Анализ данных, полученных в 2000 году при опросе двух с половиной тысяч жителей Санкт-Петербурга, подтверждает основные тенденции и закономерности, выявленные нами ранее при анализе данных исследования, проведенного в Самаре, и подтверждаемые многочисленными результатами других отечественных и зарубежных исследователей.
К числу этих закономерностей следует отнести, в первую очередь, то, что общий уровень приобщенности к наркотикам в различных социальных группах имеет свою отчетливо выраженную специфику. При общем показателе для Петербурга 18,5%, у мужчин он составил 28,5%, а у женщин - 10,5%, то есть примерно втрое меньше (в Самарской области при общем показателе 13,5%, у мужчин он составлял 22,7%, а у женщин - лишь 6,3%, т.е. почти вчетверо меньше). Подобное соотношение характерно и для наиболее приобщенного поколения. В Петербурге у мужчин в возрасте до 25 лет показатель общей приобщенности достигает 70%, тогда как у их сверстниц он находится в пределах 25-30% (в Самаре у мужчин было 43% против 16,5% у женщин).
В целом, несмотря на различные сообщения об ускоренной феминизации наркотизма, в России это явление по-прежнему затрагивает в первую очередь мужскую часть населения. Из этого, в частности, следует и один очень важный методический вывод. Видимо, основная причина разнообразия показателей уровня наркотизма, которое обнаруживается в наших отечественных источниках, связана с социально-демографическими особенностями измеряемых совокупностей. Отсюда следует жесткое правило, требующее при сопоставлении показателей приобщенности к наркотикам тех или иных групп населения (или совокупностей респондентов) обязательного учета половозрастных структур сопоставляемых совокупностей; и в случае заметных расхождений между ними - обязательного их перевзвешивания.
От трети до половины общего числа знакомых с наркотическими средствами составляют те, чье знакомство с ними ограничено одним-двумя случайными эпизодами. Иначе говоря, те, в чьей жизни наркотики действительно занимали или занимают сколько-нибудь заметное место, составляют лишь около половины, в худшем случае - до двух третей общей численности тех, кто хотя бы однажды имел опыт их применения. В свою очередь, нынешние активные (`актуальные`) потребители наркотических веществ составляют не более половины всех их неслучайных потребителей и от четверти до трети всех когда-либо употреблявших наркотики в немедицинских целях. Именно эта четверть (максимум - треть) всей совокупности имеющих опыт пользования наркотическими веществами характеризует степень действительного поражения, которое наносят наркотики обществу в настоящее время. Но даже ее относительная скромность в пересчете на абсолютные цифры означает только в Петербурге не менее полусотни тысяч судеб, оказавшихся в реальной опасности.
Количество приобщенных к анаше или другим производным конопли практически равно общей численности молодых людей, сообщивших о том, что им когда-либо приходилось употреблять какой-нибудь из наркотиков. Поскольку эта группа наркотических средств используется, как правило, в форме курения, то общие приемы борьбы с ним оказываются на переднем рубеже блокирования спроса на эти наркотики. Все остальные наркотические средства (в том числе героин и другие опиаты) имеют пока заметно меньшее распространение. Но даже относительно `скромные` показатели имеющих опыт употребления героина или же знакомых с опием и другими опиатами в пересчете на абсолютные цифры означают десятки тысяч человек. С учетом того, что героин и опий употребляют не только внутривенно, таково же примерно и количество молодежи, `знакомой со шприцем`.
Особо отметим, что, вопреки широко распространяемой версии о крайней сложности (почти невозможности) отказа от наркотиков (выхода из наркотической зависимости) после их относительно регулярного (многократного) употребления, не менее половины общей численности всех неслучайных потребителей наркотиков составляют бывшие относительно активные потребители, чье увлечение ушло в прошлое. Это обстоятельство необходимо подчеркнуть не для того, чтобы обосновать представление о безобидности приобщения к наркотикам (чего опасаются сторонники `ослепляющей` антинаркотической пропаганды), а для того, чтобы поиск защиты от угроз активного наркотизма опирался на реальные факты, а не на картины, рожденные воображением, охваченным паническим ужасом.
