ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Александр Зорич.
Ты победил

* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ТАЙНЫЙ СОВЕТНИК *

ГЛАВА 1. ДЕЛО ГЛАРТА

МЕДОВЫЙ БЕРЕГ, 63 ГОД ЭРЫ ДВУХ КАЛЕНДАРЕЙ
Месяц Белхаоль

х 1 х

Пожалуй, за прошедший год Эгин постарел (или возмужал, тут уж как
посмотреть -- весной ему исполнилось всего лишь двадцать восемь) на все
десять.
Здесь не обошлось без участия Свода Равновесия.
Не обошлось и без мудрого гнорра Свода, `юноши небесной красоты`, не
знавшим себе равных ни в коварстве, ни в проницательности.
И без женщин. А точнее, одной-единственной женщины с печальными, всегда
словно бы чуть заплаканными глазами и скромными повадками чужой жены.
Не обошлось и без помощи собственных мыслей Эгина, которых никогда
нельзя иметь слишком много. Тем более, пребывая в таких замечательных
местах, как Медовый Берег, и в таких великолепных городах, как Вая.
Еще десять дней назад, подымаясь на борт паршивого торгового суденышка,
которое даже доброжелатели звали не иначе как `плавучим сортиром`, Эгин был
уверен в том, что направляется в почетную ссылку. Ибо нет в Варане лучшего
для ссылки места, чем Вая, столица уезда Медовый Берег. Не даром ведь даже
`плавучие сортиры` наведываются туда не чаще четырех раз в год. Или пяти. Но
пятый -- это уже из ряда вон выходящее событие. Только когда в Вае
происходит нечто уму непостижимое. Например, когда убивают тайного
советника.
Когда убивают тайного советника, приходит пятый по счету корабль.
Такова, надо полагать, местная примета.

х 2 х

Вая. Место, где предстоит жить опальному арруму Эгину в его двадцать
восемь лет. Жить до самой старости. Обзавестись внебрачными детьми и
подагрой. Если нужно -- мигренью. Дожить до шестого десятка и тихо почить в
чине все того же аррума. Ибо из таких мест, как Вая, редко возвращаются в
столицу. Такие места, как Вая, нужны для того, чтобы тихо и мирно догнивать,
дожидаясь остатка своих дней, поставив меч на подставку у кровати и со
временем даже забыв отирать с него пыль. День за днем. Вечер за вечером.
Гнить или догнивать -- не суть важно, ибо Вая с ее нездоровым и
странным климатом делала эти два слова совершенно равнозначными, стирая
атрибуты времени и завершенности действия. Глядя на немногочисленные
приземистые домики, сработанные из гниловатых досок и некрасивой серой
глины, Эгин думал о том, что гнорр, медовоустый Лагха, красавец Лагха, мог
быть и помягче со своим опальным аррумом. И подыскать ему более живописное,
более поэтическое место для пожизненного гниения. Хоть бы уже Новый Ордос
или Вергрин. Или могилу.
В тот день настроение у Эгина было отвратительным. Уж очень много
хорошего осталось позади и уж очень скучным казался ему город, который и
городом-то назвать было стыдно. Одного-единственного двухэтажного здания,
исчадия тоже опального и тоже столичного архитектора, недостаточно для того,
чтобы называть помойную яму городом.
`Пожалуй, внутри этого двухэтажного урода мне и предстоит постепенно
забывать, как отирают с меча пыль`, -- мрачно отметил Эгин, выбираясь из
лодки на зыбкие доски крошечной пристани.
Вая не имела порта. Местная речка Ужица нанесла в месте своего впадения
в море прорву серого вулканического песка и глины. Дноуглубительных работ
здесь, разумеется, никто и не думал вести. Небось не Пиннарин. Кораблям
приходилось бросать якорь в полулиге от берега и вести сношения с Ваей
исключительно при помощи лодок.
Эгин -- аррум Опоры Вещей. Йен окс Тамма -- тайный советник уезда
Медовый Берег. Йен окс Тамма и Эгин -- в определенном смысле совсем не одно
и то же. В прошлом году был еще третий. Человек, имевший одну-единственную
ночь страстной любви с теперешней супругой самого гнорра Свода Равновесия.
Тогда его, коварного искусителя, звали Атеном окс Гонаутом. И был он, ха-ха,
чиновником Иноземного Дома.
Офицеров Свода Равновесия нельзя называть их истинными именами кроме
как в обществе коллег. А жаль. Потому что его последнее имя совсем не
нравилось Эгину, хотя за время пути из Пиннарина в Ваю он уже вполне привык
к нему. В самом деле, за последние девять лет он сменил больше имен, чем
портовая шлюха клиентов в канун новогодних праздников.
Должен ли жалеть офицер Свода Равновесия о том, что за последние девять
лет он сменил больше имен, чем портовая шлюха клиентов в канун первой недели
месяца Асон? Нет, ибо офицеры Свода Равновесия не должны жалеть ни о чем.
Тот душевный орган, каким люди жалеют, обычно отмирает за ненадобностью
у офицеров Свода еще на Высшем Цикле обучения. Но Эгин жалел. Потому что у
него душевные органы еще не отмерли окончательно.
-- Добро пожаловать в Ваю! -- Вица, местный градоуправитель, хозяин
зычного баса, подал руку Эгину, преисполняясь самыми верноподданническими
чувствами.
Толстяк и нарочитый простак Вица конечно же знал, что перед ним за
фазан, подпоясанный мечом ценой в полтабуна породистых скакунов. Тайный
советник, даже такой молодой и белобрысый как Эгин -- это всегда человек
Свода. А Свода Вица боялся как дети боятся темноты. Как животные огня. Как
рыбы -- мертвых песков пустыни Легередан. У Вицы для этого были все
основания. Как и у всех прочих граждан Великого Княжества Варан.

