В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
УБИТЬ АРХИМЕДА Назад
УБИТЬ АРХИМЕДА

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Александр Башкуев.
Убить Архимеда


&сорy; Сорyright Александр Башкуев
Еmаil: fооtuh@nеtsсаре.nеt
Dаtе: 14 Nоv 2000

Последним оплотом эллинского мира на пути
захватчиков-римлян стали архимедовы Сиракузы.
Долго держался сей славный город,
благодаря уму и изобретениям Архимеда.

`Когда к нему подошел римский солдат, Архимед
решал очередную задачу. Убийца спросил его:
`Что ты хочешь?` -- и Архимед отвечал:
`Отойди, ты заслонил мне солнце!`

Убийцею Архимеда стал центурион по
прозвищу `Брут`, что значит, - `Дурак`.

`Детская Энциклопедия`.


Брут (от - Дурак, Скотина), -
пример `нарицательного Родового Имени`.
В отличие от `собственных Родовых Имен`
почиталось Знаком Отличия и закреплялось
за Родом в исключительных случаях.
Известны две Династии Брутов:

1) Юлии Бруты -- потомки патриция,
консула и пожизненного сенатора Марка Юлия Брута.

Марк Юлий Брут возглавил народное Восстание против
последнего из Римских Царей Тарквиния Гордого...
...Марк Юлий Брут стал `Первым Консулом Римской Республики
и получил прозвище `Дурака` за отказ от царского титула...
...После смерти признан `Отцом Города`, а прозвище стало
`Родовым именем нарицательным` для всех потомков его...

2) Юннии Бруты -- потомки плебея,
консула и пожизненного сенатора Марка Юнния Брута.

Марк Юнний Брут... ...убил Архимеда...

`История Римской Республики`

В небе загрохотало и на землю упали первые капли дождя. Мои люди стали
подниматься с земли, старый Ларс вытянул из костра горящую головню
покрупнее, а молодые солдаты стали вылавливать раскаленные угли и складывать
в обмазанную глиной плетенку. Я тоже встал с разбитой скамьи, вытащенной из
ближайшего дома, и приказал:
- `Всем в укрытие. Чихом Архимеда мы не убьем, а соплями - не напугаем.
Пошли`.
Наш лагерь располагался внутри огромного, разбитого войною и временем
здания, притулившегося у крутого склона местной горы на широкой полукруглой
площадке, выдолбленной прямо в скале. Задняя часть скалы постепенно
загибалась кверху и изнутри все это выглядело неким подобием четвертинки
яйца. Сооружение господствовало над зданиями внизу и я установил тут
гигантскую катапульту, захваченную нами у грекосов. Когда местная мразь
чего-то волнуется, пары камней хватает на то, чтоб они на пузе к нам
приползли -- моля не рушить их крохотные дома.
Да и акустика здесь хороша, - отдаешь приказ, а слышно -- далеко
вокруг.
В начале войны мы входили в такие вот города, а там -- греческие
домишки -- один на другом. Не люблю я их, - глухие стены, узкие окошки,
плоские крыши, а на них -- балеарские пращники африканцев... Не один легион
полег в таких городках, да теснинах, пока да нас не дошло -- `Не входить в
город`!
Довольно пары тяжелых катапульт на высотах и мерзкие греки сами выносят
ключи от их мерзкого города...
Правда, для этого нам сперва пришлось разбить греков, да забрать у них
катапульты -- в Риме у нас таких пока что не делают. Пока. Ну, да не беда --
главное, - Осознать Принцип.
Главное, что мы поняли, - Легионам нужен Простор -- `пространство
маневра`! Тогда и не повторится то, что при Каннах...
Ларс рассказал нам, как африканцы разделались с нами при Каннах, - так
что я теперь больше всего боюсь потерять вот это - `пространство`.
Черномазые здоровей и крепче любого из нас, но им не хватает воображения и
дара видеть бой - целиком. Всякий раз, когда за нами `пространство`, как бы
ни началось то, иль -- иное сражение - мы ломаем врага. Ну, а ежели нет...
Живым я им не дамся. Ларс старше меня на каких-нибудь пять лет, а после
пары лет плена у него вид, как у столетнего старика. К тому же Ларс из
этрусков, а им африканцы дарили жизнь, думали настроить их против нас.
Римлянина же - не пощадят.
Я не хочу вспоминать, что черные делают с нашими, так что мы их в плен
не берем. Ни мы их, ни они - нас. Ну, да это и - к лучшему. С черномазыми
хотя бы понятно -- кто друг, а кто... Мерзкие грекосы...

