ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Александр ГРОМОВ
ШАГ ВЛЕВО, ШАГ ВПРАВО

ОNLINЕ БИБЛИОТЕКА httр://www.bеstlibrаry.ru

По-видимому, еще долго не утихнут споры: следует ли считать это живым?
Или даже так: следовало ли? Ибо, к счастью, глагол `следовать` можно теперь
употребить и в прошедшем времени.
Кое-кого огорчает такое обстоятельство. Меня - нисколько. В данном
вопросе я из большинства. Можете брезгливо назвать меня заскорузлым
обывателем, мне все равно. К тому, чем завершился самый странный,
беспокойный, бестолковый и нервный год моей жизни, лично я отношусь с
глубоким удовлетворением, и точка.
Нет, мы не победили. Вряд ли мы могли бы победить это, не превратив
изрядную часть земной поверхности в зараженную пустыню, - причем без особой
гарантии успеха. Нам просто повезло, я так считаю. Нам часто везло на
протяжении нашей истории, мы привыкли к везению.
Вряд ли можно победить, если нет войны.
Как всегда, большинство людей не сделало никаких выводов. Более того:
постаралось забыть. Теперь даже шутить над этим стало не модно, и анекдоты,
некогда очень многочисленные, исчезли из эфира, электронных сетей и с
газетных полос. Откровенно говоря, среди них не было ни одного удачного, во
всяком случае, на мой вкус.
И вот по части стремления поскорее забыть я расхожусь с большинством,
потому что знаю твердо: однажды мы проиграем. Как? когда? почему? - пусть
над этим думают головы поумнее моей. С меня довольно и Основного Постулата.
В популярном изложении он очень прост: однажды нам очень крупно не
повезет.
Говорят, теперь измышлены теоретические модели, позволяющие обойти
Основной Постулат и объяснить появление ЭТОГО чем-то иным. Я не очень-то им
верю, быть может, потому, что моя профессия не терпит легковерных и
самоуспокоенных. Но скорее всего по другой причине, связанной, если хотите,
с категориями совести и иными столь же трудно уловимыми понятиями. Я говорю
о вере.
Вера - она бывает и в худшее. В отличие от надежды. Но вот в чем
странность: вера в худшее и надежда вполне уживаются друг с другом и могут
спокойно сосуществовать во мне бок о бок.
Поскольку я жив - я надеюсь. А поскольку надеюсь - жив.
Я только недавно это понял.

ПРОЛОГ: ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ

Весь день сыпал мелкий дождик, истребляя последние остатки ноздреватых сугробов по северную сторону дома, сочился каплями с мокрого шифера крыши в жестяной желоб и тощей струйкой верещал в железной бочке, подставленной под водосток. Но к ночи распогодилось. Циклон, поверив прогнозу, отполз на восток.
И сразу же резко похолодало, как бывает только в начале апреля; лужицы
схватились тонким ледком, мокрые черные ветви яблонь закаменели под хрусткой
коркой, колючая проволока, натянутая поверх дощатого забора, заиграла
блестками в свете уличного фонаря. Федор Федорович проснулся от писка
будильника, подошел к окну, с одобрением взглянул на ясное звездное небо, с
неодобрением - на фонарь и решил, что проснулся не зря, а сделав такое
умозаключение - заторопился. Пожалуй, проснуться следовало еще час назад.
Он выключил калорифер, надел на себя теплое шерстяное белье, а поверх
него пуховку и такие же пуховые штаны, сунул ноги в валенки с галошами и
водрузил на начавшую лысеть голову вязаную шапочку с помпоном. Посетив
дачный туалет ведерной системы, он вернулся в дом, подхватил со стола на
веранде термос и коробочку с окулярами, снова вышел на хрусткий ледок и
направился к беседке. Та имела довольно странную для непосвященных
конструкцию: ее крытая рубероидом крыша могла свободно откатываться в
сторону на роликах по уголковым направляющим. Оставалось небо над головой да
четыре столба, убрать которые без разрушения беседки не было никакой
возможности, и поэтому Федор Федорович с ними мирился.
Из всех видов хобби занятие любительской астрономией - одно из самых
некомфортных. Федор Федорович зябко поежился, когда пробравшаяся за воротник
холодная струйка воздуха достигла тела, и плотнее застегнул пуховку.
Сердечко покалывало сильнее обычного, и он подумал, что сегодня надо было,
пожалуй, залить в термос не кофе, а какао. Но это потом, это успеется...
Три-четыре часа сна перед наблюдениями. И после наблюдений те же
три-четыре часа, если только с утра не надо ехать на службу. Иначе - меньше.
Так примерно каждый третий день, вернее, ночь. В течение тридцати лет. Две
трети ночей в году не пригодны для наблюдений по причине непогоды,
неспокойствия атмосферы, светлого фона неба в период летнего солнцестояния
или просто потому, что дела не отпускают на дачу. А случается, примчишься,
поверив прогнозу о безоблачности, и зря. Такой режим сна-бодрствования не
нравится организму. И редко какой жене он понравится. Федор Федорович был
разведен, жена ушла от него давным-давно, поставив перед выбором: или я, или
твой вонючий телескоп, понятно?
Возможно, Федор Федорович, в те годы еще молодой и любивший жену, по
глупости сделал бы неправильный выбор, не употреби жена обидный эпитет
`вонючий` по отношению к честному и неплохо себя зарекомендовавшему
инструменту. Жена ушла, как ее и не было. Ушла и забылась.
