В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
ШКАТУЛКА РЫЦАРЯ Назад
ШКАТУЛКА РЫЦАРЯ

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Геннадий ПРАШКЕВИЧ

ШКАТУЛКА РЫЦАРЯ


Кипр. 15 июля 1085 года до н.э.
...Уну-Амон, торговец, отправленный Хирхором, верховным жрецом отца
богов Амона, в Финикию закупать лес для закладки новой священной барки, с
отвращением пил горькое кипрское пиво и время от времени молитвенно
складывал руки на груди; при этом его круглая, коротко стриженная голова
непроизвольно дергалась - следствие раны, полученной в стычке с
разбойниками где-то под Танисом. Сирийское море набегало на плоские
песчаные берега, занимало все окна деревянного дворца и весь горизонт,
нагоняло тоску своим смутным немолчным гулом.
Уну-Амон, торговец, доверенный человек Хирхора, был пьян. `Я брожу по
улицам, от меня несет пивом, - горько думал он. - Запах пива отдаляет от
меня людей и отдает мою душу на погибель. Я подобен сломанному рулю, наосу
без бога, дому без хлеба и с шатающейся стеной. Люди бегут от меня, мой
вид наносит им раны. Удались от пива, несчастный Уну-Амон, забудь про
горький напиток тилку!..`
Так он думал, пил пиво и клял судьбу.
`Я научился страдать, - клял он судьбу. - Я научился петь под флейту
и под аккомпанемент гуслей. Я научился сидеть с девицами, умащенный, с
гирляндой на шее. Я колочу себя по жирному животу, переваливаюсь, как
гусь, а потом падаю в грязь...`
Уну-Амон страдал.
Снабженный идолом Амона путевого и верительными грамотами к Смендесу,
захватившему власть над севером Египта и назвавшемуся гордо
Несубанебдедом, Уну-Амон давно не имел ни указанных грамот, ни идола.
Египет, ввергнутый в смуту, пугал его. Разбойники на море и разбойники на
суше пугали его. Пугали мор, болезни, пустыни, внезапные смерчи над тихими
островами и водяные столбы, разрушающиеся над прибрежными скалами.
Поставив перед собой тяжелую шкатулку, отнятую у какого-то
филистимлянина из Дора вместе с мешком серебра, Уну-Амон громко заплакал.
Буря прибила его корабль к Кипру. Уну-Амона хотели убить. Он с трудом
нашел в свите царицы Хатибы человека, понимающего речь египтян. `Вот,
царица, - сказал через этого человека Уну-Амон, - я слышал в Фивах, граде
Амона, что все всегда творят на свете неправду, только на Крите - нет. Но
теперь я вижу, на Крите неправда тоже творится ежедневно, а может, и
ежечасно...`
Удивленная царица Хатиба сказала: `Расскажи`.
Уну-Амон рассказал.
Хирхор, верховный жрец отца богов Амона, отправил его в Финикию. Он,
Уну-Амон, снабженный идолом Амона путевого и верительными грамотами, был
хорошо принят Смендесом, назвавшимся Несубанебдедом, и в Танисе сел на
корабль, чтобы плыть в Дор, где осели филистимляне Джаккара. Здесь царь
Бадиль совсем хорошо принял Уну-Амона, но несчастного египтянина обокрал
собственный матрос - он унес деньги, предназначенные для путешествия, и
унес деньги, доверенные Уну-Амону для передачи в Сирии. В отчаянии
Уну-Амон пожаловался царю Бадилю, но не получил никакой помощи, ибо вором
был его человек, а не туземец. Уну-Амон, плача, уехал в Тир, а затем в
Библ. На свое счастье он встретил в пути некоего филистимлянина из Дора и,
восстанавливая справедливость, творя то, что подсказал ему сердечно
наставляющий его великий Амон, отнял у филистимлянина мешок с тридцатью
сиклями серебра, оправдывая себя тем, что у него в Доре украли столько же.
Царь Библа Закарбаал, узнав о появлении египтянина, заставил Уну-Амона
девятнадцать дней сидеть на корабле в гавани, не пускал его на берег и
даже ежедневно посылал приказания удалиться. Но на двадцатый день, когда
Закарбаал приносил жертвы своим богам, одно справедливое божество схватило
главного помощника царя Закарбаала и заставило его плясать, выкрикивая при
этом: `Пусть приведут Уну-Амона! Пусть приведут египтянина Уну-Амона!
Пусть предстанет перед царем Библа посланник отца богов бога Амона!`
Уну-Амона доставили к царю.