х 3 х

Эгин прибыл в Ваю не один. Его двадцатитрехлетний помощник по имени
Есмар был, как и Эгин, офицером Свода.
Две черных косы. Короткий меч северного образца с выщербленным у самой
гарды лезвием. И неискоренимая страсть лезть под юбку к каждой встречной
особе женского пола. Лезть, не страшась ни Уложений Жезла и Браслета, ни
детин с дубинами и колунами -- братьев, мужей и свояков приглянувшейся
прелестницы.
Разумеется, имя Есмар тоже являлось поддельным. Его истинное имя, с
трудом уместившееся на его Внешней Секире, за полной неудобопроизносимостью
Эгин так и не запомнил. Какой-то там `Неферна-тра-та-та-и-Пайпалассил`, что
ли. Древнее, очень древнее ре-тарское имя, которое Отцы Поместий раскопали
среди своих излюбленных из-за полной запретности для простых смертных
писаниях.
Поддельной же должностью Есмара была должность секретаря тайного
советника уезда Медовый Берег.
Есмар подавал Эгину меч и плащ. Есмар играл с Эгином в лам и распивал
легкое вино. Есмар болтал с Эгином о местных красотках и пестовал двух
тварей, которые тоже были отряжены в Ваю Сводом Равновесия. Это было его
самой важной обязанностью, ибо Есмар являлся офицером Опоры Безгласых
Тварей. А эта Опора существует, помимо прочего, для того, чтобы люди и
безгласые твари понимали друг друга как можно лучше.
Тварей было две. Черный бесхвостый кобель огромной величины и
повышенной злостности по кличке Лога. И почтовый альбатрос, всю дорогу хмуро
просидевший в огромной клетке, ожидая свободы или, на худой конец, свежей
рыбы. Кличка альбатроса была Шаль-Кевр.
Эгин сносил Есмара без труда. Терпеть не мог кобеля, который напоминал
ему о кровавых событиях его собственной биографии. И не замечал альбатроса,
бездумный, но неизреченно печальный взгляд которого вселял в Эгина смертную
тоску. Впрочем, в полезности альбатроса Эгин не сомневался, в отличие от
полезности Есмара и Логи. `С этим хоть можно будет послать в столицу
какие-нибудь новости, а с ними...`

х 4 х

Тайного советника по имени Гларт, предшественника Эгина на этом
сомнительной значимости посту, убили два месяца назад.
Пастухи Круста Гутулана нашли тело отнюдь не на первый день после
убийства у обочины пустынной дороги, ведущей в горный рудник. Его узнали
сразу, хотя это было нелегко. Лицо Гларта было изуродовано червями, воронами
и жуками-могильщиками. Левая рука -- отрублена. Ребра на спине изломаны,
сердце -- вырезано. Одежда изорвана в клочья все тем же вороньем. К счастью,
мясом Гларта побрезговали росомахи и медведи, иначе его останки исчезли бы в
полной неизвестности навсегда.
Стрела, которая, судя по размерам, была выпущена из огромного тисового
лука в человеческий рост, пробила Гларту спину, прошла через сердце и вышла
из груди. Гларт наверняка умер мгновенно.
Все эти достаточно скудные подробности Эгин узнал еще в Пиннарине,
когда одним отнюдь не прекрасным солнечным утром нашел у себя на столе
записку от гнорра, а вместе с ней -- обстоятельное письмо из Ваи за
подписями градоуправителя и начальника гарнизона.
И еще тогда подумал, что когда вырезают сердце у трупа, это делают
неспроста. И вырезанное сердце -- особенно когда оно вырезано у офицера
Свода -- очень настораживает тех, кто сведущ в Измененной материи и словах
Изменений. Офицерам Свода не следует объяснять, с какими целями вырезают
сердца своим жертвам иные умельцы.
Эгин утешал себя мыслью о том, что, возможно, дела не так уж плохи и,
не исключено, это сделал какой-нибудь бесноватый и дикий горец для того,
чтобы его, сердце Гларта, съесть, например. О местных горцах Эгин наслушался
и от градоуправителя, и от местного учителя предостаточно в первый же день
пребывания в Вае.
Так или иначе, Эгин решил начать расследование с осмотра тела и
довыяснения личности убийцы. Строгая процедура опознания Гларта уже
рисовалась у него в голове, когда он в обществе начальника местного
гарнизона Тэна окс Найры шествовал по направлению к неказистому сараю с
двумя караульными у дверей.
Там, залитое воском для предотвращения дальнейшей порчи, лежало тело
Гларта, рах-саванна Опоры Вещей.

