В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
СТРАНА ЧУДЕС Назад
СТРАНА ЧУДЕС

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Мелихян


Пасквили


Что в стране делается! Памфлет
И я там был Непутевые заметки о Дании
Военный мир
Человек-никто
Кто как смеется
Переводные картинки
Улыбочку! Заметки фотографа
Страна чудес
Народная медицина
Пишите письма!
Но и такой, моя Россия...
Город Израиль
Из мыслей дипломата




Что в стране делается! Памфлет


Что в стране делается!
Семилетний пассажир автобуса, угрожая пеналом, потребовал у
водительницы изменить маршрут и отвезти его в деревню к бабушке.
Житель Урюпинска во время просмотра в местном кинотеатре американского фильма
залез за экран и попросил политического убежища.
Работники мясокомбината в знак протеста против ревизии объявили трехминутную
голодовку. Один не выдержал и скончался.
Вся страна теперь с утра до вечера занимается капитализмом.
Старушки продают книжку `Тайны секса`. Хотя непонятно, какие у секса могут быть
тайны, если такие книжки продаются на каждом углу.
Дети бросаются на автомобили: `Стекла помыть?`. В одной руке наш дезодорант, в
другой импортный газовый баллончик, которые по эффекту ничем не отличаются. Ну,
как тут отказать ребенку да еще с газовым баллончиком! `Ладно, пачкай!`.
Что в стране делается! Все куда-то пишут, что-то требуют!
Рабочие требуют, чтобы им платили инвалютными рублями, а не инвалидными.
Школьники требуют избирать учителей из числа школьников. Владельцы
кооперативных туалетов требуют понизить цены на продукты питания.
Проститутки требуют ввести им пенсии по старости с двадцати пяти лет и открыть
свой орган печати, который так и будет называться -- `Открытый орган`. Что ж
они там будут публиковать? `Людмила Стоеросова передовик. Многостаночница. Ее
прокатный стан -- всегда в исправности`.
Ничего не требуют только пенсионеры. Только пенсионеры у нас счастливые. Потому
что наработались до безработицы, навоевались до путча, оделись, наелись и
напились до свободных цен и нагулялись до СПИДа. Кстати, говорят, что СПИД
родился в нашей стране, потому что у нас все делается через одно место. И здесь
уже пора коснуться ценных бумаг. Я имею в виду туалетную.
Вы заметили? -- туалетной бумаги становится все меньше, а денег все больше.
Может, деньги на ней и печатают? Тогда уж лучше печатать деньги отрывные в
рулонах, а туалетную бумагу выпускать многоразовую.
А то у нас все одноразовое: и мосты, и лифты, и табуретки. Многоразовые у нас
только презервативы. А шприцы -- многозаразовые. А обувь -- вообще! Такое
ощущение, что нашу обувь выпускает не легкая промышленность. А тяжелая.
Недалеко от обуви и наше нижнее белье. Ниже не бывает. А потом удивляемся,
почему наша женщина раздевается быстрей француженки! Да потому что ей стыдно
показаться в этом перед мужем, не говоря уже о товарищах по работе.
Вот государство! Все государства иностранные, а наше -- странное.
Взять эти острова японские. Отдавать или не отдавать Японии японские острова?
Ну, ребята, как говорил наш шкипер, ну, отдайте японцам остров Сицилию. Тем
более, что он -- итальянский.
Потом -- этот бесконечный телесериал под названием `Конституционный суд`.
Выходит к микрофону молодая коммунистка, кстати, с прекрасной конституцией, и
говорит: `Это -- не я. Это -- Берия`. Хорошо еще -- они Ленина в суд не
привезли.
А то ведь у нас как: сперва расстреливают, а потом судят.
У нас страна крайностей. То на всех стенах матом писали, теперь по-нерусски
шпарят.
Вместо `Пирожковая` -- `Пиццерия`.
