ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ Александр Башкуев. Убить Архимеда &сорy; Сорyright Александр Башкуев Еmаil: fооtuh@nеtsсаре.nеt Dаtе: 14 Nоv 2000
Последним оплотом эллинского мира на пути захватчиков-римлян стали архимедовы Сиракузы. Долго держался сей славный город, благодаря уму и изобретениям Архимеда. `Когда к нему подошел римский солдат, Архимед решал очередную задачу. Убийца спросил его: `Что ты хочешь?` -- и Архимед отвечал: `Отойди, ты заслонил мне солнце!` Убийцею Архимеда стал центурион по прозвищу `Брут`, что значит, - `Дурак`. `Детская Энциклопедия`. Брут (от - Дурак, Скотина), - пример `нарицательного Родового Имени`. В отличие от `собственных Родовых Имен` почиталось Знаком Отличия и закреплялось за Родом в исключительных случаях. Известны две Династии Брутов:
1) Юлии Бруты -- потомки патриция, консула и пожизненного сенатора Марка Юлия Брута. Марк Юлий Брут возглавил народное Восстание против последнего из Римских Царей Тарквиния Гордого... ...Марк Юлий Брут стал `Первым Консулом Римской Республики и получил прозвище `Дурака` за отказ от царского титула... ...После смерти признан `Отцом Города`, а прозвище стало `Родовым именем нарицательным` для всех потомков его... 2) Юннии Бруты -- потомки плебея, консула и пожизненного сенатора Марка Юнния Брута. Марк Юнний Брут... ...убил Архимеда... `История Римской Республики` В небе загрохотало и на землю упали первые капли дождя. Мои люди стали подниматься с земли, старый Ларс вытянул из костра горящую головню покрупнее, а молодые солдаты стали вылавливать раскаленные угли и складывать в обмазанную глиной плетенку. Я тоже встал с разбитой скамьи, вытащенной из ближайшего дома, и приказал: - `Всем в укрытие. Чихом Архимеда мы не убьем, а соплями - не напугаем. Пошли`. Наш лагерь располагался внутри огромного, разбитого войною и временем здания, притулившегося у крутого склона местной горы на широкой полукруглой площадке, выдолбленной прямо в скале. Задняя часть скалы постепенно загибалась кверху и изнутри все это выглядело неким подобием четвертинки яйца. Сооружение господствовало над зданиями внизу и я установил тут гигантскую катапульту, захваченную нами у грекосов. Когда местная мразь чего-то волнуется, пары камней хватает на то, чтоб они на пузе к нам приползли -- моля не рушить их крохотные дома. Да и акустика здесь хороша, - отдаешь приказ, а слышно -- далеко вокруг. В начале войны мы входили в такие вот города, а там -- греческие домишки -- один на другом. Не люблю я их, - глухие стены, узкие окошки, плоские крыши, а на них -- балеарские пращники африканцев... Не один легион полег в таких городках, да теснинах, пока да нас не дошло -- `Не входить в город`! Довольно пары тяжелых катапульт на высотах и мерзкие греки сами выносят ключи от их мерзкого города... Правда, для этого нам сперва пришлось разбить греков, да забрать у них катапульты -- в Риме у нас таких пока что не делают. Пока. Ну, да не беда -- главное, - Осознать Принцип. Главное, что мы поняли, - Легионам нужен Простор -- `пространство маневра`! Тогда и не повторится то, что при Каннах... Ларс рассказал нам, как африканцы разделались с нами при Каннах, - так что я теперь больше всего боюсь потерять вот это - `пространство`. Черномазые здоровей и крепче любого из нас, но им не хватает воображения и дара видеть бой - целиком. Всякий раз, когда за нами `пространство`, как бы ни началось то, иль -- иное сражение - мы ломаем врага. Ну, а ежели нет... Живым я им не дамся. Ларс старше меня на каких-нибудь пять лет, а после пары лет плена у него вид, как у столетнего старика. К тому же Ларс из этрусков, а им африканцы дарили жизнь, думали настроить их против нас. Римлянина же - не пощадят. Я не хочу вспоминать, что черные делают с нашими, так что мы их в плен не берем. Ни мы их, ни они - нас. Ну, да это и - к лучшему. С черномазыми хотя бы понятно -- кто друг, а кто... Мерзкие грекосы... Чуть-чуть о себе. Меня зовут Марк. Марк Юнний -- глава Рода Юнниев. Мы - плебс и все, что у моей семьи есть за душой - восемь с половиной югеров земли за городом, да дом на Авентинском холме. Не так уж и много, - у многих лишь по три югера, а на прокорм семьи нужно пять, но и не мало, - у нас батраки. Никаких рабов, разумеется. Мои предки были солдатами. Простыми наемными солдатами и поездили по миру. Говорят, много лет назад один из них служил вот в этих, проклятых богами, краях. Интересно, что здесь было тогда? Я даже вздохнул: - `Дорого бы я дал за то, чтобы знать, что это было за здание`. Я ничего не имел в виду, но буквально через пару минут снизу раздалась ругань и крики, а мой друг и советчик Ларс закричал: - `Пошевеливайся, греческий смерд, великий центурион изъявил желание тебя видеть`. Мои солдаты приволокли