ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Александр ТЮРИН

ЦАРСТВА СОТНИКА СЕНЦОВА

1

С привала снялись быстро словно воробьи, наклевавшиеся крошек -
Никитка Келарев притиснул вдруг свое оттопыренное ухо к земле, послушал
недолго и проговорил скучным голосом:
- Ишь ты, несутся во весь опор со стороны холма, торопятся нас
распотрошить. Значит, скоро здесь будут.
Я, как сидел, так и подскочил над невысокой выжженной травой - все
правильно, без всякого приукрашивания. На высотке меж деревьев-палочек
мелькает десятка два темных пятнышек. Никак товарищ Курбанов, что из
отряда имени Первобытного Коммунизма, напал на наш след. А я то
рассчитывал, что после переправы поимеем день, чтобы раствориться в горах.
Да и была надежда - не сунется он на афганский бережок.
- Никита, снимай недоуздки. Сивого не навьючивать, итак уж хромает
бедолага. Двинем к ущелью Кызылбаш. Там мы всяко быстрее переберемся, чем
`товарищи`.
И вот горная дорога снова вилась подо мной, а порывистый ветер рвано
свистел, врываясь в уши. Я занимал место посреди цепочки. Впереди скакали
Келарев с Иловайским, замыкали Пантелеев и ротмистр Сольберг на храпящем
жеребце. А ведь заложил нас тот аксакал, которого мы повстречали за
переправой через Пяндж. Келарев предлагал тут же перекрестить его шашкой,
а я чего-то пожалел, старик уж совсем как каменный `баба` застыл.
Сентиментальность сия, похоже, боком выходит.
А сейчас нельзя красных ближе чем на полверсты подпускать, иначе
посрезают нас из винтов. В ущелье Кызылбаш мы тропки заранее проведали,
быстро переберемся на другую сторону, пока Курбанов со своими конниками
будет за кручи цепляться. Да только сможем ли оторваться от
преследователей неугомонных? Хоть и поотдыхали мы с полудня, однако у
вражьей силы лошадки посвежее. Наши-то, считай от самого Иргиза в походе,
под чепраками шкура чуть ли не до крови вытерта.
Дорога под копытами валиком крутиться, а я как будто на одном месте
застыл в самой середке вселенной. Но вот громыхнул первый выстрел и сразу
зябь прошла между лопаток. Не дали мне из себя солнце вообразить. Это,
конечно, не всерьез палят, на испуг берут. С такой дистанции, да на скаку,
в свою мишень только бес попасть может. Впрочем, под суконным шлемом с
красной звездочкой во лбу немало бесов бродит.
Меня нагнал вахмистр Пантелеев.
- Разделиться надо, Вашбродь.
Кличка тут у меня Вашбродь, поскольку на Ваше Благородие не слишком
смахиваю. А командовать отрядом должен по уставу драгунский ротмистр
Сольберг. Но он еще под Астраханью ума стал лишаться, а на Иргизе ему
начали являться духи. Кто знает, чего ему там бесы-демоны насоветуют,
хватит с нас тех Советов, что на родине остались.
- Вашбродь, ну-тко отправляйтесь прямо по тропе вместе с ротмистром и
Келаревым, а я с Иловайским чуток приотстану, и затем подадимся мы к скале
Зулькарнайн. Там как-нибудь по спуску проковыляем, а эти стервецы точно
все ноги переломают на камнях, да еще мы их из ружей поугощаем. Вы же за
Кызылбашем дуйте к югу, у кишлака Маверан, Бог даст, и встретимся.
Это, конечно, недурственный способ `товарищей` запутать. Тем более,
как через сухое русло переберемся, у них под наблюдением только Пантелеев
с Иловайским останутся.
- Ладно, вахмистр, только не шали особо, знаю я тебя, тоже разбойник
приличный.
Пантелеев окрикнул Иловайского и оба они немного сдали назад. Так что
мы с Келаревым и Сольбергом раньше долетели до сухого русла. Тысячу лет
назад, еще до татарского нашествия здесь журчала себе веселая река, а
сейчас осталась лишь скучная серая рытвина, а за ней бывший высокий берег,
ныне каменная стена яра. Пантелеев с Иловайским вдоль стены налево
понеслись, а остальные углубились в узкий разлом и через каких-нибудь
полчаса достигли ущелья Кызылбаш. Тут с севера послышался треск выстрелов,
значит ввязались мои товарищи в катавасию. А нам думать не о чем, надо к
югу подаваться через это самое ущелье.
Вскоре перестали мы охаживать коней шенкелями и плетьми, они уж и так
мылом брызгали. Где-то с час шли в этом проходе меж скал, не особо
торопясь, как вдруг наш придворный безумец Сольберг встрепенулся и махнул
рукой вперед.
- Там ОНИ.
- Никого не замечаю, господин ротмистр, хотя стараюсь, - вежливо
сообщил я.
- Вот же ОНИ, сотник. Кони вороные, мрачные, вышагивают на длинных
словно тростниковых ногах, а головенки мелкие невместительные; всадники же
бледно-зеленые, облепленные паутиной, она всех их связывает и вдобавок
протянута к крылатой и хвостатой фигуре, что над воинством летит.
- Да уж, если фигура оснащена хвостом - это, надо полагать, не ангел.