Молодые люди в возрасте до 30 лет составляют около четырех пятых (79%) всех актуальных потребителей наркотиков, то есть тех, чей нынешний образ жизни включает в себя более или менее регулярное употребление тех или иных наркотических средств в немедицинских целях. При этом на долю тех, кто моложе 25 лет, приходится почти три пятых (59%) всего сообщества актуальных потребителей наркотических средств. Около половины этого поколения (людей моложе 25 лет) хотя бы однажды употребляли какие-либо наркотики. Этот показатель находится примерно на том же уровне, который на протяжении двадцати пяти лет ежегодно регистрируется общенациональным исследованием Monitoring the Future Study у выпускников средних школ Соединенных Штатов. Среди американских выпускников количество хотя бы однажды пробовавших наркотики, изменяясь в период с 1975-го по 2000 годы в пределах между 41% (в 1992-м) и 65,5% (в 1981-м), составило в 2000 году 54%.
Можно сказать, что по этому показателю Санкт-Петербург уже практически сравнялся с Соединенными Штатами. Поскольку по распространенности практики употребления наркотиков Петербург, как свидетельствуют общероссийские данные, находится в числе явных `лидеров`, можно предположить, что общероссийские показатели пока несколько скромнее американских. Понятно, что подобное соотношение национальных показателей не означает, что Россия должна непременно и здесь `догнать и перегнать Америку`.
Известно, что наркотики, основанные на производных мака и конопли, присутствуют в общечеловеческой истории на протяжении тысячелетий и имеют почти столь же давние истоки, что и производные виноградной лозы и их аналоги. Но появление наркотиков (не имеющих в традиционной российской культуре сколько-нибудь глубоких исторических корней) в нашей практике оказывается близким по своим последствиям к появлению `огненной воды` в жизни северных народов. Отсутствие в культуре выработанных веками систем защитных традиций (а возможно, что и соответствующих защитных систем в организме `аборигенов`) делает эти вещества (в `окультуренном` соответствующими социальными нормами виде сравнительно безопасные для представителей некоторых восточных культур) столь же разрушительными для носителей отечественных традиций, что и пресловутая `огненная вода` для американских индейцев или северных народов России.
Все это требует выработки стратегии антинаркотической политики, как минимум, различающей: борьбу с собственно наркоманией, осуществляемую, главным образом, органами здравоохранения; борьбу с наркобизнесом (производством и распространением наркотиков), осуществляемую, главным образом, силовыми структурами; и предупреждение наркотизма, осуществляемое не только органами просвещения и образования, тесно сотрудничающими с родителями социализирующихся подростков, но и всем обществом. При этом основные усилия и ресурсы антинаркотической работы должны быть направлены не столько на тактические операции по преследованию уличных торговцев, сколько на снижение реального спроса на наркотики со стороны потенциальных потребителей. В целом, эффективная антинаркотическая стратегия, на наш взгляд, должна быть нацелена в первую очередь на постепенное снижение спроса на наркотики.
В России знакомство с наркотиками является по преимуществу прерогативой поколений, социализировавшихся в последние 10-15 лет, и почти не затронуло образ жизни людей, социализировавшихся в доперестроечное время. Поэтому численность тех, кто имеет в собственном опыте хотя бы однократное употребление наркотических средств, в ближайшие 5-10 лет должна приблизиться к показателю степени знакомства с наркотиками нового поколения россиян, т.е. вырасти примерно вдвое. Это, однако, не тождественно общему росту активного, актуального наркотизма населения, что означает увеличение численности относительно регулярно потребляющих наркотики, а не численности ограничивающих свою связь с наркотиками несколькими случайными `дегустационными` эпизодами. Более того, не исключена такая ситуация, когда общее расширение круга знакомых с наркотиками будет сопровождаться сужением круга их постоянных (актуальных) потребителей.
Такое развитие ситуации невозможно на путях прямого запретительства, невольно романтизирующего применение наркотиков в немедицинских целях и служащего закреплению за наркотизмом функции внутригрупповой и `поколенческой` солидарности. Учет реальных обстоятельств нынешнего положения с наркотиками требует не запрета различных форм самодеструктивного (саморазрушающего) поведения, а осознанных действий по внедрению в ценностно-нормативную систему представлений о престижности здорового образа жизни. Только такой подход, как свидетельствует опыт стран, достигших реальных результатов в борьбе с наркотизмом, позволяет добиться заметного снижения численности злоупотребляющих алкогольными напитками, курящих и употребляющих наиболее опасные для здоровья наркотики.