Отключив хитроумную самодельную сигнализацию, стерегущую святая святых от
воров и вандалов, Федор Федорович снял с телескопа клеенчатый чехол и
установил короткофокусный окуляр. Найдя искателем несколько ярких звезд, он
достал из ящичка, притороченного к основанию монтировки своего `Альтаира`,
толстую тетрадь, служившую дневником наблюдений, и, подышав на пальцы, при
свете карманного фонарика в графе `Погодные условия` записал: `Ясно; ветер
слабый`, а в графе `Астроклимат по Пиккерингу` сделал пометки: `8 в зените`
и `5 вблизи горизонта`.
За сосновым леском, далеко слышная в ночной тишине, простучала последняя
электричка, пискливо свистнув возле станции. Дачный поселок спал.
По-прежнему горел фонарь на столбе, но в целях экономии должен был
погаснуть, как всегда, около половины первого, потому что за полночь
нормальным людям полагается спать, а нормальным наблюдателям лишний свет
только мешает. Ночь была безлунная и благоприятствовала наблюдениям.
Не благоприятствовал им дом, закрывавший собой значительную часть неба
(однако где же прикажете спать?), мешали обзору и коттеджи соседей
(неизбежное зло), а также забор с колючей проволокой (ну куда же деваться
без забора?) и ветви яблонь, особенно вон той, сорта пепин литовский,
нахально тянущейся к небу, словно какой-нибудь вздорный березовый хлыст в
густолесье, а не порядочное плодовое дерево. Ничего не поделаешь, пора либо
спилить лишние ветви, либо надстраивать беседку. Проще, конечно, спилить.
Пока не погас фонарь, Федор Федорович развлекался наблюдениями двойных
звезд в созвездиях Льва и Волопаса, после чего отыскал в клонящихся к закату
Близнецах уходящую прочь от Солнца комету Миясакавы и визуально оценил ее
блеск, отметив некоторую разницу с прогнозируемым. Затем, включив часовой
привод, сделал в главном фокусе `Альтаира` два снимка красивой многохвостой
спирали М63 в Гончих Псах с выдержками в двадцать пять и сорок минут, о чем
оставил подробную запись в дневнике наблюдений, а во время сорокаминутной
выдержки успел не только сбегать погреться, но даже приготовить, попить и
залить в термос какао, а кофе вылить на остаток сугроба. И наконец,
установив самый длиннофокусный окуляр, приступил к тому, чем безуспешно
занимался всю свою биографию любителя: к поиску комет. До главного
астрономического события этой ночи - покрытия диском Ганимеда слабой
звездочки в созвездии Козерога - оставалось еще почти три часа.
В поиске комет нет ничего особенно сложного. Трудно не искать, а найти.
Максимально расширив поле зрения инструмента, наблюдатель обшаривает небо в
только ему известном направлении, фиксируя давно и хорошо знакомые
расплывчатые объекты, являющиеся либо галактическими облаками газа, либо
далекими галактиками, и надеясь когда-нибудь обнаружить слабое незаконное
пятнышко, не значащееся ни в каких каталогах туманностей. Почти наверняка
это пятнышко, едва заметное, без всяких признаков хвоста и окажется кометой,
впрочем, чаще всего тоже давно известной, открытой в прошлом веке, а то и в
позапрошлом.
Все дело в этом `почти`. Даже имея в своем распоряжении вовсе не
светосильный стопятидесятимиллиметровый `Альтаир`, любитель может
рассчитывать на улыбку случая. Не сегодня, так завтра. Через год. Через
десять лет. Через тридцать. И тогда, если он сумеет первым передать
сообщение о своем открытии, комета получит его, любителя, имя. Комета
Иванова, например. Федора Федоровича Иванова. Разве плохо? Звучит нисколько
не хуже, чем, скажем, комета Кирнса - Кви. Пусть даже комета Иванова -
Петрюка - Сидоровича, если безвестные Петрюк и Сидорович сообщат об открытии
примерно в то же время. Втуне мечтая о приобретении более подходящего
инструмента-кометоискателя, Федор Федорович не терял надежды. В конце
концов, повезло же знаменитому Бредфилду открыть одну из своих комет в
простой бинокль!
Сегодня чуда опять не произошло. Не мелькнуло в поле зрения неизвестное
пятнышко, не сжалось сердце в предчувствии удачи, не заколотилось бешено от
восторга. Федор Федорович вздохнул, сменил окуляр, нацелил трубу телескопа
на юго-восток и снова включил часовой привод. Медленно приближалась заря.
Юпитер уже взошел, висел низко над горизонтом и при максимальном увеличении
непотребно кривлялся, выдавая неспокойствие атмосферы. Поморщившись, Федор
Федорович уменьшил увеличение с трехсот пятнадцати до ста девяноста.
Теперь Юпитер выглядел относительно четко. Федор Федорович насчитал пять
полос на диске и легко разглядел знаменитое Красное Пятно. По сплюснутому
блину планеты темным круглым пятнышком катилась тень Ио - первого и
ближайшего из галилеевых спутников. Европы не было видно. Каллисто
находилась справа от диска, более яркий Ганимед - слева. Тусклая звездочка
девятой звездной величины висела рядом с крошечным диском спутника, не
подозревая о том, что вот-вот подвергнется затмению.