х 5 х

-- Извольте осмотреть тело, милостивый гиазир, -- отрапортовал
начальник гарнизона, распахивая дверь сарая и отступая назад на шаг.
Один из воинов, стоявших в карауле, услужливо протянул Эгину масляную
лампу. Она была очень кстати, ибо в подвале было темным-темно, а лестница
оказалась крутой, склизкой и холодной.
Эгин бросил испытующий взгляд на начальника гарнизона, а затем на
караульных. Бледные, перепуганные лица без признаков особенно утонченной
мыслительной деятельности. Грязные, жирные волосы. У одного солдата
веревочка на портках завязана абы как и ее концы неряшливо свисают из-под
застегнутой лишь на половину пуговиц куртки.
От комментариев по поводу внешнего вида Эгин воздержался. Но испуг его
провожатого и караульных и удивил, и разозлил его одновременно. Кажется,
каждый из них согласился бы простоять в карауле три ночных смены, лишь бы
сейчас не спускаться вместе с ним в подвал, где лежал всего-навсего труп
предыдущего тайного советника уезда.
-- Вы что же, со мной не пойдете?
-- Помилуйте, милостивый гиазир, там и без нас тесно, -- попробовал
отшутиться Тэн окс Найра.
-- Ну уж нет, идем вместе, -- отрезал Эгин. Еще не хватало, чтобы эти
трусливые негодяи оставили его один на один с дохлым Глартом.
-- Тэн, вы пойдете первым, я вторым, а вы, -- Эгин указал на более
опрятного с виду и очень крепкого солдата, -- третьим.
Никто не осмелился спорить и они спустились вниз -- туда, где смердел,
дожидаясь торжества справедливости, бывший товарищ Эгина по Четвертому
Поместью.

х 6 х

Нижняя дверь в Чертог Усопших города Вая распахнулась под напором
истерического носка сандалии Тэна окс Найры.
Комната наполовину была завалена землей, как если бы сваи, державшие
грунт, вдруг рухнули, выеденные изнутри червями-древоточцами. Комнаты не
было. Не было и трупа.
Кое-как совладав с мокрой землей и досками, они наконец протиснулись
внутрь. Солдаты и Тэн начали раскопки, используя для этой цели широкие
кинжалы прямо в ножнах. Эгин осматривал подвал при тусклом свете масляной
лампы. Все это выглядело так, будто бы гигантский крот, трудясь над своим
туннелем, сбился с пути и случайно вылез в одном из подвалов Чертога
Усопших. Хотя, впрочем, какой еще крот? Кротов такой величины не бывает и
быть не может. Такие кроты с голоду передохли бы быстрей, чем в первый раз
как следует набили бы себе брюхо всякими там червями.
-- Вы что, не помните, где лежал труп? -- ледяным тоном спросил Эгин,
которому не нравилась рассеянность, с которой поглядывали на него
подчиненные.
-- Помним, он лежал здесь, на деревянном топчане.
-- Ну?
-- Ну и вот... собственно, его нет... -- развел руками Тэн, сухопарый
вояка со впавшими скулами.
-- А топчан? -- спросил Эгин с некоторой издевкой.
-- И топчана тоже нет.
-- Что ж, нет так нет, -- заключил Эгин и решительно направился к
выходу.
Разве можно ожидать чего-нибудь путного в местности, где трупам
вырезают сердца и отсекают левые руки, во плоти которых у всякого офицера
Свода Равновесия заключена Внутренняя Секира? Дар Свода. Пуповина Свода.
Родимое пятно Свода.

х 7 х

Неудача с осмотром тела несколько удручила Эгина. Не то чтобы ему так
уж не терпелось поглядеть на безобразные разлагающиеся останки своего в
прошлом однокашника. Просто он с некоторых пор стал суеверен и не любил,
когда дело начинается с неудачи.
Куда делось тело?
`Знать не знаем! -- лепетал один из караульных. -- С того дня как его
сюда принесли, здесь все время кто-то был, вооруженный`.
`Оно там, наверное, под землей! Нужно еще поискать. Получше`, --
деловито заключил начальник гарнизона.
Эгин скептически покачал головой. Чутье аррума подсказывало ему, что
искать там совершенно незачем и нечего. А чутью аррума можно доверять почти
так же смело, как и Персту Севера.
`А по-моему оно того... само исчезло`, -- тихо сказал
неряха-караульный. Начальник посмотрел на него с плохо скрываемым
презрением. А Эгин лишь рассеяно кивнул.
Как бы странно ни звучали слова, сказанные стеснительным солдатом, но
это был самый здравый вывод, который можно было сделать из случившегося.
`Что ж, тело убитого исчезло. Теперь бы найти хоть убийцу`, -- устало
усмехнулся Эгин.