и швырнули к моим ногам моего переводчика. В день, когда мы взяли город, нашей Авентинской когорте - за особую храбрость дозволили разграбить всю эту часть. Ну и - ребята под горячую руку перебили немало возможных рабов, а вот этого - пощадили. Он бежал по улице, прихрамывая на обе ноги с корявой нелепой клюкой и огромным мешком. Ребята решили, что у него в мешке золото и решили отнять. Когда старикан стал драться клюкой, ребята чуть животики не надорвали со смеху. Он их так насмешил, что они с ним забавлялись как кошки с мышью, пока один из них, подкалывая старикана кончиком боевого меча, не зацепил мешка, а тот - разорвался. Из дыры посыпались свитки книг и ребята так разозлились, что чуть не убили старого придурка. Они даже в сердцах размотали пару свитков - думали, что может внутри были денежки, ну, а потом решили привести старикана ко мне: в нашей сотне я один умею читать и писать и они решили, что в свитках могут быть какие-нибудь забавные штуки про зарытые где-то сокровища, или что-нибудь занимательное: про ведьм там, или - греческих шлюх. К сожалению, свитки оказались на греческом, а я не знаю их птичьего языка. Поэтому, раз город мы уже взяли, я приказал сохранить придурку жизнь: для тяжелых работ он был уже слишком стар, но мог повеселить нас за время осады. К тому же греки известные шутники, да проказники - в ближнем бою у них душа в пятках, но пока дело не доходит до кулаков, они - великие выдумщики. Только поэтому мы до сих пор и не поймали этого Архимеда. А старикашка знал нашу речь и за эти месяцы немало нас позабавил. Поэтому когда старикан протер глаза (ребята выдернули его из постели), я спросил: - `Что здесь было раньше?` - `Театр, ваша милость`. Ребята загоготали, а я нахмурился и сказал: - `Бесстыдный вы народ, греки. Небось бегали здесь нагишом со вторым привязанным членом, да размалеванной рожей и потешали толпу. Видал я ваши комедии, - это мерзость. Когда мы возьмем вашу драную Грецию, клянусь Либером, - мы запретим все так называемые вами -- театры`. Старикан огляделся вокруг, будто видел все это в первый раз, отпихнул руки моих людей и подошел к обгорелой стене разбитого здания, погладил ее и тихонечко отвечал: - `Ты не видел настоящего искусства, варвар. Ты привык к пошлым комедиям и простым фарсам, коими вас потешают на ваших же Сатурналиях. Здесь же когда-то шел Софокл, да Эсхил... Когда-то Сиракузы были Столицей Западной Эйкумены, а это называлось театром Диониса. В честь Дионисия. Дионисия Старшего... Самого Великого, кровожадного и ужаснейшего из наших царей! Он был такой же вот варвар, как и все вы...` Мои ребята обиделись, Ларс даже ударил грекоса по лицу: - `Ты посмел звать нас - варварами?! Ты говори, да думай, что говоришь!` Грек испуганно оглянулся на меня и промямлил: - `Я хотел сказать, что вы - римляне - не понимаете подлинного искусства. Вы же не знаете наших богов и героев, чтоб...` Тут мои ребята покатились со смеху: - `Во сказал! Это у грекосов-то - герои?! Да у них целые армии разбегаются при одном виде наших орлов. Все греки скоро склонятся перед мощью римских когорт, - стало быть наши боги сильней ваших! Чего его слушать, тоже придумал - трагедии про каких-то там греков, - то ли дело история про дочку зеленщика, иль - палатинскую вдовушку!` Ребята так разгорячились, что чуть не порвали жалкого ублюдка на части. И не буду же я ссориться со своими людьми из-за какого-то старикашки. Поэтому я откашлялся и приказал: - `На колени, мерзкая сволочь. Говори -- `Я - греческая гнида, прошу прощения у благородных граждан Великого Рима за то, что оскорбил их по скудоумию своему. Прошу прощенья за то, что небеса еще терпят наш подлую, мерзкую расу Изменников и молю римских солдат о пощаде. Ибо в отличие от них, я больше всего на свете ценю мою продажную шкуру!` Говори, пока жив!` Грек обернулся, обвел глазами моих людей, потом его старческое личико сморщилось и стало похоже на печеное яблочко. Губы его затряслись и старикашка заплакал. Затем он встал на колени и просил у всех нас прощения. Мои ребята, хоть и горячие, но отходчивые. Поэтому они только пнули старикана пару раз пониже спины и снова расселись вокруг костра посреди бывшей сцены. А я уже спокойным тоном спросил: - `Почему же вы, греки, не хотите играть перед нами ваши трагедии? Презираете, или что?! Только подумай, прежде чем отвечать`. Грек боязливо оглянулся на моих головорезов и проскулил: - `Возможно мои соотечественники привозили к вам в Рим наши трагедии, но... из всех них лишь одна и могла иметь бы успех. Если уж вам больше нравятся истории про дочку зеленщика, актеры будут играть про зеленщика - им тоже надобно кушать`. Ребята переглянулись и заговорили за жизнь, - наша когорта называется Авентинской, а стало быть - все мы плебеи и знаем