Я понимаю, ротмистр, как вы относитесь к большевикам, но зачем же свою
неприязнь облекать в столь яркие образы, да еще потчевать нас подобной
живописью. Я, как человек нервический, уже задрожал от вашего злобесного
дива.
- Но я все отчетливо узрел, господин сотник, - уперся ротмистр.
Хотелось мне еще усовестить своего свихнувшегося товарища, но тут, в
самом деле, донеслись и бряцанье, и топот конский.
- Всем спешиться. Господин ротмистр, узрите на сей раз нишу меж двух
скал, уведите туда коней и протрите-ка их какой-нибудь травкой, чтоб не
простудились. Келарев, давай вверх по склону, займи позицию для ведения
огня и примкни взгляд вон к тому повороту. Надеюсь на твой кругозор.
Мы стали резво карабкаться по осыпающимся камням, а потом попрятались
за глыбами повнушительнее: Келарев в нескольких саженях выше меня. Едва
схоронились, как зацокал конный отряд. Это были не красноармейцы, а
какие-то магометане с крашеными хной бородами и черными очами: несколько
всадников весьма важного вида, в парчовых халатах, в белых тюрбанах;
конские сбруи, ножны и эфесы сабель столь изукрашены, что от сверканья их
на солнце глазам нашим больно стало. Следом важные ехали конники, у всех в
амуниции английские карабины и маленькие круглые щиты, большие кривые
сабли и даже стальные нагрудники, отделанные чернью и зернью. Это, скорее
всего, бадахшанские афганцы пожаловали. Да уж, нам несдобровать, если буза
начнется.
- Вашбродь, я тут расселину, а может всамделишную пещеру приметил, -
прошипел Келарев, - может туда юркнем?
- А ротмистра, значит, бросим на съедение этим красавцам? К чему
призываешь, каналья?
- Виноват, Ваше Благородие, я думал, что от свихнутого-повернутого
нам мало толку, но после ваших слов сразу понял, что ошибался.
- Ты не думай, а то много ошибаться будешь.
И тут навстречу магометанам выехал отряд Курбанова, вернее где-то
половина его. Афганцы на какое-то мгновение застыли, но своевременно
грохнуло два выстрела, а затем пошло тарахтенье. Я даже не сразу
сообразил, что это Келарев для почину два раза пальнул из своей
винтовочки. Один раз по магометанам прицелился, а другой - по красным
пульнул, а те, соответственно подумали плохое и принялись ответственно
лупить друг друга.
Неудобно, конечно, вышло, но нам от этого только веселее. Ведь обе
воюющие стороны - сущие шельмы. Магометане нам иго закрепили на двести лет
лет, а красные ордынцы сейчас вон как изгаляются - пришли вроде бедных
приласкать, а в итоге и голытьба как мухи мрет, и благородные большей
частью под пулю или клинок угодили. Это ж надо такое придумать - кроме
них, краснопузых, нет нормальных людей - все остальные, дескать, и грязь,
и нечисть, отъявленные паразиты и грабители.
Ну, ладно-с, это политика, а что магометане с большевиками
передрались - это жизнь. Келарев еще к тому же афганцам пособлял, впрочем
иногда и красным содействовал. Наконец, те из них, что живы остались,
двинули врассыпную. Одни на конях стали улепетывать обратно по ущелью, но
магометане их догоняли и рубили. А другие большевички вверх по склону
почесали, причем на нас. Тут и мне пришлось свой `винчестер` взять,
стреляет он побыстрее, чем трехлинеечка, хотя и заедает его чаще. Поймал
на прицел и шпокнул одного в звезду, потом другого, а тут вижу - на меня
крупнокалиберный красноордынец налетает. Сам Курбанов. И пока я патрон
досылал, он ухватил `винч` за дуло и рванул его в сторону, так что выстрел
бесполезным получился. Большой мужчина тут же замахнулся свободной рукой,
имея в ней саблю. Я едва успел притиснуться к туловищу Курбанова и
ухватить его вооруженную руку пониже локтя. И сразу узнал, что этот
косоглазый большевик жилистый как зверь, а дыхание в нем гуляет словно
ветер в бочке. Стал он меня пережимать. Пнул его сапогом, но он стоит как
столб, и в ответ потчует меня локтем в физиономию, так что мои мозги
поворачиваются набекрень. Он, видимо, приготовился чикнуть саблей, как
вдруг резко дернулась его голова, после чего весь он рухнул назад. А
позади него оказался хорунжий Келарев, опускающий приклад своей винтовки.
- Хорошо я его угостил, справно отделал.
А там и мне пришлось продырявить шашкой одного косоглазого в
буденовке; потом другого, длинного как каланча, полоснул поперек пуза -
похоже, туркестанцев и китаез в Красной Армии немеряно. Но неожиданно
красные куда-то поисчезали, а неподалеку появился ротмистр Сольберг. Он
как горный баран торопился вверх по склону, а за ним цепью, но поотстав
шагов на пятьдесят, спешившиеся афганцы. Они постреливали, но редко, как
будто были чем-то озадачены.
- Сюда, ротмистр.