Вместо пивного ларька -- `Бистро`.
Вместо магазина `Товары` -- `Шоп`.
Вместо `Хозтовары` -- `Секс-шоп`.
Но, конечно, кое-что наше осталось. Стою около магазина -- у слова `Шоп` буквы
`п` не хватает. Какой-то приезжий у всех спрашивает:
-- Это `шо`? Украинский магазин? Или шо? Или где я?
Ему говорят:
-- В `Шопе`.
Он на цены взглянул и говорит:
-- Шоп вы сдохли!
Теперь вот новое счастье на нашу голову свалилось. Ваучер называется.
Только у нас может быть такой аукцион:
-- Десять тысяч рублей! Кто меньше?
-- Семь тысяч!
-- Семь тысяч -- раз! Семь тысяч -- два!
-- Пять тысяч!
Иду мимо метро, стоят два мужика. У одного на груди -- табличка: `Куплю
ваучер`. У другого -- `Продам ваучер`.
В конце дня иду обратно, они все стоят. Только табличками поменялись.
В другом месте читаю объявление: `Пропал ваучер, сука. Нашедшему -- хорошее
вознаграждение`.
В нашей стране что ни делается, все к худшему.
Сейчас всех волнует только один вопрос: что будет дальше? Не волнуйтесь: дальше
будет лучше, потому что хуже некуда!

И я там был Непутевые заметки о Дании


Большое видится на расстоянье...
С. Есенин
Я люблю ругать свое правительство и свой народ, но не люблю, когда это делает
иностранец.
Приписывается А. Пушкину
Самая дешевая гордость -- гордость национальная.
А. Шопенгауэр
Прелесть каждого путешествия -- в возвращении.
Ф. Нансен

Что я знал о Дании перед поездкой?
Знал, что есть такая страна.
Уже -- хорошо.
Что находится она недалеко от Ленинграда.
И что похожа на Ленинград: тоже на севере, тоже 5 миллионов и тоже много
каналов.
Туманная такая страна.
Капли датского короля зачем-то вспомнил. Когда я был маленьким, я думал, что
это -- капли, которые падают с короля.
Еще что-то такое из тумана выплыло: Снежная Королева, Дюймовочка,
Русалочка...
Это -- детский датский писатель Андерсен, любимый писатель Хрущева и Фурцевой,
потому что рассказывал сказки.
Художник Херлуф Бидструп, любимый художник Хрущева и Фурцевой, потому что
обличал буржуазный строй.
Шахматист Бент Ларсен, любимый шахматист Хрущева и Фурцевой, потому что
проигрывал советским шахматистам.
Философ Серен Кьеркьегор, нелюбимый философ Хрущева и Фурцевой, потому что
слишком хорошо отзывался о боге.
Ну, и Владимир Иванович Даль, создатель толкового словаря ЖИВАГО ВЕЛИКОРУСКАГО
ЯЗЫКА. Правда, Даль был датчанином лишь наполовину, а точней,
полудатчанином-полунемцем-полуфранцузом. Здесь не могу сказать ничего плохого о
Хрущеве и Фурцевой, потому что не знаю, приходилось ли им заглядывать в этот
словарь.
О том, что я еду в Данию, мне сообщили за 3 дня до отъезда. Я понял, что пришло
время начинать учиться английскому языку, и позвонил по телефону своему
знакомому профессору:
-- Можно ли изучить английский за три дня?
-- Можно, -- сказал профессор. -- Но для этого надо сначала изучить греческий,
латинский, итальянский, испанский, португальский, немецкий и французский.
Поскольку времени у меня было мало, я успел выучить только одну фразу: `Я
говорю по-английски`. Да и то -- по-русски.
Что касается других языков, то я довольно свободно говорил по-французски. Хоть
и не понимал, что говорю.
