ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Станислав Лем.
Ананке (Пиркс на Марсе)

-----------------------------------------------------------------------
St.Lеm. Аnаnkе.
Сборник `Через Солнечную сторону`. Пер. с польск. - А.Громова.
ОСR & sреllсhесk by НаrryFаn, 2 Sерtеmbеr 2000
-----------------------------------------------------------------------

Что-то вытолкнуло его из сна - во тьму. Остались позади (где?)
багровые, задымленные контуры (город? пожар?), противник, погоня, попытки
отвалить скалу - скалу, которая была этим (человеком?). Пиркс безуспешно
пытался догнать ускользающие воспоминания; как всегда в такие минуты, он
подумал, что в снах нам дается жизнь более интенсивная и естественная, чем
наяву; она освобождена от слов и при всей своей непредвидимой
причудливости подчиняется законам, которые кажутся бесспорными - но лишь
там, во сне.
Он не знал, где находится, он ничего не помнил. Достаточно было рукой
шевельнуть, чтобы выяснить, но он злился на бессилие своей памяти и
подхлестывал ее, добиваясь сведений. Он сам себя обманывал: лежал-то вроде
неподвижно, а все же пытался по фактуре постели отгадать, где находится.
Во всяком случае, это не была корабельная койка. И вдруг - будто вспышка
все озарила: посадка; пламя в пустыне; диск луны, словно бы поддельной,
слишком большой; кратеры - в пылевых заносах; грязно-рыжие струи песчаной
бури; квадрат космодрома, башни.
Марс.
Он лежал, теперь уже вполне по-деловому стараясь сообразить, что его
разбудило. Пиркс доверял своему телу; оно не проснулось бы без причины.
Правда, посадка была довольно трудная, а он порядком устал после двух вахт
подряд, без передышки: Терман сломал руку - когда автоматы включили тягу,
его бросило о стену. После одиннадцати лет космических полетов так
шлепнуться при переходе к весомости - ну и осел! Надо будет навестить его
в госпитале... Из-за этого, что ли?.. Нет.
Пиркс начал теперь поочередно припоминать события вчерашнего дня с
момента посадки. Садились в бурю. Атмосферы тут всего ничего, но когда
ветер - двести шестьдесят километров в час, тут прямо на ногах не устоишь
при таком ничтожном давлении. Подошвы ничуть не трутся о грунт; при ходьбе
надо зарываться ногами поглубже в песок - увязая по щиколотку,
приобретаешь устойчивость. И эта пыль, что с леденящим шорохом скребется
по скафандру, забивается в любую складку... она не очень-то красная и даже
не рыжая - обыкновенный песок, только мелкий: за несколько миллиардов лет
успел перемолоться.
Капитаната здесь не было - ведь не было и нормального космопорта.
Проект `Марс` на втором году своего существования все еще держался в
основном на времянках; что ни построй, все песком засыплет; ни гостиницы
здесь, ни общежития хотя бы, ничего. Надувные купола, огромные, величиной
с десяток ангаров каждый, - под сверкающим зонтиком стальных тросов,
заякоренных на бетонных колодах, еле заметных среди дюн. Бараки,
гофрированная жесть, груды, кипы, штабеля ящиков, контейнеров,
резервуаров, бутылей, связок, мешков - целый городок из грузов, что
сваливаются сюда с лент транспортеров. Единственным вполне приличным
помещением, налаженным, прибранным, была диспетчерская - она находилась
вне `зонтика`, за две мили от космодрома; здесь Пиркс и лежал сейчас, в
постели дежурного контролера Сейна.
Он сел на кровати и босой ногой нащупал комнатные туфли. Он всегда
возил их с собой и всегда раздевался на ночь; если утром не удавалось как
следует побриться и умыться, он чувствовал себя не в форме. Он не помнил,
как выглядит комната, и на всякий случай выпрямлялся осторожно; чего
доброго, башку расшибешь при здешней экономии на материалах (весь Проект
по швам трещал от этой самой экономии; Пиркс кое-что знал об этом). Тут он
снова рассердился на себя за то, что забыл, где находятся выключатели. Как
слепая крыса... Пошарил по стене - вместо выключателя нащупал холодный
рычажок. Дернул.
Что-то тихо щелкнуло, и со слабым скрежетом раскрылась ирисовая
диафрагма окна. Начинался тягостный, смутный, пропыленный рассвет. Стоя у
окна, похожего скорее на корабельный иллюминатор, Пиркс потрогал щетину на
подбородке, поморщился и вздохнул: все было как-то но так, хотя, в
сущности, непонятно почему. Впрочем, если б он подумал над этим, то,
может, признался бы, что понятно. Он терпеть не мог Марса.
