Права человека: кризис концепции, политики, морали?Назад
Права человека: кризис концепции, политики, морали?
Договоримся сразу: автор этой статьи никого не судит, не обвиняет и не оправдывает. Его цель - поставить перед российским читателем некоторые вопросы, касающиеся правозащитной деятельности. Вопросы эти представляются важными, во-первых, потому, что они, в том или ином виде, постоянно возникают перед правозащитными организациями. Во-вторых, потому, что в последнее время в России наблюдаются явные попытки дезавуировать или даже `закрыть` вопрос о правах человека, особенно в связи с событиями на Северном Кавказе. Сейчас, если средства массовой информации и ссылаются на правозащитников, то обязательно с некоторой долей иронии, а то и того хуже. Кажется, что о заявлениях известных правозащитников советского поколения сообщается с единственной целью: отметить, что `эти` опять `против`. В качестве примера можно привести опус Михаила Вершовского (Независимая газета, 30 октября 1999 г.) о `профессиональных правозащитниках, с шулерской ловкостью отделяющих овец от козлищ`.
Что же происходит с проблемой прав человека вообще и с российским правозащитным движением в частности? Почему о движении не найти доброго слова в средствах массовой информации? Ведь нельзя сказать, что правозащитных организаций, причем в основном - нового поколения, мало или что они лишь жируют на правозащитной тематике. Некоторым из них удается даже осуществлять проекты, иллюстрирующие плачевное положение с правами человека в общероссийском масштабе. Характерен в этом плане опубликованный Московской группой содействия выполнению Хельсинкских соглашений трехтомный `Сборник докладов региональных правозащитных организаций о положении с правами человека в субъектах Российской Федерации`, выполненный в рамках проекта `Мониторинг прав человека в России`. Однако вряд ли кто-либо сможет утверждать, что этот в некотором роде монументальный труд серьезно повлиял на положение с правами человека в России или привлек повышенное общественное внимание. Что касается официальных структур, призванных охранять права человека (аппарат Уполномоченного по правам человека, Комиссия по правам человека при Президенте РФ и др.), то их деятельность, возможно, как-то и проявляется на узкоадминистративном уровне, но вряд ли серьезно влияет на ситуацию в этой области.
Первый вопрос, касающийся проблемы прав человека, состоит в следующем: кто имеет моральное право выступать субъектом правозащитной деятельности в нынешних условиях?
Мы живем в быстро меняющемся мире. Наивно думать, что глобализация могла не коснуться проблемы прав человека. Но осмысление последствий влияния глобальных перемен на сущность и характер правозащитной деятельности отстает от темпов модернизации человеческого бытия, особенно в обществах, переживающих бурные процессы социальной трансформации.
Концепция прав человека в ее современном виде сложилась в результате победы над фашизмом. Великие державы-победители поделили мир и сумели объединить мировое сообщество в универсальной межправительственной организации - ООН, главной целью которой стало избавление грядущих поколений от бедствий войны. Именно в рамках ООН была принята Всеобщая декларация прав человека, являющаяся ориентиром и источником развития всего современного правозащитного движения. Не будем вспоминать, кто и когда подписывал этот документ. Важно другое: мы должны помнить, что, несмотря на острую противоречивость международных отношений, Объединенные Нации сумели провозгласить принцип равенства всех людей и утвердили главное право человека - право на жизнь вне зависимости от расовых, религиозных, политических, национальных, языковых, социальных и других различий. Если право на жизнь насильственно отнято или потеряно, то говорить о других правах (кроме, пожалуй, права на достойное погребение) нет смысла. Поэтому именно право на жизнь является первоосновой, важнейшим элементом и основополагающим принципом защиты прав человека, а все остальные права - производны от него.
Проблема выживания, проблема сохранения жизни решается каждый день. При этом на международной арене и на собственной территории на роль главного субъекта обеспечения собственной безопасности, а также безопасности своих граждан претендует государство. В руках государства находятся самые сильные инструменты защиты прав и свобод своих граждан, а именно право и военная сила. Но эти же средства государство может использовать и для подавления прав и свобод. В условиях глобализации государство, однако, стало терять положение монопольного защитника прав человека. Решение правозащитных задач вышло за рамки исключительной компетенции государства. На протяжении послевоенных десятилетий происходил бурный рост так называемых неправительственных организаций (НПО), среди которых значительный удельный вес заняли правозащитные объединения. Они стали активными субъектами правозащиты, противопоставляя себя государству и стараясь ограничить его деятельность определенными правовыми рамками.