цену трудовому оболу. Вот только Ларс буркнул что-то про то, что если бы показали что-нибудь про Либера, или даже патрицианскую Юнону, он может быть и посмотрел бы, а какая ему радость смотреть на каких-то там - греков. Но я только посмеялся и отвечал, что когда-нибудь еще наш - римский автор напишет про братьев Горациев, или даже самого Энея и мы утрем нос всем этим грекосам. Ребята удивленно посмотрели на меня, но промолчали - про нас, римлян, говорят, что у нас крепкие головы - в самый раз для драки, но слишком крепкие для всей этой тряхомундии вроде философии, или трагедий. Возьмем к примеру Платона: старикашка мне много трепал про этого мудреца и даже книжку читал -- `Республика` называется. Там много всякого дерьма наворочено - вроде `удобообозримости`, или там -- `избираемости`. Я ж понимаю так, - больше земли - больше рабов, богаче народ, так при чем здесь `удобообозримость`, да `избираемость`? Да и кто согласится выбирать в правители самого умного? Самого богатого - да, это я понимаю: раз сумел деньги нажить - значит умный. А самых умных у нас выбирают консулом лишь во сне, да в сказках. Нет, - дурацкая книжка. Но были в ней и забавные мысли. Я даже велел их переписать на отдельный свиток, даже соскоблил для того какого-то там Еврипида, чтоб был чистый пергамент - старикашку чуть не хватил удар при виде того! Но я заставил его перевести только то, что мне там понравилось и часто перечитывал ребятам эту `Республику`. Однажды мы сидели в кружок и читали Платона, когда мимо нас на лошади проезжал наш командующий со своей свитой. Он остановил коня, слез с него и похвалил: - `Просвещаешь людей? Молодец. Что это у тебя?` - `Платон, Ваша Честь. `Республика`, Ваша Честь`. У командующего округлились глаза. У него затряслись руки от нетерпения и, потянувшись за свитком, он прошептал: - `Ты читаешь Платона для обычных солдат? И они понимают? Ежели так, то с такими мы в два счета завоюем весь Мир!` Тут он развернул свиток. Уставился на десять предложений в самом начале бесконечного рулона пергамента, растерянно посмотрел на дальнейшую пустоту и пробормотал: - `Что это? Ты говоришь, что это Платон, но тут же нет ничего!` Я отдал Честь командующему и отвечал: - `Там - много лишнего. Так я приказал все лишнее вымарать и осталось лишь это. Это мы и читаем`. Надо было видать лицо Марцелла. У него был такой вид, что он собирается то ли взорваться от хохота, то ли заплакать. Потом он пришел в себя и сказал: - `Сократить Платона до десяти предложений?! О небо, какой же ты - Брут... Дурак... Да что ты понял - в Платоне?!` Он так разозлился, что швырнул мне свиток, даже не читая его. Швырнул и хотел уже ехать. А я развернул Платона и прочел: - `Республика. Слово `Республика` означает -- `Народная Власть`. Народ есть источник, выразитель и исполнитель высшей Власти в любом государстве. Каждый гражданин Республики во всем и всегда равен любому другому гражданину и имеет с ним равные Права и Обязанности...` Марцелл застыл на пол-дороге, затем обернулся через плечо и мы все увидали, как вдруг побледнело его лицо. Он молча спешился, отнял у меня мою книжку, развернул ее и прочел: - `Всякий гражданин республики имеет равные права в использовании ресурсов и богатств государства. Любой гражданин...`- он не дочитал, медленно свернул свиток и хриплым, изменившимся голосом выдавил: - `Да ты, Марк Юнний Брут, даже больший Дурак, чем думаешь выглядеть... Я бы хотел перечесть твою книжку - внимательней. Верну через пару дней. Читатели...` В общем, вернул он нам нашу книжку через неделю, а через месяц ее уже наизусть знала вся наша когорта. Я уже говорил, что мы - авентинцы и соседи друг другу, так что рассказы о моей книжке быстро разнеслись по всей армии. Вы не думайте, что раз мы плебеи, так и - вообще полные дураки. В каждой сотне у нас есть по два-три грамотных, а для уроженцев Авентина - беднейшего и населеннейшего квартала Рима - это уже немало. Да, мы пехота - мясо для этой войны. Нами командование затыкает все дырки в порядках и если война затянется еще лет на десять, Авентин станет кварталом женщин и стариков. Если, конечно, они все там не вымерли. Из дома пишут, что матушка очень плоха, а младшая сестра умерла с голоду в дни Блокады. Мы - Юннии -- Род Солдат и нам не привыкать к тяготам, но представьте себе, что творится у прочих. Когда я был маленький, мои родители мечтали о том, что хотя бы один из нас займется чем-нибудь `благородным`, поэтому меня и отдали учиться на ритора. Там мне и дали мою кличку - Брут. Я никак не мог запомнить простейших вещей, коим нас учили греческие учителя, а кулаки у меня - солдатского сына таковы, что даже служки не решались меня лишний раз выпороть. Так вот я и остался Брутом и неучем... Потом началась Война и отец со