Едва Сольберг добрался до нас, как Келарев открыл заградительный
огонь. Когда карабины афганцев вовсю разгавкались, мы уже сунулись в
расселину. Немного погодя понял я, почему Келарев назвал эту дыру
проходом. Здесь поддувал приличный сквознячок, который свидетельствовал о
том, что имеется где-то вторая дыра - только вот неизвестно годится ли она
по размеру для выхода.
Скоро сгустилась тьма в глазах, мы шли наощупь - а кварц своими
острыми гранями пытался раскровянить нам пальцы - в ту сторону, откуда дул
ветер. Похоже, что афганцы не решились нас настигнуть, сочтя, что мы
отправились в гости к шайтану. А ротмистр Сольберг в этом подземелье
опередил меня, спереди доносилось его чуть хриплое пыхтение.
А потом пришлось сделать привал. Оттого, что руки перестали
прощупывать узкие стены тоннеля, а ветерок поменял направление и стал
поддувать откуда-то сверху. Вдобавок ко всему этому добавился шум падающей
воды.
- А у меня немного спирта осталось, - сказал напряженным горлом
Келарев и в два приема сообразил небольшой факелок. Даже с таким хилым
освещением пришлось тут подивиться, хотя за последние две войны, казалось,
повидал я все и все успело мне наскучить.
Попали мы в пещерный зал с высоченным сводом, стены которого состояли
из разного цветного кварца и даже горного хрусталя. Со стены где-то
саженях в тридцати выше, почти у свода, извергался поток. На одном из
краев он наполнял озерко, а поскольку вода не залила до сих пор всю
пещеру, происходил каким-то макаром ее отток.
Рядом со мной стоял полубезумный и немножко радостный Сольберг.
- Как вы все-таки добрались до нас, господин ротмистр? - спросил я,
чтобы не думать о подземелье, в которым мы оказались уловлены.
- А никак. Никак бы не допрыгал, если бы события двигались своим
чередом - находился-то я на другой стороне ущелья. Но из этого прохода
вышел некий магнетический ток, который изменил свойства пространства и
времени.
Хорунжий Келарев в ответ на такие слова ротмистра выразительно
постучал себя пальцем по лбу. Получился довольно громкий звук.
- Этот ток остановил время вокруг меня, - продолжал наш полоумный
товарищ. - Я смог пройти в облаке застывшего времени к вам, дорогие
друзья, ведь и афганцы и красноармейцы пребывали по отношению ко мне в
будущем, поэтому не смогли причинить вреда.
- Вы, господин ротмистр, кажется, учились в Петербургском
университете? - уточнил я.
- Да-с, на физическом факультете. И хотя на действительной военной
службе с мая пятнадцатого года - за плечами и Брусиловский прорыв - но с
последними достижениями науки старался знакомиться, в частности и с
открытиями господина Эйнштейна, который связал течение времени со
скоростью движения, например со световой скоростью.
- Да, ваше образование усугляет, так сказать, дело, - я едва не
сказал `диагноз`.
- А, Эйнштейн ваш - немец, наверное? - поинтересовался Никитка.
- Говорят, что еврей-с, - отозвался Сольберг.
- Да уж, евреи много чего пооткрывали. Так, значит, господин
ротмистр, мы по-вашему движемся со световой скоростью?
- Я не об том, господа. Есть у меня такое представление, что миров
много. Однако у каждого из них имеется как бы освещенная и темная сторона.
Освещенное место - это настоящая реальность, настоящее время. Все
остальное - ненастоящее, неосуществленное, потенциальное. Как я уже
чувствую, через это подземелье может протянутся дорожка промеж миров, на
манер электрического разряда между двумя лейденскими банками. Вот мы
движемся этой подземной тропой и уже начали выпадать из `настоящего` в
нашем мире, но еще не попали в `настоящее` мира иного...
- Если я верно измерил глубину вашей мысли, господин ротмистр, то мы
как бы уже ненастоящие, призраки вроде папаши Гамлета?
- Пока что призраки. Сейчас мы пребываем вне времени, господа. Первым
из `настоящего` выпал я, потом Курбанов и некоторые его разбойнички.
- Да он же верный труп. Ему Келарев башку расколол.
- Я снова видел его живым и здоровым, - упорствовал Сольберг. -
Повторяю вам - он вне времени. Есть многое на свете, друг Горацио, что и
не снилось нашим мудрецам.
Я хотел было отмахнуться от `нашего мудреца`, предложив ему вычислить
объем и площадь поверхности пещеры, но тут из туннеля позади нас как будто
послышался скрип сапог.
- Это ОНИ идут, - спокойно сказал Сольберг. - Скоро мы найдем выход
из этой пещеры, но до той поры ОНИ найдут нас.
ОНИ или не они, а потревожиться надо. Я еще раз оглянулся. А потом
возвел глаза вверх. Там, выше наших голов саженей на пять, пещерная стена
имела изъян, небольшой выступ. Он проходил, сужаясь, и над озерком. А
потом втягивался куда-то в темноту, в расщелину, которая испортила
кварцевую стену примерно до середины. Возможно этот мостик и ведет к
спасению, как знаменитый Чинват из зороастрийского мифа (про это дело мне
Сольберг сказывал).
- Не угодно ли, господа, податься на верхний ярус.