Чуть-чуть о себе. Меня зовут Марк. Марк Юнний -- глава Рода Юнниев. Мы
- плебс и все, что у моей семьи есть за душой - восемь с половиной югеров
земли за городом, да дом на Авентинском холме. Не так уж и много, - у многих
лишь по три югера, а на прокорм семьи нужно пять, но и не мало, - у нас
батраки. Никаких рабов, разумеется.
Мои предки были солдатами. Простыми наемными солдатами и поездили по
миру. Говорят, много лет назад один из них служил вот в этих, проклятых
богами, краях. Интересно, что здесь было тогда? Я даже вздохнул:
- `Дорого бы я дал за то, чтобы знать, что это было за здание`.
Я ничего не имел в виду, но буквально через пару минут снизу раздалась
ругань и крики, а мой друг и советчик Ларс закричал:
- `Пошевеливайся, греческий смерд, великий центурион изъявил желание
тебя видеть`.
Мои солдаты приволокли и швырнули к моим ногам моего переводчика. В
день, когда мы взяли город, нашей Авентинской когорте - за особую храбрость
дозволили разграбить всю эту часть. Ну и - ребята под горячую руку перебили
немало возможных рабов, а вот этого - пощадили. Он бежал по улице,
прихрамывая на обе ноги с корявой нелепой клюкой и огромным мешком. Ребята
решили, что у него в мешке золото и решили отнять.
Когда старикан стал драться клюкой, ребята чуть животики не надорвали
со смеху. Он их так насмешил, что они с ним забавлялись как кошки с мышью,
пока один из них, подкалывая старикана кончиком боевого меча, не зацепил
мешка, а тот - разорвался. Из дыры посыпались свитки книг и ребята так
разозлились, что чуть не убили старого придурка. Они даже в сердцах
размотали пару свитков - думали, что может внутри были денежки, ну, а потом
решили привести старикана ко мне: в нашей сотне я один умею читать и писать
и они решили, что в свитках могут быть какие-нибудь забавные штуки про
зарытые где-то сокровища, или что-нибудь занимательное: про ведьм там, или -
греческих шлюх.
К сожалению, свитки оказались на греческом, а я не знаю их птичьего
языка. Поэтому, раз город мы уже взяли, я приказал сохранить придурку жизнь:
для тяжелых работ он был уже слишком стар, но мог повеселить нас за время
осады. К тому же греки известные шутники, да проказники - в ближнем бою у
них душа в пятках, но пока дело не доходит до кулаков, они - великие
выдумщики. Только поэтому мы до сих пор и не поймали этого Архимеда. А
старикашка знал нашу речь и за эти месяцы немало нас позабавил.
Поэтому когда старикан протер глаза (ребята выдернули его из постели),
я спросил:
- `Что здесь было раньше?`
- `Театр, ваша милость`.
Ребята загоготали, а я нахмурился и сказал:
- `Бесстыдный вы народ, греки. Небось бегали здесь нагишом со вторым
привязанным членом, да размалеванной рожей и потешали толпу. Видал я ваши
комедии, - это мерзость. Когда мы возьмем вашу драную Грецию, клянусь
Либером, - мы запретим все так называемые вами -- театры`.
Старикан огляделся вокруг, будто видел все это в первый раз, отпихнул
руки моих людей и подошел к обгорелой стене разбитого здания, погладил ее и
тихонечко отвечал:
- `Ты не видел настоящего искусства, варвар. Ты привык к пошлым
комедиям и простым фарсам, коими вас потешают на ваших же Сатурналиях. Здесь
же когда-то шел Софокл, да Эсхил... Когда-то Сиракузы были Столицей Западной
Эйкумены, а это называлось театром Диониса. В честь Дионисия. Дионисия
Старшего... Самого Великого, кровожадного и ужаснейшего из наших царей! Он
был такой же вот варвар, как и все вы...`
Мои ребята обиделись, Ларс даже ударил грекоса по лицу:
- `Ты посмел звать нас - варварами?! Ты говори, да думай, что
говоришь!`
Грек испуганно оглянулся на меня и промямлил:
- `Я хотел сказать, что вы - римляне - не понимаете подлинного
искусства. Вы же не знаете наших богов и героев, чтоб...`
Тут мои ребята покатились со смеху:
- `Во сказал! Это у грекосов-то - герои?! Да у них целые армии
разбегаются при одном виде наших орлов. Все греки скоро склонятся перед
мощью римских когорт, - стало быть наши боги сильней ваших! Чего его
слушать, тоже придумал - трагедии про каких-то там греков, - то ли дело
история про дочку зеленщика, иль - палатинскую вдовушку!`
Ребята так разгорячились, что чуть не порвали жалкого ублюдка на части.
И не буду же я ссориться со своими людьми из-за какого-то старикашки.
Поэтому я откашлялся и приказал:
- `На колени, мерзкая сволочь. Говори -- `Я - греческая гнида, прошу
прощения у благородных граждан Великого Рима за то, что оскорбил их по
скудоумию своему. Прошу прощенья за то, что небеса еще терпят наш подлую,
мерзкую расу Изменников и молю римских солдат о пощаде. Ибо в отличие от
них, я больше всего на свете ценю мою продажную шкуру!` Говори, пока жив!`
Грек обернулся, обвел глазами моих людей, потом его старческое личико
сморщилось и стало похоже на печеное яблочко. Губы его затряслись и
старикашка заплакал. Затем он встал на колени и просил у всех нас прощения.
Мои ребята, хоть и горячие, но отходчивые. Поэтому они только пнули
старикана пару раз пониже спины и снова расселись вокруг костра посреди
бывшей сцены. А я уже спокойным тоном спросил:
- `Почему же вы, греки, не хотите играть перед нами ваши трагедии?