старшим братом ушли с армией консула Варрона воевать с Ганнибалом. Потом Варрон и прочие патриции прискакали в город с известьем о том, что вся наши погибли при Каннах. А мы только плакали, да ругались, что погибла-то не армия, а - пехота. Плебеи... А патриции-то ускакали на своих лошадях. Ну да не нам, плебеям, судить. Они ж благородные, - наша жизнь не стоит ногтя на их пальце. В общем, после Каннской битвы все наши союзники, вся греческая мразь предала нас и побежала лизать задницу черномазым. Самое главное, что от Рима отпали Сицилия и Кампания - самые плодородные районы Республики. И настал первый Голод. Тогда матушка собрала все, что у нас было, и вместе с другими плебейскими женщинами пожертвовала это на оборону нашего Рима. Сейчас из Рима пишут, что патрицианки вроде бы тоже отдали все свои побрякушки, но это все чушь: патриции кормятся за казенный счет из римской казны и пользуются общественными землями, как своей собственностью, а мы - плебеи принуждены крутиться только с тем, что у нас есть. Они ссыпают крошки со своего стола, а мы - отдаем последнее. Нет, Платон был - мудрый мужик... В общем, пошли мы с братом в армию добровольцами. Поставили нам задачу - в составе Авентинской когорты очистить от черномазых Сицилию и обеспечить подвоз продовольствия в Город. В Сицилию, - так в Сицилию. Сели мы на корабли и поплыли на юг. Все море было перекрыто вражеским флотом, поэтому наш командующий - Марцелл приказал отплыть ближе к ночи - в непогоду. И вот - представьте себе: кругом гром и молнии, а дождь льет, как из ведра - мы уже видим берег Сицилии и тут - флот черномазых. Мы шли с погашенными огнями, да и они двигались тайно, так что увидали мы друг друга только после того, как столкнулись чуть ли не нос к носу. Ну, у черномазых на такой случай всегда на борту балеарские пращники - как начали они по нам палить, только держись. У нас-то - пехота - к таким делам не приучена. Ну, и первым же камнем попали в голову моему брату и - наповал. Я так разозлился - мочи нет, что вскочил и заорал, что есть силы: - `Вставайте вы, трусы! Мостки - сюда. Сейчас мы искупаем в море всю эту мразь...` Ребята тоже смекнули, что от пращи под бортом не насидишься, поднажали на весла и - прямо в борт африканской квинквереме. А там абордажные мостки через борт и - пошла потеха. Вся эта балеарская сволочь хороша лишь камнями кидаться, а как дело дошло до меча - трусы ужасные. В общем, - сделали мы их, да и ребят наших, что были прикованы к африканским веслам - освободили. Обычное дело. Это в нашей армии мы -- плебеи - на веслах, а у африканцев на это - рабы. Поэтому-то черномазые и боятся драться на море: если они врываются на наши корабли, то все гребцы берутся за оружие и метелят врагов до последнего. А вот если мы забираемся к ним, мы тут же разбиваем цепи и их же гребцы бьют своих же мучителей. Африканские корабли вообще-то лучше и гораздо быстрей наших, но их собственные гребцы, стоит им заметить наши триремы, тут же бросают грести и - дело сделано. Можно, конечно, говорить, что и мы, римляне, в этой Войне не во всем правы, но сдается мне, что черномазые успели насолить всему миру сто крат крепче нашего. В общем, посреди драки я увидал, как один из вражеских кораблей хочет улепетнуть, покуда мы разбираемся с основною эскадрой. Да и корабль-то не такой, как все остальные - здоровей, чем карфагенская квинкверема - сущий дом на воде. Так я, чтобы не ждать мостков, прыгнул просто так и, разумеется, сорвался с высокого борта. Так я, чтобы не упасть в море, бросил меч в воду и выбрался на борт с пустыми руками. А там, прикиньте мой ужас, не тощие балеарские пращники, а здоровенные черномазые. Сперва они меня не приметили - дождь, гроза - сами понимаете, но потом увидали и повалили всем скопом. А я вырвал ручку из пустого весла и на них. И, представьте себе, мой покровитель - Либер помог мне: я попал своей деревяшкой одному из черномазых по голове, он покачнулся и крайний из гребцов удавил его собственной цепью, а другой раб откинул мне ногой меч упавшего. Ну, с мечом-то мне расклепать цепи ближайших гребцов труда не составило, а толпой мы черномазых просто размазали... Когда дело закончилось, оказалось, что нас за это время здорово отнесло в море, а всех моряков мы по глупости перебили, так что к берегу мы подошли только под утро. Когда наши ребята увидали, что с моря к нашему лагерю ползет этакое чудище, у нас заиграли тревогу и все думали, что сейчас пойдет другая потеха. А когда поняли, что это всего лишь - я, все так удивились, что расспрашивали меня о том, как мне удалось захватить флагманский корабль черномазых с их походной казной до тех пор, пока у меня язык не отсох. А сам Марцелл долго смеялся надо мной и приговаривал, что я - настоящий Дурак. Таких