Это было его сугубо личное дело; никто об этом не знал, да никого это и
не касалось. Марс, по мнению Пиркса, был олицетворением утраченных
иллюзий, мечтаний развенчанных, осмеянных, но близких сердцу. Он предпочел
бы летать на любой другой трассе. Писанину о романтике Проекта Пиркс
считал сплошной чепухой, перспективы колонизации - фикцией. Да, Марс
обманул всех; он обманывал всех уже второе столетие. Каналы. Одно из самых
прекрасных, самых необычайных приключений в истории астрономии. Планета
ржаво-красная: пустыни. Белые шапки полярных снегов: последние запасы
воды. Словно алмазом по стеклу прочерченная, тонкая, геометрически
правильная сетка от полюсов до экватора: свидетельство борьбы разума
против угрожающей гибели, мощная ирригационная система, питающая влагой
миллионы гектаров пустыни, - ну конечно, ведь с приходом весны окраска
пустыни менялась, темнела от пробужденной растительности, и притом именно
так, как следует, - от полюсов к экватору. Что за чушь! Не было и следа
каналов. Растительность? Таинственные мхи, лишайники, надежно защищенные
от морозов и бурь? Ничего подобного; всего лишь полимеризованные высшие
окиси углерода покрывают поверхность планеты - и улетучиваются, когда
ужасающий холод сменяется холодом только ужасным. Снеговые шапки? Обычный
затвердевший СО2. Ни воды, ни кислорода, ни жизни - растрескавшиеся
кратеры, изъеденные пыльными бурями скалы, унылые равнины, мертвый,
плоский, бурый ландшафт под бледным, серовато-ржавым небом. Ни облаков, ни
туч - какая-то неясная мглистость; по-настоящему темнеет лишь при сильных
ураганах. Зато атмосферного электричества - до черта и сверх того...
Что это? Сигнал какой-то подавали? Нет, это пение ветра в стальных
тросах ближайшего `пузыря`. В тусклом свете (песок, несомый ветром, быстро
справлялся даже с самым твердым стеклом, а уж пластиковые жилые купола
сразу помутнели, как бельма) Пиркс включил лампочку над умывальником и
начал бриться. Пока он кривил лицо на все лады, ему пришла в голову до
того глупая фраза, что он невольно усмехнулся: `Марс - просто свинья`.
Однако это и вправду свинство - столько надежд на него возлагалось и
так он их обманул! По традиции... но кто ее, собственно, установил? Никто
в отдельности. Никто не выдумал этого сам; у этой концепции не было
авторов, как нет авторов у легенд и поверий; значит, из общих, что ли,
вымыслов (чьих? астрономов? мифов созерцателей) возникло такое
предоставление. Белая Венера, звезда утренняя и вечерняя; укутанная
плотной облачной пеленой, - это планета молодая, там повсюду джунгли, да
ящеры, да вулканы в океанах; одним словом - это прошлое нашей Земли. А
Марс - высыхающий, заржавевший; там полным-полно песчаных бурь и
удивительных загадок (каналы нередко раздваивались, канал-близнец возникал
за одну ночь! И ведь масса усердных, бдительных астрономов подтверждала
это!); Марс, чья цивилизация героически борется против угасания жизни на
планете, - это будущее Земли. Все просто, ясно, четко, понятно. Только вот
неверно все - от А до Я.
Под ухом торчали три волоска, которых не брала электробритва; но
обычная безопасная бритва осталась на корабле, и он начал подбираться к
волоскам то так, то этак. Ничего не получалось.
Марс. Эти астрономы-наблюдатели все же обладали буйной фантазией. К
примеру, Скиапарелли. Какими неслыханными именами он - вместе со своим
заклятым врагом Антониади - окрестил то, чего _не видел_, что ему только
казалось! Хотя бы эту местность, где строится Проект: Агатодемон. Демон -
это понятно, а Агато? Может, от агата - потому что черный? Или это от
`агатон` - мудрость? Космонавтов не обучают древнегреческому; жаль. Пиркс
питал слабость к старым учебникам звездной и планетарной астрономии. Какая
трогательная уверенность в себе: в 1913 году они утверждали, что из
космического пространства Земля кажется красноватой, ибо ее атмосфера
поглощает голубую часть спектра и, естественно, то, что остается, должно
быть по меньшей мере розовым. Прямо пальцем в небо! А все же, когда
разглядываешь эти великолепные карты Скиапарелли, просто в голове не
укладывается, что он видел несуществующее. И, что самое странное, другие,
после него, тоже это видели. Это был какой-то психологический феномен;
впоследствии он никого уже не интересовал. Сначала в любой книге о Марсе
восемьдесят процентов текста отводилось на топографию и топологию каналов;
ну, а во второй половине ХХ века нашелся астроном, который проделал
статистический анализ сети марсианских каналов и обнаружил ее сходство,
именно топологическое, с сетью железных дорог, то есть коммуникаций, в
отличие от естественных трещин или водных артерий. После этого словно кто
снял чары; от каналов отделывались одной фразой: `Оптическая иллюзия` - и
точка.
Пиркс вычистил электробритву, стоя у окна, спрятал ее в футляр и еще
раз поглядел, уже с откровенной неприязнью, на этот самый Агатодемон, на
загадочный `канал` - унылую плоскую местность с невысокими каменистыми
буграми кое-где у туманного горизонта. Луна по сравнению с Марсом кажется
просто уютной. Конечно, для того, кто ни шагу с Земли не сделал, это
прозвучит дико, однако же это чистейшая правда. Прежде всего - Солнце на
Луне выглядит точь-в-точь так же, как на Земле, а до чего это важно, знает
каждый, кто изумлялся, или, вернее, пугался, увидев вместо Солнца
крохотный, блеклый, еле теплый огонек. К тому же великолепная голубая
Земля, словно лампа - символ безопасного бытия, примета жилого дома, - так
славно освещает лунные ночи, в то время как Фобос и Деймос дают света
меньше, чем Луна в первой четверти на Земле. Ну, и вдобавок - тишина.