Первым вскарабкался Никита, используя ловкими ногами любой выступ в
скале, потом Сольберг - на последнем этапе Келарев протянул ему руку и
втянул на `мостик`. Я получше приладил винтовку и собрался было проявить
ловкость необыкновенную, как из тоннеля вдруг выпал Курбанов, с кровью в
уголках рта, но вполне дееспособный и с красным отсветом в глазах-щелках.
Вместе с командиром выскочил еще пяток сатаноидов с факелами. Огоньки
превращали значительную часть пещеры в смертельно опасное простреливаемое
пространство.
Я пару раз стрельнул - причем смазал - и полез наверх, надеясь только
на мрак. Кстати, и заметить не успел, как оказался на выступе - страх
будто приделал мне перья - и осторожным быстрым шагом двинулся в сторону
расселины. Впрочем, первая же вражеская пуля едва не сорвала мое ухо
словно осенний лист. В одном месте, как раз над озером, стена образовывала
изгиб вроде контрфорса - он охотно прикрыл меня. Я зашел за прикрытие и
сделался невидим для красных стрелков. Однако они, сменив тактику, стали с
обезьяньей ловкостью карабкаться вслед за мной, мне даже показалось, что
их ноги оснащены когтями. И как я понял, надлежит мне скромно постоять
именно за `контрфорсом`, чтоб не стать легким трофеем.
Я все более обостряющимися чувствами воспринимал приближающихся
красноармейцев. Они были спокойны как минералы. Соответственно
почувствовал я свою возбужденность, некую встопорщенность души. И,
устыдившись этого, сразу остыл - неужели я поддамся каким-то чертям.
Вот из-за `контрфорса` как шкодливый нос неосторожно высунулось
винтовочное дуло да еще со штыком - хвать рукой, веду вниз и дергаю вбок -
вражинка шумно падает в воду. Адью. Следующего преследователя награждаю
пинком в пах и зубодробительным ударом в волосатую физиономию, попутно
отклоняя в сторону длиннючий маузер. Но опять за меня взялся товарищ
Курбанов. Он попытался мощными руками оторвать меня от стены - наверное,
чтобы вместе нам упасть в омут и благополучно утонуть.
Силен этот дьявол, взял меня за горло, давит, а я как не потчую его
боксерскими ударами, спастись от него не могу. Делаю я замок своими
руками, пытаюсь разомкнуть его захват поворотом вбок. И получается не
совсем желанный итог, хоть смейся - мы оба зараз в воду летим. Студеная,
мерзлая она, а Курбанов все еще держит меня словно Прометей прикованный и
тянет как болванка вниз. Молочу я руками и ногами, призываю святых
небожителей и свою маманю заступиться за меня пред Богом. И как же дышать
хочется. Господи, как гадостна моя жизнь, ни полминуты счастья, покоя,
воли. И кончаю ее, будто котенок в ведре. Господи, я так бы хотел получить
другую жизнь, в славной любящей меня отчизне, а чтоб эта моя судьба
осталась просто дурацким сном.
Под руку попадается какой-то камень, который я что есть сил
прикладываю к голове звероида, а он меня все равно не пускает. И уже ни
сил ни воздуха в запасе. В груди под гимнастеркой дрожат остатки моей
жизни, похожа она на клубок, из которого нитки лезут. И каждая нить при
ближайшем рассмотрении - это туннель, который тянет, уводит, то ли в
высоты райские, то ли в преисподние глубины.

2

Один из туннелей словно сочился светом. Мощные лучи были окружены
ореолами, которые давали новые пучки лучей. Я как бы нырнул в этот
туннель, отчего испытал скорость неимоверную, и со всей стремительностью
стал приближаться к сияющему пятну. С полминуты ничего не было кроме
сияния. Наконец оно стало спадать и показался мир, вначале довольно
блеклый, а потом и поярчавший до нужной степени.
Я валялся на берегу узкой горной речушки, плещущейся и булькающей в
каменной теснине. Живой я, живой и даже довольный. Есть за меня заступники
и молельники, оттого и Бог миловал. Сел я и тут все окрестности давай
плыть перед глазами и даже танцевать. Не сразу угомонилось и утряслось мое
`мировоззрение`. Наконец танцы поутихли и тогда я, пошатываясь, утвердился
на ногах. Но что за черт меня побрал?
Я был облачен во вполне приличную, хотя и мокрую гимнастерку странной
пятнистой окраски. Шаровары совсем не похожи на те лохмотья, что
прикрывали меня прежде. И сапоги новые хромовые - совсем не те чувяки, что
еще пять минут назад отчаянно просили каши на моих ногах. И в теле
какая-то сила, даже сытость, которой я давным-давно не ощущал. Но
позвольте, сколько же время прошло? Или вернее, откуда и куда оно идет
сейчас?
Мои собственные плечи притянули внимание своим золотым отсветом, глаз
стал косить на погоны - как, я уже ЕСАУЛ? Впрочем, это чудо меня вполне
устраивает.
Я видимо сильно ударился головой о что-то твердое, раз мало так
понимаю. Попробую повспоминать. Уродился я в 1896 году от Рождества
Христова в станице Кисловской Оренбургского казачьего войска. Так? Так.