х 8 х

Пока Эгин зачинал расследование и знакомился с солдатней местного
гарнизона (в составе десяти скучающих крестьянских парней из Нового Ордоса и
одного молчаливого черноволосого уроженца Суэддеты по имени Гнук), Есмар
устраивал Эгина на новом месте, не забывая и о себе.
Главное требование, которое Эгин поставил градоуправителю, сойдя на
берег, заключалось в следующем: его комната и комната Есмара не должны иметь
общей стены.
На то было одно веское соображение.
Достаточно близко познакомившись с норовом Есмара за время путешествия
из Пиннарина, Эгин не сомневался в том, что тот бросится в омут любвеобилия
сразу же по прибытии. А терпеть похотливую возню и страстные вздохи у себя
над ухом вечером, ночью, днем или поутру Эгину не улыбалось.
Отплатить Есмару той же монетой аррум не надеялся. Женщинами и девицами
Ваи он был, в общем-то, разочарован.
Их было мало. Все они выходили на улицу в длинных платьях до пят и с
покрытыми головами. Ноги их были по большей части грязны и босы, взгляды --
угрюмы и испуганны. Местные нравы не были суровы, но некоторых заповедей
домотканого благонравия здесь держались строго. Например, все вайские
прелестницы выходили на улицу не иначе как вдвоем или втроем. Чем бы не
занимались они в своих садиках и чахлых миндальных рощах на окраине со
своими сужеными и просто соседями, выйти на улицу водиночку означало большой
позор. Но даже если бы и не запрет... Толстые икры, обветренные лица, сухие
руки с коротко обрезанными ногтями, под которыми намертво въелась в кожу
краска, какой тут морят пряжу -- все это действовало на Эгина почище
Уложений Жезла и Браслета.
`Значит, придется искать себе женщину среди благородных`, -- с тоской
подумал Эгин, когда мимо него, словно две телушки, проплыли толстухи.
`Добра-дня гьясиру новому са-ветничку`.
Среди благородных... сердце Эгина наполнилось горечью. Как рьяно не
утолял он свою похоть последний год, как ни старался забыть одну молодую
особу, бывшую, ни много ни мало, племянницей погибшего Сиятельного Князя
(мятежника и узурпатора), ныне же -- племянницей Сиятельной Княжны (вроде бы
законной), она никак не шла у него из головы. Сколько ни старался он
смотреть на вещи трезво, одно лишь имя Овель исс Тамай делало его пьяным без
вина, грустным и по-нехорошему глупым.
Что в ней было примечательного? Эгин не знал и сам. Отнюдь не первая
красавица Пиннарина. И даже не вторая. Худая и жеманная плакса. Дерзкая
восемнадцатилетняя девчонка с малиновыми губами и глубокими, словно
хуммерова бездна, глазами. Она отдалась ему в первый же день их весьма
необычного знакомства, отдалась беззастенчиво и беззаветно. И при одном
воспоминании об этой ночи, единственной, кстати сказать, ночи любви за все
время их знакомства, дыхание Эгина становилось чаще, мысли сбивались в
какой-то странный клубок, а на уста лезли самые темные проклятия.
Теперь Овель -- супруга Лагхи Коалары, гнорра Свода Равновесия.
Человека, которому подвластны все тайные и явные силы Варана. Известны все
мысли и страхи Варана. Которого боится и оттого еще больше обожает
Сиятельная. Которого опасаются даже те, в чьих руках судьбы империй куда
более обширных и зубастых, чем княжество Варан.
Вожделеть к жене гнорра -- это гораздо хуже, чем желать гнорру смерти.
И кара за это, должно быть, положена соответствующая. Не будучи умственно
отсталым, Эгин понимал это без дополнительных разъяснений. И все-таки желал
Овель исс Тамай. И любил ее самой грязной, самой страстной, небесной,
неистощимой, необъяснимой и ненасытной человеческой любовью.

х 9 х

В тот день Эгин вернулся из Свода, ошарашенный новым назначением, а
также посланием, подписанным лично гнорром. В нем содержались точные, но
скупые предписания касательно того, что и как именно ему придется делать в
захолустье, где, не исключено, назревает весьма опасный нарыв на теле
Великого Княжества.
Эгин был зол, хмур и, вопреки обыкновения, груб -- огрел по шее конюха,
разбил о стену хрустальную чернильницу и извел зазря бутыль гортело, которую
собирался осушить, дабы скоротать вечер. Отпив глоток, Эгин, неожиданно
испытал третий за день приступ ярости и вылил ее на постель, собираясь было
уже поджечь крепчайший напиток...
Как вдруг к нему в дверь постучали. `Шмель`-посыльный принес письмо.
Точнее, короткую записку.
Эгин не знал почерка Овель, ибо у него никогда не было возможности
иметь с ней переписку. Но, даже не прибегая к искусствам аррума, Эгин смог
безошибочно определить Овель по слогу. И, главное, по запаху.
Он пропитал бумагу и наполнил спальню Эгина ароматом одного
воспоминания, который приносил арруму Опоры Вещей то неожиданный прилив сил
и жизнелюбия, то, напротив, мрачный философический запой. Овель, невесть
откуда проведавшая о новом назначении Эгина, обещала ему встречу в публичных
садах Пиннарина, дабы попрощаться, попрощаться, попрощаться...
Он пришел в сады за час до назначенного времени. Он был одет так же,
как и при первой встрече с Овель -- как чиновник второй ступени Иноземного
Дома. Он был идеально гладко выбрит, глаза его горели сумрачным пламенем
неудовлетворенной страсти, длинный меч аррума, настоящий `облачный` клинок,
о котором мечтает каждый офицер по обоим берегам Ориса и по обе стороны
Хелтанских гор, выглядывал из-под темно-синего плаща с изумрудной
окантовкой.
Она появилась с небольшим опозданием. Семь грудастых теток (приживалок?
товарок? родственниц?) шли по обе стороны от нее, создавая при помощи своих
вееров такой сквозняк, какой не часто встретишь и в горах. Охраны тоже было
достаточно -- пятеро офицеров Опоры Единства скучали поодаль, высматривая
злоумышляющих. Да плевать он на них хотел! Плевать!
Эгин, скроив светскую мину, мягким кошачьим шагом столичного кавалера
ринулся вперед. О чем они болтали тогда с женой гнорра и как долго это
продолжалось, каковы были влажные ресницы Овель, когда она желала офицеру
счастливого пути, каковы были банальности, которые без умолку говорил Эгин
-- не важно. Все равно воспоминания о полудне в публичных садах Эгину
пришлось сжечь так же, как он сжег полученную записку.
Сжечь, а затем развеять пепел по ветру, стоя лицом на восток и сжимая в
правой руке массивное золотое кольцо. И бросая вслед пеплу одно за другим
тяжелые заклинания Запрета на Восход. Эти предосторожности были отнюдь не
праздными, ибо талантов гнорра хватило бы на то, чтобы при желании
восстановить бумагу из пепла.
Нет, ничего не произошло. Ровным счетом ничего. И в записке тоже не
было никаких особых признаний. Всего лишь две формулы светской вежливости.
Но каждое слово, выведенное неустойчивым почерком Овель, каждый ее жест во
время их бессмысленной болтовни в публичных садах, говорили арруму: `Я хочу
тебя, человек с льняными волосами; хочу алчно, бесстыдно и неутолимо`.
Тогда Эгин не посмел даже коснуться подола платья госпожи Овель краем
своего плаща. Не посмел даже улыбнуться ей так, как мужчины улыбаются
женщинам. Не набрался самоубийственной смелости попросить у нее что-то на
память. Платочек, веер или еще какую-нибудь ерунду. Но, покидая госпожу
Овель исс Тамай, продолжившую любование лебедями в публичных садах, Эгин
чувствовал себя так, как, верно, чувствует себя человек, свершивший Крайнее
Обращение.
Он чувствовал себя прелюбодеем. Преступником. Обреченным. И даже ссылка
казалась ему теперь лучшим исходом. Ибо водить шашни с женой гнорра Свода
Равновесия -- это все равно что пытаться печь кренделя в священном огне
Жерла Серебряной Чистоты.