Еще было время выпить глоток какао и как следует подышать на пальцы в
нитяных перчатках. Судя по карманному электронному хронометру Федора
Федоровича, выставленному по всемирному времени с точностью в одну секунду,
до начала события оставалось почти семь минут.
Когда осталось три минуты, Федор Федорович приник глазом к окуляру и
положил палец на кнопку хронометра, намереваясь как можно точнее
зафиксировать начало и конец покрытия звезды. Опубликованный в
астрономическом журнале прогноз сулил семнадцатисекундную продолжительность
явления для пятьдесят пятой северной широты.
И тут сердце Федора Федоровича пропустило такт. Звезда исчезла! Погасла,
скрылась, хотя близко подобравшийся диск Ганимеда еще и не думал наплывать
на нее своим краем!
Спохватившись, Федор Федорович нажал на кнопку хронометра и почти тотчас
же, вздрогнув, нажал снова - тусклая звездочка загорелась вновь.
Скорее! Записать!.. Федор Федорович чуть было не засуетился, о чем
впоследствии наверняка вспоминал бы со стыдом, но, опомнившись, сумел взять
себя в руки. Тьфу, черт, забыл, записывать показания хронометра не надо, там
же регистр на сто фиксаций времени... Значит, придется только
скорректировать время первого нажатия, - ведь опоздал...
Неужели - оно?! Наконец-то. Не комета - но все-таки...
Мысль Федора Федоровича прыгала сумасшедшим зайцем, руки дрожали. Не
раскачать бы монтировку инструмента...
Покрытие звезды Ганимедом наступило вовремя. С той разницей, что длилось
не семнадцать, а только лишь десять секунд.
Федор Федорович не вбежал - влетел в дом. Как был, в пуховке и в валенках
рухнул на табурет перед компьютером и - о чудо! - с первой попытки вошел в
Интернет. Тяжело дыша, разыскал сайт Ассоциации астрономов-любителей,
отстучал сообщение в `почтовый ящик`.
Значит, так... Фамилия. Имя. Место наблюдения, условия наблюдения, тип
инструмента, диаметр главного зеркала, относительный фокус, увеличение, что
там еще полагается... Итак. В 1 ч. 29 мин. 10 с, всемирного времени я
наблюдал скачкообразное уменьшение блеска звезды такой-то (обозначение,
координаты). Явление длилось (коррекция!) около 2 с. Причиной явления
полагаю покрытие звезды неизвестным космическим телом, предположительно
астероидом слабее 13 зв, вел. Покрытие той же звезды Ганимедом наступило в 1
ч. 31 мин. 46 с, и продолжалось 10 с.
Он еще трижды повторил это сообщение: по-русски для журнала `Звездочет` и
по-английски для `Sky & Теlеsсоре` и сетевого `АstrоNеt Digеst`. Более
короткие сообщения разослал по телеконференциям. Покончив с письмами, он
дрожащими от волнения пальцами запустил последнюю версию программы ТURВО
SКY, задал параметры поиска и через секунду знал ответ.
Пусто! Мелкие, не наблюдаемые в `Альтаир` спутники Юпитера были ни при
чем. Мало того: из четырех с лишним тысяч известных программе астероидов ни
один в данный момент не находился ближе полуградуса от заветной точки!
Уф-ф!.. Федор Федорович выключил компьютер и попытался с облегчением
привалиться к спинке, однако табурет, недавно заменивший сломанное кресло,
этой попытки не понял, в результате чего Федор Федорович едва не оказался на
полу. Радости это не убавило, однако нервное возбуждение схлынуло.
Посмеиваясь над собой, Федор Федорович пошел в беседку собирать до следующей
ночи принадлежности, зачехлять инструмент и водружать на место крышу
беседки. Мысли вернулись в спокойное русло. Конечно, это был астероид, Что
же еще? Только слабый, скорее всего неизвестный и уже совершенно точно
незарегистрированный, иначе журналы для астрономов-любителей не преминули бы
сообщить о покрытии звезды, указав точное время и географические границы
наблюдаемости явления. Новый астероид... Не хухры-мухры, а космическое тело,
пусть и маленькое. Этакая глыба нескольких километров в поперечнике, на две
секунды заслонившая собой слабую звезду как раз в тот момент, когда к ней
подкрадывался Ганимед... Совпадение уникальное, почти невероятное. Но
опять-таки все дело в этом `почти`...
Можно быть уверенным, что сотни наблюдателей смотрели сегодня то же
явление. Наверняка многие из них заметили двухсекундное исчезновение
звездочки. И пришли к тем же выводам. Вероятно, некоторые владельцы более
мощных инструментов попытались тут же заснять астероид на самую
чувствительную пленку с порядочной выдержкой. Слабая черточка на снимке
выдаст гостя с головой.
Но кто первым сообщил миру о явлении? Кто не побоялся выставить себя
смешным, сперва сообщив и лишь затем проверив? Кто сел за компьютер, даже не
скинув валенок? Кто без особой натяжки может считать себя истинным
первооткрывателем нового космического тела?
Ну то-то.
Вероятнее всего, имя астероиду по вычислении орбиты и эфемерид даст
кто-нибудь другой. Ну и пусть. Разве малая награда - ЗНАТЬ, что открыл его
ТЫ?