Вообще, изучение языков мне давалось всегда легко, особенно на ранней стадии,
благодаря некоторым закономерностям, которые я заметил в произношении. Я
заметил, что каждый язык что-то напомиает:
Английский -- жевательную резинку.
Испанский -- дуэль на рапирах.
Французский -- полоскание горла. И носа.
Немецкий -- марширующих солдат.
Польский -- жарющуюся картошку.
Арабский -- кашель.
Китайский -- мяуканье.
Японский -- сюсюканье с ребенком.
А русский -- не напоминает ничего. Свой язык -- как воздух: не замечаешь, какой
он, потому что только им и дышишь.
В Дании с вами говорят на том языке, на каком вам удобней. Каждый датчанин
знает несколько языков: английский, немецкий, датский и остальные скандинавские
-- обязательно. Некоторые знают французский. Плюс для разнообразия --
итальянский или испанский. Ну, и для развлечения -- какой-нибудь экзотический:
например, русский.
-- Вы говорите по-немецки? -- спрашивают они меня по-немецки.
-- Чего? -- отвечаю я.
-- По-немецки говорите? -- спрашивают они по-английски.
-- Ась?
-- По-немецки могешь? -- спрашивают они уже по-русски.
-- А, по-немецки! -- восклицаю я на ломаном русском. -- Я, я! Я учил немецкий в
школе номер пятьсот пятнадцать и могу говорить по-немецки с любым, кто учил его
в той же школе.
* * *
Перед поездкой в Данию мне велели заполнить анкету. В графе
`Были ли вы за границей и, если были, то где?` я написал: `Нет`, -- и
перечислил страны, в которых не был. То есть все страны мира.
* * *
За границу я поехал не для того, чтобы лучше узнать их, а для
того, чтобы лучше узнать нас.
В одном поезде со мной в Данию ехала группа ленинградских школьников. Они ехали
аж на неделю, а я -- только на 6 дней. Поэтому каждому школьнику обменяли по 28
рублей, а мне -- только 24.
Не удивительно, что иностранцы о нас говорят: `Русский человек -- самый
культурный. Всегда скажет `спасибо` вместо того, чтобы заплатить деньгами`.
Конечно, и у них есть свои проблемы. Например -- где лучше провести отпуск: в
Монако или на Гавайских островах? Или -- что подарить жене? Потому что у нее
все есть. И даже больше, чем думает муж.
На финской границе в вагон входит служащий: `Валюта, порнография, наркотики,
водка?..`
`Нет, чашечку кофе, пожалуйста`, -- шутит сидящая рядом со мной дама.
Действительно, зачем нам их наркотики, когда у нас вся пища -- наркотики?!
После проверки мы вздохнули и, облегченные (наполовину), двинулись дальше.
Пейзаж за окном не изменился. Изменилось только его название.
Проглядели Финляндию.
Проспали Швецию.
Проснулись в Дании.
* * *
Почти все датчане -- тонкие и длинные. Это мы растем вширь, а
они растут вверх. Чем больше у человека денег, тем менее калорийную пищу он
ест.
Помню, я спросил у польского крестьянина:
-- Почему вы так много выращиваете картошки?
Он ответил:
-- Чтобы и мужику было, с кого драть шкуру!
На дверях комиссионного магазина в Копенгагене я увидел табличку: `Русские и
польские вещи не принимаются`.
Но это не страшно. Главное -- чтобы можно было купить. А купить можно все, что
хочешь. В отличие от наших магазинов, где покупаешь то, что есть. Говорят,
когда Маргарет Тэтчер посетила один из наших магазинов, она удивилась, почему
такая жуткая очередь. `Сапоги выбросили`, -- объяснили ей. Тэтчер взглянула на
эти сапоги и сказала: `У нас такие тоже выбрасывают`.
Они нас не понимают. Даже если мы говорим на их языке
В Копенгагене я жил на квартире мэра. О том, что Том мэр, я узнал только через
несколько дней. На приеме в мэрии.
