблемы у нас нет.
Тема Чечни для меня больная - это моя родина. Я люблю этот народ, и сегодня я поддерживаю тех, кто хочет мира своей земле.