Наиболее критическим, представляющим особый риск при наркотических соблазнах, является период перехода от подросткового возраста к юношескому. В возрасте до 16 лет (включительно) знакомится с наркотиками практически половина всех когда-либо пробовавших их, а до 20 лет с наркотиками успевают познакомиться почти девять десятых знакомых с их вкусом. В целом, если до 20 лет человек устоял перед соблазном знакомства с миром наркотиков, то вероятность его хотя бы случайного, эпизодического знакомства с ним снижается практически на порядок.
Еще меньше в этом случае риск вовлечения человека в периодическое или регулярное потребление. Почти четыре пятых (80%) всех актуальных потребителей наркотиков (тех, чей нынешний образ жизни включает в себя более или менее регулярное употребление тех или иных наркотических средств в немедицинских целях) впервые встретились с ними в возрасте до 17 лет. В том числе, у двух третей всех актуальных потребителей это произошло в между 15 и 17 годами. Лишь один из восьми сохраняющих наркотики в своем образе жизни познакомился с ними после того, как ему исполнилось 18 лет, а познакомившихся с наркотиками после 20 лет среди их актуальных потребителей менее 3%.
Следует учесть, что три четверти всех актуальных потребителей наркотических средств составляют мужчины, и, несмотря на некоторые тревожные сигналы о феминизации отечественного наркотизма, наркотики все же пока остаются по преимуществу мужской прерогативой. С учетом этого, проблема защиты всего российского общества от надвигающейся угрозы наркотизма и наркомании может быть решена даже в условиях крайне ограниченных социальных ресурсов. Сделать это можно путем максимальной концентрации ресурсов, как всегда ограниченных, на относительно узком социальном пространстве: общество должно приложить максимум усилий для минимизации соблазнов знакомства с наркотиками хотя бы юношей в возрасте между 15 и 17 годами. Защитив эту относительно узкую группу молодых людей, общество автоматически закрывает основную брешь, через которую в его жизнь вторгаются активный наркотизм и наркомания.
При этом юноши, отвергнувшие наркотические соблазны, неизбежно изменяют ориентир `престижного поведения`, как правило, стремящихся подражать им мальчиков из младших классов, а значит, таким образом решается задача защиты не только старшеклассников, но и всех следующих за ними. Одновременно с этим юноши, отвергнувшие наркотики, перестают провоцировать к знакомству с ними и своих сверстниц, чье знакомство и особенно вовлечение в относительно постоянное употребление наркотических средств почти никогда не обходится без того или иного `мужского участия`. Иначе говоря, отвлечение от соблазна знакомства с наркотиками относительно немногочисленной в каждый данный момент группы обучающихся в старших классах юношей (и их сверстников, находящихся вне стен средней школы) позволяет обществу почти полностью защитить от активного наркотизма и наркомании все это и следующие за ними поколения.
За стенами этой защиты остается лишь десятая, в худшем случае - восьмая, часть потенциальных участников нынешнего наркотического `карнавала`, на борьбу с которыми направлены в настоящее время почти все ресурсы общества, начиная с законодательства об уголовной ответственности за употребление наркотиков и заканчивая практикой постоянного расширения специальных подразделений милиции по борьбе с распространением наркотиков. Однако и то, и другое направлено в основном против последствий незащищенности тех, кого наше общество не смогло (или не захотело) в свое время отвлечь от наркотических соблазнов. Сегодня в этой среде формируются новые объекты для бесконечной и бессмысленной борьбы с уже сформировавшимся наркотизмом, а государство решениями своих первых лиц вновь бросает ресурсы общества на заведомо ложные и бесперспективные цели.
Это обстоятельство требует концентрации основных антинаркотических мероприятий в относительно узком возрастном интервале. Только предотвратив вовлечение в соблазн наркотизма наименее устойчивой части юношества, можно обеспечить не только блокировку дальнейшего роста, но и перспективу понижения общего уровня наркотизма. Однако применение в юношеской среде приемов борьбы со взрослыми правонарушителями нередко оказывается не просто малоэффективными, но зачастую ведет к прямо противоположному результату. Это, в частности, определяет необходимость отказаться от упования на антинаркотические действия силовых ведомств и перенести основной центр тяжести антинаркотической работы на структуры, обеспечивающие социализацию подрастающего поколения (ответственные за формирование его ценностей и норм), и, в первую очередь, на органы образования.