Взошедшее над забором солнце потихоньку плавило ледышки на колючей
проволоке. Федор Федорович спал и улыбался во сне. Он был совершенно
счастлив.

ПРОДОЛЖЕНИЕ: ДМИТРИИ КАСПИЙЦЕВ ПО ПРОЗВИЩУ БАЙТ

В первый раз, когда электричку лишь несильно тряхнуло, словно сумасшедшим боковым порывом ветра ураганной силы, Байт не обратил на это внимания. Техника и есть техника, мало ли что бывает. Мало ли отчего вагон может споткнуться на бегу. Дефект пути, или, допустим, что-нибудь отвалилось от днища, например какой-нибудь компрессор, скачущий теперь по шпалам под лязг проносящегося над ним железа и вой бешено вращающихся осей колесных пар. Кое-кто из пассажиров оглянулся, недоуменно покрутил головой - и только.
Зато второй толчок был куда сильнее, и тут уж места сомнениям не
осталось: крушение! Кто-то вскрикнул, то ли от неожиданности, то ли от
испуга. Сухонький старичок с пустым ягодным лукошком на коленях охнул,
вспорхнул над скамейкой и выпал в проход. Басом взвыла старуха с большой
бородавкой на носу, на которой симметрично уместились две маленькие
бородавочки. За спиной звякнуло стекло о стекло и чья-то луженая глотка
исторгла хриплый фальцет: `Сволочь, ты спирт пролил!!!` Пронзительно
завизжала толстая тетка, и одновременно с нею с длинным и не менее
пронзительным визгом сработали тормоза, притирая к сверкающим ободам колес
мгновенно раскалившиеся тормозные колодки.
Байту показалось, что за окном качаются деревья. Но, наверно, это
просто-напросто раскачивался вагон, долгую минуту торможения скрипел и
лязгал, опасно кренился то в одну сторону, то в другую, словно придирчиво
выбирал, где ему удобнее всего кувырком покатиться с насыпи. Но так и не
выбрал, остановился, надорвав душу финалом тормозной симфонии. Замер.
И почему-то продолжал раскачиваться. Упрямо. Всем назло. Хочу, мол,
качаться и буду.
Грязное, не вчера и не месяц назад мытое вагонное стекло провинциальной
электрички отражало изумленное лицо Байта, лицо запоминающееся и породистое,
несколько даже утонченное, как у древнего римлянина периода упадка империи,
с врожденным выражением легкой брезгливости в углах рта. Но Байту не было
дела до своего отражения, он смотрел сквозь него.
Деревья-то и вправду качались!
И, что уже совсем не понравилось Байту, метрах в пяти от окна мерно и
грозно раскачивалась тяжелая решетчатая опора контактной сети, дрожали туго
натянутые тросы, и откуда-то сверху, наверно с контактного провода,
колотящегося о токосъемник, с негромким злым шкворчаньем сыпались искры.
Сейчас как шарахнет тремя киловольтами - мало никому не покажется.
На всякий случай Байт отодвинулся от окна и подобрал ноги.
Землетрясение?! Оно и есть, родимое. Баллов пять-шесть по Меркалли. Или
по этому, как его... Рихтеру?.. Блин, в наших-то несейсмических краях! На
ровном-преровном перегоне Бологое - Окуловка!
Ахи, охи, всполохи-взвизги, растерянный мат. Пассажиры повскакивали с
мест. В дальнем конце вагона заплакал ребенок. Толстая тетка, не забыв
подхватить сумки, с воплем, похожим на пожарную сирену, первой рванулась по
проходу к тамбуру. Ее настигли, пихали в спину. Шевелись! Старичок с ягодным
лукошком порскнул из-под ног человеческой лавины, выгадал два прыжка,
судорожно задергал сдвижную остекленную дверь. Берегись, дед, раздавят!
Стопчут и пройду по тебе и твоему лукошку. Ты ведь за ягодами ехал, дед, а
не за увечьями, так сиди! Оставаться в вагоне намного безопаснее. Еще есть
секунда ускользнуть вбок, зачем тебе в тамбур? Ребра переломают в давке и
кишки выпустят. Зачем тебе на волю, где сейчас начнут падать столбы и
вот-вот порвется контактная сеть?
Готово - порвалась. Хлестнуло. Короткий фейерверк искр на мокрой от росы
щебеночной отсыпке - пшикнуло и погасло. Наверное, на замыкание сработала
какая-то автоматика, а может, напряжение вырубили и вручную. Разницы в
сущности никакой.
Байт не уловил момента, когда вагон перестал раскачиваться. В битком
набитом тамбуре вопили и хрипели, пытаясь силой разодрать обрезиненные
створки. Придавленной змеюкой зашипел воздух, двери раскрылись сами. Зря
пробившийся вперед плюгавый мужичонка выпал нырком, но ничего, вскочил, ищет
укатившуюся вниз по насыпи кепку. Жив-здоров. Главное, не орет и не скачет
трахнутым козлом по причине шагового напряжения.
Байт обнаружил, что подбородок у него мокрый: во время второго толчка
зажатая в руке зеленая банка плебейской `Баварии` изловчилась и плюнула-таки
пивом. Хорошо, что не в глаз, а еще лучше, что не на штаны около ширинки -
не объяснять же встречным-поперечным, что произошло совсем не то, о чем они
подумали!