Презираете, или что?! Только подумай, прежде чем отвечать`.
Грек боязливо оглянулся на моих головорезов и проскулил:
- `Возможно мои соотечественники привозили к вам в Рим наши трагедии,
но... из всех них лишь одна и могла иметь бы успех. Если уж вам больше
нравятся истории про дочку зеленщика, актеры будут играть про зеленщика - им
тоже надобно кушать`.
Ребята переглянулись и заговорили за жизнь, - наша когорта называется
Авентинской, а стало быть - все мы плебеи и знаем цену трудовому оболу. Вот
только Ларс буркнул что-то про то, что если бы показали что-нибудь про
Либера, или даже патрицианскую Юнону, он может быть и посмотрел бы, а какая
ему радость смотреть на каких-то там - греков. Но я только посмеялся и
отвечал, что когда-нибудь еще наш - римский автор напишет про братьев
Горациев, или даже самого Энея и мы утрем нос всем этим грекосам.
Ребята удивленно посмотрели на меня, но промолчали - про нас, римлян,
говорят, что у нас крепкие головы - в самый раз для драки, но слишком
крепкие для всей этой тряхомундии вроде философии, или трагедий. Возьмем к
примеру Платона: старикашка мне много трепал про этого мудреца и даже книжку
читал -- `Республика` называется. Там много всякого дерьма наворочено -
вроде `удобообозримости`, или там -- `избираемости`.
Я ж понимаю так, - больше земли - больше рабов, богаче народ, так при
чем здесь `удобообозримость`, да `избираемость`? Да и кто согласится
выбирать в правители самого умного? Самого богатого - да, это я понимаю: раз
сумел деньги нажить - значит умный. А самых умных у нас выбирают консулом
лишь во сне, да в сказках.
Нет, - дурацкая книжка. Но были в ней и забавные мысли. Я даже велел их
переписать на отдельный свиток, даже соскоблил для того какого-то там
Еврипида, чтоб был чистый пергамент - старикашку чуть не хватил удар при
виде того! Но я заставил его перевести только то, что мне там понравилось и
часто перечитывал ребятам эту `Республику`.
Однажды мы сидели в кружок и читали Платона, когда мимо нас на лошади
проезжал наш командующий со своей свитой. Он остановил коня, слез с него и
похвалил:
- `Просвещаешь людей? Молодец. Что это у тебя?`
- `Платон, Ваша Честь. `Республика`, Ваша Честь`.
У командующего округлились глаза. У него затряслись руки от нетерпения
и, потянувшись за свитком, он прошептал:
- `Ты читаешь Платона для обычных солдат? И они понимают? Ежели так, то
с такими мы в два счета завоюем весь Мир!`
Тут он развернул свиток. Уставился на десять предложений в самом начале
бесконечного рулона пергамента, растерянно посмотрел на дальнейшую пустоту и
пробормотал:
- `Что это? Ты говоришь, что это Платон, но тут же нет ничего!`
Я отдал Честь командующему и отвечал:
- `Там - много лишнего. Так я приказал все лишнее вымарать и осталось
лишь это. Это мы и читаем`.
Надо было видать лицо Марцелла. У него был такой вид, что он собирается
то ли взорваться от хохота, то ли заплакать. Потом он пришел в себя и
сказал:
- `Сократить Платона до десяти предложений?! О небо, какой же ты -
Брут... Дурак... Да что ты понял - в Платоне?!`
Он так разозлился, что швырнул мне свиток, даже не читая его. Швырнул и
хотел уже ехать. А я развернул Платона и прочел:
- `Республика. Слово `Республика` означает -- `Народная Власть`. Народ
есть источник, выразитель и исполнитель высшей Власти в любом государстве.
Каждый гражданин Республики во всем и всегда равен любому другому гражданину
и имеет с ним равные Права и Обязанности...`
Марцелл застыл на пол-дороге, затем обернулся через плечо и мы все
увидали, как вдруг побледнело его лицо. Он молча спешился, отнял у меня мою
книжку, развернул ее и прочел:
- `Всякий гражданин республики имеет равные права в использовании
ресурсов и богатств государства. Любой гражданин...`- он не дочитал,
медленно свернул свиток и хриплым, изменившимся голосом выдавил:
- `Да ты, Марк Юнний Брут, даже больший Дурак, чем думаешь выглядеть...
Я бы хотел перечесть твою книжку - внимательней. Верну через пару дней.
Читатели...`
В общем, вернул он нам нашу книжку через неделю, а через месяц ее уже
наизусть знала вся наша когорта. Я уже говорил, что мы - авентинцы и соседи
друг другу, так что рассказы о моей книжке быстро разнеслись по всей армии.
Вы не думайте, что раз мы плебеи, так и - вообще полные дураки. В каждой
сотне у нас есть по два-три грамотных, а для уроженцев Авентина - беднейшего
и населеннейшего квартала Рима - это уже немало.
Да, мы пехота - мясо для этой войны. Нами командование затыкает все
дырки в порядках и если война затянется еще лет на десять, Авентин станет
кварталом женщин и стариков. Если, конечно, они все там не вымерли. Из дома
пишут, что матушка очень плоха, а младшая сестра умерла с голоду в дни
Блокады.
Мы - Юннии -- Род Солдат и нам не привыкать к тяготам, но представьте
себе, что творится у прочих. Когда я был маленький, мои родители мечтали о
том, что хотя бы один из нас займется чем-нибудь `благородным`, поэтому меня
и отдали учиться на ритора. Там мне и дали мою кличку - Брут. Я никак не мог
запомнить простейших вещей, коим нас учили греческие учителя, а кулаки у
меня - солдатского сына таковы, что даже служки не решались меня лишний раз