Когда мне было десять - не стало маменьки. Отец был тогда на сборах, а
мать ушла косить сено и не вернулась - наверное, волк зарезал. Есть у меня
братишка и сестренка. Отучился я в Оренбургском юнкерском казачьем
училище. А дальше что? Память начинает мерцать. Дальше завязалась война с
немцами? Было это или нет? Три года тяжелой войны, где нас секли пулеметы
и рвала картечь. А хапнули ли большевики российский скипетр и державу,
издавали ли свои декреты, соблазнившие простонародье? Было то или не было?
А все остальное - комбеды, продотряды, ревкомы, чрезвычайка, части особого
назначения, продразверстка? Расстреляли ли моего батьку красноармейцы в
счет неуплаченной станишниками контрибуции? Наступал ли я на Астрахань и
Царицын под началом атамана Дутова, видел ли на снегу порубленных и
раздетых казаков, тех, что попались к красным в плен, болтались ли на
веревках продотрядовцы? Удирал ли я от большевистских отрядов через весь
Туркестан, словно вор последний? БЫЛА ЛИ Манечка, Мариам, которая прятала
меня в сарае, когда красные лютовали на улицах Бухары, выискивая
белогвардейцев?
И мне мнится сейчас, что ничего подобного не было, это я в какой-то
книжульке почерпнул. Я ведь не простой казачина, мечтающий об том, как
врезать плетью приват-доценту, люблю и на печатные знаки внимание
обратить. И, допустим, набрался таких ужасов у какого-нибудь
петербургского литератора, у Андрея Белого, например; они мастера на это
дело, ети их налево.
Гораздо более разумной выглядит другая история моей жизни. Я родился
в 1896 от Рождества Христова, но только не в Оренбуржье... а в станице
Чистоозерной Сибирского казачьего войска. Матушка моя жива до сих пор,
хотя ее однажды украли немирные киргиз-казахи, но зато потом отбил казачий
разъезд. Я спокойно проучился в Омском казачьем училище, никакой мировой
войны с немцами не случилось. И в конце-то концов чего нам с ними делить?
Да и с австрийцами тоже. Лет пятьсот назад Габсбурги перестали лезть на
Балканы, когда мы им крепко всыпали, также как и туркам-османам. Как раз в
ту далекую пору Русь и Византию счастливо соединила уния и русские полки
помогли кесарю Палеологу отбросить кровожадных азиатов от Константинополя.
Конечно, византийцы были тогда еще достаточно сильны, впрочем не оттого
ли, что в начале тринадцатого века галицкие дружины Романа Мстиславича
оборонили Царьград от западных варваров, именовавшихся крестоносцами.
А вот у немцев с французами другое дело, старинная и глубокая
неприязнь. Немцы в 1914 году крепко вломили с помощью своей `вращающейся
двери` и французам, и британцам заодно. У побитой Франции забрали
Фландрию, и этот самый, Франш-Конте, а у вторых - Южную Африку, Судан и
Египет впридачу. Во Франции после такого позорища пришли к власти `новые
галлы`, истинно национальное движение, они сколотили крупные
военно-промышленные тресты, потихоньку от немцев вооружили до зубов армию,
выгнали всех евреев. Германия сейчас дрожит перед Францией, ждет расправы.
А в Британии победили на выборах социалисты-лейбористы, отменили корону,
объявили равноправие наций, создали Союз Советских Социалистических
Республик, уничтожили буржуазию и дворян в двухлетней гражданской войне,
согнали фермеров в коммуны. Сейчас столица СССР в Бомбее, а правит
англичанами, индийцами и прочими пролетариями генеральный секретарь
всесоюзной лейбористской партии Махатма Ганди. Под знаменем пролетарского
интернационализма советские англо-индийцы замутили Китай революцией, -
сейчас там марионеточная народная демократия, - и вдобавок нанесли с
линкоров удар по побережьям буржуазных Североамериканских штатов.
Но зато в российской восточно-римской империи, в Великой, Белой,
Малой, Червонной Руси, в балканских и малоазийских владениях не случилось
никаких бунтов и революций. Промышленники и купцы своей предприимчивостью
создают прибыль себе и стране. Крестьяне осваивают малоазийскую целину.
Дворяне превратили свои земли, унаследованные от прославленных отцов, в
образцовые хозяйства. Кесарь Николай, даровав конституцию и новый
избирательный закон, почил в бозе в восемнадцатом году и упокоился, как и
его венценосные предки, в соборе святой Софии, в столице нашей
первопрестольной Константинополе. Сейчас счастливо правит его сын Алексей.
Мы снабжаем зерном всю полуголодную Европу и даже Америку, российские
автомобили модели `сивка-бурка` завоевали сердца обывателей по всему миру.
Между прочим, в правительстве есть даже один еврей, министр финансов Лев
Давыдович Бронштейн. Министр он, конечно, не ахти, рубль уж не так
свободно обменивается на золото, но никто нас не может теперь попрекнуть
антисемитизмом.
Я, втянув вечерний воздух словно бы до живота, вобрал в себя заодно
весь окоем, бледно-розовые тона небосвода, зубастый оскал горной гряды,
сочную зелень горных лугов, посматривающих на небо голубыми глазками
васильков. Красотища-то какая! И вдруг грохнуло и надо мной пролетел
трассирующий снаряд, который разорвался где-то за высотами на юго-востоке.
Елки, так мы же воюем с СССР! И с ее союзником - народным Китаем.