- Гады, - сказал он не очень уверенно, вытирая подбородок ладонью. -
Давить уродов.
О том, кого в данном случае следует считать уродами, ответственными за
происшествие, он не стал ни распространяться, ни думать. Формула неодобрения
пакостному поступку природы была произнесена, а разговор с Фосгеном,
погнавшим его в эту командировку, еще предстоял. Хотя с Фосгена все как с
гуся вода.
Байт снял с крючка сумку, повесил на плечо и тоже двинулся на выход.
Тамбур уже очистился, тремя ступеньками ниже галдящая толпа, топча рыжий
щебень, вытягивалась в нитку по верху насыпи. Бросилось в глаза обилие людей
с корзинками, лукошками и целыми наспинными коробами на лямках. То ли
грибники, то ли ягодники, устремившиеся за добычей на краешек Валдая.
Ягодников, наверное, больше. Места здесь, говорят, знатные. Вроде бы для
клюквы еще рано, значит ехали за брусникой, в середине августа в самый раз.
Приехали...
Первым делом Байт взглянул вправо-влево вдоль состава и убедился, что все
вагоны остались на рельсах. Уже ладненько. Значит, никаких изувеченных. А
вот без контактного провода электричка не поедет, не дизель. Будет стоять
тут, покуда из Бологого не пригонят ремонтную бригаду. Да и везде ли в
порядке путь, все эти рельсы-костыли-шпалы?
Блин, обидно! И проехать-то осталось всего километров десять, не больше.
Между прочим, не исключен и третий толчок! И торчать возле вагонов под
накренившейся решетчатой опорой контактной сети вовсе не обязательно.
Сделав такое умозаключение. Байт бочком-бочком спустился с насыпи. Лучше
быть первым на шоссе и взять попутную тачку раньше, чем туда набежит толпа
конкурентов.
Напрямик в лес он не сунулся, решив, что не выжил еще из ума, чтобы
тропить пути сквозь чащи и буреломы. Низом насыпи шла дорожка, по ней Байт и
двинулся, намереваясь свернуть при первой возможности. По идее, новой
автотрассе Москва - Петербург полагалось проходить справа примерно в
километре, максимум в полутора. Не столь уж большое расстояние, чтобы
проклясть все на свете. И уж коли заехал так далеко, пожалуй, нет смысла
возвращаться в Москву не солоно хлебавши. Ведь почти доехал! Как там эта
деревня называется - Языкове, что ли? Байт вынул из кармана шпаргалку.
Точно, Языкове. А хорошо бы поймать тачку прямо до места, чтобы не ловить
второй раз в Угловке. Пусть только попробует Фосген не оплатить! Не сумеет
провести через бухгалтерию - пусть платит из своего кармана.
В командировку ему с самого начала ехать не хотелось. И зачем соглашался?
Чего ради он, Дмитрий Каспийцев по прозвищу Байт, давно уже не мальчишка как
по возрасту, так и по социальному статусу, сотрудник и соучредитель
маленькой, но крепкой торговой фирмы должен топать пешком вдоль насыпи на
черт-те каком километре от Москвы? Фосген бы брюзжал? Ну и пусть.
В редакции журнала `UFО-рrеss` Байт работал не за деньги, которых платили
мало да и те задерживали по два месяца, а почти что за голый интерес и
сотрудничеством с журналом дорожил, находя в нем некую отдушину. Надоело бы
- бросил. В его обязанности входило лазать по сетям в поисках бреда, обычно
подаваемого как наблюдения НЛО очевидцами, а то и контакты разных бедолаг с
гуманоидами всевозможных расцветок и типоразмеров, но неизменно
страховидными. Попадались мутные фотографии, иногда - заметки зарубежных
уфологов и информация о клубах, встречах и конгрессах любителей странного.
Тем журнал и жил, также публикуя письма читателей, обзорные статьи Фосгена
(под псевдонимами Б. Одров и У. Бивцев) и самого Байта. Иной раз, если
оставалось место, печатал и фантастику. В последнее время половину всего
`сырья` для журнала вылавливал и выдавал на-гора Байт. Случалось,
мобилизованный Фосгеном на ликвидацию прорыва, он превращался в верстальщика
или второго редактора, фильтровал самотек, а то и читательские письма,
приходящие на адрес журнала обычной почтой.
Не далее как вчера, вымирая от московской августовской жары, Байт сидел в
редакции, ловил кожей горячий ветерок из окна, выходящего, к счастью, на
север, наблюдал одним глазом за шаманскими манипуляциями мастера, вызванного
чинить сломанный кондиционер, читал очередное письмо, тихо ржал и вообще
находился в состоянии скорее благодушном и расслабленном, нежели стойком,
никак не думая, что сейчас его возьмут в оборот. За соседним столом
корректорша Людочка, недавно уличенная в написании `эпизоотические` вместо
`эпизодические`, скучно мусолила `Словарь трудностей русского языка`,
пытаясь выяснить, как пишется: витать в эмпиреях - или в империях? Своей
комнаты у Байта, конечно, не было по той причине, что вся редакция
помещалась в одной большой кубатуре, а вторую, малую, главный редактор
оборудовал себе под кабинет. Между комнатами крейсировал замглавред Вазген
Ашотович, иначе - Фосген.