Царь Закарбаал сидел в верхней комнате деревянного дворца, спиной к
окну, так что за его спиной разбивались нескончаемые, как жизнь, волны
Сирийского моря. `Я прибыл за лесом для закладки новой священной барки
Амона-Ра, отца богов, - сказал Уну-Амон. - Твой отец давал фараонам лес,
твой дед давал, и ты дашь.`
Царь Закарбаал усмехнулся. Он сказал: `Это верно, мой отец давал
фараонам лес, и мой дед давал. Но фараоны всегда платили за лес, так
сказано в книгах. Писцы говорят, фараоны всегда платили за лес...`
Царь Закарбаал усмехнулся и добавил: `Если бы царь Египта был и моим
царем, он бы не стал посылать серебро, не стал посылать золото, он бы
просто сказал - выполняй повеления великого Амона! Я не слуга тебе, как не
слуга тому, кто тебя послал. Стоит мне закричать к Ливану - и небо
откроется, и бревна будут лежать на берегу моря. Но писцы говорят: фараоны
платят за лес. Разве не так, жалкий червь?`
`Ты заставил девятнадцать дней ждать на рейде самого Амона-Ра, царя и
отца богов, - смиренно, но твердо ответил Уну-Амон. - Я дам тебе серебро,
я дам тебе ценности, которые придутся тебе по вкусу, но прикажи рубить
лес...`
И добавил негромко: `Лев свое возьмет...`
Царь Закарбаал долго думал, потом кивнул. Он взял египетское золото,
взял серебро, запасы полотна и папируса и приказал грузить корабль
египтянина лесом. Правда, на прощание он сказал: `Не испытывай, жалкий
червь, еще раз ужасов моря. Если ты снова попадешь в Библ, я поступлю с
тобой так, как поступил с послами фараона Рамсеса, которые провели здесь
семнадцать лет и умерли в одиночестве.`
И спросил: `Показать тебе их могилы?`
Уну-Амон отказался. Он сказал: `Лучше поставь памятную доску о своих
заслугах перед Амоном. Пусть последующие послы из Египта чтут твое имя, и
пусть сам ты всегда сможешь получить воду на Западе, подобно богам,
находящимся там.`
Уну-Амон простился с Закарбаалом и собрался отчалить, но в этот
момент в гавань вошли корабли джаккарцев, решивших задержать египтянина.
Уну-Амон стал плакать. Увидев его слезы, секретарь царя Закарбаала
спросил: `В чем дело?` И Уну-Амон ответил: `Видишь птиц, которые дважды
спускаются к Египту! Они всегда достигают цели, а я сколько времени должен
сидеть в Библе покинутым? Эти люди на кораблях пришли обидеть меня`.
Утешая Уну-Амона, царь Библа послал ему два сосуда с вином, барана и
египтянку Тентнут, которая пела у него при дворе. `Ешь, пей и не унывай`,
- передал он Уну-Амону и корабль египтянина, наконец, отчалил. Джаккарцы
его не преследовали, зато буря пригнала корабль к Кипру.
Поставив перед собой шкатулку, найденную в мешке ограбленного им
филистимлянина, Уну-Амон пьяно заплакал и медленно опустил палец на некий
алый кружок - единственное украшение странной металлической шкатулки, не
имеющей никаких внешних замков или запоров. Шкатулка поблескивала как
медная, но была тяжела. Не как медная, и даже не как золотая, а еще
тяжелее. Уну-Амон надеялся, что в шкатулке лежит большое богатство. Если
это так, подумал он, я выкуплю у царицы Хатибы корабль и доставлю Хирхору
лес для закладки священной барки.
`Я смраден, я пьян, я нечист... - бормотал про себя Уну-Амон. - Пусть
Амон-Ра, отец богов, пожалеет несчастного путешественника, пусть он
вознаградит мое терпение большим богатством. Я был послан в Финикию, я
приобрел лес для закладки священной барки. Неужели великий Амон-Ра, отец
богов, не подарит мне большое сокровище?..`
Палец египтянина коснулся алого пятна, как бы даже мягко продавил
металлическую крышку, как бы даже на мгновение погрузился в металл, но,
понятно, так лишь казалось, хотя Уну-Амон сразу почувствовал: вот что-то
произошло. Не могли птицы запеть - в комнате было пусто, а за окнами
ревело, разбиваясь на песках, Сирийское море. Не могла лопнуть туго
натянутая струна, ничего такого в комнате не было. Но что-то произошло,
звук странный раздался... Он не заглушил морского прибоя, но раздался,
раздался рядом и Уну-Амон жадно протянул вперед руки: сейчас шкатулка
раскроется! Но про филистимлян не зря говорят: если филистимлянин не вор,
то он грабитель, а если он не грабитель, но уж точно вор!..
Шкатулка, темная, отсвечивающая как медная, тяжелая больше, чем если
бы ее выковали из золота, странная, неведомо кому принадлежавшая до того,
как попала в нечистые руки филистимлянина, эта шкатулка вдруг просветлела,
на глазах превращаясь в нечто стеклянистое, полупрозрачное, не теряя,
впрочем, при этом формы... Наверное, и содержимое шкатулки становилось
невидимым или хотя бы прозрачным, потому что изумленный Уну-Амон ничего
больше не увидел, кроме смутного, неясно поблескивающего тумана.
А потом и туман исчез.

1. `НЕГР, РУМЯНЫЙ С МОРОЗА...`

13 июля 1993 года.
Человек под аркой показался Шурику знакомым. Лица Шурик не
рассмотрел, но характерная сутулость, потертый плащ, затасканная,
потерявшая вид кепка... Ерунда, конечно. Не встречал этого человека Шурик.
Обычный бич на случайных заработках. Наняли на улице, таскает с другими
бичами мебель...
Трое, автоматически отметил Шурик. Мужичонка в плаще похож на
Данильцына - проходил такой по делу Ларина (кража мебели), и было бы
смешно узнать, что Данильцын, отсидев, сразу вышел на свой нескучный
промысел.
Закурив, Шурик прошел в последний подъезд. Заберу у Роальда отпускные
и уеду. Подальше от Города, от лже-Данильцына, даже от Роальда. И уж в
любом случае от Леры. `Тебя скоро убьют, - сказала Лера, забирая свои
вещи. - Сейчас каждое дерьмо таскает в карманах нож или пушку, а ты
работаешь именно среди дерьма. На помойке работаешь, на городской свалке.
Не хочу остаться вдовой человека, работавшего на помойке!`
И ушла.