выпороть. Так вот я и остался Брутом и неучем...
Потом началась Война и отец со старшим братом ушли с армией консула
Варрона воевать с Ганнибалом. Потом Варрон и прочие патриции прискакали в
город с известьем о том, что вся наши погибли при Каннах. А мы только
плакали, да ругались, что погибла-то не армия, а - пехота. Плебеи...
А патриции-то ускакали на своих лошадях. Ну да не нам, плебеям, судить.
Они ж благородные, - наша жизнь не стоит ногтя на их пальце.
В общем, после Каннской битвы все наши союзники, вся греческая мразь
предала нас и побежала лизать задницу черномазым. Самое главное, что от Рима
отпали Сицилия и Кампания - самые плодородные районы Республики. И настал
первый Голод.
Тогда матушка собрала все, что у нас было, и вместе с другими
плебейскими женщинами пожертвовала это на оборону нашего Рима. Сейчас из
Рима пишут, что патрицианки вроде бы тоже отдали все свои побрякушки, но это
все чушь: патриции кормятся за казенный счет из римской казны и пользуются
общественными землями, как своей собственностью, а мы - плебеи принуждены
крутиться только с тем, что у нас есть. Они ссыпают крошки со своего стола,
а мы - отдаем последнее. Нет, Платон был - мудрый мужик...
В общем, пошли мы с братом в армию добровольцами. Поставили нам задачу
- в составе Авентинской когорты очистить от черномазых Сицилию и обеспечить
подвоз продовольствия в Город. В Сицилию, - так в Сицилию.
Сели мы на корабли и поплыли на юг. Все море было перекрыто вражеским
флотом, поэтому наш командующий - Марцелл приказал отплыть ближе к ночи - в
непогоду. И вот - представьте себе: кругом гром и молнии, а дождь льет, как
из ведра - мы уже видим берег Сицилии и тут - флот черномазых.
Мы шли с погашенными огнями, да и они двигались тайно, так что увидали
мы друг друга только после того, как столкнулись чуть ли не нос к носу. Ну,
у черномазых на такой случай всегда на борту балеарские пращники - как
начали они по нам палить, только держись. У нас-то - пехота - к таким делам
не приучена.
Ну, и первым же камнем попали в голову моему брату и - наповал. Я так
разозлился - мочи нет, что вскочил и заорал, что есть силы:
- `Вставайте вы, трусы! Мостки - сюда. Сейчас мы искупаем в море всю
эту мразь...`
Ребята тоже смекнули, что от пращи под бортом не насидишься, поднажали
на весла и - прямо в борт африканской квинквереме. А там абордажные мостки
через борт и - пошла потеха. Вся эта балеарская сволочь хороша лишь камнями
кидаться, а как дело дошло до меча - трусы ужасные.
В общем, - сделали мы их, да и ребят наших, что были прикованы к
африканским веслам - освободили. Обычное дело. Это в нашей армии мы --
плебеи - на веслах, а у африканцев на это - рабы. Поэтому-то черномазые и
боятся драться на море: если они врываются на наши корабли, то все гребцы
берутся за оружие и метелят врагов до последнего. А вот если мы забираемся к
ним, мы тут же разбиваем цепи и их же гребцы бьют своих же мучителей.
Африканские корабли вообще-то лучше и гораздо быстрей наших, но их
собственные гребцы, стоит им заметить наши триремы, тут же бросают грести и
- дело сделано. Можно, конечно, говорить, что и мы, римляне, в этой Войне не
во всем правы, но сдается мне, что черномазые успели насолить всему миру сто
крат крепче нашего.
В общем, посреди драки я увидал, как один из вражеских кораблей хочет
улепетнуть, покуда мы разбираемся с основною эскадрой. Да и корабль-то не
такой, как все остальные - здоровей, чем карфагенская квинкверема - сущий
дом на воде. Так я, чтобы не ждать мостков, прыгнул просто так и,
разумеется, сорвался с высокого борта.
Так я, чтобы не упасть в море, бросил меч в воду и выбрался на борт с
пустыми руками. А там, прикиньте мой ужас, не тощие балеарские пращники, а
здоровенные черномазые. Сперва они меня не приметили - дождь, гроза - сами
понимаете, но потом увидали и повалили всем скопом.
А я вырвал ручку из пустого весла и на них. И, представьте себе, мой
покровитель - Либер помог мне: я попал своей деревяшкой одному из черномазых
по голове, он покачнулся и крайний из гребцов удавил его собственной цепью,
а другой раб откинул мне ногой меч упавшего. Ну, с мечом-то мне расклепать
цепи ближайших гребцов труда не составило, а толпой мы черномазых просто
размазали...
Когда дело закончилось, оказалось, что нас за это время здорово отнесло
в море, а всех моряков мы по глупости перебили, так что к берегу мы подошли
только под утро. Когда наши ребята увидали, что с моря к нашему лагерю
ползет этакое чудище, у нас заиграли тревогу и все думали, что сейчас пойдет
другая потеха. А когда поняли, что это всего лишь - я, все так удивились,
что расспрашивали меня о том, как мне удалось захватить флагманский корабль
черномазых с их походной казной до тех пор, пока у меня язык не отсох. А сам
Марцелл долго смеялся надо мной и приговаривал, что я - настоящий Дурак.
Таких Дураков еще он не видывал, - это ж надо - бросить оружие и полезть в
самое осиное гнездо африканцев с вообще -- без всего! Так что после этого
вся армия стала звать меня не иначе, как - Брут. Брут означает `Дурак`.
Центурион `Брут`. А сотню мне набрали как раз из тех бывших гребцов, коих