- Привет, старик, - скороговоркой начал он с порога. - Тут у меня для
тебя кое-что есть.
- Пиво холодное? - спросил Байт без особой надежды.
- На пиво еще не заработал. На, вот держи. С этими словами на стол перед
Байтом шлепнулась мятая газета. Видно было, что ее, бедолагу, и в трубочку
сворачивали, и за поясом носили, прижав к потному брюху, и многим другим
испытаниям подвергалась терпеливая бумага, разве что арбуз на ней пока еще
не резали. Впрочем, не факт.
- Ты лучше вот что почитай. - Байт, ухмыляясь, протянул Фосгену письмо. -
Гуманоид на сеновале напал на доярку. Что думает наука: прерывать ей
беременность или нет?
- Так и пишет? - Фосген даже не улыбнулся. - Бывает, старик. Ты у нас
недавно работаешь, не привык еще. Хуже всего, когда мессия какой-нибудь
потусторонний объявится, жизни не даст. А письмишко сохрани, пригодится. Не
сам сочинил?
- Клянусь, - уверил Байт. - А на кой? Для ноябрьского номера писем
хватает.
- Ну и настрочи потом какой-нибудь ответ редакции, пойдет в декабрьский
номер. Да ты заметку-то прочти. На последней странице.
Пришлось побороть брезгливость и прочесть. Мятая газетенка именовалась
`Валдайские ведомости`. Совсем короткий текст заметки был помещен ниже
спортивных новостей и чуть выше объявлений и некрологов, а в придачу к нему
имелась нечеткая темная фотография, плавно переходящая в жирное пятно с
прилипшей к нему рыбьей чешуйкой.
- Вазген Ашотович! - встряла в паузу Людочка, подняв глаза от `Словаря
трудностей`. - Как правильно пишется: гранд-дама или грамм-дама? В словаре
этого нет.
Фосген молча втянул ноздрями воздух и смолчал.
- Грамм-дама - это Дюймовочка, - объявил Байт. - По весовой категории.
- А гранд-дама?
- А гранд-дама - жена испанского гранда. Фосген прошипел что-то
нечленораздельное. Людочка уткнулась в словарь.
- Ну и что? - дочитав заметку, пожал плечами Байт, ожидая разъяснений.
- Как это - что? Мы журнал или где? Байт хотел съехидничать, но раздумал.
С главным, пожалуй, можно было бы позволить себе, а с Фосгеном - нет. В
летающие тарелочки он, как человек здравомыслящий, конечно, не верит и не
требует этого от других, но работа есть работа.
- Ну, журнал. И что дальше?
- Тираж падает, вот что. Съезди туда, старик. Командировку оплатим.
Байт кисло посмотрел на Фосгена. Ему очень не хотелось никуда ехать. Да
еще тратить на это выходные.
- Зачем еще?
- А что, не надо оплачивать?
- Этого я не сказал! - Байт оживился. - Оплатить, положим, можно. А
ехать-то зачем?
- Посмотришь, сделаешь пару снимков, то-се, с очевидцами поговоришь.
Очерк собственного корреспондента, понял? - Фосген, как всегда, тараторил. -
Ты, старичок, перспективы не видишь. Доколе нам перепечатывать чужое.
Съездишь ты, и `рыбу` напишешь ты, а разверну в очерк, так и быть, я. Еще в
октябрьский номер запихнуть успеем, я пока придержу место. Ну как?
Байт брезгливо ткнул пальцем в газетный снимок, вытер кончик пальца о
шорты, придирчиво осмотрел его и вытер снова.
- Это что - артефакт?
- Вот на месте и разберешься. Байт скорчил гримасу.
- Допустим, тут действительно дом разрезанный. А где летающая посуда?
- Где, где... Тебе в рифму ответить или как? - фыркнул Фосген. - НЛО
атакует, понял? Само собой, заголовок пойдет со знаком вопроса. Решай: едешь
или нет?
Уже пять минут спустя Байт пожалел о том, что дал себя уломать. Чувство
досады крепло весь остаток дня и достигло апогея, когда выяснилось, что
единственный поезд, останавливающийся в пресловутой Угловке, ходит только по
четным числам (сегодня было нечетное), а на остальные есть лишь плацкартные
боковые. Еще, правда, касса предлагала билеты в вагоны СВ, однако реалист
Байт ни на минуту не позволил себе вообразить, будто Фосген согласится
выложить такую сумму. От мысли оплатить СВ самому Байт отказался, сочтя это
извращением.
Значит, плацкартные. Против судьбы не попрешь. Значит, боковые. До
Бологого. А там - как получится.
Часа три он проспал, поджав ноги и боясь выпасть в проход, ибо боковые
полки, как известно, спроектированы для редко встречающихся на российских
просторах пигмеев; в Бологом же выяснил расписание электричек. В наличии
имелось три часа мучительно тянущегося времени, два сорта теплого пива в
пяти круглосуточных киосках и душная, почти не освежающая ночь.
И похоже, это было только началом злоключений. Теперь же не верящий ни в
какую чертовщину Байт уже всерьез подумал о том, что кто-то очень не хочет,
чтобы собкор `UFО-рrеss` прибыл по назначению, и потому этот кто-то, не
преуспев в мелких пакостях, пустил в дело главный калибр.
Землетрясение...