Небритый, в джинсах, тридцати лет, любитель рок-музыки, на работу ездит на
велосипеде. Не знаю, сопровождает ли его кортеж полицейских на самокатах со
звонками и сиренами, но в мэрии Тома охраняет полиция. Но только в мэрии.
Вообще большинство жителей Копенгагена ездит на велосипедах, хотя все обочины
забиты машинами. Но на машинах, как правило, ездят только за границу или в
пригород *.
-- Зачем загрязнять свой город?
И конечно, воздух в Копенгагене -- как в лесу. Вдобавок на всех машинах --
фильтры. Если бы наша машина появилась в Копенгагене, ее водителя сразу бы
оштрафовали за отравление окружающей среды. Или загнули бы выхлопную трубу в
салон.
Часть своей зарплаты Том жертвует на благотворительные нужды. Хотя он не
миллионер. Он социалист. Оказывается, Дания -- не капиталистическая страна, а
социалистическая.
-- Мы строим социализм, -- скромно говорит Том.
-- А мы -- коммунизм, -- гордо говорю я. -- Мы по мелочам не разбрасываемся.
Строить -- так строить! Если не получится, скажем: так мы ж не что-нибудь
строили, а коммунизм!
И сроки -- соответственно. И затраты.
Чем умней пророк, тем дальше он смотрит. Легче предсказать то, что будет через
сто лет, чем то, что будет завтра.
* * *
Как строят они -- я не видел. Я видел, как они ремонтируют.
Здание накрывается мешком, и ни один датский кирпич не упадет ни на одну
датскую голову. А если и упадет, то не разобьется. В отличие от наших кирпичей,
которые не такие твердые, как наши головы.
Как строят у нас? Сначала делают лозунг: -- `Стройка века`. А из отходов -- все
остальное.
Каждая наша стройка -- это битва. А наши строители -- это бойцы стройотрядов. И
что интересно, в этой битве мы всегда побеждаем, а стройка всегда
проигрывает.
А ремонтируют у нас еще дольше, чем строят. Это такой закон: чем быстрей
строят, тем дольше ремонтируют. У нас главное -- быстрей сдать объект. До того,
как он рухнет.
Но невозможно построить пятый этаж, если нет четвертого.
Хотели у нас построить КОММУНИЗМ. Не вышло. Тогда решили: пусть это будет
СОЦИАЛИЗМ. Давайте мы как будто социализм строим. Опять не вышло. Ну, ладно,
решили, давайте -- хотя бы КАПИТАЛИЗМ. Лучше хороший капитализм, чем плохой
социализм. Оказалось, у нас и капитализма нет. Оказалось, у нас построен
только ФЕОДАЛИЗМ -- светлое будущее РАБОВЛАДЕЛЬЧЕСКОГО СТРОЯ! У нас же -- все
признаки феодализма: средневековые нравы, охота на ведьм, натуральный обмен
(или обман), дань (взимаемая рэкетирами)... А вообще сегодняшний наш строй
имеет свое название -- СВОЛОЧИЗМ!
Если дом строить с крыши, его строителям будет крышка.
Я брожу по вечернему Копенгагену. Разноцветные огни купаются в каналах.
Гида у меня нет. А есть гидра. Стройная высокая блондинка Хелен, студентка
медицинского факультета и сотрудник медицинского журнала, плюс -- невеста
Тома.
По вдохновению датчане не женятся. Женятся они, как правило, после тридцати.
Для того, чтобы не жениться, есть все условия.
В Дании дети, окончив школу, сразу отлепляются от родителей. Конечно, родители
могут им выделить полдома и полмашины. Но датчане считают, что дети должны
сначала попробовать раскрутиться сами. Ребенок женится только после того, как
обзавелся собственной квартирой, крепкой работой и своей головой. Датчане любят
обстоятельность, обстоятельно любят.