освободила моя природная глупость.
Впрочем, большинство из них погибли через какой-нибудь месяц.
Черномазым не понравилась наша высадка на Сицилии и они послали против нас
целую армию. Но мы хорошо надавали африканцам по шишкам и они ушли в
оборону. Вот тогда-то наш полководец, великий Марцелл, и решил атаковать
крупнейшую африканскую базу в Сицилии - чертовы Сиракузы.
Сиракузы были нашими союзниками до этой Войны, да не просто союзниками,
а -- Союзниками!
Люди добрые говорят, - вот эти вот все машины, что наш флот топят --
сделаны на наши римские денежки. То, что флот черномазых в десять раз больше
нашего, а всякий корабль -- в сто раз лучше, было ясно сто лет назад! (Кто ж
мог знать тогда, что их рабы -- все за нас?!)
И вот, якобы, мы подрядили этого Архимеда, чтоб он наделал всяческих
штук -- топить африканские корабли. Так сей `мудрец` на наши же денежки
первым делом отстроил собственную Ортигию -- крепость в сердце залива. На
ней установил все свои механизмы, да говорил нам при том, что это все -- на
случай вылазки черномазых. А денежки -- прокутил!
С первых рук доложу, - когда мы вошли в этот город -- бедность кругом
ужасающая! Ребята плевались, - местные продавали своих же детей -- в шлюхи
для `мудрецовых` механиков! Войдешь в один дом -- стены голые, а дети муку
пополам с золой жрут! Войдешь в другой -- стены в росписях, а на них голые
девки, да мужики -- черти чем занимаются! А кругом -- позолота, сушеный
изюм, да фиги с финиками... Уж на что, -- патриции - сволочи, но такого даже
у них отродясь не было! Аж, - ком к горлу...
Вот -- вроде война, а мои мужики... Краюху своего солдатского черного
хлеба напополам, и -- деткам греческим, а они -- как воробьи... Голодные
все... Пузатые и голодные...
Зато богатеев местных мы -- знатно прищучили! Я же говорил вам --
думали, что у этого старика золотишко -- ежели б и вправду хоть одну золотую
монетку нашли, - удавили б паскудника на веревке от его ж собственного
мешка! Это ж надо, чтоб свой же народ -- до такой нищеты довести?!
Вы не поверите, - освободили мы всю Сицилию -- за три месяца! В
карфагенских крепостях там -- на западе побрыкались чуть-чуть, а так -- весь
остров, как перезревшая фига, сам грохнулся к нам в объятия. Вся деревня,
все труженики -- все за нас! Только лишь Архимед со своими дружками здесь
воду мутят... Ну да, - уж недолго ему... Сколько веревочка-то не вейся, а
кончик-то -- вот он!
Самое поганое во всем этом то, что... В общем, - предали они нас.
Сперва... Сами греки говорят, что их тиран -- Гиерон был не такой. Все они
-- тираны -- одним миром мазаны, но он хотя бы с налогов на этих `механиков`
кормил простой люд. `Механикам` это все ужасно не нравилось и сразу же после
Канн...
Все в те дни думали, что Ганнибал решится на штурм и львиную часть
гарнизонов -- с Сиракуз, Тарента, Капуи и так далее - вызвали в Рим. А
`механики` без хозяйской руки -- сразу же взбунтовались. Черномазые отвалили
им тогда недурной куш -- город весь пропах африканскими финиками, а
черепками пунических амфор -- сегодня пора дороги мостить...
Финики... Помню день начала этой Войны. Я был тогда в школе, - так у
нас прервали занятия и сказали: `Война!` Вывели всех и повели на Марсово
поле -- принести Присягу Республике...
Дорога шла через рынок, а там -- у ворот обычные черномазые торговали
своими `дарами Африки`. Господи, на всех рынках перед самой Войной были
сплошь `черные` - как же мы их тогда ненавидели! Вот и в тот раз, - толпа
уже начала громить их прилавки и появились судебные приставы с ликторами --
следить, чтобы не было мародерства. И главный ритор нам говорил:
- `Мы не нарушим наших законов! Все африканское должно быть уничтожено.
За каждую взятую вами `черномазую` вещь вы должны заплатить, иль быть
осуждены, как разбойники! Но ежели вы заплатите -- пойдете под суд, как
Изменники Родины! Всякий ваш обол, любая полушка в черномазой руке -- лишний
камень в праще чернозадых бездельников! Купив простой финик, вы поощряете
`черноту` на новые преступления!`
Я никогда не ел фиников... Зато я их нюхал. Мы шли по разбитому рынку,
гоня палками пред собой всех этих торгашей-черномазых и африканские финики
хлюпали у нас под ногами. И запах стоял такой сладкий... По сей день помню,
как я шел и слюнки глотал, - мне было... Тринадцать... Да -- тринадцать.
Вечность прошла.
Да... В общем, - изловим мы этого Архимеда - пожалеет, сволочь, что его
мама на свет родила...
Впрочем, у командующего на этот счет другое мнение: он говорит, что
Архимед - величайший ученый, так что нельзя его убивать и вроде бы даже за
живого Архимеда обещают огромные деньги. Но мы с ребятами думаем, что все
патриции - одним миром мазаны. Видать этот самый Архимед такой же патриций,
как и Марцелл, иль какие военные тайны имеет, иль -- знает гадости про наших
правителей, вот и... В общем, - ворон ворону глаз не выклюет.
А про Архимеда мне мой старикашка всю правду рассказывал: оказывается,
этот самый Архимед учился в Александрии. Александрия - город в Африке.
Видно, во время этого обучения этот гад и продался, а мы столько лет не
могли его распознать!