Чем могли ответить правозащитники, если их собственное государство нарушало им же установленные правила? Они защищали ПРАВО, т. е. пытались использовать легальные способы привести в чувство безответственную государственную власть. Роль правозащитников в данном случае состояла в противостоянии государственному беззаконию вообще и государственному насилию в частности. В межгосударственных же отношениях в условиях биполярного мира худо-бедно действовала так называемая `оговорка о внутренней компетенции`, не позволявшая одним государствам вмешиваться в дела других, если ту или иную проблему, в том числе правозащитную, государство считало своим внутренним делом. Конечно, в действительности все происходило отнюдь не столь прямолинейно и строго по правилам. Тем не менее Запад воздержался от прямого вмешательства во время событий в Венгрии 1956 года или в Чехословакии 1968 года. Но диссиденты-правозащитники в Советском Союзе всегда апеллировали к западным державам, видя в них некий эталон правового государства, т. е. реального воплощения принципов Декларации. Вспомним, что диссиденты в Советском Союзе требовали от власти прежде всего соблюдения правовых норм, закрепленных, в частности, в Конституции СССР. Диссидентский исход на Запад означал для правозащитников переход рубежа, отделявшего среду государственного произвола от среды, где господствовала сила права. Западные же государства, на словах осуждая нарушения прав человека в социалистическом рае, учитывали реальное соотношение сил, а потому чаще всего и не пытались применить силу в целях зашиты прав человека, если это шло вразрез с их собственными национальными интересами и, соответственно, договоренностями, закрепленными в Уставе ООН. Идеологическая борьба между двумя силовыми полюсами приводила не только к эмиграции диссидентов, которым Запад охотно раскрывал свои объятия, но также появлению целого поколения зарубежных НПО, занимавшихся правами человека в соцстранах и, в частности, помогавших диссидентам. В условиях, когда эти НПО могли опираться на постоянно совершенствующуюся легальную систему государственной поддержки, это означало, что их деятельность по сути являлась продолжением государственной политики в области защиты прав человека, продолжением борьбы двух идеологий.
Так или близко к этому выглядела практика защиты прав человека еще совсем недавно. Но тут произошел конфликт вокруг Косово в бывшей Югославии.
У многих, вероятно, еще свежа в памяти кампания осуждения бомбардировок НАТО в Югославии, развернувшаяся у нас в России накануне событий на Северном Кавказе. Официальным оправданием натовских бомбардировок послужила необходимость защиты прав албанцев в Косово, прекращения этнических чисток, предотвращения геноцида албанского населения. Известно, что в Республике Югославия албанцы являлись этническим меньшинством, а в самом Косово - этническим большинством. Кем же были погибшие во время бомбардировок мирные жители Сербии? Частью большинства, ответственного за нарушение прав своих сограждан, или невинными жертвами, павшими ради и вследствие защиты прав граждан другой национальности странами НАТО?
Нет сомнения, что ответы на эти вопросы у политиков и генералов, `обыкновенных граждан` или правозащитников могут быть диаметрально противоположными. Но нет сомнения и в том, что в основе этих ответов будут лежать не только чей-то индивидуальный `моральный облик`, но прежде всего глобальные изменения во взаимоотношениях власти и общества.
Концепция защиты прав человека имеет западное происхождение. Приверженность праву и приоритет прав человека - ее, казавшиеся незыблемыми, свойства.
И вдруг страны НАТО `забывают` об обязательствах, принятых ими согласно Уставу ООН, и решаются на действия, которые, случись это недавно, рассматривались бы как обыкновенная агрессия. Удивительным оказался разброс оценок по поводу косовских событий. Так, Грузия представила себя в роли страдающей стороны, вроде Косово, которой должна помочь НАТО, а Абхазия - наоборот, увидела угрозу интересам абхазов именно в лице Грузии. Многие и, надо отметить, достаточно авторитетные и сильные правозащитные организации в России осудили действия и Милошевича, и НАТО, и Армии освобождения Косово. Чохом. Однако некоторые требовали продолжения бомбардировок. На Западе голосов правозащитников, протестующих против стрельбы по югославским мишеням, слышно не было, во всяком случае до России они не доходили. Но вот Милошевича осуждал весь правозащитный западный синклит.