Высокий вакуум, спокойный; ведь не случайно же удалось показать по
телевидению прилунение, первый этап проекта `Аполлон`, а о телепередаче,
скажем, с гималайской вершины даже и думать нечего. Что означает для
человека никогда не утихающий ветер, можно до конца понять только на
Марсе.
Он посмотрел на часы: свежеприобретенная штучка с пятью
концентрическими циферблатами показывает стандартное земное время, а кроме
того, время корабельное и планетарное. Было шесть с минутами.
`Завтра в это время я буду за четыре миллиона километров отсюда`, -
подумал Пиркс не без удовольствия. Он состоял членом `Клуба Перевозчиков`,
кормильцев Проекта, но дни его службы были сочтены: на трассу Земля - Марс
вышли эти новые гигантские корабли `Ариэль`, `Арес` и `Анабис`, у которых
масса покоя около 100.000 тонн. Они шли к Марсу уже около двух недель;
через два часа прибудет `Ариэль`. Пиркс никогда еще не видел посадки
стотысячника, да на Земле им и нельзя было садиться; их принимали на Луне
- экономисты подсчитали, что это окупится. Корабли вроде Пирксова `Кювье`
(масса покоя 12-15 тысяч тонн) теперь, безусловно, сойдут со сцены. Так,
разве мелочи какие-нибудь время от времени будут перевозить.
Было шесть двадцать, и человеку здравомыслящему в это время полагалось
бы поесть чего-нибудь горяченького. Мысль о кофе тоже вдохновляла. Но где
здесь можно подкрепиться. Пиркс не знал. Он впервые попал на Агатодемон;
до тех пор он обслуживал главный плацдарм на Сырте. Почему атаку на Марс
вели одновременно в двух пунктах, разделенных дюжиной тысяч миль? Научные
обоснования Пирксу были известны, по он держался своего мнения; впрочем,
он не афишировал этот свой скептицизм. Большой Сырт предназначался для
термоядерного, а также интеллектронного полигона. Он и выглядел совсем
иначе. Некоторые утверждали, что Агатодемон - это Золушка Проекта и что
его не раз уже собирались ликвидировать, но пока все еще питают надежды на
эту самую замерзшую воду, на гигантские ледники древних эпох, именно здесь
где-то залегающие под спекшимся грунтом. Конечно, если бы Проект докопался
до местной воды, это было бы подлинным триумфом - ведь пока что каждую
каплю возили с Земли, а устройства, которые должны вылавливать водяные
пары из атмосферы, второй год доделывали да налаживали, и срок запуска все
передвигался.
Нет, Марс определенно не имел ничего привлекательного для Пиркса.
В здании было так тихо, словно все куда-то ушли или умерли, и все же
Пирксу не хотелось выходить из комнаты. Не хотелось в основном потому, что
он постепенно все больше привыкал к одиночеству.
Командир корабля может весь рейс провести одиноко, отъединение от всех,
если ему вздумается, - и в одиночестве Пиркс чувствовал себя лучше; после
дальнего рейса (сейчас, когда противостояние окончилось, полет к Марсу
продолжался более трех месяцев) ему приходилось делать над собой усилие,
чтобы сразу и просто войти в скопище чужих людей. А тут он не знал никого,
кроме дежурного контролера. Можно пойти к нему на второй этаж, но это
будет не слишком тактично. Не годится попусту беспокоить человека, когда
он несет вахту. Пиркс судил по себе: он по любил таких незваных гостей.
Пиркс достал из чемоданчика термос с остатками кофе и пачку печенья.
Ел, стараясь не насорить, пил и смотрел сквозь исцарапанное песчинками
стекло круглого окошка на древнюю и словно бы смертельно усталую равнину
Агатодемона. Именно такое впечатление производил на него Марс: что ему уже
все равно. Поэтому так странно теснятся тут друг к другу кратеры,
непохожие на лунные, будто бы размытые (`Словно поддельные!` - вырвалось у
Пиркса однажды при виде хороших, больших фотографий Марса); поэтому так
нелепо выглядят `хаосы` - марсианские местности с причудливым, стихийно
исковерканным ландшафтом (их обожают ареологи, ибо на Земле нет ничего
похожего на такие формация). Марс будто бы смирился с судьбой и уже не
заботится ни о том, чтобы выполнять свои обещания, ни о том, чтобы хоть
видимость соблюсти. Когда приближаешься к нему, он понемногу теряет свой
солидный красноватый облик, перестает быть эмблемой бога войны, становится
грязно-бурым, с пятнами, с затеками; четких очертаний, как на Земле или на
Луне, здесь не встретишь - все размазано, все ржаво-серое, и вечно дует
ветер.