Достигнув первого вагона, Байт остановился, помотал головой и полез в
сумку за пивом. Посмотреть было на что, а посмотрев - содрогнуться. Метрах в
десяти перед носом электрички насыпь разодрало трещиной метровой ширины, и
над провалом, словно указующая десница, повис, все еще покачиваясь,
лопнувший и загнувшийся к небу рельс. Шуршал, осыпаясь, щебень.
- Блин, - потрясение сказал Байт. - Приехали. Он проследил взглядом
трещину - змеясь и постепенно сужаясь, она уходила в лес, где и пряталась в
зарослях лопуха, дягиля и сныти. Одно дерево, оказавшееся точно на ее пути,
было разорвано вдоль, от корней до середины ствола.
- Блин...
Будет что рассказать друзьям в сауне... Да только не поверят на слово,
уроды. Если, конечно, Москву не тряхнуло с той же силой, что, кстати, вполне
вероятно.
До тропинки через лес пришлось изрядно протопать вдоль полотна, зато
автотрасса оказалась даже ближе, чем ожидал Байт. И первый же шоферюга,
узрев поднятую руку, притормозил гигантский панелевоз и без всяких условий
коротко буркнул: `Садись!` Судьба неуклюже извинялась за мелкие пакости и
главный калибр.
- Сколько? - вопросил Байт.
- Чего сколько?
- Денег.
- До поворота на Языкове сколько не жалко. По пути. А если желаешь до
самой деревни, тогда сверх того еще двадцатку. Годится?
Байт кивнул. Панелевоз завибрировал, набирая скорость.
- А землетрясение-то, а? - спросил Байт, доставая из сумки и вскрывая
предпоследнюю банку пива. - Асфальт нигде не поломало? Я вон там хар-рошую
трещину видел.
- Не понял, - сказал водитель. - Ты о чем?
- О землетрясении. На железной дороге порвало пути. Только не надо мне
говорить, что тут ни одного столба на трассу не упало!
- Ты че, парень, перегрелся? - спросил водитель, подозрительно
покосившись на Байта. - Какое землетрясение?
От неожиданности Байт поперхнулся пивом.
- То есть? Как - какое? Трясучее.
Не отрывая взгляда от дороги, водитель выразил лицом сильнейшее
недоверие. Затем хмыкнул и поинтересовался:
- А ты часом не наркоман?
- Нет.
- Тогда свою бабушку разыгрывай, парень, а меня не купишь. Я таких
шутников сразу вижу. Выдумал: землетрясение! Скажи еще: тунгусский
метеорит... Ха!
- Не понял, - заморгал Байт. - Было, говорю, землетрясение. Кто кого
разыгрывает?
- Уж я знаю, кто кого, - отрезал шофер. Байт замолчал в изумлении и стал
смотреть на трассу. Странное дело: дорожное покрытие было в порядке, а
телеграфные столбы по краям шоссе и вправду стояли по большей части прямо, а
не вкривь. Блин...

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ПРЕДВЕСТНИКИ

АВГУСТ - ОКТЯБРЬ

Глава 1

Внутренний телефон, подлый аппарат, который не отключишь, как городской,
взвякнул в десять пятнадцать, как раз в ту минуту, когда его трезвон был
наименее желателен. Поэтому я дал ему сделать три гудка, посылая мысленно
проклятия Александру Беллу, а заодно и Томасу Эдисону, договорил фразу и
только потом снял трубку.
- Капитан Рыльский слушает.
- Зайдите ко мне. - Вдаваться в подробности полковник Максютов не стал и
сразу дал отбой.
С виду благожелательно, а на самом деле кисло я взглянул на клиента и
прочитал на его лице типичную гамму чувств: запоздалое сожаление о своей
глупой неосторожности, тоскливую маету, жгучее желание немедленно испариться
отсюда и впредь обходить за версту любого штатского, одетого чересчур
аккуратно, и малая толика нездорового любопытства. Одним словом, комплекс
карася в садке. Скверное это дело - прерывать доверительный разговор с тем,
кому предстоит работать на тебя не за жалованье, но делать было нечего. На
вызов полковника Максютова подчиненные не идут - мчатся стремглав,
диффундируя сквозь стены.
Скинув клиента на руки Саше Скорнякову - пусть он доходчиво объяснит за
меня разницу между карасем в садке и карасем на сковородке, - я, лавируя
между выставочными диванами, покинул офис, принадлежавший липовой мебельной
фирме `Альков-сервис`, и через десять минут топтал ковер в кабинете своего
начальника. Как обычно, сесть он мне не предложил.