Российская восточно-римская империя бьется с советской Англо-Индией на
огромном фронте, проходящем через Мессопотамию, Персию, Афганистан,
Северо-Западную Индию, киргиз-казахские степи, Монголию, Приамурье. Плюс
еще англо-индийцы произвели возмущения среди наших татар и башкирцев, а
китаезы науськали на южносибирское пограничье не только киргиз-казахов, но
и бухарцев. Но это нам нипочем, русские в серьезном деле еще никому не
поддавались, да и к тому же во главе войска стоит лично Его Святое
Величество кесарь Алексей. Хотя достойно жалости, что мы в свое время
увлекшись освоением Балканов, Малой Азии и Мессопотамии, непротивленчески
отдали китайцам киргиз-казахские степи и Фергану, куда наши предки отважно
проникали еще в восемнадцатом веке.
Над долиною, где я предавался приятным и неприятным воспоминаниям,
резанули воздух и бубухнули за юго-восточными высотами еще несколько
снарядов. Потом я заметил вспышки пламени и на самих возвышенностях,
только отнюдь не новые взрывы - это на обстрел ответили артиллерийские
батареи, и на северо-запад тоже отправились боезаряды. Надо мною явно
разворачивалась артиллерийская дуэль и обе стороны по нарастающей угощали
друг друга. Справедливо рассудив, что наши войска должны находиться где-то
в северо-западной стороне, я побрел туда. Вскоре пришлось взбираться по
заросшему кустарником и жесткой травой склону внушительной крутизны. Я уже
изрядно запыхался, когда чуть ли не в мой пуп уткнулся со всей
внезапностью винтовочный ствол. Осталось только поднять глаза и руки.
Передо мной стоял казак с довольно знакомым лицом и в выцветшей
гимнастерке, а рядом еще несколько русских воинов - видимо я напоролся на
передовой пост.
- Стой. Пароль говори.
Какой пароль? Я должен же знать. А может меня контузило и память из
моей башки вывалилась как каша из перевернувшегося котелка?
- Братцы, меня контузило. Шальной снаряд бабахнул поблизости.
Казак не посочувствовал, только снова потребовал пароль неприязненным
голосом.
Надо ухватиться за какую-то цепочку воспоминаний. После окончания
Омского казачьего училища меня послали на Кулундинское пограничье. Тогда
как раз в Китае победила проанглийская `народная` революция и пошли одна
за другой провокации со стрельбой на границе, клюнула и меня пуля возле
Кучукского озера. Потом служил я во второй казачьей дивизии, усмирявшей
возмутившихся башкирцев, которых взъерепенили советские агенты. И далее
тянул лямку в казачьем полку кавалерийской кавказской дивизии, что воевала
под Ведено противу немирных чеченцев-ичкеринцев, опять-таки напичканных
советским оружием. Вот уже год как я в казачьем полку второй гвардейской
кавалерийской дивизии, которая в составе группы армий `Юг` продвинулась с
боями из Семипалатинска до Пянджа и сейчас пробивается через Бадахшан в
советский Кафиристан, нацеливаясь на центральную Индию с севера. Я ходил с
разведкой в пеший дозор. Но где тогда мои товарищи, где оружие?
- Ну-ка, руки исправно вверху держи и не балуй тут, - сказал стоящий
передо мной казак. - Господин урядник, кажись, шпиена споймал.
Ага, вспомнил пароль. Был он означен в том самом пакете, где задание
лежало. `Афанасий Никитин`.
- Афанасий Никитин. Говорил же, что меня контузило.
Урядник тут, смягчившись, велел казачку, державшему меня под
прицелом:
- Пантелеев, сопроводи господина есаула до штаба. Ему и в самом деле
что-то на голову упало.
Вот и конец блужданиям. Я с сопроводителем поднялся на вершину холма
и стал спускаться в соседнюю долину. На склонах и в низине везде
располагались войска. Я быстро узнавал их - отборное воинство империи:
первый корпус группы армий `Юг`. На склонах стояли бивуаки гренадерских
полков, ниже конногвардейцы седлали своих холеных коней, еще ниже белыми
цветами раскинулись шатры второй гвардейской пехотной дивизии, а дальше
полоскались от бросков ветра штандарты финляндского батальона, далеко же
занесло от родных шхер крепышей-чухонцев. Рядом с ними - лейб-гвардии
атаманский полк, вон примечаю бунчук, а там гарцуют мощные караковые и
буланые кони. Не сразу и поверишь, что атаманцы забрались в этакую
пустынь. Чуть выше располагалась гренадерская артиллерийская бригада, ее
гаубицы и вели сейчас обстрел, но там же у них разорвался вражеский
снаряд, принеся злосчастье. Было видно, как подбегают сноровистые санитары
к раскиданным возле воронки телам. А вот тянется на высоту конногорная
батарея, поднимаются по тропам, скапливаются на вершине егеря и донские
казаки. Кажется, готовится наступление корпуса через соседнюю долину на ту
самую господствующую кручу, с которой ведут обстрел англоинды.
Казак Пантелеев довел меня до штабной палатки.
- Дальше вы, Ваше Благородие, сами. Голова-то ничего теперича?
- Теперича это не голова, а чугунный котел.
В палатке меня ждал войсковой старшина.