Пиркс ощущал под ногами тончайшую вибрацию - это работал
преобразователь или трансформатор. А вообще было по-прежнему тихо, и лишь
время от времени врывалось в эту тишину отдаленное, словно с того света,
завывание ветра в тросах-креплениях жилого купола. Этот чертов песок
постепенно расправлялся даже с двухдюймовыми тросами из высокосортной
стали. На Луне можно любую вещь оставить, положить на камень и вернуться
через сто, через миллион лет со спокойной уверенностью, что она лежит
целехонькая. На Марсе ничего нельзя выпустить из рук - сразу исчезнет без
следа.
В шесть сорок закраснелся краешек горизонта - всходило Солнце. И это
красноватое световое пятно (без всякой зари, где там!) внезапно воскресило
недавний сон. Теперь Пиркс уже вспомнил, в чем было дело. Кто-то хотел его
убить, но Пиркс сам убил своего врага. Убитый гнался за ним в красноватом
сумраке; Пиркс убивал его еще несколько раз, но это ничуть не помогало.
Идиотизм, конечно. Однако было в этом сне еще вот что: Пиркс был почти
абсолютно уверен, что во сне он знал этого человека, а теперь он понятия
не имел, с кем так отчаянно сражался. Конечно, это ощущение знакомости
тоже могло порождаться сонной иллюзией... Он попробовал докопаться до
этого, но своевольная память снова замолкла, все убралось обратно, как
улитка в скорлупу, и Пиркс долго стоял у окна, упираясь рукой в стальную
окантовку, слегка взволнованный, словно речь шла о бог знает каком важном
деле.
Смерть. Вполне понятно, что по мере развития космонавтики земляне
начали умирать на других планетах. Луна оказалась лояльной к мертвецам.
Трупы на ней каменеют, превращаются в ледяные статуи, в мумии; почти
невесомая легкость делает их нереальными и словно бы уменьшает значение
катастрофы. А на Марсе о мертвецах надо заботиться немедленно, потому что
песчаные смерчи за несколько суток разъедят любой скафандр и, прежде чем
сухой зной успеет мумифицировать останки, из лохмотьев выглянут кости,
отполированные, исступленно отшлифованные, обнажится скелет и, рассыпаясь
понемногу в этом чужом песке, под этим грязно-бурым чужим небом, будет
восприниматься как укор совести, почти как оскорбление, словно люди,
привезя с собой на ракетах вместе с жизнью и свою подверженность смерти,
совершили какую-то бестактность, нечто такое, чего следует стыдиться, что
надо скрыть, убрать, похоронить... Все это, конечно, не имело никакого
смысла, но таковы были ощущения Пиркса в этот момент.
В семь часов кончалась ночная вахта на постах летного контроля, а во
время смены может присутствовать и посторонний человек. Пиркс уложил свои
вещи в чемоданчик - их было немного - и вышел, держа в памяти, что надо
проверить, по графику ли идет разгрузка `Кювье`. К полудню корабль должен
уже освободиться от всех своих грузов, а перед отлетом кое-какие мелочи не
мешает проверить, например систему охлаждения вспомогательного реактора,
тем более что возвращаться придется с неполным составом команды. Получить
кого-нибудь взамен Термана - об этом и говорить нечего.
По винтовой лестнице, выстланной пенопластом, чувствуя под ладонью
странно теплые, словно нагретые перила, Пиркс поднялся на первый этаж, и
все вокруг резко изменилось; он и сам словно стал кем-то другим, как
только открыл широкую дверь с матовыми стеклами.
Помещение походило на внутренность гигантского черепа с тремя парами
огромных выпуклых стеклянных глаз, вытаращенных на три стороны света.
Только на три - за четвертой стеной находились антенны, но все это
помещение могло вращаться вокруг оси, как поворотный круг на сцене. В
известном смысле это и была сцена, на которой разыгрывались все одни и те
же спектакли - посадки и старты кораблей; из-за своих широких округлых
пультов, словно сливавшихся с серебристо-серыми стенами зала, дежурные
видели стартовую полосу как на ладони - до нее был всего лишь километр.
Все это напоминало отчасти диспетчерскую вышку на аэродроме, а отчасти
- операционный зал. У глухой стены под конусообразным прикрытием
громоздился главный компьютер непосредственной связи с кораблями; он
непрерывно мигал лампочками и стрекотал, ведя свои немые монологи и
выплевывая обрывки перфорированных лент; были тут еще три резервных
контрольных поста, оборудованные микрофонами, точечными лампами, креслами
на шаровых шарнирах, а также подручные счетные устройства для контролеров,
похожие на уличные водоразборные колонки; наконец, ютился у стены
маленький, изящный, как игрушка, бар с тихонько шипящим `Экспрессом`. Вот
он где, оказывается, кофейный источник!
Своего `Кювье` Пиркс не мог отсюда разглядеть; он посадил корабль там,
где приказал диспетчер, - тремя милями дальше, за пределами площадки:
здесь так готовились к приему первого тяжелого корабля, словно и не был
оборудован новейшими астролокационными автоматами, которые, как хвастали
конструкторы (Пиркс почти всех их знал), могли посадить эту громадину в
полкилометра высотой, эту железную гору на площадку размером с огородную
делянку.
Все работники космопорта, все три смены пришли на это торжество,
которое, впрочем, с официальной точки зрения никаким торжеством не
являлось: `Ариэль`, как и другие корабли этого типа, совершил уже десятки
пробных полетов и посадок на Луне; правда, он еще ни разу не входил на
полной тяге в атмосферу.