Известно, что юношеский нонконформизм является в этом переходном возрасте одним из наиболее действенных механизмов личностного самоутверждения. Поэтому прямое запрещение и преследование может невольно стимулировать интерес к наркотикам, демонстрирующий личностную независимость от взрослых. В то же время, внешне нейтральное (`ненавязчивое`) внедрение в эту среду конкурентных (совсем не обязательно непосредственно антинаркотических) ценностей, осуществляемое в числе прочего и через молодежных лидеров, способно на этом этапе социализации защитить человека от наркотических соблазнов гораздо эффективней, чем все запреты и преследования.
Важнейшим механизмом выработки у молодого человека антинаркотической установки является не столько специальное внушение ему негативных представлений о наркотиках, сколько формирование у него позитивной установки на реализацию долговременной жизненной программы, важнейшим элементом которой является наличие определенной профессиональной ориентации. При этом степень приобщенности молодежи к наркотикам определяется не столько их предложением (доступностью или недоступностью), сколько сравнительно ограниченным спросом, обусловленным соответствующими установками. Иначе говоря, нынешний уровень наркотизма определяется, главным образом, собственными характеристиками ценностного сознания молодежи, а отнюдь не статистикой тактических успехов правоохранительных органов, принявших на себя функции центра всей антинаркотической деятельности.
Одним из основных способов вхождения подростка в наркотизм является девиантная социализация. На первых этапах подросток, как правило, вовлекается не столько в собственно физиологию наркотического удовольствия (`кайфа`), сколько делает своеобразную социальную карьеру в референтной для него группе. Постепенно происходит отчуждение от представлений о смысле и ценности наркотиков, предлагаемых официальными представителями `мира взрослых`; эти представления становятся внешними, `чужими`. Собственное мнение о наркотиках формируется на базе соответствующих представлений, доминирующих в девиантной субкультуре. Такое вхождение в наркотизм социальные психологи называют `ролевым поглощением`.
Нынешнее общественное настроение по-прежнему на стороне государственного прогибиционизма и усиления жесткости мер по отношению к `наркоманам`. Такая поддержка общественного сознания, на первый взгляд, должна обнадеживать инициаторов жесткой запретительной политики по отношению к потребителям наркотиков. Однако противников жесткого государственного прогибиционизма почти втрое больше численности всех, кому хотя бы однажды довелось пробовать наркотики. Но главное заключается в том, что отношение к уголовному преследованию потребителей наркотиков с личным опытом их потребления связано не так однозначно, как можно было бы предположить.
Наименьшую терпимость по отношению к потребителям наркотиков обнаруживают те, кто не имеет собственного опыта их употребления и руководствуется в определении своего отношения доминирующими в обществе представлениями и моделями. Заметно меньшую нетерпимость обнаруживают сами актуальные потребители наркотиков, чье индивидуальное сознание все же находится под воздействием тех же доминирующих в социуме стереотипов социального сознания. И, наконец, минимальный уровень ригоризма демонстрируют те, кто в настоящее время наркотики не употребляет, но имеет за плечами прошлый опыт их использования. Такое сочетание собственного опыта и личной отстраненности от актуальных наркотических потребностей способствует наиболее высокому уровню терпимости по отношению к тем, кто пока не сумел преодолеть свое увлечение или зависимость.
Вместе с тем, нельзя не учитывать того, что в нынешней ситуации значительная часть тех, кто в соответствии со своим функциональным статусом участвует в различных антинаркотических акциях и программах, по существу не заинтересованы в действительном отвлечении от наркотических соблазнов существенного количества, а тем более всех потенциальных потребителей наркотиков. Менее всего заинтересованы в этом работники специализированных подразделений правоохранительных органов, благополучие и само существование которых может быть оправдано только опасным уровнем распространения наркотиков в обществе. Не заинтересованы в этом и остальные работники правоохранительных органов, наделенные значительными административными и правовыми ресурсами, которые они под видом преследования мелких торговцев и потребителей наркотиков могут и нередко используют для решения своих личных проблем. В случае серьезного снижения угрозы обществу (со стороны наркотиков) значительная часть представителей этого ведомства лишилась бы не только существенной части своих административных возможностей, но и самой работы (точно так же, как исчезновение с наших улиц автотранспорта лишило бы работы сотрудников нынешнего ГИБДД).