События в Косово чрезвычайно важны для понимания новых тенденций в области защиты прав человека в мире. Они фактически сдернули флер наивного гуманизма с этой проблемы и наглядно показали, что для самых сильных и самых демократических государств защита прав человека вне своих границ может служить способом прямого достижения чисто политических целей. И эти способы могут включать применение грубой, военной, несоразмерной с возможным сопротивлением силы, нарушая тем самым право человека на жизнь. Одновременно Балканский кризис показал, что главным инструментом формирования нового мирового порядка становится вооруженная сила (НАТО в настоящее время является самой эффективной в мире военной машиной), разрушающая старые и устанавливающая новые нормы международного права. При этом от мира в миротворческих операциях остается только название, а реализация военно-политических задач лишь прикрывается принципами Всеобщей декларации прав человека. Иными словами, для любого государства, тем более для объединений сильных государств, права человека оказываются лишь разменной картой в достижении политических целей. Где же лежат границы насилия, оправдываемого правозащитными целями? Если властитель `нехорош`, то должны ли его `подданные` расплачиваться жизнью за недемократичность существующего режима?
Для российских правозащитников прецедент использования военной силы для решения внутреннего конфликта в Югославии имеет особое значение. Члены НАТО - это самые развитые и демократические государства в мире. Если согласиться с тем, что действия НАТО в Косово лишили государств-членов `правозащитной девственности`, то что это может означать для правозащитников? Должны ли они гордо отвернуться от Запада, заняв позицию непричастности к насилию и его осуждения, или же продолжать участвовать во всемирных политических игрищах вокруг проблемы прав человека?
Надо признать, что косовским прецедентом незамедлительно и достаточно эффективно воспользовались российские федеральные власти. На фоне натовских бомбардировок их действия, особенно после `чеченского капкана` 1994-1996 гг., для многих теперь не менее, а даже более `легитимны` по сравнению с `ракетно-гуманитарной` интервенцией альянса. Избегая определения правового статуса происходящих событий и на словах используя ярлык `антитеррористической операции` или `борьбы с международным терроризмом`, российские власти умело формируют иллюзию единства народа и армии. Пострадавшие и погибшие мирные жители Чечни выглядят прежде всего жертвами ваххабистского экстремизма или, в крайнем случае, - как вполне неизбежные издержки военных действий, вина за которые падает на Басаева, Хоттаба, неотмежевавшегося Масхадова и иже с ними. Так же как в Косово - на Милошевича. Что касается российских солдат, вчерашних школьников, то они становятся уже не жертвами установления мифического конституционного порядка, а героями, павшими в боях с международным терроризмом. Так сказать, живым, телесным вкладом России в борьбу против гидры терроризма. Активная поддержка практически всеми видами СМИ действий федеральной власти на Северном Кавказе способствует тому, что вторая чеченская война все более приобретает черты `справедливой`. Мелкие детали, касающиеся жизней и судеб отдельных homo sapiens, при этом размываются, становятся невидимыми, а такие крупные детали, как цель и принципы послевоенного урегулирования, как бы теряют свое значение.
На деле, конечно, мало кто сомневается, что Косово в конечном итоге получит искомую независимость, ситуация же в Чечне в ближайшей перспективе может быть удержана только штыками, а в среднесрочной - и они могут оказаться бессильными. Но наиважнейший результат этих конфликтов, по большому счету, заключаются в том, что действия федеральных властей на Северном Кавказе получили поддержку значительной части российских граждан, а действия НАТО в Югославии - опору на консолидированное общественное мнение на Западе.
В нашем родном отечестве умелое культивирование общественного согласия вокруг проблемы Чечни, которая сведена исключительно к проблеме терроризма и ваххабизма, используется и для того, чтобы придавить и оболгать правозащитное движение. Ситуация весьма благоприятна для обвинения правозащитников в предательстве интересов России, беспринципном пособничестве Западу, действиях вопреки национальным интересам России (а то и в шпионаже в пользу западных спецслужб), использовании двойных стандартов в деле защиты прав человека и т. п. Надо сказать, что и сами правозащитники дают повод для таких обвинений. Многие из них продолжают апеллировать к Западу как высшему и справедливому судье в правозащитных делах.
Но биполярного мира уже не существует. В военно-политической области мир фактически однополярен, в том смысле, что военная мощь Североатлантического альянса не имеет конкурентов. Во всех же остальных сферах сохраняется многополюсность мира. Она, в сущности, может определяться любыми критериями, избираемыми в зависимости от потребностей, в том числе политических, на произвольной основе (выберем критерием религию - получим многоконфессиональный мир, сосредоточимся на экономике - получим богатый Север, успешно развивающихся `тигров`, безнадежно глубокий Юг и т. д.). Поэтому те правозащитники, которые по-прежнему считают, что Запад всегда прав в вопросах о правах, на самом деле видят нынешний глобализованный мир в устаревших измерениях военно-идеологической биполярности. Но на месте старой дихотомии, делившей мир на `нас` и `их`, возникла новая, которая - для правозащитников - предстает как противостояние Власти и Человека, естественно вытекающее из закономерностей глобализации. В рамках этой дихотомии логично осуждать власть как таковую за нарушения прав человека как в Чечне, так и в Косово, как в России, так и в США. Но нелогично одновременно оправдывать бомбардировки НАТО и обвинять федералов в Чечне за нарушения прав человека.