Отлепляются дети еще и потому, что у них другой распорядок дня. И другой
распорядок ночи. Другой звуковой барьер.
Отдых для взрослых -- это когда тихо, а отдых для детей -- это когда шумно.
Их добрачная любовь прочней нашей брачной. И даже -- внебрачной. За 10 лет их
неофициальной любви наш человек успевает 3 раза развестись и 300 раз изменить,
регулярно получая за измены то по левой щеке, то по правой, -- в зависимости от
того, кому он изменил: жене или любовнице.
Ведь у нас как?
Любить кого-нибудь надо? Надо. А где? У него дома -- родители. У нее -- тоже,
да еще собака и брат-каратист.
Поэтому, чтобы поцеловаться, едешь на электричке в лес, захватив палатку,
рюкзак, котелок и дрова.
Конечно, с милым рай и в шалаше, как вспоминала вдова Крупская. Но только --
первые два часа. А потом рай превращается в ад. И даже хуже, чем в ад. Потому
что нет горячей воды. А есть только дождь, комар и каша в обоих котелках.
В Дании сначала дружат, потом любят, а потом женятся. А у нас сначала женятся,
потом любят, потом дружат, потом ненавидят, а потом разводятся, хотя и
продолжают жить вместе.
Чем больше людей живет в одной комнате, тем меньше они любят друг друга. Для
любви нужно не столько время, сколько пространство.
Датские котелки варят хорошо. Датские дети сразу после школы заводят свой дом.
В крайнем случае -- квартиру. На худой конец -- комнату. Проблема подворотен
отпадает сама собой. Чем больше домов, тем меньше подворотен.
Сидишь у себя дома и любишь, кого хочешь: хочешь -- друга, хочешь -- родителей,
хочешь -- родину. А в итоге -- всех сразу.
* * *
На следующий день мы договорились с Хелен встретиться около
копенгагенского университета. Старейший университет, но не самый старый в
Дании. Основан в 1479 г. королем Кристианом I. Учиться в нем можешь, сколько
угодно: можешь -- учись 3 года, а не можешь -- учись 30 лет.
Экзамен сдаешь тогда, когда чувствуешь, что готов. Полная свобода.
Я не стал хвастаться перед Хелен, что самая свободная страна -- это наша:
магазины свободны от товаров, цены свободно поднимаются на любую высоту и даже
штаны -- самые свободные штаны на свете. В поясе.
Хелен подошла к университету ровно в 19.00, как мы и договаривались. Датчане
славятся своей пунктуальностью. Датчанин может назначить вам свидание в любое,
удобное для вас время и в любом удобном для вас месте на поверхности Земного
шара. Датчанин точно знает, где проведет отпуск через 10 лет, что будет делать
через 20 лет и что с ним случится в конце жизни.
Жизнь россиянина полна неожиданностей, хотя и однообразна.
Датчане -- хорошие ученики. А россияне -- хорошие учителя. Датчане учатся на
чужих ошибках, а россияне на своих ошибках учат чужих.
Я подошел ровно в 19.14.
Речь сразу пошла о точности и планировании.
-- У нас все делается по плану, -- сказал я. -- Если объявили, что завтра
отключат воду на неделю, значит, ее действительно отключат на неделю. Более
того, могут и перевыполнить план. Отключить ее на месяц. С мая по август. Для
профилактического ремонта. Пока дети не вернулись из пионерлагерей. Как будто
взрослым мыться не обязательно.
Хелен меня не понимает. Если бы начальник какого-нибудь датского ЖЭКа повесил
такое объявление, оно превратилось бы в его завещание.
Спросите у своего начальника ЖЭКа, почему нет воды. Он ответит: `Зачем вам
вода, когда нет мыла?` Это логика начальников. Нет мыла -- не надо воды. Нет
воды -- не надо чая. Нет чая -- не надо сахара...
Вообще начальство лучше ни о чем не спрашивать: тебя же заставят и отвечать.
