ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Роберт Хайнлайн
УОЛДО
Пер. с англ.

Объявили балетный танец - но это было нечто иное.
Его ноги создавали сложное стакатто звуков, прерывавшееся
захватывающей дух тишиной, когда он взлетал высоко в воздух - выше,
чем, казалось бы, мог человек - и выполнял в полете фантастически
невероятные пируэты.
Он приземлялся на носки, судя по всему, не теряя равновесия, - м
вновь следовало фортиссимо звуков. Прожектора погасли, на сцене
зажегся свет. Долгий-долгий миг зрительный зал хранил молчание, затем
осознал, что пора аплодировать, и взорвался.
Он стоял перед ними, купаясь в волне их эмоций, чувствуя, что
мог бы поплыть на ней; их тепло согревало его.
Было чудесно танцевать, восхитительно получать аплодисменты, быть
любимым, быть желанным.
Когда занавес в последний раз опустился, он позволил своему
костюмеру увести себя со сцены. Он всегда словно был слегка пьян к
концу представления; танец даже на репетициях приносил ему пьянящую
радость, но когда зрители поднимали его, несли, аплодировали ему...
он никогда не пресыщался этим. Это всегда было внове и
умопомрачительно прекрасно.
- Сюда, шеф. Улыбнитесь нам, - блеснула вспышка. - Спасибо.
- Спасибо вам. Выпейте, - он махнул в конец костюмерной. Все они
были такими хорошими парнями, такими отличными ребятами - репортеры,
фотографы - все.
- Как насчет того, чтобы в полный рост?
Он начал было подниматься, но его костюмер, занятый одной из
туфель, предостерег его.
- У вас операция через полчаса.
- Операция? - переспросил фоторепортер. - Что на этот раз?
- Левая церебрентомия, - ответил он.
- Да? А нельзя ли заснять это?
- Буду рад увидеть вас там - если госпиталь не возражает.
- О, это оставьте нам.
Какие отличные ребята!
- ...попытаюсь придать статье несколько иное направление. -
послышался рядом женский голос. Он поспешно оглянулся, немного
сконфуженный. - Например, что заставило вас заняться танцами?
- Простите, - пробормотал он. Я не расслышал вас. Боюсь, что здесь
слишком шумно.
- Я спросила, почему вы решили заняться танцами?
- Что ж... боюсь, вот так сразу я не смогу вам ответить. Думаю,
что нам пришлось бы вернуться к самому началу...
* * *
Джеймс Стивенс сердито взглянул на инженера-ассистента.
- Что тебя так развеселило? - спросил он.
- Это только выражение лица, - извинился ассистент. - Пытаюсь
смеяться вот над чем: произошла еще одна катастрофа.
- Вот черт! Не говори мне - дай догадаться. Пассажирский или
грузовой?
- Грузовик `Клаймекс` на линии Чикаго - Солт Лейк, немного
западнее Норт-Платта. И еще, шеф...
- Да?
- Вас хочет видеть босс.
- Это интересно. Это очень, очень интересно. Мак...
- Да, шеф?
- Как бы тебе понравилось стать Главным Инженером по Движению в
Северо-Американской Энерго-Воздушной? Я слышал, там должна быть
вакансия.
Мак почесал нос.
- Забавно, что вы первый об этом заговорили, шеф. Я как раз
собирался спросить, какую рекомендацию вы могли бы мне дать в случае,
если я вернусь в гражданское строительство. Избавление от меня должно
вам чего-то стоить.
- Я избавлюсь от тебя - прямо сейчас. Ты отправишься в Небраску,
найдешь груду обломков прежде, чем ее растащат по кусочку любители
сувениров и привезешь де Кальбы и панель управления.
- Возможны проблемы с полицией?
- Ты разберешься с этим. Просто, чтобы ты вернулся.
Офис Стивенса размещался по соседству с шестой электростанцией;
деловой офис Северо-Американской был расположен на холме в добрых
четвертях мили. К нему вел обычный туннель связи; Стивенс вошел в
него и нарочно выбрал тихоходную ленту, чтобы как следует подумать
перед встречей с боссом.
По дороге он собрался с мыслями, но найденное решение ему не
нравилось.
Босс - Стэнли Ф. Глизон, председатель правления - спокойно
поздоровался с ним:
- Заходи, Джим. Садись. Бери сигару.
Стивенс скользнул в кресло, отказался от сигары и вытащил
сигарету, которую и зажег, оглядываясь по сторонам. Кроме шефа и его
самого здесь присутствовали Харкнесс, глава юридической службы;
доктор Рэмбью, занимавший такую же должность, что и Стивенс; и
Штрибель, главный инженер городской энергетики. `Пятеро, и больше
никого, - мрачно думал он - все крупные фигуры, и не одной средней.
Покатятся головы... Начиная с моей`.
- Ладно, - сказал он почти воинственно, - все уже здесь. У кого
карты? Кто будет сдавать?
Харкнесс выглядел несколько расстроенным.
- Итак? Ладно, о чем речь?
- Нам придется проконсультироваться с Уолдо.
Рэмбью неожиданно вскочил.
- Что? С этим шарлатаном? Это дело науки!
- В самом деле, доктор Стивенс... - заговорил Харкнесс.
Глизон поднял руку.
- Предложение доктора Стивенса логично. Но, боюсь, Джимми, оно
несколько запоздало. Я говорил с ним на прошлой неделе.