До посадки оставалось меньше получаса; поэтому Пиркс поздоровался
только с теми, кто не нес вахты, и пожал руку Сейну. Радарные приемники
уже работали, по телевизионным экранам сверху вниз проползали размытые
полосы, но огоньки на пульте сближения еще сияли чистейшей зеленью в знак
того, что времени осталось много и ничего пока не происходит. Романи,
руководитель базы Агатодемона, предложил Пирксу рюмочку коньяку к кофе;
Пиркс заколебался, но, в конце-то концов, он присутствовал здесь абсолютно
неофициально и, хотя не имел привычки пить с утра, понимал, что людям
хочется символически подчеркнуть торжественность момента. Как-никак, этих
тяжелых кораблей ждали уже давно; с их прибытием руководство сразу
избавлялось от массы хлопот - ведь все время перевозчики вроде Пиркса
всячески старались оборачиваться на линии Марс - Земля как можно быстрее и
эффективней и все же никак не могли насытить прожорливый Проект. А теперь
вдобавок противостояние кончилось, планеты начали расходиться, расстояние
между ними будет увеличиваться из года в год, пока не достигнет ужасающего
максимума в сотни миллионов километров; но именно сейчас, в самую трудную
пору, Проект получил мощную поддержку.
Люди разговаривали вполголоса, а когда погасли зеленые огоньки и
зажужжали зуммеры, все сразу замолчали.
День начинался истинно марсианский - ни хмурый, ни ясный; но было ни
четко различимого горизонта, ни четко видимого неба, и словно бы не
существовало времени, поддающегося определению и подсчету. Хотя день
наступил, по граням бетонных квадратов, распластавшихся в центре
Агатодемона, побежали светящиеся линии, зажглись автоматические лазерные
метки, а края центрального круглого щита из черного бетона обозначились
пунктиром галогенных рефлекторов. Контролеры поудобней уселись в креслах,
хотя работы у них было всего ничего; зато главный компьютер рассиялся
циферблатами, словно оповещая всех о своей чрезвычайной важности, какие-то
реле начинали тихонько постукивать, и из репродуктора отчетливо зазвучал
басистый голос:
- Эй вы, там, на Агатодемоне, это `Ариэль`, говорит Клайн, мы на
оптической, высота шестьсот, через двадцать секунд переключаемся на
автоматы для посадки. Прием.
- Агатодемон - `Ариэлю!` - поспешно сказал в микрофон Сейн, маленький,
с остроносым птичьим профилем. - Вы у нас на всех экранах, на каких только
можете быть, поудобней укладывайтесь и аккуратненько идите вниз. Прием!
`Шуточки у них!` - подумал Пиркс, который этого не любил, возможно, из
суеверия; но они тут, видно, ни в грош не ставят строгости процедуры.
- `Ариэль` - Агатодемону: у нас триста, включаем автоматы, опускаемся
без бокового дрейфа, нуль на нуль. Какова сила ветра? Прием!
- Агатодемон - `Ариэлю`: ветер 180 в минуту, север-северо-западный,
ничего он вам не сделает. Прием.
- `Ариэль` - всем: опускаюсь на оси, кормой, у рулей автоматы. Конец.
Наступила тишина, только реле быстро бормотали что-то по-своему; на
экранах уже ясно обозначалась белая светящаяся точка, она быстро
вырастала, словно кто-то выдувал пузырь из огненного стекла. Это была
пышущая пламенем корма корабля, который действительно опускался, как по
невидимому перпендикуляру, без подрагиваний и отклонений, без малейших
признаков вращения, - Пирксу приятно было смотреть на это. Он оценивал
расстояние примерно в сто километров; до пятидесяти не было смысла глядеть
на корабль сквозь окно, тем не менее у окон уже толпились люди, задрав
головы в зенит.
Диспетчерская имела постоянную радиофоническую связь с кораблем, но
сейчас попросту не о чем было говорить: весь экипаж лежал в
антигравитационных креслах, все делали автоматы под руководством главного
корабельного компьютера; это именно он распорядился, чтобы атомную тягу
при шестидесяти километрах высоты, то есть на самой границе стратосферы,
сменили на бороводородную.
Теперь Пиркс подошел к центральному, самому большому окну и сейчас же
увидел в небе сквозь бледно-серую дымку колючий зеленый огонек, крохотный,
но необычайно ярко мерцающий, словно кто-то сверху просверливал атмосферу
Марса пылающим изумрудом. От этой сверкающей точки расходились во все
стороны бледные полоски - это были клочки туч, вернее, тех недоносков,
которые в здешней атмосфере выполняют обязанности туч. Попадая в сферу
ракетных выхлопов, они вспыхивали и распадались, как бенгальские огни.
Корабль рос; собственно, по-прежнему росла только его круглая корма.