Косовский прецедент по существу окончательно доказал, что проблема прав человека в руках государства все более становится исключительно политической проблемой, теряя при этом человеческое измерение. В этих условиях поддержка правозащитными НПО государственной политики становится практически аморальной. Экспертиза правозащитных проблем должна быть отделена от власти, независима от нее. Правозащитные организации обязаны смелее выходить на транснациональный уровень, завершить процесс отделения правозащитного сознания от власти. В сущности, этот процесс уже начался (в качестве подтверждения этого положения можно привести деятельность Amnesty International). Но он отнюдь не прямолинеен и развивается со многими девиациями. Международные неправительственные механизмы правозащиты плотно встроены в межгосударственные структуры и не трансформировались в самостоятельную силу. Естественно, что государства при этом не упускают возможностей использовать правозащитные НПО в политических целях, особенно если эти НПО скатываются с позиций правозащиты, сознательно или бессознательно принимая позицию поддержки одних государств против других, одних политических ( т. е. борющихся за власть) групп против других.
Важно особо подчеркнуть, что в вышеупомянутых утверждениях нет элемента осуждения. В них содержится только попытка очистить реальность от стереотипов прошлого и сиюминутных мифологем. Пока никто не предложил альтернативы западной модели глобализации. Есть только сопротивление ее напору, исторически определенное неравными условиями, в которых оказались государства, вынужденные принимать догоняющую модель развития. И если мы признаем, что мир идет по пути глобализации, то ее естественным следствием должна быть глобализация мировой элиты. И она существует. Нигерийский и швейцарский банкиры живут в одном глобальном измерении и скорее поймут друг друга, чем `недоглобализованных` граждан в своих странах. Большая семерка - это конкретная структура, обладающая мировым весом и влиянием. Она уже является важным элементом мировой власти. Отсюда - новая роль правозащитной деятельности. Мировая элита не должна угрожать выживанию остального человечества. Мировая элита обязана действовать, по крайней мере, согласно принятым правилам, согласно праву.
Таким образом, в глобализованном мире независимая сеть правозащитных организаций становится или должна стать силой, защищающей права человека и человечества от реального или вероятного произвола глобализующейся мировой элиты.
Возникает вопрос, касающийся правозащитников и состоящий в следующем: какую модель общества они защищают? Ответ на этот вопрос по существу уже дан. Правозащитники должны отдавать себе отчет в том, что они - сторонники западной модели глобализации и ее составная часть - это западная концепция прав человека. Но именно концепция, а не политика государств, которая `вовне` может существенно противоречить принципам Всеобщей декларации. В рамках избранной правозащитниками модели и концепции они должны быть последовательными, т. е. защищать именно человека, а не власть, защищать не интересы государства, которые даже у демократических держав могут быть вполне эгоистическими, а опять-таки права человека. И при этом учитывать, что за этими рамками остается необъятный массив общественных отношений, вовсе не поддающийся регулированию правозащитными методами.
В России правозащитники - не единственная неогосударствленная субстанция, пытающаяся поставить государственную власть в рамки закона. Существует множество объединений, вынужденных защищать свои социальные, экономические, политические и другие права. Разница между ними и правозащитными организациями состоит в том, что эти объединения защищают свои права (интересы), а правозащитные - общие. У них нет собственных имущественных (экономических) интересов и нет политических устремлений, как у политических партий. И это - специфическая функция и специфическая особенность правозащитных НПО. Ведь в государствах, где есть гражданское общество и гражданский контроль, вопрос о правах человека не имеет кризисной остроты, как нет и правозащитных организаций в российском смысле этого понятия. Их функции в основном выполняет судебная система. Действующие там правозащитные НПО наиболее активны на глобальном, т. е. в основном на внешнем поле, чаще всего - гуманитарном и миротворческом. В то же время на Западе имеется масса общественных структур, представляющих интересы своих членов и организующих защиту элиты. И это хорошо. Но не стоит путать подобные общественные объединения с правозащитой.