Харкнесс был удивлен; Стивенс тоже выглядел раздосадованным.
- Ничего мне не сказав?
- Извини, Джимми. Я просто прощупывал его. Но это бесполезно.
Его условия для нас равнозначны конфискации.
- До сих пор не может забыть о Хэтауэйских патентах?
- До сих пор таит злобу.
- Вам следовало передать дело мне, - вступил в разговор Харкнесс.
- Мы здесь ни при чем - затрагиваются общественные интересы.
Пригласите его, если так необходимо, и пусть гонорар будет установлен
по справедливости. Все детали я беру на себя.
- Боюсь, именно так ты и сделаешь, - сухо сказал Глизон. - Ты
действительно думаешь, что приговор суда заставит курицу нестись?
Харкнесс оскорбленно посмотрел на него, но замолчал.
Стивенс продолжил:
- Я бы не предложил идти к Уолдо, если бы не знал, как найти к
нему подход. Я знаком с его другом...
- Друга Уолдо? Я не думал, что они у него вообще есть.
- Этот человек приходится ему кем-то вроде дяди - его первый
доктор. С его помощью я мог бы добиться расположения Уолдо.
Доктор Рэмбью поднялся.
- Это невыносимо, - заявил он. - Извините меня. - И не дожидаясь
ответа, быстро вышел, едва дав двери открыться перед ним.
Глизон проводил его тревожным взглядом.
- Почему он так тяжело это воспринимает, Джимми? Можно подумать,
что у него есть личные мотивы ненавидеть Уолдо.
- Может быть, в некотором смысле, так оно и есть. Но здесь не
только это: рушится весь его мир. В последние двадцать лет, с тех пор
как пересмотр Прайором Общей Теории Поля покончил с принципом
неопределенности Гейзенберга, физика считалась точной наукой.
Энергетические отказы и аварии с передачей, от которых мы пострадали
- просто крупные неприятности для вас и для меня, но для доктора
Рэмбью они равнозначны покушению на его веру. Следовало бы за ним
присмотреть.
- Почему?
- Потому, что он может совершенно расклеиться. Религия - слишком
серьезная вещь, чтобы человек почувствовал себя неудачником.
- М-м-да. А как же ты сам? Разве для тебя это не такой же тяжелый
удар?
- Не настолько. Я инженер - с точки зрения Рэмбью просто
высокооплачиваемый рабочий. Различие в ориентации. Это меня не особо
расстраивает.
Ожил селектор на столе Глизона.
- Вызывают Главного Инженера Стивенса... вызывают Главного
Инженера Стивенса.
Глизон щелкнул переключателем.
- Он здесь. Продолжайте.
- Передано шифром Компании. Расшифровано. Текст сообщения:
`Упал в четырех милях к северу от Цинцинатти. Должен ли я
отправляться в Небраску, или привезти вам вы-знаете-что на своем
самолете?` Конец сообщения. Подписано `Мак`.
- Передайте ему, чтобы отправлялся назад! - прорычал Стивенс.
- Хорошо, сэр, - громкоговоритель отключился.
- Твой помощник? - спросил Глизон.
- Да, это насчет последней аварии, шеф. Мне подождать и попытаться
проанализировать этот отказ, или постараться увидеть Уолдо?
- Займись Уолдо.
- О`кей. Если ничего от меня не услышите, то просто переведите мое
выходное пособие в трактир Пальмедейл, Майами. Я буду четвертым бичом
справа.
Глизон позволил себе кислую улыбку.
- Если ты ничего не добьешься, то я буду пятым. Желаю удачи.
- Счастливо.
Когда Стивенс вышел, главный инженер электростанции Штрибель
первый раз подал голос.
- Если откажет городская электросеть, - тихо сказал он, - не
знаете ли вы, где буду я?
- Где? Бич номер шесть.
- Маловероятно. Я буду номером первым в другом - я буду первым,
кого линчуют.
- Но энергоснабжение города не может отказать. У вас для этого
слишком много перекрестных связей и защитных устройств.
- Все считали, что де Кальбы тоже не могут отказать. Здесь то же
самое - подумайте о Седьмом Подуровне Питтсбурга без света. Или,
лучше, и не думайте об этом!
* * *
Док Граймс вошел в надземный подъезд, ведший к его дому, взглянул
на информационное табло и с удовольствием отметил, что внутри есть
кто-то достаточно ему близкий, чтобы знать его домашний входной код.
Он тяжело двинулся вниз по лестнице, оберегая хромую ногу, и вошел в
холл.
- Привет, Док! - поднялся ему навстречу Джеймс Стивенс, когда
отворилась дверь.
- Здорово, Джеймс. Налей себе бокал. Я вижу, ты это уже сделал.
Налей и мне.
- Хорошо.
Пока друг исполнял его просьбу, Граймс вылез из диковинного,
казавшегося анахронизмом, пальто, которое он носил, и более или менее
точно бросил его в сторону ниши для одежды. Оно тяжело упало на пол,
значительно тяжелее, чем можно было предположить по его виду,
несмотря на свою громозкость. И лязгнуло.
Наклонившись, он стянул толстые защитные штаны, столь же тяжелые,
как и пальто. Под ними оказалось обычное деловое сине-черное трико.
Этот стиль ему не подходит. Для неискушенного в цивилизованной одежде
- скажем, для мифического Человека с Антареса - он мог показаться
неуклюжим, даже уродливом. Он немного смахивал на почтенного толстого
жука.
