Пару недель назад Комиссия по правам человека при Президенте России, в которую я имею честь входить, впервые встречалась с Дмитрием Медведевым. Никаких разговоров о предстоящем общении правозащитников с президентом на этой встрече не было. Более того, настроение у нас после Медведева было достаточно скверным: глава администрации произвел странное впечатление отсутствием сколько-нибудь выраженной индивидуальности и попыткой превращать каждый вопрос в вереницу плотно упакованных силлогизмов.
И вот восьмого декабря нам звонят: `Готовьтесь, десятого - в День прав человека - встреча с Путиным`. Формат - тематический, как и на аналогичной встрече год назад: проблема неконтактности право- охранительных органов и их полная неподконтрольность обществу. Но поговорили тогда - и ничего не изменилось. Значит, надо снова разговаривать.
В шесть вечера мы - у президента. Зашли и замерли: такой синклит силовиков, собранный в одном месте, лично я живьем не видел никогда. Только министра обороны не было, а так - и Патрушев, и Грызлов, и Устинов, и главы судебной власти... Президент оказался довольно прилично подготовлен к разговору - в отличие от министров и судей. Обсуждение конкретных случаев для них - мелко, а для разговора о более общих предложениях они были явно не готовы. Директор ФСБ вообще не произнес ни одного слова, равно как и глава МВД.
Те, кто все же решил говорить, видимо, не знали, чего от этой встречи хочет Путин, поэтому периодически допускали ошибки в интонации. Для нас же было совершенно ясно, что правозащитники использованы как резонансное устройство. Президенту надо было обнародовать несколько позиций. Первая: демократия сохранена. Вторая: он не слишком доволен итогами выборов, ему не нужна столь управляемая Дума. Отсюда - третья позиция: Путин не собирается менять Конституцию. Про это сказано было очень четко. Президент даже добавил: `Министры, может, через 5 - 6 лет еще будут работать, а я уже точно буду в это время выращивать розы`. Хотя то, что будет думать Путин на этот счет через два или три года, лично я предсказать не берусь.
В остальном Путин довольно легко шел на разговор, даже самый неприятный. Например, когда Светлана Ганнушкина указала на недостатки его поправок к Закону о гражданстве - там, несмотря на общую либеральность, все вновь привязано к прописке, - он не обиделся, как это делает обычно. Очень хорошо он отнесся к тому, что излагала Тамара Морщакова, некогда работавшая в Конституционном суде, - про способы процессуального ограничения самовольства право- охранителей. А в вопросе о малых зарплатах в МВД, которые провоцируют коррупцию, мы с президентом друг друга не поняли: он считает, что всю страну надо вытягивать одновременно и по чуть-чуть, не создавая никаких приоритетных направлений. `Как тогда быть с медсестрами?` - спросил он нас. Я сказал, что можно увеличить зарплату за счет ликвидации пиар-агентств, в которые превратились пресс-службы силовиков. Президент ничего ободряющего на этот счет не ответил.
Однако теперь приходится вдохновляться даже малыми знаками того, что власть прислушивается к голосу правозащитного движения. Мы все еще берем на себя ответственность за такое малоприятное дело, как наблюдение за властью, и снимать ее с себя не собираемся. У нас были хорошие союзники в Думе - депутаты СПС и `Яблока`. Теперь их нет. Раньше мы могли рассчитывать на ежегодную встречу с президентом и на то, что раз в квартал он примет Эллу Памфилову. Судя по развитию событий, даже такой, весьма зыбкий контакт с властью скоро может стать чем-то совсем эфемерным.
В любом случае наш диалог будет очень трудным - однако он худо-бедно, но идет. Да, Путин считает нас излишне субъективными и предпочитает слышать наши слова весьма избирательно. Но и мы в долгу не остаемся: считаем его таким же и слушаем, видимо, соответственно. По крайней мере, хоть в этом уже нашли общий язык.