Дураков еще он не видывал, - это ж надо - бросить оружие и полезть в самое осиное гнездо африканцев с вообще -- без всего! Так что после этого вся армия стала звать меня не иначе, как - Брут. Брут означает `Дурак`. Центурион `Брут`. А сотню мне набрали как раз из тех бывших гребцов, коих освободила моя природная глупость. Впрочем, большинство из них погибли через какой-нибудь месяц. Черномазым не понравилась наша высадка на Сицилии и они послали против нас целую армию. Но мы хорошо надавали африканцам по шишкам и они ушли в оборону. Вот тогда-то наш полководец, великий Марцелл, и решил атаковать крупнейшую африканскую базу в Сицилии - чертовы Сиракузы. Сиракузы были нашими союзниками до этой Войны, да не просто союзниками, а -- Союзниками! Люди добрые говорят, - вот эти вот все машины, что наш флот топят -- сделаны на наши римские денежки. То, что флот черномазых в десять раз больше нашего, а всякий корабль -- в сто раз лучше, было ясно сто лет назад! (Кто ж мог знать тогда, что их рабы -- все за нас?!) И вот, якобы, мы подрядили этого Архимеда, чтоб он наделал всяческих штук -- топить африканские корабли. Так сей `мудрец` на наши же денежки первым делом отстроил собственную Ортигию -- крепость в сердце залива. На ней установил все свои механизмы, да говорил нам при том, что это все -- на случай вылазки черномазых. А денежки -- прокутил! С первых рук доложу, - когда мы вошли в этот город -- бедность кругом ужасающая! Ребята плевались, - местные продавали своих же детей -- в шлюхи для `мудрецовых` механиков! Войдешь в один дом -- стены голые, а дети муку пополам с золой жрут! Войдешь в другой -- стены в росписях, а на них голые девки, да мужики -- черти чем занимаются! А кругом -- позолота, сушеный изюм, да фиги с финиками... Уж на что, -- патриции - сволочи, но такого даже у них отродясь не было! Аж, - ком к горлу... Вот -- вроде война, а мои мужики... Краюху своего солдатского черного хлеба напополам, и -- деткам греческим, а они -- как воробьи... Голодные все... Пузатые и голодные... Зато богатеев местных мы -- знатно прищучили! Я же говорил вам -- думали, что у этого старика золотишко -- ежели б и вправду хоть одну золотую монетку нашли, - удавили б паскудника на веревке от его ж собственного мешка! Это ж надо, чтоб свой же народ -- до такой нищеты довести?! Вы не поверите, - освободили мы всю Сицилию -- за три месяца! В карфагенских крепостях там -- на западе побрыкались чуть-чуть, а так -- весь остров, как перезревшая фига, сам грохнулся к нам в объятия. Вся деревня, все труженики -- все за нас! Только лишь Архимед со своими дружками здесь воду мутят... Ну да, - уж недолго ему... Сколько веревочка-то не вейся, а кончик-то -- вот он! Самое поганое во всем этом то, что... В общем, - предали они нас. Сперва... Сами греки говорят, что их тиран -- Гиерон был не такой. Все они -- тираны -- одним миром мазаны, но он хотя бы с налогов на этих `механиков` кормил простой люд. `Механикам` это все ужасно не нравилось и сразу же после Канн... Все в те дни думали, что Ганнибал решится на штурм и львиную часть гарнизонов -- с Сиракуз, Тарента, Капуи и так далее - вызвали в Рим. А `механики` без хозяйской руки -- сразу же взбунтовались. Черномазые отвалили им тогда недурной куш -- город весь пропах африканскими финиками, а черепками пунических амфор -- сегодня пора дороги мостить... Финики... Помню день начала этой Войны. Я был тогда в школе, - так у нас прервали занятия и сказали: `Война!` Вывели всех и повели на Марсово поле -- принести Присягу Республике... Дорога шла через рынок, а там -- у ворот обычные черномазые торговали своими `дарами Африки`. Господи, на всех рынках перед самой Войной были сплошь `черные` - как же мы их тогда ненавидели! Вот и в тот раз, - толпа уже начала громить их прилавки и появились судебные приставы с ликторами -- следить, чтобы не было мародерства. И главный ритор нам говорил: - `Мы не нарушим наших законов! Все африканское должно быть уничтожено. За каждую взятую вами `черномазую` вещь вы должны заплатить, иль быть осуждены, как разбойники! Но ежели вы заплатите -- пойдете под суд, как Изменники Родины! Всякий ваш обол, любая полушка в черномазой руке -- лишний камень в праще чернозадых бездельников! Купив простой финик, вы поощряете `черноту` на новые преступления!