Взгляд Джеймса Стивенса скользнул по трико, и с неодобрением
остановился на только что сброшенных одеяниях.
- Все еще носишь эти доспехи, - хмыкнул он.
- Конечно.
- К черту их, Док - ты подорвешь себе здоровье, таская на себе
этот хлам. Это ведь вредно.
- Я скорее подорву его, если не буду это носить.
- Чепуха! Я не становлюсь слабее, а я не ношу панцирь - вне
лаборатории.
- Ты должен, - Граймс подошел к пересевшему на другое место
Стивенсу. - ПОЛОЖИ НОГУ НА НОГУ. - Стивенс подчинился; Граймс сильно
ударил его ребром ладони под коленную чашечку. Рефлекторный скачок
был едва заметен.
- Отвратительно, - заметил он и отогнул правое веко друга. - Ты
весьма плох, - добавил он через мгновение.
Стивенс нетерпеливо отстранился.
- Я в порядке. Мы говорим о тебе.
- Что обо мне?
- Ладно... Проклятье, Док, ты рискуешь своей репутацией. О тебе
говорят...
Граймс кивнул.
- Я знаю. `Бедный старый Гус Граймс... легкое обращение с
церебральными термитами`. Не бойся за мою репутацию; я всегда ходил
не в ногу. Какой у тебя индекс усталости?
- Я не знаю. Он в порядке.
- В самом деле? Я бы два раза из трех победил тебя в рестлинге.
Стивенс потер глаза.
- Не подкалывай меня, Док. Я переутомился, знаю, но это всего
лишь переработка.
- Гм! Джеймс, ты же неплохой радиационщик...
- Инженер.
- ...инженер. Но ты не врач. Неужели ты думаешь, что человека как
биосистему можно год за годом безнаказанно подвергать воздействию
всевозможного излучения? Проект вообще этот вопрос не рассматривал.
- Но я ношу панцирь в лаборатории. Ты знаешь это.
- Конечно. Но как же вне лаборатории?
- Но... Послушай, Док... я не люблю так говорить, но все твои
предположения нелепы. Конечно, радиации в атмосфере сейчас хватает.
Но в этом нет ничего вредного. Все коллоидные химики соглашаются...
- Коллоидные... чушь!
- Но ты должен признать, что биоэкология является задачей
коллоидной химии.
- Я ничего не должен признавать. Я не спорю с тем, что коллоиды
являются продуктом живой ткани - так и есть. Но я сорок лет
утверждал, что опасно подвергать живую ткань воздействию смешанной
радиации, не будучи уверенным в эффекте. С точки зрения эволюции
человек как животное привык и приспособился лишь к естественному
изучению Солнца - но даже его выдерживает не слишком хорошо - и это
под толстым одеялом ионизированного кислорода! Без этого одеяла... ты
когда-нибудь видел рак вроде Солар-Х?
- Конечно нет.
- Да, ты слишком молод. Я видел это. Ассистировал при вскрытии
одного такого, когда был студентом медицинского колледжа. Парень
участвовал во Второй Венерианской экспедиции. Четыреста тридцать
восемь раковых опухолей мы успели насчитать на нем прежде, чем
сбились со счета.
- Солар-Х побежден.
- Конечно. Но он должен был послужить предупреждением. Вы, молодые
сообразительные выскочки, можете изготовить в своих лабораториях
такие вещи, что нам, врачам, справиться с ними не под силу. Мы
отстаем... что поделаешь. И обычно не знаем, что происходит, пока не
грянет беда. На сей раз зацепило тебя.
Он тяжело сел и неожиданно посмотрел столь же устало и загнанно,
как прежде его молодой друг.
Стивенс почувствовал неловкость, подобную которой может испытать
человек, чей лучший друг влюбился в совершенно ничтожную особу. Он не
знал, что бы такое сказать, что не показалось бы грубостью.
Он перевел разговор на другое.
- Док, я приехал сюда, потому что задумал пару вещей...
- Какого рода?
- Ну, во-первых, отдохнуть. Я знаю, что переутомился. Я сильно
переутомился, так что отдых мне не помешает. А второе... это твой
приятель Уолдо.
- Как?
- Да, Уолдо Фаренгейт-Джонс, храни Боже его упрямое, злое сердце.
- Почему Уолдо? Тебя вдруг заинтересовала мышечная слабость?
- Да нет. Меня не волнуют его физические трудности. У него может
быть крапивница, перхоть или пляска Святого Витта, меня это не
касается. Я надеюсь, все это у него есть. Что мне нужно, так это его
мозги.
- Ну и?
- Я не могу сделать это сам. Уолдо не помогает людям; он их
использует. Ты - единственный из людей, кто с ним нормально общается.
- Нет.
- Кто еще?
- Ты неправильно меня понял. У него нет нормальных контактов. Я
просто единственный, кто рискует быть с ним грубым.
- Но я думал... Неважно. Не кажется ли тебе, что это довольно
затруднительное положение? Уолдо - человек, который нам необходим.
Почему гений его масштаба должен быть столь неприступным, столь
невосприимчивым к обычным социальным запросам? О, я знаю, что многое
здесь связано с его болезнью, но почему именно этот человек должен
болеть именно этой болезнью? Это невероятное совпадение.
- Это не связано с его физическим недостатком, - сказал ему
Граймс. - Или же связано не так, как ты это описал. Его болезнь и
есть, в некотором роде, его гений...