`Правильно сделала, - оценил поступок Леры Роальд, человек, которого
даже привокзальные грузчики держали за грубого. - Работаешь ты в дерьме,
на помойке, потому и от оружия зря отказываешься. Лера права, однако, тебя
убьют. Зачем ей жить вдовой дурака?`
И добавил, подумав:
`...Привыкай к оружию. Хочешь быть профессионалом, привыкай.`
Шурик отмахнулся.
Пистолет Макарова, зарегистрированный на имя Шурика, хранился у
Роальда. Отказывался от оружия Шурик не просто так. Он знал себя.
Сострадание и ненависть - сильные штуки. Если не хватает сил на то и
другое, надо сознательно выбрать одно. Шурик не всегда доверял себе в
ярости. Боялся. Предпочитал пока обходиться без оружия. Его даже не
интересовало, где хранится его ПМ - не в шкафу же, занимающем самый
просторный угол частного сыскного бюро, основанного Роальдом? В этом шкафу
лежали бумаги и карты...
А где, действительно, хранит оружие Роальд?
Стоял в бюро стол, стояли, конечно, стулья. Вызывающе торчала рогатая
вешалка для верхней одежды, сейчас промокшие под утренним дождем плащ и
шляпа Роальда болтались на ней как повесившееся чучело, на широких
подоконниках валялись газеты, - тем не менее, когда Роальд находился в
бюро, комната не казалась неприбранной или запущенной. Роальд умел
заполнить комнату жизнью. Стулья, по дешевке купленные у разорившегося СП
`Альт`, угрюмый кожаный диван времен хрущевской оттепели, длинные полки со
справочниками - был в этом некоторый шарм, бюро казалось консульством или
посольством, правда, консульством или посольством государства, воюющего со
всеми окружающими его странами и народами. Стоял в бюро и сейф -
примитивный стальной куб, не способный удержать не то что там ценностей,
но даже обыкновенных слухов. Впрочем, именно слухи трудней всего
удержать... Все документы, связанные с делами возглавляемого им бюро,
Роальд предпочитал хранить в своей голове; по крайней мере, многие так
думали. Даже Шурик не подозревал о существовании мощного компьютера,
установленного в квартире Роальда. Кстати, у Роальда Шурик никогда не
бывал. Если Роальда шлепнут, не раз приходило ему в голову, контору
придется закрыть.
Обычно немногословный, время от времени Роальд раздражался
непонятными цитатами. Скорее всего, услышанными от Врача. Некто Леня Врач,
давний друг Роальда, иногда наезжал в контору. Жил он в городке Т., носил
подчеркнуто демократичный костюм, часто вообще без галстука, и, по мнению
Шурика, был чокнутым.
`Графиня хупалась в мирюзовой ванне, а злостный зирпич падал с
карниза...`
Сперва Шурик думал, что таких выражений Роальд нахватался в
пограничных библиотечках, когда служил на Курилах. Чего только не найдешь
в этих библиотеках, но Роальд как-то не укладывался в представление о
читающем человеке. Нет, нет, Леня Врач, конечно. Это он, появляясь в
конторе, мог воздеть над головой длинные руки: `В горницу вошел негр,
румяный с мороза!`
К черту! Получу деньги и уеду! Надоели сумасшедшие, кем бы они ни
были...
Шурик вошел в бюро и запер за собой дверь. Роальд на мгновение
приподнял большую голову:
- В горницу вошел негр, румяный с мороза...
Еще бы! Что он еще мог сказать Шурику?.. Ладно... Негр так негр,
румяный так румяный. Через несколько часов он, Шурик, будет смотреть на
мир из окна вагона и пить баночное баварское пиво.
- Я в отпуске, - на всякий случай предупредил он Роальда.
- Ну! - удивился Роальд, впрочем, без особого интереса. - С какого
числа?
Серые, крупные, холодные навылет глаза Роальда не отрывались от
топографической карты, разостланной перед ним на столе.
- С тринадцатого.
- Дерьмовое число, - Роальд оторвался от карты, хмыкнул и
неодобрительно покосился на Шурика. - Пойдешь с шестнадцатого...
И окончательно оторвался от карты:
- С шестнадцатого хоть в Марий Эл.
- Это в Африке? - глупо спросил Шурик.
- В России, - таким тоном обычно подчеркивают интеллектуальную
несостоятельность собеседника.
- Да ну? - не поверил Шурик. - Район такой?
- Республика.
- Богатая?
- Скорее молодая.
- И что там у них есть?
- Все, что полагается молодой республике, - пожал плечами Роальд. -
Флаг, герб, гимн.
- А леса?
- Лесов нет. Свели.
- А озера? Горы? Моря?
- Брось! Многого хочешь. Гимн есть, флаги пошиты, герб имеется. Что
еще надо?
- Не поеду. В Марий Эл не поеду. Даже с шестнадцатого не поеду. И не
финти, Роальд, я в отпуске!
- Поздравляю, - сказал Роальд. - Взгляни сюда.
И ткнул пальцем в красный кружок на карте.
- Бывал в Т.?
Шурик настороженно усмехнулся.
Именно в Т. (где, кстати, жил Леня Врач) Шурик когда-то закончил
школу (с определенными трудностями), работал в вагонном депо
(электросварщиком, много ума не надо), потом поступил в железнодорожный
техникум (помогла тетка, входившая в приемную комиссию). Ничего хорошего
из учебы в техникуме не получилось, в таких городах, как Т., молодые люди
быстро набираются активного негативного опыта. Правда, Шурику повезло: со
второго курса его забрали в армию. Сержант Инфантьев, внимательно изучив
нагловато-доверчивую физиономию Шурика, сразу проникся к нему симпатией:
чуть ли не на полковом знамени сержант поклялся сделать из Шурика
человека.