Раскаленный воздух заметно колебался под ним, и неопытному человеку могло
бы показаться, что корабль слегка раскачивается, но Пиркс слишком хорошо
знал эту картину и не мог ошибиться. Все шло так спокойно, без всякого
напряжения, что Пиркс припомнил первые шаги человека на Луне - там тоже
все шло, как по маслу. Корма была уже зеленым пылающим диском в ореоле
огненных брызг. Пиркс поглядел на главный альтиметр над пультами
контролеров, - когда имеешь дело с такой громадиной, как `Ариэль`, легко
ошибиться в оценке высоты. Одиннадцать, нет - двенадцать километров
отделяло `Ариэль` от Марса; очевидно, корабль опускался все медленней
благодаря возрастанию тормозной тяги.
Вдруг сразу произошло многое.
Кормовые дюзы `Ариэля` в короне зеленых огней заколебались как-то
по-иному. В громкоговорителе послышалось невнятное бормотание, выкрик,
нечто вроде: `Ручная!`, а может, `Не знаю!` - единственное; что прокричал
человеческий голос, сдавленный, искаженный, - неизвестно, был ли это
Клайн. Зеленый огонь, полыхавший из кормы `Ариэля`, вдруг поблек. Это
длилось долю секунды. В следующее мгновение корма словно растопырилась от
ужасающей бело-голубой вспышки, и Пиркс понял все сразу, в дрожи
ошеломления, пронзившей его с головы до пят, так что глухой исполинский
голос, зарокотавший в громкоговорителе, ничуть не удивил его.
- `Ариэль` (пыхтенье). Перемена процедуры. Из-за метеорита. Полный
вперед на оси. Внимание! Полная мощность!
Это был автомат. На фоне его голоса кто-то вроде кричал, а может, это
чудилось. Во всяком случае, Пиркс правильно истолковал изменение окраски
выхлопного пламени: вместо бороводорода включилась полная мощность
реакторов, и гигантский корабль, будто заторможенный ударом ужасающего
невидимого кулака, дрожа всеми скреплениями, остановился - по крайней мере
так это выглядело для наблюдателей - в разреженном воздухе, на высоте
всего четырех-пяти километров над щитом космодрома. Нужен был маневр
дьявольский, запрещенный всеми правилами и постановлениями, вообще
выходящий за рамки космонавигации, - удержать махину в сто тысяч тонн
весом; ведь требовалось сначала погасить скорость ее падения, чтобы она
вслед за тем снова могла взвиться вверх.
Пиркс увидел в ракурсе бок исполинского цилиндра. Ракета потеряла
вертикальное положение. Она кренилась. Начала было невероятно медленно
выпрямляться, но ее качнуло в другую сторону, как гигантский маятник;
новый обратный крен корпуса был уже больше. При столь малой скорости
потеря равновесия с такой амплитудой была неодолима.
Лишь теперь дошел до Пиркса крик главного контролера:
- `Ариэль`! `Ариэль`! Что вы делаете?! Что у вас творится?!
Как много может произойти за долю секунды!
Пиркс у параллельного, незанятого пульта во всю глотку кричал в
микрофон:
- Клайн!! На ручную!! Переходи на ручную, к посадке!! На ручную!!
Только в этот момент накрыл их протяжный немолкнущий гром. Только
теперь донеслась до них звуковая волна! Как недолго все длилось!
Стоящие у окон закричали в один голос. Контролеры оторвались от
пультов.
`Ариэль` падал, кувыркаясь, как камень, и качающиеся полосы кормового
огня вслепую рассекали атмосферу; корабль вращался, безжизненный, будто
труп, словно кто-то швырнул эту гигантскую башню с неба вниз, на
грязно-бурые дюны пустыни. Все стояли как вкопанные в жутком глухом
молчании, потому что ничего уже нельзя было сделать; громкоговоритель
невнятно хрипел, бормотал, слышались отголоски то ли отдаленной суматохи,
то ли гула океана, и неизвестно, были ли там человеческие голоса, - все
сливалось в сплошной хаос. А белый, словно облитым сиянием, невероятно
длинный цилиндр все быстрее мчался вниз. Казалось, что он угодит прямо в
диспетчерскую. Кто-то рядом с Пирксом охнул. Все инстинктивно съежились.
Корабль наискось ударился об одну из невысоких оград вокруг щита,
разломился надвое и, с какой-то странной медлительностью разламываясь
дальше, раскидывая осколки во все стороны, зарылся в песок. Мгновенно
взвилась туча высотой с десятиэтажный дом, в ней что-то загремело,
зарокотало, брызнуло огненными струями, над гривистой завесой
взметнувшегося песка вынырнул все еще ослепительно белый нос корабля,
оторвался от корпуса, пролетел несколько сот метров; потом все
почувствовали мощные удары - один, другой, третий; почва колыхалась от
этих ударов, как при землетрясении. Все здание качнулось, подалось вверх и
снова опало, словно лодка на волне. Потом в адском грохоте дробящегося
металла все закрыла бронзово-черная стена дыма и пыли.
И это был конец `Ариэля`. Когда все мчались по лестнице к шлюзу, Пиркс,
одним из первых натянувший скафандр, не сомневался, что при таком
столкновении никто не мог уцелеть.
Потом они бежали, пошатываясь под ударами вихря; издалека, от купола,
уже двигались первые оверкрафты и гусеничные машины. Но спешить уже не
стоило. Не к чему было.