- Берите свою машину и немедленно поезжайте, - сказал он, даже не
взглянув на папку, которую я предусмотрительно захватил с собой, из чего я
сделал вывод, что текущие дела его сейчас занимают мало. Более того,
взваливая на меня новое задание и обратив в мою сторону один глаз, вторым он
одновременно просматривал на экране монитора нечто, по-видимому, более
интересное, нежели один из подчиненных, и часто тюкал негнущимся пальцем в
клавишу `Раgе Dоwn`. - Новгородская губерния, деревня Жидобужи, дом без
номера, на отшибе. Там проживает Шкрябун Виктор Иванович, подполковник в
отставке, наш бывший сотрудник. Кое-что из его личного дела на этой
дискетке, возьмите и сбросьте себе на чип, ознакомитесь по пути. Передадите
Виктору Ивановичу от меня привет, скажете, что помним о нем. Ваша задача:
вступить с подполковником в доверительный контакт и уговорить его передать
нам свой личный архив... - В этот момент я, наверно, не уследил за своим
лицом, поскольку полковник набычился, моментально побагровел и рявкнул:
- А ну, не таращить глаза - выпадут! Именно архив. Он нам нужен. И
желательно получить его с добровольного согласия владельца. Скажите, что нам
было бы крайне желательно заполучить подполковника Шкрябуна в консультанты
по одной разработке, суть которой, не говоря уже о подробностях, до вас,
маленького человека, пока не доведена. Это, кстати, правда. Не вздумайте там
с ним крутить. Если он проявит хотя бы проблеск интереса и вступит в торг,
считайте, что вы справились с заданием. Никаких легенд. В остальном
действуйте по ситуации, я полагаюсь на присущую вам находчивость и
некоторое.., гм.., обаяние. - Тут полковник Максютов соизволил обратить в
мою сторону оба глаза и последнее слово произнес с сильным сомнением в
голосе. - Имейте в виду, у подполковника Шкрябуна есть все основания считать
себя незаслуженно обиженным нашей конторой. Откажется сотрудничать - ваша
вина, ясно?
- Разрешите выполнять? - спросил я, борясь с желанием принять этакую
полустроевую позу: каблуки полуботинок сведены, живот втянут, правая рука
ищет шов на бедре, на левом плече, скинутый по причине жары, висит белый
летний пиджак и тоже каменеет под взглядом начальства. Искоренять в себе
армейские атавизмы я не собираюсь: начальству на них начхать.
- Подождите. Заодно заскочите там в райотдел УВД, разберитесь что к чему.
У них какое-то странное дело, возможно, по нашей части. Ознакомьтесь и
берите не колеблясь, если действительно странное. Теперь все. Идите.
Как говорится, послали - и я пошел. Туда - не знаю куда. Какие такие
проблемы свалились на службу Национальной Безопасности, что непременно
требуется помощь отставного подполковника Шкрябуна? Что еще за нонсенс -
личный архив?!
Покрыто мраком.
Пожалуй, я был не особенно озадачен. Полковник обожает сообщать людям
ровно столько информации, сколько им, по его мнению, безусловно необходимо,
а дальше выплывай сам как знаешь. Те из молодых сотрудников, кто тонет и
верещит о помощи, пополняют собой периферийные управления или тихо уходят в
отставку, под присмотр. Тех, кто упрямо барахтается, полковник не то чтобы
привечает - просто гребет под себя и терпит их присутствие. Остаются не
самые несовестливые - просто цепкие и умные. От рождения, потому что никакой
дрессировкой этих параметров до нужной кондиции не довести. Как определить
умных? А это те, кто остался. Окончательную шлифовку, как водится, делают
коридоры Управления.
Я шел коридором и думал о том, что даже если неведомые мне Жидобужи
расположены на краешке Новгородчины и невдалеке от новой скоростной
автомагистрали, то и тогда придется гнать в одну сторону часа четыре. Да
столько же обратно. Допустим, час на уламыванье Шкрябуна, час на райотдел
УВД - уже десять часов как минимум. А на самом деле гораздо больше. Домой
попаду за полночь, как пить дать.
Из припаркованного в, переулке автомобиля я позвонил Маше и предупредил,
чтобы рано не ждала. Она ответила усталым `да` и после минутного разговора
отключилась. Лепета Настьки слышно не было: либо возилась с мягкими
игрушками в дальней комнате, либо еще спала. Кредитная карточка, документы,
табельное оружие - все при мне. Талоны на бензин, оплаченные фирмой
`Альков-сервис` - в бардачке. Можно ехать, а есть желание или нет, кого
интересует?
Только ненормальные всю жизнь играют в такие игры. Но ненормальным
нравится в них играть, вот в чем загвоздка. И потом, ничего другого они не
умеют.
Сунув дискетку в прорезь и убедившись, что данные нормально читаются, а
не зашифрованы каким-либо хитроумным способом, я приложил большой палец к
папиллярному сенсору зажигания и тронулся - нет, не умом, а только в путь. У
Белорусского вокзала, как всегда, была пробка с повисшим над нею в летнем
безветрии сизым облаком выхлопа, через километр - еще одна, затем еще и еще,
так что из города я выбирался не менее полутора часов, а дальше стало легче
и кое-где новая трасса действительно оправдывала название скоростной. Во
всяком случае, дорожные знаки, ограничивающие скорость - не ниже девяноста,
- попадались достаточно часто, иногда удавалось подолгу держать и сто
двадцать, а трактористов и других подобных им любителей черепашьей езды
дорожная полиция гнала взашей.
К моей радости, комп обнаружил на карте искомые Жидобужи примерно там,
где мне мечталось, - не чересчур далеко по трассе и не слишком в стороне от
нее, всего километрах в двадцати, поворот возле Угловки. Почти что на прямой
оси Москва - Петербург, чуточку ближе к последнему.
Стало быть, я официальное лицо. И еду с официальным поручением.
Собственно говоря, будь иначе, дождался бы я, пожалуй, информации о Шкрябуне
в свою базу!
Я позвонил в Окуловку и еще раз обрадовался: оказывается, гнать туда мне

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 139396
Опублик.: 20.12.01
Число обращений: 1