- Как?
- Ну... - Граймс обратил взгляд в себя, пустил мысли по длинной,
обращенной в прошлое цепи ассоциаций - для Уолдо она была длиною в
жизнь - связанных с этим особым пациентом. Он вспоминал свои
подсознательные дурные предчувствия, когда принимал этого ребенка.
Малыш казался достаточно крепким на вид, если не считать легкой
синевы. Но тогда многие дети в родильном отделении были несколько
синеваты. Тем не менее, он ощутил легкое внутреннее сопротивление
перед тем как шлепнуть ребенка, чтобы тот впервые набрал в легкие
воздух. Но он подавил свои чувства, произвел необходимое `наложение
рук`, и новорожденный человек заявил о своей независимости вполне
приемлемым криком. На этом его роль закончилась: тогда он был
обыкновенным молодым врачом, который достаточно серьезно относился к
клятве Гиппократа. Он до сих пор воспринимал ее всерьез, как сам он
полагал, хотя иногда и называл ее `гипокритической`. И все же чувства
его не обманули: было что-то гадкое в этом ребенке - и вовсе не из-за
myаsthеniа grаvis.
Сначала он жалел этого малыша, чувствуя какую-то странную
ответственность за его состояние.
Патологическая мышечная слабость - это почти полная
инвалидность, поскольку у больного нет неповрежденных конечностей,
чтобы развить их взамен поврежденных. Поэтому жертва вынуждена
лежать; все органы, конечности *** функции, но столь
жалкие и совершенно слабые, что они неспособны выполнить ни одной
нормальной функции. Он должен провести свою жизнь в состоянии
бессильного изнеможения, такого, какого ты или я могли бы достичь у
финишной черты изнурительного забега через всю страну. И нет ему ни
помощи, ни облегчения.
Во время детства Уолдо он постоянно надеялся, что ребенок умрет,
поскольку он был настолько очевидно обречен на трагическую
бесполезность, и в то же самое время, как врач, делал все в пределах
своих познаний бесчисленных консультантов-специалистов,чтобы
сохранить жизнь ребенка и вылечить его.
Естественно, Уолдо не мог посещать школу; Граймс выискал для него
исполненных сочувствия учителей. Он не мог участвовать ни в одной
нормальной игре; Граймс изобрел для него игры в постели больного,
которые бы не только стимулировали воображение Уолдо, но и поощряли
его в применении своих дряблых мускулов в полной, хоть и бессильной
степени, на которую он был способен.
Граймс опасался, что дефективный ребенок, будучи не подверженным
обычным развивающим стрессам взросления останется инфантильным.
теперь он знал - и знал это в течение долгого времени - что у него
не было причин для беспокойства. Юный Уолдо вцепился в то, что
предлагала ему маленькая жизнь, жадно учился, с вызывавшим испарину
напряжением воли он пытался заставить свои непослушные мышцы служить
ему.
Он был изобретателен в разработке уловок, которыми он обходил свою
мышечную слабость. В семь лет он придумал способ управляться с ложкой
двумя руками, который позволял ему - с болью - кормить себя. Его
первое изобретение в механике было сделано в десять лет.
Это было приспособление, которое держало перед ним книгу,
управляло освещением и переворачивало страницы. Приспособление
управлялось прикосновением пальца к простой панели управления.
Естественно, Уолдо не мог изготовить его самостоятельно, но он мог
представить его себе и описать. Фартингуэйт-Джонсы легко могли
позволить себе пригласить инженера-конструктора, чтобы соорудить
задумку ребенка.
Граймс был склонен рассматривать это происшествие, в котором
ребенок Уолдо играл роль интеллектуального господства над обученным
зрелым взрослым, не родственником, и не слугой, как веху в
психологическом процессе, в результате которого Уолдо в конце концов
пришел к восприятию человеческой расы как своих слуг, своих рук,
действительных или потенциальных.

- Что тебя гложет, Док?
- Что? Извини, я замечтался. Послушай, сынок - ты не должен быть
слишком жесток с Уолдо. Он и мне самому не нравиться. Но ты должен
воспринимать его как целое.
- Ты его так воспринимаешь.
- Тс-с-с. Ты говоришь о потребности в его гении. Он не был бы
гением, если бы не был калекой. Ты не знал его родителей. они были
хорошей семьей - тонкие, интеллигентные люди - но ничего
потрясающего. Потенциал Уолдо был ничуть не выше, чем их, но ему
больше приходилось его использовать, чтобы что-то сделать. Ему все
приходилось делать трудным способом. Он был вынужден быть умнее:
- Конечно. Конечно, но почему он должен быть столь противным?
Большинство великих людей не таковы.
- Пошевели мозгами. Чтобы чего-то добиться в его положении, он
должен был развить волю, сильный ограниченный разум, с полным
пренебрежением ко всем другим соображениям. Кем он мог по-твоему
стать, как не смрадным эгоистом?
- Я бы... Ладно, хватит. Он нам нужен и это все.
- Почему?
Стивенс объяснил.

Можно с претензией на правоту доказывать, что формы культуры - ее
нравы, ценности,устройство семьи, привычки в питании, стандарты
жизни, методы педагогики, институты, формы правления и так далее -
происходят из экономических потребностей ее технологии. Даже хотя
этот тезис излишне расширен и крайне упрощен, тем не менее он верен
настолько, насколько он описывает долгий мирный период, последовавший
за конституционным провозглашением Объединенных Наций, выросших на
технологиях, как в теплице поднявшихся из потребностей воюющих сторон
в войне сороковых годов. До этого времени радиовещание и лучевая
связь использовались, за редким исключением, только для коммерческого
вещания.