х 10 х

Между тем, гнорр требовал от Эгина служебного рвения.
Во-первых, Эгин должен был установить, кто убил рах-саванна и
расправиться с убийцей по всей строгости варанских законов, но с учетом
местных предпочтений. Последнее значило, что Эгин может казнить виновного
через отсечение головы, если тот окажется благородным, через удушение, если
тот окажется выходцем из среднего сословия, или же через голодную яму, если
тот окажется кем угодно еще. Но, с другой стороны, чтобы кара не казалась
легкой, а назидательность -- неполной, Эгин мог, например, устроить местному
люду потеху в соответствии с устоявшимися вкусами. Например, привязать
убийцу за руки и за ноги к норовистым коням и поддать им по бокам плетью.
А, во-вторых, Эгин должен был пристально следить, нет ли в уезде
Медовый Берег таких, кто балуется запретными Вещами и Писаниями, кто верит в
Отраженных или Звезднорожденных, кто соприкасается с Измененной тканью бытия
или пестует Измененных тварей. Это как всегда. Но было одно, как бы
совершенно незначительное добавление.
Один подозрительный в уезде Медовый Берег почти наверняка имелся и
гнорр -- надо же! -- знал, как его зовут.
Если с обычными преступниками Эгину рекомендовалось расправляться на
месте и со всей возможной `справедливостью`, то человека по прозвищу
Прокаженный гнорр велел беречь, не допекать, но лишь держать в поле зрения.
А для того, чтобы держать его в поле зрения, нужно было по меньшей мере
найти его. И, главное: найдя жилье Прокаженного, Эгину было предписано
открыть медальон, выданный ему гнорром со строжайшим запретом пытаться
вскрыть сию изящную вещицу прежде времени. `Впрочем, -- пожал плечами Лагха,
-- медальон все равно не откроется; но сломать его можно; и если вы, Эгин,
его сломаете или потеряете -- я убью вас как государственного преступника.`
-- Прокаженный? Да чур вас, милостивый гиазир! Про этого лучше
забудьте. А то как язвы по лицу пойдут, так ни одна девка к вам и за лигу не
подойдет! Или вот он может скотину уморить. Только взглянет на нее -- и все,
копытами кверху брык! -- прошептал градоуправитель Вица
Судя по крупным каплям пота, выступившим у него на лбу, он
действительно верил в то, что говорил. Редкий случай для градоуправителя.
-- А он действительно болен проказой? -- поинтересовался Эгин, следя
краем глаза за певчим дроздом с подрезанными крыльями, любимцем
градоуправителя. Тот расхаживал по столу, нахохлившись, и казался очень
недовольным.
-- А Шилол его разберет. Кто его видел, так он, милостивый гиазир, все
в тряпье таком и с колпаком на голове, только одни прорези для глаз. Чего он
там скрывает -- может, болячки, а может уши какие ослиные... Тут уж я не
скажу. Не видел. Вот попомните мои слова, это он нашего голубка порешил...
-- Вица закатил глаза к потолку и страдальчески сложил руки на толстом
животе.
`Нашего `голубка`! Пожалуй, Гларта так ни одна девка не сообразила бы
назвать!` -- фыркнул про себя Эгин. Нет, кем бы ни был этот Прокаженный, он
займется им после...
Но не успел Эгин сказать Вице какую-нибудь утешительную глупость, как
земля под ногами задрожала, словно бы во глубине недр пробежал тысячеголовый
грютский табун. Певчий дрозд затрепыхал крыльями и спрыгнул со стола с
беспомощным писком.
-- Опять... -- сказал Вица, вытаращив глаза на дрозда.
-- Что `опять`?
Эгин насторожился. Вица живет в Вае по его словам пятнадцать лет, а к
землетрясениям еще не привык. А дрозд? Этого что -- первый раз трясет, что
ли? Чего это у Вицы такая перепуганная рожа?
-- Что `опять`? -- с нажимом повторил Эгин.
-- А Шилол его знает! -- отвечал Вица, до крови закусив нижнюю губу.
Певчий дрозд бесновался на полу, мечась из угла в угол и подметая
крыльями пол. Клекотал, клевал землю, бешено вертел своей глупой головой.
`Все в этой сраной Вае какие-то нервные, даже птицы`, -- заключил Эгин в
немалом раздражении.