И слово свое сдержал.
Работа в милиции, заочный юрфак, перевод в частное сыскное бюро
Роальда... Мозги у Шурика были, бицепсы он еще в армии накачал. Правда, на
силовые акции Роальд предпочитал отправлять Сашку Скокова или Сашку
Вельша. Где Скоков работал до сыскного бюро, никто не знал, но все в общем
догадывались, а Сашка Вельш был просто здоровый добродушный немец,
нисколько не любопытный и умеющий держать язык за зубами. Иногда в паре с
Вельшем работал Коля Ежов, про которого не без гордости говорили - это не
Абакумов! В местном райотделе служил лейтенант Абакумов, его глупости были
у всех на виду. Вот и говорили с гордостью: Ежов это не Абакумов! Молчалив
Коля был как Вельш. Роальда это устраивало.
- Бывал в Т.?
Шурик обиделся.
- Я в Т. техникум мог закончить. Сейчас бы водил поезда, получал
хорошие деньги, и в отпуск строго по графику.
Роальд грубо хмыкнул.
- В Т. тебе три статьи светили. Это по меньшей мере. Я глубоко не
копал.
Шурик совсем обиделся.
- Роальд, я два года не отдыхал. От меня Лерка ушла. У меня плечо
выбито. Разве я не пашу, как вол?
- Пашешь, - вынужденно согласился Роальд. - Только голос у тебя злой.
Ты прости всех, тебе станет легче.
- Как это? - не понял Шурик. - Как это - простить всех?
- А так, - грубо хмыкнул Роальд. - Дали тебе по морде - прости, не
копи злость. Все равно кому-то должны были дать по морде. - Роальд, без
сомнения, перелагал идеи Лени Врача. - Хулиганье всегда хулиганье. Злиться
на них? Да у тебя и без того рожа перекошенная. Прости всех! Поймай
ублюдка, сдай куда нужно, и прости. Вот увидишь, у тебя жизнь изменится.
Шурик оторопел:
- Всех простить? Это что ж, и Соловья простить? Костю-Пузу простить?
- Поймай и прости, - грубо сказал Роальд.
- Как это - поймай? - до Шурика что-то дошло. - Разве Соловей не в
зоне?
Банду Соловья (он же Костя-Пуза) они взяли в прошлом году. В
перестрелке (Соловей всегда пользовался оружием) ранили Сашку Скокова. Сам
Соловей (на пальцах левой руки татуировка - `Костя`, на пальцах правой
соответственно - `Пуза`; в зоне какой-то грамотей колол) хорошо повалял в
картофельной ботве Шурика, и не приди на помощь Роальд, завалял бы вконец,
наверное.
- Разве Соловей не в зоне? - повторил Шурик.
- Бежал, скотина, - просто объяснил Роальд, и его холодные глаза
омрачились. - Всплыл в Т., с обрезом, и обрез этот уже стрелял. Но ты в Т.
отправишься не за Костей-Пузой.
- Я в отпуске, - быстро сказал Шурик.
- С шестнадцатого, - быстро поправил Роальд.
- Почему с шестнадцатого?
- А работы как раз на три дня. Сегодня уедешь, шестнадцатого
вернешься и прямо в Марий Эл.
Шурика передернуло.
- Три дня! Какая это работа - три дня?
Роальд усмехнулся.
- Двойное убийство.
- Двойное убийство? Раскрыть двойное убийство за три дня?!
Роальд опять усмехнулся и усмешка его Шурику не понравилась:
- Не раскрыть... Не допустить третьего.
- Чьи трупы? - еще не соглашаясь, хмуро спросил Шурик.
Роальд усмехнулся.
- А трупов нет...
- То есть как - нет?
Роальд объяснил.
Получалось так:
В тихом, незаметном прежде железнодорожном городке Т., ныне с головой
погрузившемся в диковатую рыночную экономику, жил тихий незаметный
бульдозерист Иван Лигуша. Лигушей, кстати, он был вовсе не по прозвищу -
получил такую фамилию от отца. Здоровый, как бык, неприхотливый в быту,
Лигуша во всем был безотказен - выкопать ров, засыпать ров, снести старое
здание, расчистить дорогу, просто помочь соседу... Жил Лигуша одиноко в
частном домике, ни жены, ни детей не имел, всех близких родственников
выбило еще в войну, не пил, не курил, не гулял, на работе особым рвением
не отличался, правда, и от работы не бегал. Некоторое скудоумие делало его
оптимистом. Вот потрясись всю жизнь в кабине бульдозера!.. Но полгода
назад с Иваном Лигушей начались странности. Для начала Иван попал под
машину. Не под `Запорожец`, не под `Москвич`, даже не под `Волгу`. Попал
Лигуша под тяжело груженный КАМАЗ. Крепыш от рождения, бульдозерист выжил,
врачи перебрали его по косточкам, но вот с памятью получилась какая-то
чепуха: имя, домашний адрес, место работы, имена соседей помнил, но спроси
его: `Иван! Ты в прошлом году был в отпуске? А картошку ты посадил в
огороде? А что такое самолет - помнишь?..`, ну и так далее, - он, конечно,
вспоминал, отвечал даже, но лучше бы, наверное, и не вспоминал. Спросишь,
как там нынче в Березовке (он иногда ездил в деревню за мясом), а он
радуется - Рона разлилась! `Река, что ли?` - `Ага`. - `Мясо-то хоть
привез? Почем там у них?` Лигуша отмахивался: `У Барбье, как же,
допросишься!..`
Непонятные вел речи.