Даже телефон почти полностью основывался на металлических
проводниках от одного аппарата до другого. И если человек в Монтерее
хотел поговорить с женой или партнером в Бостоне, то физический,
медный нейрон осязаемо протягивался через континент от одного
человека к другому.
Лучистая энергия была тогда лишь полетом фантазии, встречавшимся в
воскресных приложениях и комиксах.
Соединение - нет, переплетение - новых достижений требовалось для
того, чтобы паутина меди, покрывавшая континент, была упразднена.
Энергия не могла пересылаться экономично; нужно было
дождаться разработки соосного луча - прямого следствия повелительного
военного дефицита Великой Войны. Радио телефония не могла сменить
проводную телефонию пока ультрамикроволновые технологии не захватили
пространство в эфире, так сказать, для коммерческой разгрузки. Даже
тогда было необходимо еще изобрести настраиваемый приемник, которым
мог бы пользоваться не технический человек - десятилетний ребенок,
скажем - пользоваться так же легко как и дисковым номеронабирателем,
характеризовавшим коммерческий проводной телефон кончавшейся теперь
эры.
Лаборатория Белла решили эту проблему; решение ее привело прямо к
приемнику энергии излучения домашнего типа, настроенному,
запечатанному и проверенному. Был открыт путь для коммерческой
радиопередачи энергии, кроме одного вопроса: эффективности. Авиация
ждала разработки двигателя на основе цикла Отто; промышленная
революция ждала парового двигателя; лучистая энергия ждала
действительно дешевого и изобильного источника энергии. Поскольку
излучение энергии по природе своей расточительно, необходимо было
иметь дешевую и достаточно обильную энергию для ее потребления.
Тот же год дал атомную энергию. Физики, работавшие на армию
Соединенных Штатов - в то время Северо-Американские Соединенные Штаты
имели свою армию - произвели супервзрывчатку; блокнотные записи о ее
испытаниях должным образом проанализированные, дали все необходимое
для производства практически любого другого вида ядерной реакции,
даже так называемого Солнечного Феникса, водородно-гелиевого цикла,
являющегося источником энергии Солнца.
Излучаемая энергия стала экономически осуществимой - и неизбежной.
Реакция, посредством которой медь превращалась в фосфор, кремний
- 29 и гелий - 3, плюс вырожденные цепные реакции, были одним из
нескольких дешевых и удобных средств, разработанных для производства
неограниченной и практически бесплатной энергии.
Конечно, все это не попало в объяснение Стивенса с Граймсом.
Граймс весьма рассеянно осознавал весь динамический процесс; он
наблюдал рост лучистой передачи энергии точно также, как его дед
наблюдал развитие авиации. Он видел, как с неба исчезали большие
линии электропередач - из них `добывали` медь, он видел как тяжелые
кабели вырывались из раскопанных улиц Манхэттена. Он мог даже
вспомнить свой первый отдельный радиотелефон с его несколько
сбивающим с толком двойным наборным диском - он дозвонился адвокату в
Буэнос-Айрес, пытаясь позвонить в ближайший гастроном. Две недели он
делал все местные звонки через Южную Америку, прежде чем открыл, что
есть разница, какой из дисков крутить в первую очередь.
В то время Граймс еще не поддался новому стилю в архитектуре. План
Лондона не привлекал его; он любил дом над поверхностью земли, где он
мог видеть его. Когда стало необходимо увеличить площадь офиса, он
наконец сдался и ушел под землю, не столько из-за дешевизны, удобства
и всесторонней практичности жизни в трижды кондиционированной пещере,
а потому что уже был немного озабочен возможными последствиями
прохождения излучения через тело человека. Оплавленные земляные стены
его новой резиденции были покрыты свинцом, крыша пещеры имела
удвоенную толщину. Его нора в земле была настолько близка к
радиационно-защитной, насколько он мог это сделать.

- ... Суть дела, - говорил Стивенс, - в том, что передача энергии
транспортировочным единицам стало дьявольски неустойчивой. Пока не
достаточно, чтобы сорвать движение, но достаточно, чтобы привести в
замешательство. Было несколько неприятных случаев, мы не можем скрыть
их навсегда. Мне нужно что-то с этим сделать.
- Почему?
- `Почему` Не шуми. Во-первых, я инженер САЭВ по движению, и от
этого зависит мой хлеб с маслом. Во-вторых, проблема сама по себе
вызывает огорчение. Правильно сконструированный узел механизма должен
работать - всегда,в любой момент. А эти не работают, и мы не можем
понять, почему. Наши штатные физики-математики уже почти достигли
стадии бормотания.
Граймс пожал плечами. Этот жест вызвал у Стивенса раздражение. - Я
не думаю, что ты осознаешь важность этой проблемы, Док. Ты
представляешь себе количество лошадиных сил, занятых транспортировкой.
Если посчитать и частные, и коммерческие аппараты плюс самолеты
общего назначения, то Северо-Американская Энерго-Воздушная поставляет
более половины потребляемой континентом энергии. Мы должны быть в
порядке. Можешь прибавить к этому наше участие в энергоснабжении
города. С этим нет проблем - пока. Но мы не смеем даже подумать, что
будет означать сбой городской энергетики.