` Я никогда не ел фиников... Зато я их нюхал. Мы шли по разбитому рынку, гоня палками пред собой всех этих торгашей-черномазых и африканские финики хлюпали у нас под ногами. И запах стоял такой сладкий... По сей день помню, как я шел и слюнки глотал, - мне было... Тринадцать... Да -- тринадцать. Вечность прошла. Да... В общем, - изловим мы этого Архимеда - пожалеет, сволочь, что его мама на свет родила... Впрочем, у командующего на этот счет другое мнение: он говорит, что Архимед - величайший ученый, так что нельзя его убивать и вроде бы даже за живого Архимеда обещают огромные деньги. Но мы с ребятами думаем, что все патриции - одним миром мазаны. Видать этот самый Архимед такой же патриций, как и Марцелл, иль какие военные тайны имеет, иль -- знает гадости про наших правителей, вот и... В общем, - ворон ворону глаз не выклюет. А про Архимеда мне мой старикашка всю правду рассказывал: оказывается, этот самый Архимед учился в Александрии. Александрия - город в Африке. Видно, во время этого обучения этот гад и продался, а мы столько лет не могли его распознать! Путь к Сиракузам лежал через забавную местность -- Высоты. Эпаполийские. И вот на самой маковке этих самых Высот африканцы и встали лагерем, а обойти их -- никак! Говорят, именно из-за этих Высот Сиракузы и продержались столько лет греческим государством против самого Карфагена! Без этих Высот Сиракузы было не взять, а без Сиракуз -- прощай, доступ к пшенице... А тут как раз из дому пришло мне письмо, как сестренка моя померла в Риме с голоду... В общем, пошел я к Марцеллу и сказал - так мол и так... Прошу поставить меня с моей сотней первыми. Мне без этих Высот - жизни нет, а бывшим рабам должно Кровью смыть свой прежний Позор. Дело было перед Советом, на коем решалось - штурмуем ли мы Сиракузы, или сперва разберемся с западной - африканской Сицилией. Так Марцелл передо всеми патрициями обнял меня и сказал: - `Спасибо, Дурак. Да хранят тебя и твоих людей великие Боги...` Боги сжалились: из почти двухсот людей моей сотни после атаки Высот выжило нас - восемнадцать... Это много. Две других `первых` сотни полегли полностью. Представьте себе, - мы лезли вверх по проклятой скале, а на нас сверху сыпались стрелы, камни и другое дерьмо. А когда мы долезли, на нас навалились отборные черномазые... Помню, - был жаркий солнечный день - сильно припекало и от трупов стало сильно вонять. Я сидел на камешке на самой верхотуре Высот и выковыривал кончиком моего меча засохшую кровь из-под ногтей. Тут к нам подъехал сам Марцелл и кто-то из его свиты крикнул, чтоб я оторвал зад от камня, когда отвечаю патрицию. Но я уже так устал и мне было до такой степени на все насрать, что я, сидя, отдал Честь, а мои люди вяло зашевелились - будто собираются встать. Тогда сам Марцелл слез с коня, снял с головы шлем и бросил его своему адъютанту. Потом подошел ко мне и осмотрелся. Сильный ветер трепал его коротко, по-армейски постриженные, взмокшие волосы, а он стоял, запрокинув голову, будто пил свежий воздух, как самое ароматнейшее вино. Потом он посмотрел на меня и сказал: - `Хорошая сегодня погода, Дурак. А какой вид! На все четыре стороны... Сиракузы отсюда, как на ладони. Это все твои люди?` Я осмотрелся, пересчитал их еще раз, будто не делал этого уже раза три сразу после побоища и кивнул: - `Да. Это все. Все - восемнадцать...` Марцелл покачал головой и задумался. Затем вдруг спросил: - `Тебе повезло. Всегда забываю спросить, - сколько же тебе лет?` Я даже растерялся, - представьте себе - никак не мог вспомнить, когда же я появился на свет. - `Двадцать, Ваша Честь. Целых двадцать`. Марцелл рассмеялся, весело пожал плечами и произнес: - `Это много. Это очень много. Сегодня у меня полегло много патрициев. Поэтому я назначу тебя центурионом `штурмовой` сотни Авентинской когорты. Вообще-то не принято делать таких назначений для столь молодых, но сдается мне, - ты, Дурак, старше всех прочих! Так что -- принимай-ка `Боевого Орла` и набирай новую сотню. Да, и людей своих не забудь. Эй, выдайте этим всем -- алые плюмажи, плащи, да позолоченные поножи и наручни! С этой минуты все вы - моя личная Гвардия`. Он снова надел на голову шлем, еще раз посмотрел на крохотное пятно на горизонте внизу - Сиракузы - и пошел к свите. А потом они все поехали вниз на восток - к Сиракузам. А я из центурионов ауксиллярии стал командиром преторианской сотни прославленной `Авентинской Когорты`. А мои семнадцать бывших рабов -- `всадниками` и -- почти что патрициями. (Без права передать титул наш по Наследству...) Нам бы всем плясать, да сходить с ума от радости, а я вместо этого заснул прямо на этом раскаленном солнцем камне, посреди всего этого смрада и вони. Что взять с Дурака? А через неделю мы вошли в Сиракузы. Нашей когорте была предоставлена честь начать штурм и мы пробили Сиракузы насквозь, - до самого моста на Ортигию, в коей прячется гад - Архимед, и африканцы в прочих частях города оказались отрезаны. Так они спускали на воду все, что плывет, и пытались переплыть на Ортигию. Их шлюшки лезли к ним на лодки, а черномазые выбрасывали их за борт. Вот такая любовь. А мы выловили всех этих баб из воды и обрили их наголо, а потом отправили в Рим на потеху. Раз уж черномазые побросали