Объективно не заинтересованы в значительном снижении наркотизма и наркомании профессиональные работники специальных медицинских учреждений, чье благополучие так же, в конечном счете, зависит от спроса на них и, особенно, от наличия платежеспособных пациентов. Речь не о субъективных интересах и намерениях каких-то конкретных представителей этих социальных групп, а об объективной заинтересованности самих этих групп в существовании их функциональной сферы деятельности. Не ставя под сомнение искреннее стремление любого принесшего клятву Гиппократа всемерно помочь каждому своему пациенту, нельзя не понимать, что профессиональный долг врача обязывает его лечить человека, а не общество. Для первого он не только обучен, но, еще и профессионально мотивирован. Второе же, как правило, вне его компетенции, и даже то, что многие медики (по преимуществу, профессиональные наркологи) нередко предлагают свои рецепты освобождения общества от наркотиков, - не аргумент в пользу объективной заинтересованности всего сообщества их коллег в решении этой социальной проблемы.
Задача, решаемая медиками, - максимально эффективно лечить и по возможности профилактировать человеческие болезни (в том числе и наркоманию), используя для этого не только свои собственные (профессиональные), но и общие (социальные) ресурсы. Часть этих ресурсов, причем не только финансовых, но и таких, как социальный статус и престиж, оказывается в руках у медиков - будем считать, вполне заслуженно, но так или иначе неизбежно. При этом они вполне естественно заинтересованы не только в той части социальных ресурсов, которые достаются им для личного пользования (зарплата, гонорар, престиж и так далее), но и в той, которая им необходима для эффективной реализации своих профессиональных обязанностей (медицинские помещения, оборудование, медикаменты, определенные административные и правовые возможности, скажем, право предоставления пациенту больничного листа и так далее). Минимизация объема этих ресурсов не их задача. Более того, они вполне оправданно имеют право стремиться к максимальному увеличению этих ресурсов.
Задача, решаемая обществом, - по возможности минимизировать, а точнее, оптимизировать угрозу неизбежного социального урона и прочих социальных издержек, связанных с наркотиками. Неизбежного потому, что общество не может полностью устранить любую возможность использования их отдельными людьми. Не может не только физически - наркотические вещества существуют в окружающей людей физической и социальной среде вне зависимости от социальных, тем более государственных, санкций. Современное общество не может полностью отказаться от применения наркотиков хотя бы потому, что в них остро нуждается та же медицина. И уже только поэтому оно вынуждено искать способ оптимизации социальных издержек существования с наркотиками. Понятно, что решение этой задачи без участия медицинских специалистов невозможно. Но точно так же эта задача не может быть решена только силами медиков.
Не может быть объективно заинтересована в существенном снижении, тем более полной ликвидации наркотизма и наркомании значительная, постоянно растущая группа чиновничества, приставленного к решению этой проблемы. Непрерывно увеличивающийся объем социальных ресурсов (среди них далеко не одни лишь финансовые), которые регулирует эта социальная группа, достаточно убедительно поддерживает их объективный интерес не только к сохранению, но и к возможно большему росту этого объема. При наших традициях организации и обоснования затратной экономики, снижение уровня наркотизма не рассматривается в качестве аргумента для сохранения достигнутого уровня (не говоря уже об увеличении) финансирования. Не аргумент это и для выделения в этом направлении других социальных ресурсов. Даже будучи субъективно мотивированным к достижению позитивных результатов на вверенном ему участке антинаркотического фронта, чиновник, приставленный к регулированию потока финансовых и других социальных ресурсов, объективно не заинтересован в общем уменьшении и тем более полной ликвидации причины, порождающей этот поток.
В конечном счете, не заинтересовано в исчезновении наркотической угрозы и наше нынешнее государство, по инерции, доставшейся от прошлого, реализующее не столько общественный, сколько чиновничий интерес. Известно, что тот или иной социальный процесс или задача имеют возможность реализоваться лишь при наличии в обществе относительно сильного социального слоя или групп, объективно заинтересованных в этом. Однако ни наше нынешнее чиновничество, ни другие социальные группы, формально приставленные к защите общества от наркотических угроз, не обладают не только объективным интересом для этого, но зачастую лишены и субъективных мотивов для эффективного решения этой задачи. Единственной социальной группой, объективно и почти всегда субъективно заинтересованной в защите общества от наркотиков, являются родители тех детей, над чьими головами нависает эта угроза. Именно эта социальная группа в каждый данный момент включает в себя наиболее активную часть общества и потенциально способна сделать своими союзниками большинство других социальных групп и подчинить своему интересу все общество, а вместе с тем и государство, выражающее по преимуществу интересы персонифицирующих его чиновников.