Пристрастился посиживать в кафе `Тайна` при одноименной гостинице.
Раньше, до встречи с КАМАЗом, не пил, а сейчас без проблем - мог большой
вес взять за вечер. Глаза блестят, не смотрит ни на кого, а всех видит.
Вдруг погудит: `У Синцова была? Зря ты это...` И женщина, присевшая было
выпить чашку кофе, приличная, культурная, умная на вид женщина, ни в чем
таком никогда не замешанная, вдруг, поперхнувшись, краснела. Вспыхивала,
оставляла недопитый кофе. Бог знает, что Лигуше про нее виделось...
Случалось, напрямую мысли читал. Сидит, скажем, напротив Лигуши Матросов,
жил неподалеку такой кочегар. Он свое винишко вылакал, ему скушно, он всех
не любит, он на Лигушу глаза поднимет - дать бы этому Лигуше в круглое
рыло! - а Лигуша уже знает, уже смотрит на него, уже предупреждает: иди-ка
домой, вот давай домой иди-ка, только не по Зеленой, на Зеленой тебя,
пьяного, оберут. И все такое прочее.
Не каждый такое терпел, но знали: можно верить. Он со странностями:
помнит то, чего никогда не видел, не помнит того, что окружало его с
детских лет, а на первомайскую демонстрацию, было, вышел с портретом
Дарвина. Правда, если уж сказал тебе - не ходи вечером по Зеленой, пьяного
оберут - то все знали: пойдешь - и оберут тебя, и рожу начистят. Зато
потерявшие бумажник или документы, если в том появлялась надобность,
напрямую бежали к Лигуше. Вот, дескать, Иван, жизнь-то!.. И он ничего,
ухмылялся: нет проблем, все путем, нормалек, дескать, поможем, дескать! И
указывал - где, у кого искать... Было время, мужики всерьез подозревали -
может, Лигуша с кем в сговоре? - но ничем такое не подтверждалось. В конце
концов поняли: дар у него такой. В газетах, опять же, писали в то время:
одну доярку молнией трахнуло, она стала сквозь стены видеть. А чем
тяжелогруженый КАМАЗ хуже молнии?
- Помнишь анекдот? - грубо спросил Роальд. - Мужика несли хоронить,
да выронили по дороге, потеряли, грузовик его переехал. Водитель
испугался, тайком сплавил труп в озеро, а там браконьеры взрывчаткой рыбу
глушили, труп всплыл. Испугались, дело-то в пограничной зоне, бросили
несчастного на контрольную полосу, а пограничники заметили и трижды в труп
из гранатомета шваркнули. Хирург потом в операционной провел пять часов.
Вышел, стянул с рук перчатки, выдохнул устало: `Жить будет!` Считай, это о
Лигуше. Не любят его в Т. Одна Анечка Кошкина из библиотеки привечает
Лигушу, и то, скорее, по инерции - до встречи с КАМАЗом дружила с ним.
Короче, такой человек, как Лигуша, должен был достукаться. И достукался.
- Побили?
- Убили, - грубо уточнил Роальд. - Дважды. И оба раза насмерть.
- Так не бывает, - хмуро возразил Шурик. - Даже природа не может
выдать одновременно два трупа одного и того же Лигуши.
- А последовательно?
- Это как?
Роальд объяснил.
Анечка Кошкина, библиотекарша, дама не из простых. Маленькая, рыжая,
голос сильный, глаза зеленые, болотного цвета и вразлет. Еще до того, как
Лигуша побывал под КАМАЗом, она пыталась сделать его своим мужем. Дело
почти удалось, но тут вся эта история. Анечку Лигуша, впрочем, признал,
хотя многого не помнил. Понятно, это Анечку раздражало. Чем сильнее она
пыталась ускорить естественные, на ее взгляд, события, тем сильнее
упирался Лигуша. Может, поэтому где-то в мае Анечка заявилась в кафе не
одна, а с кавалером. Мордастый наглый придурок, на пальцах левой руки
выколото - `Костя`, на пальцах правой - `Пуза`. Сечешь? Но разговор
правильный, грамотный, это Соловей всегда умел. Он даже из зоны слинял
как-то без особого шума. Числится в розыске, а особенно его как бы и не
ищут, тоже предмет для размышлений... И, если говорить честно, Соловью
сама Анечка была вроде бы ни к чему, сидит с ней, а слова для Лигуши
роняет, Лигуша тоже в кафе сидел. Свидетели утверждают, добивался Соловей
чего-то Лигуши.
Добивался, правда, не Анечки, грубо добавил Роальд.
И добавил: есть такое предположение. Т. городок небольшой, но
старинный. Сколько раз ни горел, чего с ним только ни проделывали,
старинных зданий, домов купеческих каменных со стенами толщиною в метр до
сих пор много. Когда такие дома ломают, всякое находят. Золотишко находили
в кожаных кисетах, документики... Мог и Лигуша в бытность свою
бульдозеристом на что-то такое наткнуться. Припрятал находку в укромном
месте и позабыл, а Соловей разузнал и напомнил.
- От Анечки разузнал?