х 11 х

С чего начать поиск убийцы Эгин решил быстро.
Тот, кто отрезал Гларту руку и вырвал сердце, оказал Эгину одну услугу.
Он отрезал именно левую руку с Внутренней Секирой. Плоть может сгнить. Ее
можно сжечь, разрезав на кусочки. Скормить червям или свиньям. Но вот
Внутреннюю Секиру с Сорока Отметинами Огня не переплавить и не уничтожить.
Ее можно только Изменить. Но сделать это так, чтобы ее не смог отыскать пес,
выпестованный Опорой Безгласых Тварей, очень и очень сложно. Пес едва ли
найдет отрезанную не то чтобы вчера руку. Но вот Секиру он найдет.
-- Найде-ет, -- заверил Эгина Есмар с авторитетным видом бывалого
шарлатана. -- Если только она вообще на Медовом Берегу. Вначале будем искать
в городе, затем на Сером Холме, потом в Кедровой Усадьбе.
-- Начнем сегодня же, -- сказал Эгин, окидывая Есмара взглядом ретивого
служаки.
-- Да хоть сейчас, -- покладистый Есмар с готовностью вскочил. Тут же,
откликаясь на хозяйский свист, в двери показалась узкая и хищная морда Логи.
`Ушлая гадина`, -- Эгин невольно поморщился от отвращения. Однажды
такие вот кобели вроде Логи едва не сожрали его заживо в трех минутах ходьбы
от собственного дома. А в другой раз он видел, как такие же, только чуть
более изощренные питомцы Опоры Безгласых Тварей, штурмовали крепость смегов.
Они упорно лезли вверх по отвесным стенам, как если бы были ящерицами. Да...
Если они умеют такое, то найти какую-то там Секиру для них должно быть, как
для людей высморкаться.

х 12 х

Они прошли по городу вдоль и поперек, останавливаясь у каждого дома, но
Лога был спокоен, словно каменное изваяние.
Затем они направились к Серому Холму. Тот был ближе к городу и потому
решили начать с него. Была и еще одна причина. Серый Холм со слов
градоуправителя представлялся Эгину средоточием мерзости и порока. И
действительно, на это намекало все -- начиная от зловещей архитектуры и
оканчивая лицами крестьян. Злыми, сосредоточенными, неприветливыми. Отчего
бы им и не убить рах-саванна просто так, из врожденной кровожадности,
которой, казалось, дышит Серый Холм?
Эгину не очень хотелось идти внутрь замка, но этого делать и не
пришлось -- Есмар был совершенно уверен в том, что Секиры там нет и быть не
может. Эта уверенность, по словам Есмара, читалась у Логи в глазах. `Ну и
хорошо`, -- подумал про себя Эгин, с неудовольствием отмечая, что, может, не
сегодня, но завтра или послезавтра, обязательно придется нанести визит
вежливости хозяину Серого Холма гиазиру Багиду Вакку, которого за глаза
величали не иначе как Черноногом.
Зато на следующий день их ожидала быстрая победа. Еще на подходе к
пастушьему поселению, отделенному от Кедровой Усадьбы небольшой миндальной
рощей, Лога сделал стойку, зафыркал и стал нетерпеливо скрести лапами сухую
чуть желтоватую землю.
-- Мы на верном пути, -- заключил довольный Есмар.
Пастушья деревня была настолько мала, что обойти ее всю не составляло
большого труда. Но и от этого труда избавил их Лога. У крайнего, самого
вшивого и низенького домика, Лога забеспокоился и ринулся к двери. Есмар,
преисполнившись чувством собственной значительности -- он все-таки не
кто-нибудь, а секретарь тайного советника и, значит, второе лицо в уезде --
застучал в дверь.
Им долго не открывали, хотя внутри явно происходило некое движение. Не
привыкший топтаться у хижин смердов по полчаса, Есмар крепко наподдал двери
плечом. Дверь, не выдержав его молодецкой удали, сорвалась с петель и
грохнулась на пол.
-- Добро пожаловать, милостивые гиазиры, -- пролепетал плешивый и очень
худой мужичок в пастушьей рубахе. Лицо его было перекошено страхом, будто бы
не тайный советник со своим помощником и псом пожаловали к нему, а по
меньшей мере сама смерть с арканом и мешком.