- Я дам тебе решение.
- Да? Ладно, давай.
- Выбросьте все это. Вернитесь к нефтяным и паровым агрегатам.
Избавьтесь от этих проклятых лучисто-энергетических душегубок.
- Совершенно невозможно. Ты не знаешь, о чем говоришь.
Потребовалось более пятнадцати лет, чтобы совершить эту перестройку.
Теперь мы поставлены в зависимость от этого. Гус, если бы САЭВ
закрыло производство, то половина населения северо-западного
побережья голодало, не говоря уже об озерных штатах и направлении
Бостон-Филадельфия.
- Хм-м. Что же, все, что я могу сказать, это то, что этот исход
мог бы быть лучше, чем продолжающееся поныне медленное отравление.
Стивенс нетерпеливо отмахнулся от сказанного.
- Слушай, Док, хоть разводи пчел в своей шляпе, если тебе так
нравится, но не заставляй меня учитывать их в своих расчетах. Больше
никто не видит опасности в излучаемой энергии.
Граймс кратко ответил, - Суть в том, сынок, что они не туда
смотрят. Знаешь ли ты, какой был в прошлом году рекорд в прыжках в
высоту?
- Никогда не слушаю спортивные новости.
- Мог бы иногда и послушать. Рекорд выровнялся на семи футах двух
дюймах около двенадцати лет назад. С тех пор он только снижался.
Можешь попытаться построить график атлетических рекордов от радиации
в воздухе - искусственной радиации. Ты мог бы прийти к некоторым
удивительным для тебя результатам.
- Ерунда! Все знают, что произошел отказ от тяжелых видов спорта.
Увлечение мышцами и потом отошло, вот и все: мы просто идем к более
интеллектуальной культуре.
- Интеллектуальной, вздор! Люди перестают играть в теннис и тому
подобное, потому что все время чувствуют усталость. Посмотри на
себя. Ты так слаб.
- Не язви, Док.
- Прости. Но произошло явное ухудшение характеристик человеческого
организма. Если у нас снижались рекорды по таким видам спорта и я
могу доказать это, но ведь любой врач, который хоть чего-то стоит,
может видеть это, если у него есть глаза, и он не опутан массой
фантастических приборов. Я не могу утверждать, чем это вызвано, пока
не могу, но у меня есть чертовски сильное предчувствие, что это
вызвано той дрянью, которой вы торгуете вразнос.
- Невозможно. В эфир не было выпущено ни одно излучение, не
прошедшее проверки в биологических лабораториях. Мы не дураки и не
мошенники.
- Может быть вы недостаточно долго их проверяете. Я не говорю о
нескольких часах или нескольких неделях; я говорю о кумулятивных
эффектах годами проходящих через ткань излучений. Что при этом
происходит?
- Да ничего - мне кажется.
- Тебе кажется, но ты не знаешь. Никто никогда не пытался это
выяснить. Например - как воздействует солнечный свет на силикатное
стекло? Обычно ты можешь ответить `никак`, но ты видел когда-нибудь
стекло пустынь?
- Эти лавандово-синие стекляшки? Конечно.
- Да. Бутылка в пустыне Мохав окрашивается за несколько месяцев.
Но ты когда-нибудь видел оконные стекла старых домов на Бикон-Хилле?
- Я никогда не был на Бикон-Хилле.
- О`кей, я расскажу тебе. Тоже самое явление - только требующее
столетия или больше - в Бостоне. Теперь скажи мне - ты, здравый физик
- мог бы ты измерить изменение, происходящее с этими стеклами на
Бикон-Хилле?
- М-м-м, вероятно, нет.
- Но ведь в нашем случае все то же самое. Разве кто-нибудь
когда-либо пытался измерить изменения в ткани человека после тридцати
лет воздействия ультракоротковолновой радиации?
- Нет, но...
- Никаких но. Я вижу это воздействие. Я сделал грубое
предположение о причинах. Может быть, я ошибаюсь. Но я почувствовал
себя много более живым, с тех пор, как стал все время носить свое
свинцовое пальто при любом выходе на улицу.
Стивенс сдался перед этим аргументом. - Может, ты и прав. Я не
хочу ссориться с тобой. Так что с Уолдо? Ты отведешь меня к нему и
поможешь поговорить с ним?
- Когда ты хочешь пойти?
- Чем скорее, тем лучше.
- Сейчас?
- Подходит.
- Позвони в свой офис.
- Ты готов идти прямо сейчас? Это бы устроило меня.
- Как известно, центральному офису, я в отпуске; тем ни менее, я
помню об этом деле. Я хочу дозвониться до них.
- Хватит разговаривать, пошли.
Они поднялись наверх, где стояли их машины. Граймс направился к
своему большому старомодному ландо `Боинг`. Стивенс остановил его.
- Не собираешься же ты лететь на этом? Это займет весь остаток дня.
- Почему бы и нет? У него есть дополнительный космический привод.
Ты можешь отсюда слетать на луну и обратно.
- Но он так дьявольски медлителен. Полетим на моей `метле`.
Граймс обвел взглядом маленький веретенообразный быстроходный
самолет друга. Его корпус был почти невидим, настолько этого могла
добиться выпускающая пластик промышленность. Поверхностный слой
толщиной в две молекулы имел коэффициент преломления практически
равный с воздухом. Когда он был чист, его было очень трудно увидеть.