Роальд удовлетворенно кивнул. Скорее всего. Кто с Лигушей дружил, кто
хотел Лигушу получить в мужья? Кто приперся с лихим кавалером, который не
столько Анечку занимал, сколько договориться хотел о чем-то с Лигушей? И
финал опять же... Соловей поет, Соловей глазки строит, у Соловья
счастливое будущее в глазах горит, а Лигуша - он Лигуша и есть. Иван,
короче. Он взял свой вес, а по кругу пустил слух. Вон, дескать, тип сидит,
Аньку Кошкину щиплет. Только зря щиплет, щипать ему осталось недолго; в
июле сядет, причем надолго сядет, есть за душой у него такое, чтобы
надолго сесть... Ну, Соловей и сорвался. Сильно хотел чего-то от Лигуши,
долго его терпел, а тут терпение лопнуло. Взрывной тип. Выхватил из-под
плаща обрез и пальнул картечью в Лигушу из двух стволов. Это он всегда
умел. Когда за Лигушей приехали, пульс у него исчез, давление упало до
нуля, зрачки на свет не реагировали. Свезли бывшего бульдозериста в морг.
Но помер в ту ночь не он. Чуть душу богу не отдал смотритель - прямо на
него выполз из морга Лигуша! Вид несколько встрепанный, но мертвецом
такого не назовешь - даже открытые раны почти затянулись. Медики сразу
всех начали уверять - такого не может быть; правда, они же уверяют - в
медицине все возможно. Короче, Лигуше повезло. Правда, память осталась
прежней - дерьмовой, а, может, стала и хуже. Но это даже к лучшему: с
Анечкой Лигуша встретился так, будто ничего особенного не произошло. А
Соловей, скотина, лег на дно, лежит где-то в Т. с обрезом. Так что, Шурик,
учти: обрез в Т., и если он все еще в руках Кости-Пузы, значит, выстрелит.
Как в чеховских пьесах, грубо добавил Роальд.
- Ладно, - нахмурился Шурик. - Давай сразу. Что там еще произошло?
Роальд рассказал.
С Анечкой Кошкиной Соловей познакомился в библиотеке. Сам пришел,
долго выбирал что-то, выбрал книжку русского писателя Тургенева, очень
хвалил, особенно роман `Вешние воды`. Так следует из показаний свидетелей.
А еще обещал Соловей богатого спонсора. Вот сделаем библиотеку! Анечку это
не могло не восхищать, отсюда и презрение к Лигуше, обманувшему ее
ожидания. Судя по всему, добавил Роальд, какое-то время Лигуша был ей
неприятен. Сам суди. В мае, вечером, выйдя из магазина, Кошкина встретила
на крыльце Лигушу. Несла Кошкина в руках большой хрустальный подарочный
рог. Безумные деньги по нашим временам. А Лигуша, как и следовало ожидать,
ухмыльнулся: вот дескать, Анька, рог бездарно сломаешь! Не знаю уж, какими
словами он эту простую мысль выразил, но Анечка, безумица, этим самым
рогом и отделала Лигушу. Маленькая, рыжая, ей до головы Лигуши еще надо
допрыгнуть, а допрыгнула. Так отделала рогом бывшего бульдозериста, что он
замертво повалился в лужу. Когда приехала скорая, он уже захлебнулся, его
даже в реанимацию не отправили, сразу в морг. А в морге смотритель, как
всегда пьяненький, чуть вторично не схлопотал инфаркт.
- Что? Лигуша опять выполз из морга?
- А что ему делать? Не любят его в Т., - мрачно подвел итог Роальд. -
С этим тоже следует разобраться.
- За три дня?
- Тебе помогут. Тебе Врач поможет.
- Какой еще врач? - не сразу понял Шурик.
- `Лежу и греюсь без свиньи...` - загадочно произнес Роальд и
объяснил: - Не врач, а Леня Врач. Это не профессия. Леню Врача ты видел,
Леня в Т. человек известный. В Т. вообще много известных фамилий, в Сибирь
переселенцы ехали со всех концов страны, а она у нас и сейчас не
маленькая. И Леня Врач не маленький человек. К нему всякий идет. Он
сильными средствами лечит, и помогает всем.
- От чего?
- А с чем придешь, от того и помогает.
- Он психиатр? У него диплом? Лицензия?
- Опыт и интуиция.
- Веселенькое дело... - хмуро пробормотал Шурик.
- Ты любишь такие, - грубо польстил Роальд.
- Знаешь, Роальд, - так же хмуро добавил Шурик. - Есть чудаки,
утверждают вслух, что параллельные линии пересекаются в пространстве.
Только, по мне, это для извращенцев, я в такое не верю.
- Это ты к чему?
- Не нравится мне все это.
- Задание как задание. Бывали и поскучней.
- Какой хоть вид у этого Лигуши?
Роальд пожал мощными плечами:
- Умственно отсталый, наверное.
- А на что он живет? На какие средства?
- Свой огород. Пенсия по инвалидности. Возврат потерянных документов,
вещей и денег.
- Каких вещей?
- Ну, встречал, наверное, объявления? `Потерялся кобель, прикус
неправильный, вид отвратен. Счастливчика, подобравшего кобеля, прошу
явиться за приличным вознаграждением.` И так далее. А еще люди теряют
вещи, а еще у людей воруют кошельки. В Т. всем известно: попал в беду,
шагай к Лигуше, Иван выручит.
- Ну раз повезет, ну, два... - заинтересовался Шурик. - А потом?
- А в этом ты сам разберешься. Потеряй что-нибудь и проверь. Могу
спорить: Лигуша укажет.
- Это у него после наезда на КАМАЗ?
- КАМАЗ на него наехал, Шурик.
- Вообще-то так не бывает... - начал Шурик, но Роальд кивнул грубо:
- Ты любишь такие дела.