здесь своих баб, стало быть - их песенка спета. Вообразите себе, среди этих потаскух попадались даже и италийки! Никогда не мог взять себе в толк, как можно идти в постель с черным? Будь я бабой, я бы уж точно вскрыл себе вены, или горло пред этим. Нет, я понимаю, когда этим занимаются гречанки, но чтоб - наши? Ладно, черт с ними... В общем, взяли мы Сиракузы в самом начале лета, вычистили всю Сицилию к осени, - наступила зима, а Ортигия - держится. Чертовы греки на каждом углу хвастают, что это держатся Сиракузы, но все это чушь собачья, - где тогда квартируем мы, как не в Сиракузах? А Ортигия - крепкий орешек. Мне мой старикан говорит, что за всю историю Сиракуз еще никто не смог взять Ортигию. Говорят, в дни Пелопонесской Войны меж афинскими `Академиками`, да такими же, как и мы -- простыми ребятами Спарты именно об Ортигию обломали зубы свои чертовы `академики`! А наши выиграли. Тем более, что старикашка наш говорит, что афинский флот лежит теперь на дне этой бухты, а кости всяких там `академиков` белеют сзади нас -- на Высотах... Я взобрался на эти Высоты (но я-то -- римлянин!), а у греков на это -- кишка тонка. Тем более -- Академиков... Старикан говорил как-то мне, что этот вот Дионисий, что выстроил Ортигию, да Высоты, начинал, как наемник без роду-племени. Его и прозвали-то -- Дионисием за любовь выпить! Так мы все тут думаем, что Дионисий тот - точно римлянин. Греки хорошего вина и не ведают, - разбавляют водой чуть ли не сок, а тут сразу видно -- наш человек! Греки -- мастера на всякие глупости, да безделицы, а Ортигия, да Высоты выстроены -- мужиком, - без всяких там выкрутасов! Возьмем тот же самый театр Дионисия. Казалось бы самая несерьезная вещь -- этот театр, а обзор из него -- полгорода на ладони! Да и крикнешь, - в домах штукатурка аж сыпется, а на стенах слыхать -- будто в ухо кричат! Так что -- вроде театр, а на деле -- лучшего командного пункта и не найти. Самый сложный для обороны сектор -- под весьма опасной горой, откуда могут бить катапульты -- прикрыт всего одним офицером, - разве не гениально?! А если мир, вместо штаба разверни здесь театр, - на последней скамье со сцены аж шепот слыхать. Да народ сюда валом повалит! Развернул сцену, да - греби деньги лопатой! Что ни говори, - мудрый мужик, не то что этот гад -- Архимед... Я как будто очнулся. Дождь почти перестал и люди мои развели походный костер, чтоб варить себе чечевицу, да полбу. Греческий старикашка суетился вокруг них, таская для парней какие-то палки, да веточки. Толку от него было чуть, но... Он -- невредный. Да и потом -- слишком стар, чтобы стать чьим-то рабом, иль горбатиться на осадных работах... Не знаю, - почему -- у меня всегда сжимается сердце, когда смотрю на него. У меня в детстве был дедушка. Вот также вот суетился все, да пытался помочь -- знал про себя, что стар уже и чересчур слабосилен... И все равно -- пытался быть хоть чем-то полезным. Умер он. Перед самой войной. А я сижу все и думаю, - вот взяли бы черномазые Рим, неужто дед мой вот так же вот -- суетился бы вокруг вражьих солдат? Иной раз, кажется, - нет... А другой... Солдаты -- они все одинаковы. Небось большинство этих черных -- так же, как мы -- не вылазят из бедности. А раз так, - наверно, накормили бы старика -- простым солдатским пайком... А может и -- нет. Черномазые, они всех нас -- римлян, - сразу к ногтю. Зовут ужинать. Я подсел к моему костру, взял котелок с моей чечевицей, пожевал чуток, а потом, чтоб отвлечь мужиков от грядущего штурма, попросил старика: - `Ты сказал, - мы не станем смотреть все ваши трагедии, кроме одной... Расскажи-ка о ней. О чем же она?` Лицо старичка будто бы осветилось. Ему нравится быть в центре внимания и я чувствую -- в минуты сии ему верится, что это он нас -- Просвещает. Но когда он завел свой рассказ, все как будто бы стихло. Даже дождь совсем перестал... * * * Однажды Дионисий был у Оракула и спросил у него, - когда к нему придет Смерть. И пифия изрекла что-то странное, что впоследствии перевели так: `Тебе суждено Умереть, когда исполнится твое самое Важное из Желаний. Желаешь же ты Признаться в Любви. Когда возлюбленная твоя услышит его, в тот же миг ты умрешь сразу и безболезненно`. Говорят, тиран рассмеялся и поклялся никого не Любить. С той поры он держал много шлюх и чуть ли не каждую ночь спал с двумя, а то и -- тремя, приговаривая, что сие -- верное средство. Сиракузы к этой поре стали самым богатым и значительным городом тогдашнего мира, а в союзниках у них числилась тогда еще крохотная `Италийская Лига` (в коей и состоял тогда крохотный Рим), да незнакомая никому -- далекая Македония. Дионисий был готов дружить с кем угодно -- против `демоса` и его `демократов`. (Рим, как и Македония были царствами -- поэтому Дионисий и считал