когда же он был достаточно запылен или залит водой, чтобы быть
немного заметным - как призрак мыльного пузыря в форме корабля.
Посередине, ясно видимая через стенки, проходила единственная
металлическая часть корабля - стержень, или, точнее, осевой сердечник
с расходящимся снопом приемников де Кальба на конце. На вид это было
вполне похоже на гигантское помело колдуньи, что и оправдывало
прозвище.
Поскольку седла из прозрачного пластика были установлены одно за
другим над стержнем, так что металлический брус проходил между ног
пилота и пассажиров, прозвище было вдвойне подходящим.
- Сынок, - заметил Граймс, - Я знаю, что я не красив и не
элегантен. И все-таки я сохраняю некоторые остатки уважения к себе и
некоторое мизерное количество собственного достоинства. Я не
собираюсь засовывать эту штуку между голеней и скакать на ней по
воздуху.
- Ах, черт! Ты старомоден.
- Может быть. Тем не менее, все странности, которые я ухитрился
сохранить к моему нынешнему возрасту, я намерен сохранить и далее.
Нет.
- Послушай - я поляризую корпус перед взлетом. Как тебе это?
- Не прозрачный?
- Не прозрачный.
Граймс скользнул сожалеющим взглядом по своему собственному
старомодному аппарату, но вяло согласился войти в едва видимый
скоростной корабль. Стивенс помог ему; они вошли в аппарат и сели на
брус.
- Молодец, Док, - похвалил его Стивенс, - я довезу тебя туда за
три скачка. Эта твоя старая калоша не сделала бы больше пятьсот миль
в час, а Инвалидная Коляска находится в добрых двадцати пяти тысячах
миль.
- Я никогда не спешу, - прокомментировал Граймс, - и не называй
дом Уолдо `Инвалидной Коляской` - при нем.
- Я запомню, - пообещал Стивенс. Он нащупал что-то в очевидно
пустом пространстве; оболочка неожиданно стала непроницаемо черной,
скрывая их. Столь же неожиданно она стала зеркально яркой, машина
вздрогнула и мгновенно исчезла из виду.

Уолдо Ф. Джонс казался плавающим в воздухе в центре сферической
комнаты. Впечатление вызывалось тем, что он действительно плавал в
воздухе. Его дом кружился по свободной орбите, с периодом обращения
около двадцати четырех часов. Сам дом не вращался; псевдогравитация
центробежной силы была нужна ему меньше всего. Он покинул Землю,
чтобы убежать от ее гравитационного поля, он ни разу не спускался на
поверхность за семнадцать лет, прошедших с постройки дома и его
вывода на орбиту; он никогда и не намеревался делать это с какой бы
то ни было целью.
Здесь, свободно летая в космосе в собственной наполняемой
кондиционированным воздухом оболочке, он был свободен от невыносимого
пожизненного рабства немощных мускулов. Ту самую силу, которой он
обладал, он мог экономично использовать на движение, а не на борьбу с
изнуряющим весом мощного поля земли.
Уолдо проявлял горячий интерес к космическому полету с раннего
детства, но не от желания исследовать его глубины, а потому, что его
мальчишеский перевозбудившийся мозг видел огромное преимущество в
невесомости - для него самого. Уже подростком он помогал
экспериментаторам по космическим полетам в решающий момент, снабжая
их системой управления, которой пилот мог легко пользоваться при
перегрузке в две - три силы тяжести.
Такое изобретение для него совершенно не составляло труда; он
просто приспособил те устройства манипуляции, которые сам
использовал в войне с непреодолимым весом единичной силы гравитации.
Первый успешный и безопасный ракетный корабль содержал те же реле,
которые когда-то помогли Уолдо пересесть с постели на инвалидную
коляску.
Тормозные баки, ставшие теперь стандартным оборудованием кораблей
лунной почты, происходили от плавающего бака, в котором Уолдо
привычно ел и спал до тех пор, пока не отправился из дома родителей в
свой нынешний , весьма уникальный, дом. Большинство его главных
изобретений были изначально задуманы для его собственного удобства, и
лишь потом приспособленные для коммерческой эксплуатации. Даже
вездесущие и гротесково человекоподобные приборы общеизвестные как
`уолдники` - Синхронный Удваивающий Пантограф Уолдо Ф. Джонса, патент
N 296.001.437, новой серии и другие - прошел несколько поколений
развития в частном пользовании механическом цехе Уолдо, прежде чем
тот переделал его для массового производства. Первый из них,
примитивный прибор, если сравнивать его с теми `уолдниками`, которых
можно было теперь увидеть в каждом магазине, заводе, фабрике, складе
страны, был разработан для того, чтобы дать Уолдо возможность
работать на токарном станке.
- Уолдо возмущала кличка, которую дали им люди - она задевала его
как чрезмерно личностная - но он холодно распознавал собственную
коммерческую выгоду в том, что публика словесно приравнивала его к
столь полезному и важному устройству.
Когда репортеры новостей приклеили его космическому дому ярлык
`Инвалидное Кресло`, то можно было ожидать, что он воспримет это как
полезное паблисити. То, что он не разделял такого взгляда, возмущался
и пытался положить этому конец, происходило из другого,
специфически-уолдовского факта: Уолдо не воспринимал себя как калеку.