Путь к Сиракузам лежал через забавную местность -- Высоты.
Эпаполийские. И вот на самой маковке этих самых Высот африканцы и встали
лагерем, а обойти их -- никак! Говорят, именно из-за этих Высот Сиракузы и
продержались столько лет греческим государством против самого Карфагена! Без
этих Высот Сиракузы было не взять, а без Сиракуз -- прощай, доступ к
пшенице... А тут как раз из дому пришло мне письмо, как сестренка моя
померла в Риме с голоду...
В общем, пошел я к Марцеллу и сказал - так мол и так... Прошу поставить
меня с моей сотней первыми. Мне без этих Высот - жизни нет, а бывшим рабам
должно Кровью смыть свой прежний Позор. Дело было перед Советом, на коем
решалось - штурмуем ли мы Сиракузы, или сперва разберемся с западной -
африканской Сицилией. Так Марцелл передо всеми патрициями обнял меня и
сказал:
- `Спасибо, Дурак. Да хранят тебя и твоих людей великие Боги...`
Боги сжалились: из почти двухсот людей моей сотни после атаки Высот
выжило нас - восемнадцать... Это много. Две других `первых` сотни полегли
полностью.
Представьте себе, - мы лезли вверх по проклятой скале, а на нас сверху
сыпались стрелы, камни и другое дерьмо. А когда мы долезли, на нас
навалились отборные черномазые...
Помню, - был жаркий солнечный день - сильно припекало и от трупов стало
сильно вонять. Я сидел на камешке на самой верхотуре Высот и выковыривал
кончиком моего меча засохшую кровь из-под ногтей. Тут к нам подъехал сам
Марцелл и кто-то из его свиты крикнул, чтоб я оторвал зад от камня, когда
отвечаю патрицию. Но я уже так устал и мне было до такой степени на все
насрать, что я, сидя, отдал Честь, а мои люди вяло зашевелились - будто
собираются встать.
Тогда сам Марцелл слез с коня, снял с головы шлем и бросил его своему
адъютанту. Потом подошел ко мне и осмотрелся. Сильный ветер трепал его
коротко, по-армейски постриженные, взмокшие волосы, а он стоял, запрокинув
голову, будто пил свежий воздух, как самое ароматнейшее вино. Потом он
посмотрел на меня и сказал:
- `Хорошая сегодня погода, Дурак. А какой вид! На все четыре стороны...
Сиракузы отсюда, как на ладони. Это все твои люди?`
Я осмотрелся, пересчитал их еще раз, будто не делал этого уже раза три
сразу после побоища и кивнул:
- `Да. Это все. Все - восемнадцать...`
Марцелл покачал головой и задумался. Затем вдруг спросил:
- `Тебе повезло. Всегда забываю спросить, - сколько же тебе лет?`
Я даже растерялся, - представьте себе - никак не мог вспомнить, когда
же я появился на свет.
- `Двадцать, Ваша Честь. Целых двадцать`.
Марцелл рассмеялся, весело пожал плечами и произнес:
- `Это много. Это очень много. Сегодня у меня полегло много патрициев.
Поэтому я назначу тебя центурионом `штурмовой` сотни Авентинской когорты.
Вообще-то не принято делать таких назначений для столь молодых, но сдается
мне, - ты, Дурак, старше всех прочих! Так что -- принимай-ка `Боевого Орла`
и набирай новую сотню. Да, и людей своих не забудь. Эй, выдайте этим всем --
алые плюмажи, плащи, да позолоченные поножи и наручни! С этой минуты все вы
- моя личная Гвардия`.
Он снова надел на голову шлем, еще раз посмотрел на крохотное пятно на
горизонте внизу - Сиракузы - и пошел к свите. А потом они все поехали вниз
на восток - к Сиракузам. А я из центурионов ауксиллярии стал командиром
преторианской сотни прославленной `Авентинской Когорты`. А мои семнадцать
бывших рабов -- `всадниками` и -- почти что патрициями. (Без права передать
титул наш по Наследству...)
Нам бы всем плясать, да сходить с ума от радости, а я вместо этого
заснул прямо на этом раскаленном солнцем камне, посреди всего этого смрада и
вони. Что взять с Дурака?
А через неделю мы вошли в Сиракузы. Нашей когорте была предоставлена
честь начать штурм и мы пробили Сиракузы насквозь, - до самого моста на
Ортигию, в коей прячется гад - Архимед, и африканцы в прочих частях города
оказались отрезаны. Так они спускали на воду все, что плывет, и пытались
переплыть на Ортигию. Их шлюшки лезли к ним на лодки, а черномазые
выбрасывали их за борт. Вот такая любовь.
А мы выловили всех этих баб из воды и обрили их наголо, а потом
отправили в Рим на потеху. Раз уж черномазые побросали здесь своих баб,
стало быть - их песенка спета. Вообразите себе, среди этих потаскух
попадались даже и италийки! Никогда не мог взять себе в толк, как можно идти
в постель с черным? Будь я бабой, я бы уж точно вскрыл себе вены, или горло
пред этим. Нет, я понимаю, когда этим занимаются гречанки, но чтоб - наши?
Ладно, черт с ними...
В общем, взяли мы Сиракузы в самом начале лета, вычистили всю Сицилию к
осени, - наступила зима, а Ортигия - держится. Чертовы греки на каждом углу
хвастают, что это держатся Сиракузы, но все это чушь собачья, - где тогда
квартируем мы, как не в Сиракузах? А Ортигия - крепкий орешек. Мне мой
старикан говорит, что за всю историю Сиракуз еще никто не смог взять
Ортигию.
Говорят, в дни Пелопонесской Войны меж афинскими `Академиками`, да
такими же, как и мы -- простыми ребятами Спарты именно об Ортигию обломали
зубы свои чертовы `академики`! А наши выиграли. Тем более, что старикашка
наш говорит, что афинский флот лежит теперь на дне этой бухты, а кости
всяких там `академиков` белеют сзади нас -- на Высотах...
Я взобрался на эти Высоты (но я-то -- римлянин!), а у греков на это --
кишка тонка. Тем более -- Академиков...
Старикан говорил как-то мне, что этот вот Дионисий, что выстроил
Ортигию, да Высоты, начинал, как наемник без роду-племени. Его и прозвали-то
-- Дионисием за любовь выпить!
Так мы все тут думаем, что Дионисий тот - точно римлянин. Греки
хорошего вина и не ведают, - разбавляют водой чуть ли не сок, а тут сразу
видно -- наш человек!
Греки -- мастера на всякие глупости, да безделицы, а Ортигия, да Высоты
выстроены -- мужиком, - без всяких там выкрутасов!
Возьмем тот же самый театр Дионисия. Казалось бы самая несерьезная вещь
-- этот театр, а обзор из него -- полгорода на ладони! Да и крикнешь, - в
домах штукатурка аж сыпется, а на стенах слыхать -- будто в ухо кричат!
Так что -- вроде театр, а на деле -- лучшего командного пункта и не
найти. Самый сложный для обороны сектор -- под весьма опасной горой, откуда
могут бить катапульты -- прикрыт всего одним офицером, - разве не
гениально?!
А если мир, вместо штаба разверни здесь театр, - на последней скамье со
сцены аж шепот слыхать. Да народ сюда валом повалит! Развернул сцену, да -
греби деньги лопатой! Что ни говори, - мудрый мужик, не то что этот гад --
Архимед...