Еще один вопрос, который встал сегодня перед правозащитниками, - это вопрос об иерархии, соподчиненности различных прав человека. С развитием правозащитной деятельности, ее диверсификацией и специализацией принцип универсальности прав человека как бы размывается. Сталкиваются как потребности в защите прав отдельных социальных групп, так и правозащитные нормы. На международном уровне это особенно заметно на примере правовой коллизии, существующей между правом народов на самоопределение и правом на защиту территориальной целостности и невмешательства во внутренние дела других государств. Казалось бы, что происходящее на международном уровне постепенное формирование легитимных основ на вмешательство третьих сил во внутренние конфликты в целях защиты прав человека должно способствовать утверждению универсальных подходов к этой проблеме. На деле получается совсем не так. Повсеместно в подобных конфликтах нарушаются права тех, кто к этому конфликту прямого отношения не имеет; при противоречивом сплетении государственных и других интересов, как правило, формируется политика двойных стандартов по отношению к той или иной стороне в конфликте; происходит процесс этнократизации власти с одновременным появлением новых угнетаемых меньшинств и т. д. Конфликт в Югославии может послужить иллюстрацией того, что нарушения прав в регионе, где задействованы интересы наиболее сильных государств, привлекают наибольшее внимание мирового сообщества по сравнению с нарушениями прав в районах, которые находятся на периферии мировой политики. В странах Африки массовая гибель людей в этнических конфликтах, гражданских войнах и межгосударственных столкновениях отнюдь не сделала этот континент местом средоточия международных усилий по предотвращению и урегулированию конфликтов. А ведь уже там при попытках урегулирования с помощью военной силы межэтнических столкновений, скажем, в Сомали, проявились те же проблемы, что и в Югославии и Чечне. С военным насилием всегда так: хотят как лучше...
Получается, что в межэтнических, межнациональных конфликтах правозащитникам уже нельзя опираться на государство, даже если оно официально заявляет о своей приверженности делу защиты прав человека. Не могут правозащитники со своего правозащитного олимпа и определять судьбы народов. А вот защищать права человека вне зависимости от того, на какой стороне линии фронта он оказался, они могут. И как представляется, при определении своей позиции следовало бы избегать плена политических пристрастий или, во всяком случае, не утверждать их в качестве правозащитных.
Весьма запутанным является вопрос о защите социально-экономических прав. В России нарушение этих прав, можно сказать, достигло стопроцентного уровня, если определять этот уровень нормами Конституции Российской Федерации. Неравенство доступа человека к социально-экономическим благам закреплено в неисчислимых законодательных актах и подзаконных документах. Кто-нибудь может себе вообразить, какое мощное и уродливое `дерево льгот` создано в нашем отечестве? А ведь это свидетельствует о прямых нарушениях принципа универсальности прав человека. И это не только в России. Почему мы говорим об экономических успехах Китая и не боремся против глобальных нарушений социально-экономических прав китайского народа? Ведь богатство, сосредоточенное в руках 400 богатейших семей США, сравнимо по величине с объемом внутреннего валового продукта всего Китая. Почему мировое сообщество не в силах изменить ситуацию, когда накануне третьего тысячелетия от голода умирают миллионы людей? В глобальном измерении проблема реализации социально-экономических прав - это проблема развития, а потому также не может быть решена традиционными правозащитными методами. Конечно, если кому-то забудут выдать пенсию, которую все остальные уже получили, то правозащитник поможет добиться ее выплаты. Мониторинг нарушений социально-экономических прав, вероятно, может лишь подтвердить то, что и без мониторинга очевидно. Но проблемы экономического роста и распределения национального дохода гораздо шире поля правовой защиты. На глобальном уровне - это проблема распределения и перераспределения мировых ресурсов, это - проблема отношений между глобализованным и недоглобализованным миром, облеченная во множественные формы исторически обусловленного развития. Влиять на этот процесс правозащитники могут лишь через поддержку демократии. В том числе и демократизации отношений между развитым Севером и развивающимся Югом. Значит ли это, что демократия может насаждаться штыками? На практике - вполне возможно, во всяком случае пока существует стремление государства использовать насилие против себе подобных. Демократия рождалась в кровавых войнах, борьбе с фашизмом и геноцидом. Недавно мы наблюдали `прививки` демократии Ираку и Югославии. Но в глобализованном мире военное насилие все больше теряет функцию защиты от внешней агрессии, от `чужака` и превращается в средство самоуничтожения человечества.