Пиркс сам не знал, как и когда вернулся в диспетчерскую, - перед его
ошеломленным взором все еще маячил кратер и раздавленный корпус корабля;
он не понимал, почему оказался в этой маленькой комнатке, и по-настоящему
очнулся, лишь когда усидел в зеркале свое посеревшее, осунувшееся лицо.
В полдень созвали комиссию экспертов для расследования причин
катастрофы. Спасательные команды еще растаскивали экскаваторами и
лебедками по кускам огромный корпус, еще не успели добраться до глубоко
врезавшейся в грунт раздавленной рулевой рубки, где были контрольные
автоматы, а с Большого Сырта уже прибыла группа специалистов на одном из
тех диковинных маленьких вертолетов с громадными винтами, что способны
летать только в разреженной марсианской атмосфере.
Пиркс никому не лез на глаза и никого ни о чем не спрашивал - он
слишком хорошо понимал, что дело чрезвычайно темное. В ходе нормальной
посадочной процедуры, которая делится на освященные традицией этапы и
запрограммирована с предельной точностью и скрупулезностью, главный
компьютер `Ариэля` без всякой видимой причины погасил бороводородную тягу,
подал отрывочные сигналы, похожие на метеоритную тревогу, и переключил
двигатели на уход от планеты с максимальной скоростью. И он уже не смог
восстановить равновесие, нарушенное при этом головоломном маневре. Ни о
чем похожем в анналах космонавигации не упоминалось; приходившие на ум
предположения, что компьютер просто-напросто подвел, что в нем замкнулись
или перегорели какие-то контуры, выглядели абсолютно неправдоподобно,
поскольку речь шла об одной из двух программ (старт и посадка), которые
были застрахованы от аварии такой массой предосторожностей, что скорее уж
можно было заподозрить саботаж. Пиркс ломал себе над этим голову, сидя в
комнатке Сейна, и умышленно носа за дверь не высовывал, чтобы никому не
навязываться, тем более что ведь через несколько часов надо лететь, а в
голову но приходит ничего такого, о чем следовало бы спешно известить
комиссию. Оказалось, однако, что про него не забыли. Около часу дня к нему
заглянул Сейн. С ним был Романи - он ждал в коридоре. Пиркс его сначала не
узнал, принял руководителя Агатодемона за кого-то из механиков: на нем был
закопченный, весь в каких-то подтеках комбинезон, лицо осунулось от
изнурения, левый угол рта то и дело подергивался. Но голос у него был
прежний, спокойный; от имени комиссии, членом которой он являлся, Романи
попросил Пиркса отложить старт `Кювье`.
- Разумеется... если я нужен... - Пиркса это застигло врасплох, и он
пытался собраться с мыслями. - Только мне нужно получить согласие Базы...
- Это мы сами уладим, если вы не возражаете.
Больше они ни о чем не говорили, отправились втроем в главный `пузырь`,
где в длинном, с низким потолком зале Управления сидело двадцать с лишним
экспертов: несколько человек здешних, остальные - с Большого Сырта.
Поскольку наступило обеденное время, а каждая минута была на счету, им
принесли холодные закуски из буфета, и так, за чаем, над тарелочками с
едой, из-за чего все выглядело как-то неофициально, почти несерьезно,
началось совещание. Пиркс, конечно, понимал, почему председательствующий,
инженер Хойстер, попросил его выступить первым и описать ход катастрофы.
Он был здесь единственным несомненно беспристрастным свидетелем, поскольку
не являлся ни сотрудником диспетчерской, ни членом экипажа `Ариэля`.
Когда Пиркс по ходу рассказа начал описывать свою реакцию, Хойстер
впервые перебил его:
- Значит, вы хотели, чтобы Клайн выключил автоматику и попытался сам
совершить посадку, да?
- Да.
- А можно узнать, почему?
Пиркс не замедлил с ответом:
- Я считал это единственным шансом.
- Так. А вам не казалось, что переход на ручное управление может
привести к потере равновесия?
- Оно уже было потеряно. Впрочем, это можно проверить - есть ведь
ленты.
- Конечно. Мы хотели прежде всего представить себе общую картину. А...
каково ваше личное мнение?..
- О причине?..
- Да. Мы сейчас не столько совещаемся, сколько обмениваемся
информацией, поэтому что бы вы ни сказали, это вас ни к чему особенно не
будет обязывать, а любое предположение может оказаться ценным... даже
самое рискованное.
- Понимаю. Что-то случилось с компьютером. Не знаю, что, и не знаю, как
это могло произойти. Если б я сам не был в диспетчерской, я бы в это не
поверил, но я был и все слышал. Это компьютер изменил процедуру и объявил
метеоритную тревогу, внезапно и невнятно. Звучало это примерно так:
`Метеориты - внимание - полная мощность на оси - вперед?` А поскольку
никаких метеоритов не было... - Пиркс пожал плечами.
- Этот компьютер на `Ариэле` - усовершенствованный вариант модели
АИБМ-09, - заметил Боулдер, электронщик; Пиркс его знал, они встречались
на Большом Сырте.
Пиркс кивнул.
- Я знаю. Потому я и говорю, что не поверил бы, если б не видел
собственными глазами. Но это случилось.
- Как вы считаете, командор, почему Клайн ничего не сделал? - спросил
Хойстер.