Я как будто очнулся. Дождь почти перестал и люди мои развели походный
костер, чтоб варить себе чечевицу, да полбу. Греческий старикашка суетился
вокруг них, таская для парней какие-то палки, да веточки. Толку от него было
чуть, но... Он -- невредный. Да и потом -- слишком стар, чтобы стать чьим-то
рабом, иль горбатиться на осадных работах... Не знаю, - почему -- у меня
всегда сжимается сердце, когда смотрю на него. У меня в детстве был дедушка.
Вот также вот суетился все, да пытался помочь -- знал про себя, что стар уже
и чересчур слабосилен... И все равно -- пытался быть хоть чем-то полезным.
Умер он. Перед самой войной.
А я сижу все и думаю, - вот взяли бы черномазые Рим, неужто дед мой вот
так же вот -- суетился бы вокруг вражьих солдат?
Иной раз, кажется, - нет... А другой... Солдаты -- они все одинаковы.
Небось большинство этих черных -- так же, как мы -- не вылазят из бедности.
А раз так, - наверно, накормили бы старика -- простым солдатским пайком... А
может и -- нет. Черномазые, они всех нас -- римлян, - сразу к ногтю.
Зовут ужинать. Я подсел к моему костру, взял котелок с моей чечевицей,
пожевал чуток, а потом, чтоб отвлечь мужиков от грядущего штурма, попросил
старика:
- `Ты сказал, - мы не станем смотреть все ваши трагедии, кроме одной...
Расскажи-ка о ней. О чем же она?`
Лицо старичка будто бы осветилось. Ему нравится быть в центре внимания
и я чувствую -- в минуты сии ему верится, что это он нас -- Просвещает. Но
когда он завел свой рассказ, все как будто бы стихло. Даже дождь совсем
перестал...