- Ну, наконец-то, есаул, пожаловали обратно. Вахмистр Келарев и
хорунжий Иловайский давно уже вернулись из дозора.
- Они живы... то есть здоровы? - спросил и понял, что сейчас опять
беру сведения из того сна-кошмара, где я всего-навсего жалкий беглец от
каких-то неведомых большевиков.
- Они не только живы-здоровы, но говорят, что потеряли вас на
западных скалистых склонах, окружающих долину. Так, что вам угодно
сообщить?
- Я хотел доложить... что есть проход сквозь западный склон. В таком
случае мы могли бы атаковать противника с неожиданной стороны.
- Позвольте усумниться. Вы что, там были?
Что же ответить? Это было в другой жизни.
- Мне кажется, необходимо повторить разведку, господин войсковой
старшина.
- А у нас на это времени нет, ставка требует начала наступления. У
них свои расчеты. Так что, возвращайтесь в эскадрон.
Тут уж я не отвратился от `пути истинного` и быстро нашел
подчиненных, к тому же премного обрадовался, встретив Келарева и
Иловайского. А вот воспоминания об иной страшной жизни таяли как туман
поутру.
Вскоре по телефону поступил приказ из штаба и войсковой старшина
сипло скомандовал: `По коням`. Пушки выбивали нас, когда мы еще
переваливали через высоту и спускались в долину. Противник нас заметил
рано, поэтому стал привечать шрапнелью и пулеметами. Наши кони вначале
двигались шагом, когда до врага осталось с полверсты, то пошли рысью,
однако разрывы снарядов и пулеметные плети вовсю уже секли и драли нас.
Едва заметны стали усы на физиономиях вражеских артиллеристов и
пулеметчиков, я скомандовал своим казакам: `Взводными колоннами - марш`. А
когда перестали прикрывать нас хилые деревца, то клинком показал, чтобы
эскадрон рассыпался. `Пики к бою, шашки вон, в атаку - марш-марш`. И
конная лава пошла наметом. Ветер словно раздувал меня и исторгался назад
ревом ярости.
Я видел как стальной ветер кромсает кавалерию, слышал вопли воздуха,
рассекаемого пулями и шашками. Не знаю, сколько нас уцелело, когда мы
доскакали до вражеской батареи, кажется, лишь один из трех, но злобы
накопилось предостаточно. Рубанул я с длинным потягом - и клинок развалил
кости артиллериста, еще раз опустил клинок и раскупорил чей-то шлем вместе
с черепом. Только где драгунский арьергард? На нас по вниз по склону
неслась советская кавалерия под красными знаменами, целая тьма,
нарастающий визг врывался в уши.
Их передняя цепь ощерилась пиками, одно острие направилось прямо мне
в грудь - едва успел отклонить древко ударом клинка. Вражеский
кавалерист-сикх отбросил пику, быстро развернул коня и снова наехал на
меня. Я сделал ложное движение, как будто для удара сверху, но закрутил
клинок и кольнул неприятеля под черную бороду. Из пробитого горла хлестнул
прямо в меня фонтанчик крови.
А потом напало еще двое в красных тюрбанах, одного я ссадил выстрелом
в лоб, другой же сам ударил из длинноствольного револьвера - конь мой
взвился на дыбы и тем самым спас меня от пули, однако на передние ноги уже
не встал.
Едва я освободился от стремян и мертвой конской туши, и, хромая,
взгромоздился на ноги, как налетел еще один здоровенный англоинд -
глаза-щелочки, оскаленный рот хрипит, похож... на товарища Курбанова. На
меня падает кривой клинок, от которого я пытаюсь увильнуть и уберечься
своей шашкой. От стали летят осколки, отдача ударяет в грудь, но лезвия не
отведываю. Я хватаю противника за запястье опустившейся руки и дергаю
вниз. Он не падает, но склоняется достаточно низко, чтобы я мог подпороть
его кинжалом добытым когда-то в Ичкерии.
Наконец, я смог оглянуться и заметить, что всадники сплошь куда-то
запропастились. Не видать ни своих, ни чужих. Только дым, сгущенный пылью,
стелется над землей. Надо отступать или же мы заняли позицию? Успеем ли
угнать вражеские орудия? Не замечаю ни одного живого человека, ни
русского, ни советского поблизости, лишь мечутся и храпят осиротевшие кони
без седоков.
Затем земля вздыбилась рядом со мной, звук не успел достичь моих
ушей, когда что-то сотрясло мою полупустую башку. Кровь стала затягивать
глаза, а я начал выпадать из пространства и времени. Будь проклят этот мир
с его пушками и пулеметами. Мы же раздолбали их батарею, справились с их
кавалерией, откуда тогда явился снаряд? Или это наши орудия по ошибке
накрыли?
Жизнь моя вновь превратилась в клубок пульсирующих нитей. Не нитей, а
скорее уж туннелей. Я выбрал тот, в конце которого, как показалось, меня
ждало зарево нового мира.

3

Накрапывал мелкий, хотя и теплый дождик. Сбоку поддувал довольно
свежий ветерок, зябь кралась по спине, отчего начал я шевелиться,
топорщить усы и озираться. Я оперся на руки, потом с тяжким кряхтением
поднялся на колени, покачался немного словно нетверезый и, наконец, встал
в полный рост. Вокруг была все та же долина, затерявшаяся среди гор
Бадахшана. Только ни храпящих очумевших лошадей, ни разбитых и
перевернутых орудий, ни трупов в разодранных и окровавленных гимнастерках.