-- Кто отключает? -- не понимает меня Хелен. -- Ты что, не платишь за воду?
-- Нет, плачу.
-- Так почему отключают?
-- Для ремонта водопровода.
-- А, он у вас всегда портится летом! Какая точная техника!
Мы заходим в маленькое кафе. В Дании все кафе маленькие. Но зато их много. Чем
их больше, тем они меньше.
Я предлагаю выпить за нашу технику:
-- Как говорит наш сантехник: `Кто рано встает, с тем бог поддает!`
-- А кто такой сан-техник? -- спрашивает Хелен.
-- Это и есть наш бог, -- отвечаю я. -- Бог нашей техники. Сан-техник. То есть
святой техник. Питается исключительно святой водой.
-- А где он ее берет?
-- Жильцы ставят.
-- Как это -- ставят воду? Она что, твердая?
-- Да, -- говорю. -- Крепкая.
-- То есть ее покушал -- и становишься крепче?
-- Наоборот, -- говорю. -- Жиже. Шатаешься после нее.
Из кафе мы идем к знакомым Хелен. Это ее старинные друзья и живут они в
старинном доме. В Копенгагене почти все дома старинные снаружи, но современные
внутри. В отличие от многих наших домов, которые старинные внутри, но
современные снаружи.
-- Это -- парадный вход? -- спрашиваю я.
-- Да, парадный, -- говорит Хелен. -- А что это такое?
-- Ну, -- говорю я, -- парадный вход -- это такой вход, над которым висит
большой плакат с какой-нибудь большой мыслью, например: `Верным путем идете,
товарищи!`
-- Это чтобы сантехник с пути не сбился? -- спрашивает Хелен.
-- Не только сантехник, -- говорю я. -- Мы все без парадных входов жить не
можем. Мы, куда бы ни шли, всегда идем через парадный вход и всегда парадным
шагом. Есть, правда, у нас и черный вход. Но не для всех. А только для белых.
-- У вас что, есть черные и белые?
-- И черные, -- говорю, -- и белые, и красные, и коричневые, и зеленые, и
серые, и голубые, и оранжевые, и фиолетовые.
-- Фиолетовые?!
-- Да. Это -- те, кто в реке искупался.
-- А оранжевые?
-- А оранжевые -- это тетки такие. В оранжевых жилетках. Рельсоукладчицы. Одной
рельсой она может двадцать человек уложить.
С 1917 г. у нас был только один цвет. Красный. Все остальные были запрещены.
Сейчас по количеству цветов мы уже обогнали Данию.
В Дании не любят революций. Ну, была у них одна революция -- да и та
сексуальная. Причем обошлась малой кровью. Хотели заинтересовать население в
собственном воспроизводстве, поскольку мало народу. Но результат как всегда
обратный. Самые горячие мужчины по-прежнему -- в жаркой Азии, потому что там
самые стыдливые женщины: не снимают чадру даже во время обеда.
* * *
Как-то я получил письмо: `Что делать, если моя `жена -- это
прочитанная книга`?`
Я ответил: `Пользуйтесь публичной библиотекой`.
Публичные дома в Дании разрешены: чтобы все проститутки были под колпаком.
Кроме того, благодаря публичным домам намного меньше стрессов, изнасилований и
венерических заболеваний
Мой приятель, съездивший по приглашению в США, рассказал, как они с женой
заметили, что их сын-семиклассник все время что-то покупает и складывает в
рюкзак. Приехали домой и решили заглянуть -- что у него там. Открывают --
полный рюкзак презервативов!
Бизнес по-русски.
И презреватив может быть лицом легкой промышленности. В российских, во-первых,
слишком много резины, как в галошах. Во-вторых, быстро снашиваются. В-третьих,
их мало.
Одноразовые средства в Дании на каждом углу. Наверно, только у нас --
многоразовые презервативы, многоразовые сосиски. Все остальное у нас --
одноразовое: туфли, стулья, мосты (речные и зубные). А шприцы --
однозаразовые.