Поэтому, как мы полагаем, наиболее заинтересованные группы нынешнего нашего общества уже сейчас могут не ожидать, пока государство в лице его ответственных (или безответственных) чиновников изыщет необходимые для этого ресурсы. Родители и родственники, наиболее обеспокоенные судьбой своих детей, а значит и всего поколения их сверстников, уже сейчас могут по собственной инициативе какую-то часть своих средств, выделяемых ими на своих наследников, осознанно направить на создание и поддержание деятельности соответствующих локальных (по месту жительства) структур. Эти же социальные группы, как наиболее заинтересованные, могут активно лоббировать выделение для этого и ресурсов, сконцентрированных в руках государства.
Опыт подобной работы уже существует. Так, например, с 1999 году в Приморском районе Санкт-Петербурга году действует Подростковый кризисный психологический центр. Реализуемая им комплексная программа профилактики девиантного поведения подростков, призвана дать родителям, учителям и самим подросткам знания, навыки и умения, необходимые для успешной социализации в современном обществе. В соответствии с этой программой осуществляется выявление подростков, находящихся в кризисном психологическом состоянии, и оказание им неотложной кризисной помощи. Работники Центра оказывают помощь семьям в формировании у подростков функциональных стратегий поведения и личностных ресурсов, препятствующих злоупотреблению наркотическими средствами, а так же поддерживают общественные организаций, ведущие антинаркотическую деятельность.
На наш взгляд, петербургская региональная программа эффективного противостояния надвигающейся на город опасности активного наркотизма и наркомании должна опираться на максимальную концентрацию ресурсов, имеющихся у государства и общества, на активное отвлечение юношей, обучающихся в старших классах, от соблазнов знакомства с наркотиками. В первую очередь, эти ресурсы должны быть употреблены на создание и поддержание деятельности различных структур и институтов, обеспечивающих вовлечение юношей (в возрасте 14-17 лет) в различные виды физической и интеллектуальной деятельности, принципиально несовместимой с наркотиками (активный интерес к факультативному изучению специальных дисциплин и предметов, связанных с формирующейся профессиональной ориентацией, шахматные и другие спортивные секции и соревнования, компьютерные клубы и т.д., и т.п.). Приведенные выше аргументы свидетельствуют, что ресурсы, выделяемые обществом и государством на поддержание деятельности таких структур, обеспечивают движение к искомой цели несравненно результативней и экономичней, нежели это происходит при направлении основных ресурсов общества и государства на уголовное преследование тех, кого общество не смогло своевременно уберечь от соблазнов знакомства с наркотиками.
Государство, а также отдельные коммерческие структуры и специальные фонды уже сейчас могут объявить о проведении конкурсов и учреждении специальных премий:
= за лучшую методику по организации антинаркотической работы в школе;
= за лучшую методику подготовки учителей и преподавателей школ к антинаркотической работе;
= за лучший учебник по организации антинаркотической работы;
= за лучшую книгу для детей и юношества о биологической и ценностной неприемлемости жизни с наркотиками;
= за звание школы `Свободной от наркотиков` (free of drugs);
= за звание административного района, свободного от детского и юношеского наркотизма;
= за лучшую методику измерения уровня защищенности от наркотиков школьных и классных коллективов и других юношеских и молодежных групп;
= за лучшее школьное сочинение отвергающее ценности `жизни с наркотиками`;
= за лучшую телевизионную программу, `утверждающую ценности жизни без наркотиков`;
= за лучшую книгу для детей и юношества, `утверждающую ценности жизни без наркотиков`;
= за лучшее художественное произведение, `утверждающее ценности жизни без наркотиков`.
Одним из важнейших элементов общей системы организации региональной (а затем и общероссийской) работы по отвлечению юношества от наркотических соблазнов является организация службы постоянного наблюдения (мониторинга) за уровнем вовлеченности молодежи в потребление различных видов наркотических средств (по типу существующего в Соединенных Штатах `Мониторинга будущего` (Monitoring the Future Study). Организация аналогичного американскому ежегодного репрезентативного для Санкт-Петербурга опроса учащихся и выпускников средних школ реальна не только потому, что в городе существуют необходимые для этого профессиональные ресурсы, но и по причине относительно незначительной величины необходимых для этого финансовых средств. Такой мониторинг позволил бы получить надежные данные о реальном уровне и изменениях важнейшей составляющей социального благополучия общества - его защищенности (или незащищенности) от наркотиков.