- Но почему до шестнадцатого? С чего ты взял, что все можно решить в
три дня?
Роальд неторопливо полез в карман.
На листке, вырванном из школьной тетради в косую полоску, крупными
корявыми буквами было выведено: `Пятнадцатого меня убьют. Лигуша.`
- Краткость - сестра таланта, - все еще хмуро, но уже смиряясь с
судьбой, одобрил Шурик. - С чего он взял, что его убьют? И что мне,
собственно, делать?
Роальд задумчиво прошелся по комнате. Он был крепкий мужик. Волосы на
висках у него поседели, но это ничего не значило, Шурик не хотел бы
попасть под его удары, что левой, что правой. Еще меньше Шурику хотелось
бы попасть в сферу внимания Роальда, имея за душой какую-нибудь вину.
- А как гонорар? Лигуша может выплатить гонорар?
Роальд промолчал. Вряд ли его затруднил вопрос. Как правило, Роальд
не признавал затруднений.
Совсем недавно в этой же комнате заламывала руки перед Роальдом
холеная дама тридцати, ну, от силы тридцати трех лет. У меня муж подонок!
- заламывала она руки. Приходит с работы поздно, говорит о внеурочной
работе, пахнет от него коньяком и духами. Никогда раньше его внеурочная
работа не пахла коньяком и духами. Она готова отдать все свои сбережения,
чтобы поймать подонка с поличным.
Тяжелая сцена.
Роальд тогда сказал просто: `Мадам, вы умная и симпатичная женщина. А
ваш возраст бесспорно оставляет вам перспективу. У вас хорошая квартира,
хорошая работа, есть определенные накопления. Зачем вам этот говнюк?`
Дама оторопела: `Вы это о ком?`
`Не о вашем любовнике, - проницательно ответил Роальд. - Я о
человеке, которого вы называете то мужем, то подонком. Почему вам просто
не бросить его? Уверен, такой вариант наиболее экономичен.`
Дама оторопело молчала.
Широко раскрыв глаза, она глянула в зеркальце, извлеченное из изящной
французской косметички. Очень скоро она привела себя в порядок, даже
уголки губ перестали у нее вздрагивать. `Почему вы отказываетесь от
хорошего гонорара? - спросила она почти спокойно. - Трудно ли застукать с
поличным этого, как вы правильно выразились, говнюка?`
`Нетрудно, - ответил Роальд. - Но я хочу сберечь ваши сбережения и
вернуть уверенность.`
Мы, наверное, сумасшедшие, подумал Шурик. Роальд в любом случае
сумасшедший. И его приятель - Врач - сумасшедший. Где возьмет деньги
Лигуша? Чем собирается он оплачивать три дня работы частного детектива?
Но вслух он сказал:
- Ладно. Поеду. Прямо сейчас поеду. Но с шестнадцатого, Роальд, я в
отпуске.
- `Злюстра зияет над графом заиндевелым, мороз его задымил,
взнуздал...` - уклончиво ответил Роальд.
- Нет, ты скажи прямо.
- Я и говорю. С шестнадцатого хоть в Марий Эл.
Роальд ухмыльнулся и выложил на стол пачку газетных вырезок.
- А это что? - удивился Шурик.
- Газета `Шанс`. Газета рекламы и объявлений. Свободный орган
свободного волеизъявления.
- Зачем она?
- Я еще не объяснил тебе твою задачу.
- А чего объяснять? - опять насторожился Шурик. - Окружить Лигушу
вниманием. Пресечь возможные попытки покушений. Прозондировать темные воды
Т., не бугрятся ли где поганые очертания Кости-Пузы. Шестнадцатого с утра
выпить чашку кофе, слупить с Лигуши гонорар и вернуться. Только, черт
побери, Роальд, почему Лигушу не могут убить четырнадцатого или
шестнадцатого?
- Не знаю.
- Звучит убедительно...
- Твое дело помнить, что Соловей все еще в Т. А раз он в Т., обрез
тоже лежит где-то там же. А раз лежит, то всегда может быть пущен в ход.
Соловей чего-то хотел от Лигуши - и я знаю, что просто так Соловей не
отступится. Не имей бывший бульдозерист чего-то необычного, Соловей бы к
нему не прилип. Есть что-то такое у Лигуши. По крайней мере, было.
- Почему было?
- Две недели назад Лигуша приезжал в Город. Он даже помнит, что с ним
была некая вещь. Он даже помнит, что эту некую вещь он поместил в надежное
место. Правда, - Роальд недовольно поджал губы, - как всегда, Лигуша не
помнит, что за вещь была у него, и в какое такое надежное место он ее
поместил. Он так боялся Соловья, что упрятал свою вещь весьма надежно. А
чтобы не забыть, где... - Роальд снова поджал губы, - он дал в газете
`Шанс` бесплатное объявление, есть там такой отдел для дураков и нищих. А
в объявлении этом указал зашифрованное местоположение тайника. Так он сам
думает.
- Думает или знает?
- Думает. Именно думает. Точное знание ему противопоказано, объем
памяти у него не тот. Помнит факт: ездил в Город, помнит, спрятал что-то,
даже, говорит, помнит объявление в газете, но что за объявление, в какой
форме, когда и для чего сделано - тайна. Понятно, я навел справки в
редакции, но бесплатные объявления у них никогда не документировались.
Так, благотворительность вроде... Приходит человек, говорит: `Хочу
напомнить некоей девушке о том, что я вернулся...` Или: `Сын загулял.