х 13 х

Ушлый Лога кружил по комнате, принюхиваясь к очагу, в котором тлели
подернутые пеплом уголья. Хижина топилась по-черному, а потому ее стены и
потолок, закопченные до крайнего предела, выглядели словно стены пещеры.
Единственное окно под потолком было затянуто бычьим пузырем.
На дырявой циновке была в беспорядке разбросана незамысловатая кухонная
утварь. В грубом горшке дымилось какое-то кушание. Маленькая плошка,
наполненная тем же, что и горшок, стояла перед янтарной фигуркой Девкатры.
Этой чудовищной твари до сих пор поклонялись и приносили жертвы не только на
Медовом Берегу, но и, по слухам, в сельской глухомани соседнего Аюта. Было
понятно, что хозяин только что трапезничал и не преминул поделиться снедью
со своим прожорливым божеством.
Лога покрутился подле горшка и, тщательно принюхавшись, остановился
перед ним как вкопанный. `Голодный, скотина!` -- злорадно отметил Эгин. А
Есмар одобрительно кивнул псу, не то позволяя ему сожрать все подчистую, не
то просто так, для поддержания разговора.
-- Что ты знаешь об убийстве тайного советника, человек? -- начал Эгин,
положив руку на яблоко меча.
-- Ничего, милостивый гиазир! Ровным счетом ничего! -- затараторил
смерд, закрывая голову руками, как будто в случае, если Эгин решит рубануть
по ней мечом, такая защита хоть чем-то поможет ему.
-- А отчего ты прячешься здесь, словно болотная крыса, и не открываешь
нам, а?
-- Я не успел, могу поклясться, не успел!
-- Что ты не успел?
-- Открыть не успел, -- блеял пастух, вжимаясь в закопченную стену.
И в этот момент Эгину стало смертельно скучно. Ему вдруг подумалось, а
зачем, собственно, они вломились к этому забитому пастуху и требуют от него
чего-то этакого. Такого, чего он, в силу своего невежества и дикости,
запросто может и не знать. Может, пес и вправду ошибся. Он что -- Зрак
Истины, что ли, чтобы не ошибаться?
Пока Эгин вяло допрашивал пастуха, Есмар возился с Логой и, похоже, не
интересовался ходом дознания. Пастух казался настолько жалким и безответным,
что к разговору с ним Эгин начал испытывать непреодолимое отвращение. И к
его бедному жилищу -- тоже.
-- Милостивый гиазир Йен, Лога нашел! -- сказал вдруг Есмар. -- Она
здесь!
Эгин вздрогнул. Так просто?
-- Здесь, в горшке! -- Есмар поглаживал псину по голове, склонившись
над дымящимся горшком.
-- Да это ж еда моя, это ж просто еда... -- подал голос мужик.
-- Я вижу, что еда, -- процедил Есмар и, подняв горшок на высоту груди,
грянул его оземь.
Каша из измельченных овощей рассыпалась по полу неаппетитной кучей.
Запахло сельдереем и помоями. Эгин с недоумением отступил, чтобы не
забрызгать свой шикарный плащ. Лога сел на задние лапы и приподнял передние.
Что твоя белка. А его псиная харя сияла почти человечьим счастьем. Плешивый
пастух безысходно заскулил в своем углу.
А скулить ему было от чего. В центре кучи того, что еще недавно было
горшком с завтраком или обедом, красовалась Внутренняя Секира рах-саванна
Опоры Вещей Гларта.

х 14 х

Разводить волокиту Эгин был не намерен.
-- Где, когда и при каких обстоятельствах ты совершил убийство?
Кинжал Эгина подрагивал вместе с пульсацией артерии на шее пастуха.
-- Это не я, милостивый гиазир, не я!
-- Где, когда и при каких обстоятельствах...
Жадный до крови кинжал слегка прокусил кожу у берега пульсирующей реки.
Железная хватка Эгина не давала смерду не то что кивать головой, а вообще
двигаться.
-- Убейте, гиазир, убейте. Я хоть на Девкатре поклянусь, хоть пепел
буду жрать, хоть детей вам отдам -- все что хотите, но не я!
-- Где, когда и при каких обстоятельствах...
Струйка крови, пока что маленькая, потекла по шее пастуха, стекая за
ворот. Плешивый и маленький человек -- потный, грязный, несчастный -- не
сопротивлялся.
-- Не я это был, я только руку отрезал, думал, правду говорят, у вас
внутри кости золотые...
-- У кого это `у вас`?
Кинжал отстранился, а зрачки Эгина, словно два стальных буравчика,
ввинтились в блеклые глаза пастуха. Нет, этот несчастный придурок не похож
на матерого колдуна. Он не похож и на убийцу. Он слишком жалок и слишком
труслив, чтобы поднять руку на офицера Свода Равновесия. Нет, этот идиот
поклоняется Девкатре, скармливая своему божеству вареные овощи и отруби с
сельдереем. Куда уж ему вырезать сердца и оживлять мертвых! Эгин спрятал
свое разочарование вместе с кинжалом.
-- Рассказывай, как все было, -- сказал он ледяным тоном.