* * *

Однажды Дионисий был у Оракула и спросил у него, - когда к нему придет
Смерть. И пифия изрекла что-то странное, что впоследствии перевели так:
`Тебе суждено Умереть, когда исполнится твое самое Важное из Желаний.
Желаешь же ты Признаться в Любви. Когда возлюбленная твоя услышит его, в тот
же миг ты умрешь сразу и безболезненно`.
Говорят, тиран рассмеялся и поклялся никого не Любить. С той поры он
держал много шлюх и чуть ли не каждую ночь спал с двумя, а то и -- тремя,
приговаривая, что сие -- верное средство.
Сиракузы к этой поре стали самым богатым и значительным городом
тогдашнего мира, а в союзниках у них числилась тогда еще крохотная
`Италийская Лига` (в коей и состоял тогда крохотный Рим), да незнакомая
никому -- далекая Македония. Дионисий был готов дружить с кем угодно --
против `демоса` и его `демократов`. (Рим, как и Македония были царствами --
поэтому Дионисий и считал их союзниками. Врагами же его были
`демократические` Афины и... Карфаген, ибо черномазые тоже выбирали
правителей.)
Но, несмотря на богатство и пышность, Сиракузы казались тогдашним
грекам -- `захолустьем на краю эйкумены` и Дионисий выстроил свой театр.
Самый дорогой, вместительный и красивый театр тогдашнего мира. Но театр
невозможен без репертуара, без авторов, а Дионисий казнил всех своих
литераторов!
Тогда тиран сам стал писать собственные трагедии. Он нанимал для того
лучших учителей, брезгуя использовать чужой труд, но... Увы. Он был --
солдат и все его трагедии неизменно проваливались.
Прошли годы. Драматург Дионисий проиграл все известные конкурсы, да
выступления на Олимпиадах и смирился с тем, что он -- не писатель. Вместо
пышных трагедий, да пьес, он стал писать в свое удовольствие и сам
приохотился играть в своем собственном домашнем театре вещи собственного
сочинения.
Однажды одну из его новых пьес увидал величайший актер того времени --
Мнестер, коий, согласно легенде, пал пред Дионисием ниц со словами:
- `Позвольте, позвольте мне играть эту роль на Состязании в Дельфах!
Там судят не только жрецы, но и -- простой люд, я обещаю: с этой вещью мы --
точно выиграем!`
Дионисий не верил уже ни во что, но -- ссудил Мнестеру и всей его
труппе, купил им лучшие театральные маски и декорации.
В Дельфах же...

Суть трагедии Дионисия сводилась к тому, что на сцене весь спектакль
был один актер (Мнестер), исполнявший роль старой женщины.
У женщины этой был сын. Непутевый, пьяница, бабник и озорник. Однажды
за какое-то очередное свое безобразие этот малый пошел служить в армию
(иначе бы его судили за преступление) и в какой-то нелепой войне непонятно
за что -- был убит. Убит на глазах у всех -- без сомнений. Но вот после боя
-- тело его не нашли.
И вот теперь старая мать ждет его, веря, что ее озорник лишь прикинулся
мертвым, чтобы после войны местные судьи не арестовали, и не засудили его.
Непонятно - сколько прошло лет, в каком это городе, да и вообще --
правда это все, или -- вымысел.
По сцене ходит много народу, - былая подружка озорника, вышедшая уже
замуж. Дружки по ребяческим играм, ставшие степенными обывателями. Суровые
судейские, говорящие матери, что -- все к лучшему, иль ее сын стал бы
закоренелым преступником...
И бесконечный монолог старой женщины -- о том, как ее сын был совсем
крохою, о том, как любил он играть в мячик и камешки...
И строй хора, исполняющего бесконечную песню без слов, а на лицах
хористов - маски всех греческих богов и богинь.
И старуха, молящая бессловесных богов -- вернуть ей сына ее!
И старуха, бьющаяся на сцене в припадке с криками:
- `Он -- жив! Жив! Я знаю... Или -- нету вас никого! Будьте вы
Прокляты!`
Потом она долго лежала на сцене, и зрители ждали положенного
`катарсиса` - возвращения сына, Гнева Богов, или -- что-то подобного...
Но безмолвные `боги` все так же продолжали свой бесконечный,
бессмысленный танец и тягучую песню без слов. А старуха вдруг начинала
ощупывать себя всю, поправлять волосы и шептать:
- `Господи, что ж это я... Руки на себя наложу, а тут приедет мой
сыночка... А дом-то -- не убран!`
И на глазах изумленного зала старуха доставала откуда-то совочек и
веничек и... начинала подметать за собой.

На Состязаниях в Дельфах в тот миг со своих мест вскочило человек
десять с криками:
- `Он -- жив! Я знаю его, - он потерял память на какой-то войне и живет
теперь у нас в Арголиде... Да нет, - то не он! Настоящий живет у нас -- на
Хиосе, - его прибило волной к нашему берегу и он -- все забыл!.. Да
замолчите вы, - наш он -- с Эвбеи! Я знаю его, я как только вернусь --
заставлю его прийти к вам!...`
Люди шли к сцене -- простые крестьяне, ремесленники, зеленщики, они
окружили потрясенного Мнестера, успокаивали его, хлопали по плечу,
заглядывали в прорези его женской маски...
Лишь когда актер снял ее, весь театр Аполлона встал и наградил Актера и
труппу его неслыханнейшей овацией. Трагедия Дионисия шла третьей из четырех,
- но народное ликование было столь велико, что последние из противников не
смогли уже выступить...
Мнестер был прав. Жрецы были против трагедии, ибо она по их мнению шла
не только в разрез со всеми принятыми канонами, но и... попахивала Бунтом
против всех Богов и Аполлона в особенности! Но что было им делать, когда все
члены народного заседания были единогласно за трагедию Дионисия, а на
Аполлоновых Играх у народа двадцать четыре голоса против двенадцати
жреческих!
Дионисию послали победный венок, да уведомление, что его бюст отныне
стоит в самих Дельфах в одном ряду с Эсхилом, Софоклом и Еврипидом.
Тиран же на радостях устроил пышнейшее торжество, на коем пил сверх

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ




Россия

Док. 137528
Опублик.: 19.12.01
Число обращений: 0


Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``