их союзниками. Врагами же его были `демократические` Афины и... Карфаген, ибо черномазые тоже выбирали правителей.) Но, несмотря на богатство и пышность, Сиракузы казались тогдашним грекам -- `захолустьем на краю эйкумены` и Дионисий выстроил свой театр. Самый дорогой, вместительный и красивый театр тогдашнего мира. Но театр невозможен без репертуара, без авторов, а Дионисий казнил всех своих литераторов! Тогда тиран сам стал писать собственные трагедии. Он нанимал для того лучших учителей, брезгуя использовать чужой труд, но... Увы. Он был -- солдат и все его трагедии неизменно проваливались. Прошли годы. Драматург Дионисий проиграл все известные конкурсы, да выступления на Олимпиадах и смирился с тем, что он -- не писатель. Вместо пышных трагедий, да пьес, он стал писать в свое удовольствие и сам приохотился играть в своем собственном домашнем театре вещи собственного сочинения. Однажды одну из его новых пьес увидал величайший актер того времени -- Мнестер, коий, согласно легенде, пал пред Дионисием ниц со словами: - `Позвольте, позвольте мне играть эту роль на Состязании в Дельфах! Там судят не только жрецы, но и -- простой люд, я обещаю: с этой вещью мы -- точно выиграем!` Дионисий не верил уже ни во что, но -- ссудил Мнестеру и всей его труппе, купил им лучшие театральные маски и декорации. В Дельфах же... Суть трагедии Дионисия сводилась к тому, что на сцене весь спектакль был один актер (Мнестер), исполнявший роль старой женщины. У женщины этой был сын. Непутевый, пьяница, бабник и озорник. Однажды за какое-то очередное свое безобразие этот малый пошел служить в армию (иначе бы его судили за преступление) и в какой-то нелепой войне непонятно за что -- был убит. Убит на глазах у всех -- без сомнений. Но вот после боя -- тело его не нашли. И вот теперь старая мать ждет его, веря, что ее озорник лишь прикинулся мертвым, чтобы после войны местные судьи не арестовали, и не засудили его. Непонятно - сколько прошло лет, в каком это городе, да и вообще -- правда это все, или -- вымысел. По сцене ходит много народу, - былая подружка озорника, вышедшая уже замуж. Дружки по ребяческим играм, ставшие степенными обывателями. Суровые судейские, говорящие матери, что -- все к лучшему, иль ее сын стал бы закоренелым преступником... И бесконечный монолог старой женщины -- о том, как ее сын был совсем крохою, о том, как любил он играть в мячик и камешки... И строй хора, исполняющего бесконечную песню без слов, а на лицах хористов - маски всех греческих богов и богинь. И старуха, молящая бессловесных богов -- вернуть ей сына ее! И старуха, бьющаяся на сцене в припадке с криками: - `Он -- жив! Жив! Я знаю... Или -- нету вас никого! Будьте вы Прокляты!` Потом она долго лежала на сцене, и зрители ждали положенного `катарсиса` - возвращения сына, Гнева Богов, или -- что-то подобного... Но безмолвные `боги` все так же продолжали свой бесконечный, бессмысленный танец и тягучую песню без слов. А старуха вдруг начинала ощупывать себя всю, поправлять волосы и шептать: - `Господи, что ж это я... Руки на себя наложу, а тут приедет мой сыночка... А дом-то -- не убран!` И на глазах изумленного зала старуха доставала откуда-то совочек и веничек и... начинала подметать за собой. На Состязаниях в Дельфах в тот миг со своих мест вскочило человек десять с криками: - `Он -- жив! Я знаю его, - он потерял память на какой-то войне и живет теперь у нас в Арголиде... Да нет, - то не он! Настоящий живет у нас -- на Хиосе, - его прибило волной к нашему берегу и он -- все забыл!.. Да замолчите вы, - наш он -- с Эвбеи! Я знаю его, я как только вернусь -- заставлю его прийти к вам!...` Люди шли к сцене -- простые крестьяне, ремесленники, зеленщики, они окружили потрясенного Мнестера, успокаивали его, хлопали по плечу, заглядывали в прорези его женской маски... Лишь когда актер снял ее, весь театр Аполлона встал и наградил Актера и труппу его неслыханнейшей овацией. Трагедия Дионисия шла третьей из четырех, - но народное ликование было столь велико, что последние из противников не смогли уже выступить... Мнестер был прав. Жрецы были против трагедии, ибо она по их мнению шла не только в разрез со всеми принятыми канонами, но и... попахивала Бунтом против всех Богов и Аполлона в особенности! Но что было им делать, когда все члены народного заседания были единогласно за трагедию Дионисия, а на Аполлоновых Играх у народа двадцать четыре голоса против двенадцати жреческих! Дионисию послали победный венок, да уведомление, что его бюст отныне стоит в самих Дельфах в одном ряду с Эсхилом, Софоклом и Еврипидом. Тиран же на радостях устроил пышнейшее торжество, на коем пил сверх ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ
Россия
Док. 137528 Опублик.: 19.12.01 Число обращений: 0
|