Что касается проблемы распределения социально-экономических благ, то в правозащитном поле могут оставаться только те, у кого нет возможности защитить себя самому, даже выразить свои интересы, т. е. те, кто без социальной поддержки теряет право на жизнь; прежде всего это - дети, старики, инвалиды, психически больные и т. д. А вот кому получать какую пенсию - пусть решается в отношениях власти с объединениями ветеранов, работников ВПК, пенсионеров, профсоюзами, политическими партиями и т. п. Иначе правозащитникам придется забыть об универсальности прав человека и утонуть в спорах о том, в какой карман капнуть сколько благ, какой генерал должен получать самую большую пенсию и какой - поменьше, насколько пенсия депутата должна быть больше пенсии уборщицы и т. п. Иначе говоря - стать у руля распределения социальных благ, логически - стать уполномоченным продолжением государственной власти. Обо всем этом можно и не говорить, но уж очень характерны для некоторых российских правозащитников попытки замены проблемы прав человека дешевым социально-экономическим популизмом. Вероятно, это все - атавизмы социалистической идеологии.
Неужели единственное, что остается правозащитникам, - это заявлять о том, что они не согласны с государством, что осуждают политику насилия и нарушения прав со стороны государственной власти, что они на стороне сирых и слабых, поскольку хотят, чтобы и им было чуточку хорошо на празднике жизни? Или в вакханалии нарушений прав человека на мировой арене правозащитники должны раз и навсегда выбрать сторону сильных и защищать все, что идет в мир со стороны Запада? Или правозащитники, чтобы напоминать о своей деятельности в борьбе за мир и права человека, должны ограничиться удобными абстрактными лозунгами о продвижении к миру без войн и насилия в третьем тысячелетии?
Весь мир сейчас задумывается о последствиях глобализации и проблемах обеспечения выживания человечества. Модель глобализации, реализуемая в настоящий период, - это победное продолжение западной модели развития. Нарушения прав человека, нарушения безопасности жизни возникают на стыках объективных и субъективных ограничений распространению глобализации вглубь и вширь. Попытки насильственной глобализации (какие бы формы ни принимало насилие) порождают насильственное сопротивление ее распространению по горизонтали и вертикали, создавая вероятность разрастания угроз безопасности человечества до глобальных масштабов. И каждая из этих угроз грозит нарушениями прав человека. В конце концов мы можем рассматривать Балканы как `недоглобализованный` кусок Европы, куда глобализацию забрасывают бомбами. То же самое можно сказать и о Чечне, которая пыталась отклониться от того пути, которому следует Россия в глобализующемся мире. При этом надо иметь в виду, что альтернативы нынешней модели глобализации, кроме `альтернативы сопротивления`, никто еще не предложил.
Итак, что же делать правозащитникам в новом, глобализующемся и быстро меняющемся мире?
Прежде всего, как представляется, они должны понять, что концепция правозащитной деятельности, в рамках которой многие из них действовали до сего времени, принадлежит биполярному миру, уже канувшему в прошлое. Как просто все было в том мире! Ностальгия по этой простоте и ясности все еще жива. Как легко было тогда определять, что такое хорошо и что такое плохо!
Сегодняшний мир уже не столь четко `структурирован` и предсказуем: труднее соблюсти четкость и последовательность правозащитной позиции. Отсюда и некоторый разброд в рядах правозащитников. Предоставление независимости Чечне вовсе не обязательно прекратит насилие на отдельно взятой чеченской территории или в России. Но и поддержка политики правительства Путина может означать поддержку развала России. Нельзя забывать, что именно Баку, Нагорный Карабах, Тбилиси, Вильнюс стали знаковыми событиями, отмечавшими этапы продвижения СССР к развалу. Сегодня нужно уяснить, что процесс этнократизации власти, возможно, и неизбежный при нынешней доминирующей модели глобализации, чреват большой кровью, т. е. массовыми нарушениями права на жизнь и свободу совести. Сегодня нужно видеть, что силовое внедрение прав человека в государствах-изгоях будет означать смерть детей, женщин, стариков и тех, кто не может взять в руки оружие, чтобы стать активной стороной в конфликте. Сегодня нужно понимать, что всеобщая воинская обязанность - это узаконенная угроза жизни для юношей призывного возраста, которые, становясь солдатами, теряют все свои права, в том числе и прежде всего право на жизнь. Сегодня уже становится ясным, что вооруженное государственное насилие, вне зависимости от того, направлено оно внутрь или вовне, есть не защита идеологии или прав человека, а самозащита глобализующейся власти.
Поддержка западными обществами политики НАТО в Югославии продемонстрировала, что своя рубашка им все-таки ближе к телу: они добились того, что их власть защищала их права, а потому и поддерживали ее. Хотя бы и за счет убийств мирных сербов современным высокотехнологичным оружием. Кстати, персонификацию ответственности за развитие конфликта, или `неправильность` режима (боремся не против социализма или тирании, а против Саддама Хусейна, Милошевича, Дудаева, Басаева и т. д.), можно рассматривать и как отражение процесса очищения мировой элиты от инородных вкраплений.