Может, по пьяни газету развернет...` И так далее. Редакция ничему такому
не препятствует. Сдай текст и будь уверен, в газете он появится. Так что,
забирай вырезки. У меня их два комплекта, будем вместе искать. В этой
пачке все бесплатные объявления, напечатанные в `Шансе` за последние две
недели. Время свободное есть, дорога в Т. занимает несколько часов.
Вчитайся, всмотрись, вдруг подскажет что-нибудь интуиция. Не может быть,
чтобы мы не поняли, какое именно сообщение принадлежит Лигуше. Я тоже буду
им заниматься. И Врач...
- Но почему ты решил, что Лигуша дал бесплатное объявление?
- Скуп Лигуша, - коротко объяснил Роальд. - И в отделе платной
рекламы не появлялся. Уж там-то все фиксируется.
И хмыкнул:
- Что мог спрятать Лигуша?
- Старые тапочки... - пробормотал Шурик. - Он же сумасшедший. Спорить
могу, что не сумеет выплатить гонорар.
- Может, Лигуша и сумасшедший, - сухо сказал Роальд, - но в него
стреляли, его пытались убить, за ним охотился небезызвестный тебе
Костя-Пуза. А Пуза этот, как я тебе уже сказал, числится в бегах.
Недостаточно?
И хмыкнул:
- `В горницу вошел негр, румяный с мороза...`


Константинополь, 14 апреля 1204 года.
...Когда `Пилигрим`, неф епископа Суассонского, ударило бортом о
каменную выпуклую стену башни, дико и странно подсвеченную отсветами
пожара, некий венецианец, чистый душой, сумел прыгнуть на башню. Рыцарь
Андрэ де Дюрбуаз не успел последовать за венецианцем, ибо волною неф
отнесло, зато он видел, как взметнулись мечи наемных англов и данов, как
взметнулись боевые топоры нечестивых ромеев, давно отколовшихся от святой
римской церкви. Чистый душой, полный верой венецианец пал - и это зрелище
разъярило рыцаря. Когда `Пилигрим` вновь прижало к башне, рыцарь Андрэ де
Дюрбуаз легко перепрыгнул с мостика на ее площадку, всей массой своего
мощного тела обрушившись на ничтожных ромеев.
Благодарением Господа кольчуга на рыцаре Андрэ де Дюрбуазе оказалась
отменного качества, она выдержала обрушившиеся на рыцаря удары, рыцаря
даже не ранили, ибо Господь в тот день не желал его смерти. Более того,
Господь в тот день так желал, чтобы смиренные пилигримы покарали, наконец,
нечестивцев, отпавших от истинной веры, и вошли бы в Константинополь,
Господь в тот день так пожелал, чтобы лже-император ромеев некий Мурцуфл,
вечно насупленный, как бы искалеченный собственной злобой, был жестоко
наказан за бесчестное убийство юного истинного императора Алексея, а
жители бесчестного города покорены и опозорены.
Богоугодные мысли рыцаря Андрэ де Дюрбуаза и его безмерная храбрость
помогли ему. Он не упал под ударами данов и англов, он решительно разметал
трусливых ромеев. Подняв над головой окровавленный меч, он прорычал так,
что его услышали даже на отдаленных судах, тянувшихся к Константинополю:
- Монжой!
И даже с отдаленных кораблей ответили:
- Монжуа!
Разъяренное и вдохновленное лицо рыцаря Андрэ де Дюрбуаза засветилось
такой неистовой праведностью и такой беспощадностью, что бесчестные ромеи
и их наемники в ужасе и в крови скатились вниз по деревянным лестницам
башни, и все, кто находился ниже их, присоединялись к ним и бежали - в
страхе и в ужасе. И получилось так, что рыцарь Андрэ де Дюрбуаз один,
поддержанный лишь боевым кличем с кораблей, дал возможность праведным
пилигримам сеньора Пьера де Брашеля окончательно захватить башню.
- Монжуа! - разнеслось над Золотым Рогом. - Монжой!
Ночь мести...
Вместе со святыми воинами мессира Пьера Амьенского доблестный рыцарь
Андрэ де Дюрбуаз ворвался в осажденный Константинополь. С высоких каменных
стен, надстроенных деревянными щитами, на штурмующих сыпались бревна,
круглые валуны, горшки с кипящей смолой, шипя, выбрасывался из специальных
сосудов греческий огонь, заполняя воздух мраком и копотью. В какой-то
момент отпор, оказываемый бесчестными ромеями, оказался таким ужасным, что
даже сам лже-император Мурцуфл, вечно нахмуренный, почувствовал некоторую
надежду. Он решил, что Господь остановил нападающих. Радуясь удаче, он
даже направил своего коня навстречу кучке окровавленных, вырвавшихся из
пламени пилигримов, но его порыв остался лишь порывом - в навалившемся
вдруг на него ужасе лже-император Мурцуфл повернул коня и погнал его
вскачь прочь от собственных алых палаток, поставленных на холме так, чтобы
явственно видеть флот французов и венецианцев, растянувшийся в заливе чуть
не на целое лье.
Грешный город пал.
Огромный город, оставленный Господом, не устоял перед ничтожной по
количеству, но крепкой в своей вере армией святых пилигримов; всю ночь на
узких улочках звенели мечи - святые воины добивали остатки императорской
гвардии, хватали рабов и имущество, прибивали свои щиты к воротам
захваченных вилл. Рыцарю Андрэ де Дюрбуазу Господь и меч даровали каменный
особняк, уютно затаившийся в тенистой роще. Устало присев на открытой

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ



Док. 139510
Опублик.: 20.12.01
Число обращений: 1


Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``