Он видел себя неизувеченным человеческим существом, а чем-то более
высоким, чем человек, следующей ступенью вверх, существом столь
превосходящим, что ему не нужна грубая звериная сила безволосых
приматов. Покрытые шерстью приматы, бесшерстные приматы, затем Уолдо
- так шел прогресс в его мыслях. Шимпанзе с едва заметными мышцами
могла одной лапой удержать целых пятнадцать сотен фунтов. Уолдо
проверил это, получив одну обезьяну и терпеливо доведя ее до
бешенства - хорошо развитый человек может одной рукой поднять сто
пятьдесят фунтов. Собственное усилие Уолдо при напряжении до
выступающего пота, никогда не превышало пятнадцати фунтов. Независимо
от того, было ли это очевидное заключение верным или ошибочным, Уолдо
верил в него, пользовался им в оценках. Люди были обросшим мышцами
сбродом, бесшерстными шимпанзе. Он оценивал себя по меньшей мере в
десять раз Выше, чем их.
У него еще многое впереди.
Хоть он и плавал в воздухе, он был в тоже время занят делом, очень
занят. Хотя он никогда не спускался на поверхность земли, его бизнес
был связан с ней. Помимо управления своей многочисленной
собственностью, он регулярно практиковал как инженер-консультант,
специализируясь в анализе движения. Поблизости от него плавали по
комнате принадлежности, необходимые ему для профессиональной
практики. Перед ним висел цветной телевизионный стереоприемник
размером четыре на пять футов. Экран был расчерчен двумя системами
координат - прямоугольной и полярной. Другой, меньший, приемник висел
выше и правее. Оба приемника полностью записывали происходящее,
посредством параллельных цепей, удобно расположенных в соседнем
отсеке.
Меньший приемник показывал лица двоих смотревших на него мужчин.
Большой экран показывал сцену в большом цехе, по пропорциям,
напоминавшем ангар. Во весь экран был виден шлифовальный станок,
обрабатывавший какую-то большую отливку. Позади станка стоял рабочий,
лицо его выражало сдержанное озлобление.
- Он лучший из ваших рабочих, - заявил Уолдо двум мужчинам на
меньшем экране. - Разумеется, он неуклюжий и не любит хорошую работу,
но он лучший из тех идиотов, которых вы называете машинистами.
Рабочий огляделся, будто пытаясь понять, откуда доносится голос.
Было ясно, что он мог слышать Уолдо, но видеоприемника у него не
было. - Эти шуточки предназначались мне? - резко спросил тот.
- Вы неправильно меня поняли, добрый человек, - сладко сказал
Уолдо. - Я хвалил вас. Я действительно таю надежду научить вас
зачаткам точной работы. потом мы будем ожидать, что вы научите
окружающих вас безмозглых дураков. Пожалуйста, наденьте перчатки.
Перед рабочим, установленная на обычной подставке, находилась пара
уолдиков, длиной до локтя с пальцами как у человека. Они двигались по
прямой, параллельно подобной паре, установленной перед самим Уолдо.
Вторичные уолдики, чьими действиями мог управлять сам Уолдо с помощью
своих первичных устройств, были установлены перед станком на месте
оператора.
Замечание Уолдо относилось к первичным уолдикам, находившимся
перед рабочим. Тот взглянул на них, но не пошевелился, чтобы вставить
в них руки. - Я не принимаю команд от кого-то, кого я не вижу, -
решительно сказал он. Говоря, он смотрел в сторону от сцены.
- Давайте, Дженкинс, - начал было один из двоих на меньшем экране.
Уолдо вздохнул. - У меня в самом деле нет ни времени, ни желания
решать ваши проблемы с производственной дисциплиной. Господа,
поверните ваш экран так, чтобы наш обидчивый друг мог видеть меня.
Его рекомендация была выполнена; лицо рабочего появилось на заднем
плане меньшего экрана Уолдо, равно как и на большом. - Теперь - так
лучше? - мягко спросил Уолдо. Рабочий хмыкнул.
- Да...скажите, пожалуйста, как вас зовут?
- Александр Дженкинс.
- Очень хорошо, друг Алек - надень перчатки.
Дженкинс вставил руки в перчатки и остановился в ожидании. Уолдо
вставил руки в установленную перед ним первичную пару и все три пары,
включая вторичную у станка, ожили. Дженкинс закусил губу, как будто
посчитал неприятным ощущение, будто одетые на него рукавицы управляют
его пальцами.
Уолдо мягко сжал и распрямил пальцы; две пары уолдиков на экране
последовали его движению с точным одновременным соответствием. -
Почувствуй их, мой дорогой Алек, - советовал Уолдо. - Мягче - ощущай
прикосновение. Заставь свои мышцы служить тебе. Затем он начал
выполнять руками определенные движения; уолдики, установленные на
станке, вытянулись, включили питание и мягко и грациозно продолжили
обработку отливки. Механическая рука потянулась вниз, поправила
регулятор, в то время, как другая рука увеличила поток охлаждающего
масла на режущую кромку. - Ритмичнее, Алек, ритмичнее. Без дергания,
без необязательных движений.
Постарайся делать все одновременно со мной.
Отливка обретала форму с обманчивой быстротой, проявляя
изготавливаемую деталь - часть корпуса обычного трех ходового
клапана. Патрон освободил ее, она на проходившую внизу ленту, и ее
место заняла другая грубая отливка. Уолдо продолжал работу с
неторопливым умением, движения его пальцев в уолдиках пришлось бы
измерять давлением в доли унции; но два набора уолдиков, работавших

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 137723
Опублик.: 21.12.01
Число обращений: 0