Трудно разобраться в том, где кончаются права человека и начинается политика. Можно, конечно, заявлять, что правозащитная позиция должна основываться на поддержке народов, стремящихся к независимости. Можно, конечно, разделять точку зрения Мовлади Удугова, объявившего право на самоопределение высшим в иерархии прав человека. Но даже если отвлечься от того, что есть и другие взгляды на эту проблему, нельзя не видеть, что реализация права на самоопределение слишком часто требует крови, сводит на нет права личности. В подобных конфликтах все вовлеченные стороны, как правило, не могут избежать политики двойных стандартов. В этих условиях трудно соблюсти чистоту и последовательность правозащитной позиции и при этом не оторваться от реальности.
А реальность эта такова, что чеченская проблема становится главной проблемой страны. При этом, хотят они того или нет, и федеральная власть, и чеченские боевики, и международные организации, и прочие силы, имеющие те или иные интересы на Северном Кавказе, пока способствуют только разобщению, разъединению чеченского народа и России. На Москве, разумеется лежит главная первичная вина за доведение чеченского конфликта до нынешней стадии. Но где объединительные правозащитные модели урегулирования?
На деле надо признать, что российские правозащитники оказались не вполне готовыми к новому витку государственного насилия в мире. Они не смогли после хасавюртовских соглашений хоть как-то противостоять изоляции и самоизоляции чеченского общества. Они не смогли ударить в набат и предупредить Россию о приближении новой чеченской войны. Они не смогли противостоять стремлению военного лобби к ремилитаризации страны. Их отдельные голоса были плохо слышны в условиях информационной блокады, организованной государством вокруг процессов, происходящих на Северном Кавказе. И сейчас их призывы (к тому же противоречивые!) к прекращению насилия и переговорам нередко повисают в воздухе и звучат как благие пожелания, которыми может быть вымощена дорога в ад. Впрочем, не знают решения и государственные деятели, и мировое сообщество, хотя можно быть уверенным, что они действуют по заранее разработанным сценариям. Кто же поверит, что российская армия вернула себе относительную дееспособность именно в ту минуту, когда басаевские отряды пересекли границу Дагестана? Однако ясно, что чеченская проблема может быть разрешена только тогда, когда военная сила перестанет быть исключительным средством управления ситуацией в Чечне. На какой основе - это другой вопрос. Но это произойдет только после завершения ломки общественных отношений, которой подверглось чеченское общество в последние годы благодаря усилиям как федеральных властей, так и так называемого мирового сообщества. Недаром Запад, критикуя политику России в Чечне, тем не менее не готов воевать, то есть, извините, проводить миротворческую операцию на чеченской земле. Западную концепцию прав человека не сразу можно надеть на шариат, ваххабизм и терроризм.
Правозащитникам нужно понять, выступают ли они за `хороший` Запад против `плохого` неЗапада, включая Россию, либо выступают против государственного и полугосударственного насилия и терроризма, из какого бы источника они ни исходили. Естественно, что это является проблемой и личного выбора. Либо ты выбираешь права человека, ненасилие и демократию, либо - все остальное. В последнем случае может получиться трудноперевариваемая каша, сваренная из призывов к переговорам и прекращению огня с требованиями соблюдения национальных интересов России (которые к тому же каждый понимает по-своему) или же призывов к международному вмешательству и консолидации политических сил в России в целях дальнейшего продвижения к демократии.
И все же результаты усилий российских правозащитников видны. Они проявляются хотя бы в постоянных словесных рефренах генералов о ценности жизни солдат и мирных жителей; в том, что не все россияне верят, что убийство последнего чеченца на многострадальной чеченской земле принесет им мир и покой; в концентрации усилий силовых ведомств на нейтрализации `фактора солдатских матерей` за счет канализации деятельности ряда организаций, находящихся в орбите их влияния, на доставку гуманитарных подарков военнослужащим; в том, что нарушения прав `лиц кавказской национальности` со стороны властей не привели к всплескам античеченского насилия в стране. Возможно, более всего сейчас нужна правда, нужен правозащитный прорыв информационной блокады вокруг событий в Чечне, разрушение секретности и мифов, окружающих `антитеррористическую операцию`, вовлечение неангажированных общественных, политических, а главное - мультинациональных сил в свободный диалог по проблемам Северного Кавказа. Конечно, это не легко: где взять эти неангажированные силы в период подготовки к главным выборам страны?