При организации общей системы по отвлечению подростков и юношества от наркотических соблазнов наличие такой информации позволило бы при принятии решений опираться не на случайные, зачастую противоречивые, неизвестно каким образом полученные (алармистские или опровергающие их - успокоительные) сообщения различных рупоров заинтересованных ведомств или ангажированных ими журналистов, а на достаточно надежные данные, регулярно получаемые специальной региональной службой, технология и методы деятельности которой должны быть абсолютно прозрачны для проверки со стороны любого представителя научного сообщества или заинтересованной общественности. Анализ данных, полученных в таком мониторинге, позволил бы также выявить основные социальные причины (детерминанты) сложившегося положения и выработать меры по эффективному их устранению. Постоянный мониторинг факторов социальной детерминации наркотизма позволил бы, в свою очередь, выявлять причины положения, складывающегося на каждый период, и адекватно корректировать принятые программы. И, наконец, такой региональный `Мониторинг будущего` позволил бы отработать технологию и методику всероссийского мониторинга, что вывело бы начатую работу на крайне важный для всего нашего общества уровень.
Следует различать работу по организации и осуществлению постоянного (ежегодного) наблюдения за уровнем защищенности (или незащищенности) от наркотиков различных подростковых групп и работу по изучению социальных детерминант защищенности и поиску эффективных механизмов защиты общества от наркотических угроз. Первое необходимо, в первую очередь, для обеспечения общества достоверной информацией об одной из важнейших характеристик его социального благополучия. Второе - для поиска объяснения сложившейся ситуации и выработки оптимальных способов коррекции неприемлемых девиаций. Понятно, что информация, получаемая в рамках постоянного мониторинга, необходима и для выработки объяснительных схем. Однако одной этой информации для этого пока явно недостаточно.
В то же время, имеющиеся концепции и представления об основных факторах детерминации подросткового наркотизма позволяют уже сейчас определить совокупность показателей, фиксируемых в рамках постоянного мониторинга. Понятно, что нынешний уровень отечественных исследований социальных координат и механизмов российского наркотизма оставляет достаточно места для их дальнейшего развития и углубления. Однако вряд ли эта работа будет достаточно эффективной, если в ней не найдет отражения опыт, накопленный зарубежными исследователями. Поэтому одним из главных направлений развития отечественных исследований должно стать освоение основных подходов и методов изучения наркотизма, разработанных зарубежными социологами, и, в частности, участие в международных сравнительных исследованиях.
Вместе с тем, несмотря на внешнюю близость общего уровня приобщенности к наркотикам американских и российских подростков, нынешняя российская ситуация существенно отличается от сложившейся в Соединенных Штатах. Организуя наблюдение за нашим `Российским будущим`, мы можем (и должны) опираться на систему показателей, выбранную 25 лет назад (в 1975 году) организаторами `Мониторинга будущего` (Monitoring the Future Study). Такой мониторинг позволил бы более надежно проверить описанные выше тенденции и место наркотиков в жизни различных социальных групп, а также вычленить общие и внутрирегиональные особенности наркотизма в нашей стране. Однако то, что эта система была выбрана в условиях общества с иным социально-экономическим положением и явно отличными от наших социально-культурными традициями, подразумевает некоторую коррекцию системы наблюдаемых показателей. Похоже, что опыт осмысления социальных причин подросткового наркотизма, накопленный за последние четверть века, также требует определенной коррекции системы показателей, избранной в начале 70-х годов.
Одновременно с этим необходимо определить и основные направления исследований социальных факторов и механизмов защиты общества от угрозы наркотизации. Как нам представляется, первоочередными должны стать исследования соотношения и взаимодействия когнитивных (рациональных) и ценностных (эмоциональных) аргументов в формировании механизмов защиты от наркотических соблазнов. Сейчас основной упор в наших отечественных антинаркотических проектах и пропаганде (направленной как на самих подростков, так и на их родителей и все общество в целом) делается, по преимуществу, на апелляции к рациональным аргументам о биологической опасности наркотиков. Апелляция же к эмоциональной сфере и ценностному сознанию строится по преимуществу на основе того же страха перед их биологической опасностью для человеческого организма. И это при том, что когнитивные (рациональные) аргументы, как хорошо известно, на этапе социализации воспринимаются и закрепляются в сознании индивида заметно хуже, чем ценностные (эмоциональные). В общей психологии этим занимаются целые направления, исследующие формы и механизмы перехода когнитивного на эмотивный уровень и механизмы рационализации ценностных предпочтений. Заметно меньше таких работ в специальных психологических исследованиях, связанных с наркотиками. И уж вовсе трудно найти такие работы в социологических исследованиях наркотизма.