Не слышно ни орудийного грохота, ни пулеметного тарахтения, под низким
набрякшим небом не свистит шрапнель. И вообще эта часть долины показалась
мне более зеленой и ровной, чем раньше, словно и не было здесь
артиллерийской пахоты. Сколько же я пролежал и куда подевались войска?
Как-то странно почувствовало себя тело, я повертел головой и нашел его в
чудном одеянии: длинном халате, высоко застегивающемся под горлом. На
голове лежала круглая шапочка, ноги вдеты в войлочные сапоги. Это что за
клоунский наряд? Татарский не татарский. Подобную одежку я видел только на
важных монголах, которые проезжали через нашу губернию в сторону Москвы...
Куда же ушли войска, казаки, драгуны, почему не работает артиллерия?
Внезапно я стал припоминать, на какие улусы делилась империя татаров
и монгол после кончины злодейского хана Чингиса: Хубилаев улус в Китае и
Монголии, улус Чагатая в Центральной Азии, Хулагу в Азии Передней и улус
Джучи, простиравшийся на южную Сибирь и большую часть Руси. А Батый,
чингисов внук? Разжился ли он собственным улусом? Ведь разорил Батый
русские земли, низведя на них мрак запустения, но, не насытившись, подался
вперед вместе с верными батырами Субэтэем и Бурундаем, добрался почти до
Венеции и разбил славное европейское рыцарство на границе Польши и
Германии. Впрочем, к чему мне все эти ненужные воспоминания курса истории
и отчего такая дурацкая словесная обертка? `Мрак запустения` - просто кур
смешить.
Я направил свои странно обутые ноги в сторону востока. Словно
нашептал кто-то, что нужно мне подаваться именно туда. Одолел версту и
помыслил, отчего же мучителю Батыю после погрома Руси не отправиться было
дальше, вглубь Западной Еуропы, коли никто ему всерьез противостоять не
мог. И лесов бы он не испугался, поелику племена монгольские жили и на
лесистых землях по Селенге и Орхону.
Изрядно побродивши, встретил за черной гранитной глыбой четвероногуб
тварь - вьючную сивую лошадь с фуражными торбами по бокам и большим туго
набитым мешком, прихваченным ремнями к ее спине. Отвязав мешок, уронил на
землю, где он откликнулся воплем. Никак человек внутри спрятан? Я быстро
снял стягивающую веревку с мешка и вывалил на траву его живое содержимое.
Вначале и сообразить не мог, кто это там выпал. Ясно только было, что
человек, а не зверь. Когда рассмотрел, то нашел, что это женщина
некрепкого телосложения, да еще со связанными руками. Я выудил из-за пояса
кривой нож и перерезал веревку, ожидая благодарствия за
нечаянное-негаданное избавление.
Освободившимися своими руками женщина мигом ударила мое лицо, отчего
едва не вышибла ласковый глаз, и расцарапала щеку. Пока я в чувство
приходил от ошеломления, метнулась она бежать стремглав, петляя между глыб
подобно напуганному зайцу.
Экая лярва! Задержать ее, иначе беде случится - уж в этом я был
уверен, бросаясь вдогонку. Только не догнал бы, кабы не срезал путь,
перемахнувши через каменную кучу. И вот опять столкнулся с ней. Постыдно и
срамно это было, но пришлось женщину кулаком гвоздануть, аж сопелька
вылетела. Но иначе оная дикарка всю мою красу испортила бы, индо вновь
посягновение совершила на мое лицо, чуть ус не оторвала да еще попробовала
вонзить острую свою коленку мне в чресла. От моего тычка дерзкая женщина
упала ничком, а егда стала на спину переворачиваться, я приготовил было
ремень, дабы связать ей руки. Но она молвила нежданно умиротворенным
голосом, хоть из ее глаз выглядывали страх и ярость:
- Все, полно, не сбегу я от вас. - Одета ведь как татарка, но язык ее
- франкогалльский, каковой едва я разумею. Но все-таки разумею!
Татарка, умеющая изъяснится по-франкогалльски, чудно это как-то. Ино
нет? Я порылся в своей памяти как в ворохе ветхих книг. Ага, таковская
цепочка воспоминаний, кажется, годится. Потекли мысленные слова, вначале
странные по смыслу, но засим все более привычные.
В 6750 годе от сотворения мира перенес лютый хан Батый свое становище
на развалины разоренного им города Парижа и назвал его - Сарай, кочевые же
аилы разбрелись по полям Прованса, Лангедока и прирейнским лугам.
Вот минуло сто лет и его потомок Булат, прославленный яко Синяя
Борода, не признавши власть великого хана, что сидел в Каракоруме, стал
владыкою Большой Еуропейской Орды. Триста лет еще Еуропа служила местом
кочевий, ибо татары поля затаптывали, городовые стены срывали, деревни и
замки ровняли с землей, в лесах истребляли благородную дичь, а сами их
выжигали, всех людей мужеского пола убивали нещадно, а женского умыкали в

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 136933
Опублик.: 20.12.01
Число обращений: 1