Еще один вопрос, которого хотелось бы коснуться, - это вопрос о `финансовой игле`; на ней сидят российские правозащитные организации. Опровергнуть это обстоятельство, как правильно утверждает, например, Н. Айрапетова, правозащитники не могут. Страстно требуя защитить Россию от правозащитников, уважаемая журналистка все же делает исключение для тех `редких людей, которые тратят на правозащитные акции СВОИ ДЕНЬГИ` (Независимая газета, 10 декабря 1999 г.). Жалко только, что автор не поясняет, откуда у этих редких правозащитников появились эти СВОИ деньги для проведения правозащитных акций и каков, собственно, характер этих акций.
Возможно, конечно, что Н. Айрапетовой известны российские толстосумы-правозащитники (не благотворители! - потому что нельзя путать правозащитную деятельность с благотворительной), но, вероятно, они хорошо законспирированы, ибо коллеги-правозащитники их ищут, а найти не могут. Толстосумы, направо и налево раздающие деньги правозащитникам, тоже не попадались. И наверное, не потому, что они все поголовно против защиты прав человека, а потому, что они главным образом решают свои задачи, никакого отношения не имеющие к правозащитной деятельности. Не секрет, что и деятельность некоторых общественных организаций, которые называют себя правозащитными и имеют разного рода подходы к госбюджетному и внебюджетному финансированию, лишь с очень большой натяжкой можно отнести к правозащитной. Не секрет, что многим правозащитным организациям, как правило, в периоды предвыборной борьбы предлагаются деньги с вполне определенными условиями. Но не секрет и то, что тоненькая струйка западных грантов, текущая к правозащитным организациям, помогает им не жить, а только выживать.
Однако дело вовсе не в объеме правозащитных грантов.
Почему-то никто не видит преступления в привлечении иностранных инвестиций в страну. И правильно. Теоретически преступления здесь нет, теоретически российские бизнесмены страну не продают. А вот получение на законных основаниях средств, чтобы в условиях практически полного отсутствия государственной поддержки содействовать защите прав человека и утверждению принципов ненасилия, почему-то считается постыдным предательством Родины. Аргумент о `финансовой игле`, пожалуй, выступает в качестве главного критерия оценки вредности и бесполезности правозащитной деятельности в высказываниях тех, кто видит в стремлении защитить права человека угрозу государству, а еще точнее - своему положению во власти или при власти. Давно пора провести журналистское расследование на тему о том, куда идут основные средства, вкладываемые зарубежными НПО в Россию. Уверена, что в списке грантополучателей правозащитники окажутся в хвосте, а на первое место выйдут местные власти и такие экзотические проекты, как поддержка жен кадровых военнослужащих при условии их поддержки администрацией и командованием воинских формирований (Фонд Сороса).
В аргументах о `финансовой игле` просматриваются, конечно, прежде всего политические цели - желание подавить инакомыслие, вновь построить всех в струнку под предводительством очередного правительства, вновь вопреки Конституции РФ поставить интересы государства над интересами личности. Вечная `евразийская` проблема России! Но главная задача России в условиях глобализации - это соединение целей модернизации с целями сохранения своей государственности. И если это понять, тогда поддержка насилия, ксенофобии, попыток мифологизации общественного сознания в угоду сегодняшним или завтрашним лидерам не может не выглядеть как поддержка демодернизации и распада России.
Почему-то никто не ищет источники финансирования у фашиствующих, националистических, шовинистических и других экстремистских сил. А вот открытая закону и гражданам деятельность правозащитных организаций привлекает усиленное внимание. Это радует. Значит, позиции правозащитников в нашем обществе не столь уж и слабы. Значит, к их слову особенно прислушиваются. Значит, человека еще есть кому защищать. Значит, не все потеряно. А если появится возможность узаконенной, некоррумпированной государственной либо даже частной поддержки правозащитных общественных организаций, получаемой без опасений потерять независимость, то тогда считайте, что вопрос с правами человека в России будет решен. Человек побежит за помощью прежде всего к первому попавшемуся милиционеру, СИЗО сможет сдавать лишние помещения в аренду различным организациям, а не скончавшиеся от безделья правозащитные организации перенесут сферу своей деятельности в джунгли Амазонки, Германию, США или еще куда-нибудь.
Ида КУКЛИНА,
доктор политических наук,
ведущий научный сотрудник ИМЭМО РАН
член Координационного совета Союза Комитетов солдатских матерей Россииhttp://nvolgatrade.ru/