х 15 х

-- Вот, значит, шел я к руднику. То было на рассвете. Смотрю, а там он,
ну, мертвый. И весь такой, в кровище. Страшный, рот перекошенный, одежда на
нем вся порватая, он еще и, простите, гиазиры, обмочился, как то у них, у
мертвых, случается. Ну я его сразу узнал. Я ему частенько по поручению
хозяина носил всякую снедь -- сыр, молоко, а то, бывало, и свежатину. То
есть не ему, а его кухарке. Я узнал, конечно. Ну там стрела у него в спине
торчала. У нас вообще стрелы метят обычно, чтоб добычу на охоте делить проще
было. А тут я посмотрел -- стрела вроде бы ничья. Ну ладно, думаю, убили,
значит время его пришло. И, думаю, пойду-ка я отсюда подобру-поздорову...
Пастух остановился, чтобы перевести дух. Эгин и Есмар переглянулись.
-- Ну, и чего ж ты не пошел подобру-поздорову? Или не позвал кого,
чтобы труп прибрать? -- вставил Есмар.
-- А оно мне надо было? А то вдруг бы еще на меня подумали, что это я,
мол, его... Ну я пошел себе восвояси. А потом вдруг попутали меня нечистые,
вспомнил, как мне кум говорил, что у этих, ну, у вас, таких как тайный
советник, рука, если ее сварить в извести, а потом в полнолуние закопать на
кладбище, а потом вырыть, становится золотой. Ну вот я и подумал. Зачем ему
рука, она ж ему не пригодится, а мне бы не помешала. Ну вот я и взял.
-- А сердце? Про сердце тебе кум ничего такого не говорил? -- пряча
улыбку, поинтересовался Эгин.
-- Нет, сердце уже до меня кто-то того... Это не я... -- пастух опустил
глаза и стал теребить подол своей льняной куртки. -- Я таким не занимаюсь,
такими всеми делами. Ну, вы понимаете, о чем я.
-- Мы понимаем, о чем ты, -- подтвердил Эгин. -- А кто такими делами у
вас занимается?
-- У нас, в Кедровой -- точно никто. А у Багида Вакка, на Сером Холме
-- там почитай кто угодно, они такие там, гады... Ну это я точно не знаю
кто.
-- Ну так что -- сварил ты руку или как? -- с циничной улыбочкой
спросил Есмар.
-- Сварил, милостивый гиазир, каюсь. Не знал, ей же ей, что творю,
Шилол меня наставил. Во всем винюсь.
-- Закопал?
-- Закопал, милостивый гиазир.
-- И что, было в ней золото?
-- Было бы золото, я б тут гнильем не кормился бы, -- удрученно бросил
пастух, указывая своим грязным, без ногтя, пальцем в останки завтрака
напополам с глиняными черепками.
Высокомерный кобель Лога побрезговал пастушьей трапезой, хотя, как мог
заметить Эгин за время, проведенное на `плавучем сортире`, был большим
охотником ловить и жрать корабельных крыс.

х 16 х

Эгин уже не сомневался в том, что плешивый смерд Круста Гутулана не
убийца и убийцей быть не может. Будучи обычным эрм-саванном, он, возможно,
уцепился бы за эту жертву и склонил бы мужика к признанию в убийстве. А
потом расправился с ним по всей строгости закона, спихнул дело с плеч долой
и пребывал бы в полной уверенности, что наказал опасного, хотя и глупого
преступника. Но, побыв год назад три веселых недели в чине рах-саванна, а
после получив головокружительное повышение в аррумы и пройдя Второе
Посвящение, он стал смотреть на многие вещи иначе. Говоря проще -- сильно
поумнел.
Эгин верил даже пастушьим бредням насчет золотой руки, которую можно
получить из офицерского мяса путем вываривания в извести. Офицеры Свода,
являвшиеся на Медовый Берег в мундирах тайных советников, были для крестьян
и пастухов Ваи посланцами из другого мира. Пугающего, величественного и
сурового. Мира непонятных законов, страшных тайн и сверхчеловеческих
возможностей.
Пастух лишь отрезал мертвому Гларту руку. Это преступление. И похитил
Внешнюю Секиру рах-саванна. Это уже государственное преступление. И за него
он сядет в голодную яму на неопределенный срок. Но это не тот преступник,
который интересует Эгина. Увы.

х 17 х

Пастух был отправлен в яму под надзором Есмара, а Эгин пошел прямиком в
Кедровую Усадьбу. Знакомиться с Крустом Гутуланом ему все равно придется и
чем раньше он это сделает, тем лучше.
Он застал Круста в момент его хозяйского торжества. Стоя посреди двора,
тот раздавал зуботычины нерадивым, похвальбу ретивым и наставлял остальных.
Дело в том, что Кедровая Усадьба находилась в состоянии войны уже не
первый год. Воевали с Серым Холмом. Но если раньше угольки вражды и раздора
лишь тлели, время от времени вспыхивая кровавым междуусобием, то теперь, как
мог заметить Эгин, дело было поставлено на широкую ногу. Кедровая Усадьба
напоминала скорее крепость, готовящуюся к дерзкой вылазке против неприятеля,
чем обитель мирных пастухов, каковой ей было на роду написано быть в таком
захолустье, как Медовый Берег.
Кто бы мог подумать, что в такой дыре могут кипеть такие бурные
страсти? Пожалуй, такому мог бы позавидовать любой столичный драматург.
Третьего дня, например, по уверениям Круста, люди Багида украли из пастушьей
деревеньки трех незамужних девок, одна из которых была любовницей самого
Круста и... во всеуслышание объявили, что те послужат платой за уведенный
людьми Круста скот в пересчете одна девка на три барана. А оный скот вовсе
не был уведен людьми Круста, а попросту заблудился и пропал в горах по
нерадивости пастухов Багида, которые такие же пастухи, как Эгин игрец на
харренской флейте. Да и все люди Багида отпетые сволочи, -- уверял Эгина

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 137412
Опублик.: 20.12.01
Число обращений: 0