Пиркс внутренне похолодел и, прежде чем ответить, оглядел
присутствующих. Этот вопрос не могли не задать. Но Пирксу не хотелось
оказаться первым, кто вынужден будет на него отвечать.
- Этого я не знаю.
- Естественно. Однако многолетний опыт поможет вам представить себя на
месте Клайна...
- Я представил. Я сделал бы то, к чему пытался его склонить.
- А он?
- Не было никакого ответа. Шум и вроде бы крики. Нужно будет очень
тщательно прослушать ленты. Но боюсь, что это не много даст.
- Командор... - Хойстер говорил тихо и со странной медлительностью,
будто осторожно подбирал слова. - Вы ведь ориентируетесь в ситуации,
правда? Два следующих корабля того же типа, с той же системой управления
сейчас находятся на линии Земля - Марс; `Арес` будет здесь через шесть
недель, но `Анабис` - всего через девять дней. Не говоря уж о том, к чему
нас обязывает память о погибших, мы имеем еще большие обязательства перед
живыми. За эти пять часов вы, несомненно, уже обдумали все, что произошло.
Я не могу заставить вас говорить, но очень прошу сообщить нам, к каким
выводам вы пришли.
Пиркс почувствовал, что бледнеет. С первых же слов он понял, что хочет
сказать Хойстер, и вдруг его охватило странное ощущение ночного кошмара:
ожесточенное, отчаянное безмолвие, в котором он сражался с безликим
противником и, убивая его, словно погибал с ним вместе. Это длилось
мгновение. Он овладел собой и взглянул прямо в глаза Хойстеру.
- Понимаю, - сказал он. - Клайн и я - это два разных поколения. Когда я
начинал летать, автоматика подводила гораздо чаще... Это накладывает
отпечаток на все поведение человека. Думаю, что Клайн... доверял автоматам
до конца.
- Клайн думал, что компьютер лучше разбирается в еле? Считал, что он
сможет овладеть ситуацией?
- Может, он на это и не рассчитывал... а только думал, что если
компьютер не справится, то человек тем более.
Пиркс перевел дыхание. Он все же сказал, что думал, не опорочив при
этом младшего собрата, уже погибшего.
- Как по-вашему, была возможность спасти корабль?
- Не знаю. Времени было очень мало. `Ариэль` почти потерял скорость.
- Вы когда-нибудь садились в подобных условиях?
- Да. Но в маленькой ракете - и на Луне. Чем длиннее и тяжелее корабль,
тем труднее восстановить равновесие при потере скорости, особенно если
начинается крен.
- Клайн вас слышал?
- Не знаю. Должен был слышать.
- Он взял на себя управление?
Пиркс хотел было сказать, что все это можно узнать по лентам, но вместо
этого ответил:
- Нет.
- Откуда вы знаете? - это спросил Романи.
- По контрольной табличке. Надпись `Автоматическая посадка` светилась
все время. Она погасла, лишь когда корабль разбился.
- А вы не думаете, что у Клайна уже не оставалось времени? - спросил
Сейн. Его обращение выглядело подчеркнутым - ведь они были на `ты`. Словно
бы между ними обозначилась некая дистанция... может, враждебность?
- Ситуацию можно математически промоделировать, тогда выяснится, были
ли шансы, - Пиркс старался говорить конкретно и по-деловому. - Я этого
знать не могу.
- Но когда крен превышает 45 градусов, равновесие уже невозможно
восстановить, - настаивал Сейн. - Ведь верно?
- На моем `Кювье` это не совсем так. Можно увеличить тягу сверх
установленных пределов.
- Перегрузки больше двадцатикратной могут убить.
- Могут. Но падение с высоты пяти километров не может не убить.
На том и окончилась эта краткая дискуссия. Под лампами, включенными,
несмотря на дневную пору, плоско стлался табачный дым. Все курили.
- По-вашему, Клайн мог взять управление на себя, но не сделал этого.
Так? - Хойстер продолжил свою линию вопросов.
- Вероятно, мог.
- А вы не считаете возможным, что ваше вмешательство сбило его с толку?
- отозвался заместитель Сейна; Пиркс его не знал.
Здешние - против него? Он и это мог понять.
- Я считаю это возможным. Тем более что там, в рулевой рубке, люди
что-то кричали. По крайней мере похоже было на это.
- На панику? - спросил Хойстер.
- На этот вопрос я не буду отвечать.
- Почему?
- Надо прослушать ленты. Это ведь не точные данные. Шум, который можно
истолковать по-разному.
- А наземный контроль, по вашему мнению, мог еще что-нибудь сделать? -
с каменным лицом спрашивал Хойстер.
Похоже было на то, что внутри комиссии назревает раскол. Хойстер был с
Большого Сырта.
- Нет. Ничего.
- Вашим словам противоречит ваше собственное поведение.
- Нет. Контроль не имеет права вмешиваться в решение командира в такой
ситуации. В рулевой рубке ситуация может выглядеть иначе, чем внизу.
- Значит, вы признаете, что действовали вопреки установленным правилам?
- снова вмешался заместитель Сейна.
- Да.
- Почему? - спросил Хойстер.
- Правила для меня не святыня. Я всегда делаю то, что сам считаю

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 138944
Опублик.: 21.12.01
Число обращений: 0