Между тем, исследования реальных механизмов вытеснения наркотиков из ценностного сознания социализирующихся поколений крайне актуальны не только для нашего общества, достаточно неожиданно для себя столкнувшегося с проблемой наркотиков, но и для тех, кто уже давно озабочен этой проблемой. Не способов вытеснения наркотических соблазнов из индивидуального ценностного сознания отдельного подростка (хотя решение этой задачи также чрезвычайно важно), а вытеснения наркотиков из социального (коллективного) сознания общества и, в первую очередь, его социализирующихся поколений.
Насколько нам известно, представления об этих механизмах остаются достаточно неопределенными не только для наших отечественных, но и для большинства зарубежных исследователей. Противостояние прогибиционистов, настаивающих на усилении запретительных мер против наркотиков, и сторонников их легализации убедительно свидетельствует о неоднозначности существующих представлений о сущности эффективных механизмов защиты общества от наркотических угроз. Между тем, проблема состоит не в редукции этих механизмов к запрету или легализации наркотиков, а в обнаружении оптимальных средств минимизации социального ущерба обществу со стороны наркотиков; уже имеющиеся результаты исследований позволяют предположить, что решение этой проблемы не сводится ни к одной из этих альтернатив.
Несмотря на постоянно растущий поток антинаркотических публикаций и выступлений, наркотизм продолжает оставаться одной из наиболее мифологизированных сторон не только общественного, но и профессионального сознания. Одна из причин такого положения в том, что не только журналисты или политики, выступающие с какими-либо заявлениями о масштабах наркотизма и средствах борьбы с ним, но и профессиональные исследователи, как правило, не имеют не только личного опыта применения (употребления) наркотических веществ, но и опыта сколько-нибудь длительного и глубокого общения с реальными потребителями наркотиков и их субкультурой, имеющей свою систему смыслов, ценностей и норм.
Анализ полученной информации позволяет предположить, что, несмотря на некоторые атрибуты открытости наркотической среды для любопытствующих дегустаторов, основное ядро активного наркотизма находится в достаточно закрытой для внешних наблюдателей области, со своей системой смыслов, ценностей и норм. Для подавляющего большинства имеющих опыт употребления наркотиков этот опыт достаточно ограничен по своему объему и является либо разовым, случайным эпизодом в их биографии, либо быстро проходящим временным увлечением, как правило, быстро вытесняемым актуальными жизненными программами. Однако отсутствие таких программ или ослабление их мотивирующего значения создает условия для более глубокого вовлечения молодых людей, лишенных ценностно-нормативного иммунитета, в наркотическую среду и ее субкультуру.
В этой ситуации ответы на многие вопросы или, по крайней мере, перспективные подходы к этим ответам могло бы дать включенное наблюдение сообществ актуальных потребителей различных наркотиков. Такие наблюдения, насколько нам известно, имели место не только в зарубежной, но и в отечественной практике. Этот метод позволяет не только наблюдать исследуемый социальный феномен с предельно близкого расстояния, но - что особенно важно - дает возможность осознать личностные смыслы, обосновывающие существование ценностей и норм, закрытых для внешних субъектов сообществ. Хороший материал для исследовательских гипотез можно было бы получить и в групповых фокусированных интервью представителей различных сообществ. Но метод фокус-групп, получивший в последнее время широкое распространение в различных исследованиях, в исследованиях наркотизма используется пока крайне мало и неэффективно.
В целом, проведенный анализ, ставя под сомнение некоторые широко распространенные мифы о масштабах и механизмах наркотизма в России, не столько предлагает на их место окончательные ответы на соответствующие актуальные вопросы, сколько намечает альтернативные гипотезы, требующие дальнейшей проверки и углубленного изучения наркотизма и тенденций его развития, а также поиска эффективных средств предотвращения его негативных последствий.