* * *
Конечно, проблемы есть не только у нас, но и у них. У нас,
например, -- как купить? А у них -- как продать?
У них есть, с чем сравнивать. На датских прилавках -- все лучшее, что
производится в мире.
Хелен говорит:
-- У испанков лучше вино.
-- У испанцев, -- поправляю я.
Что датчане делают хуже россиян, так это говорят по-русски.
-- Мужчина, -- объясняю я, -- испанец. А женщина -- испанка. Испанцы и
испанки. Датчане и датчанки. Французы и француженки. Русские и русские.
-- У вас что, нет разделения на мужчин и женщин?
-- Есть, но оно не бросается сразу в глаза.
У нас определить, мужчина ты или женщина, легче ночью, чем днем. А днем можно
определить только по силе. У женщины сумки тяжелей.
Только в наших анкетах есть графа: пол.
У нас пол сравняли с землей.
Многие у нас требуют отменить конкурсы красоты. Стесняются смотреть на
обнаженную женщину в купальнике. Привыкли видеть ее в ватнике и кирзовых
сапогах, с лопатой и ломом.
Женщины у нас красятся почти все. Старые -- чтобы быть моложе. Молодые -- чтобы
быть старше.
У нас накрашеная женщина -- это красавица. А у них накрашеная женщина -- это
клоун.
Косметикой у датчан пользуются в основном проститутки.
У датчан другие понятия о красоте. Красота -- это здоровье. Поэтому все
направлено на то, чтобы человек был здоровым. Все, что делает человека
здоровей, очень дешево. Фрукты, овощи, лекарства, спорт -- на дотации
государства.
У нас все это дороже. Потому, наверно, и живем меньше. По продолжительности
жизни мы опережаем только Африку. И только Центральную. А Европу мы опережаем
только по продолжительности жизни курицы. Только у нас курица умирает своей
смертью. А судя по мускулатуре ее ног, ходит помирать из деревни в город
пешком.
Датская женщина не носит платье. Женщина в платье, в пальто, на высоком каблуке
-- не деловая женщина. В платье, в пальто, в туфлях трудно делать широкий шаг,
неудобно жать на педаль. Поэтому датская женщина -- в брюках, в шортах, в
куртках, в кроссовках.
Сумок в руках тоже нет. Носить сумки -- слишком унылая функция для датской
руки. Поэтому сумка висит на плече. Или за спиной -- сумка-рюкзак. Или сумка на
поясе, пристегнутая к ремню. У мужчин иногда маленькая сумочка на ремешке
вокруг запястья, как говорят у нас, -- `потаскушка`.

Наше главное богатство -- это наши ресурсы: лес, вода, уголь, нефть, женщины.
Наша женщина -- то же горючее: выполняет самую тяжелую работу, загорается от
одного неосторожного движения мужчины и очень высоко ценится на Западе.
Многовековое смешение наций на территории нашей страны вывело уникальный тип
женщины, в которой есть все лучшее от каждой нации. (Это, правда, не означает,
что все худшее от каждой нации -- в нашем мужчине).
Как российские шахматисты и музыканты увозят почти все награды с международных
турниров и конкурсов, так и российские женщины увозят уже почти все награды с
международных конкурсов красоты. Правда, если их женщина стала победительницей,
ее сразу хватают замуж, а если -- наша, то ее выгоняют из дома.
Хотя наша одежда так уродует наших красавиц, что их мужья должны спать
спокойно.
А наша обувь! -- кажется, что ее выпускает не легкая промышленность, а
тяжелая.
А наше белье! -- кажется, что оно не нижнее, а верхнее. Ясно теперь, почему
наша женщина так быстро раздевается. Всю одежду -- одним рывком. Картина с
репродукции Гойи `Обнаженная одним махом`.
Нет, прежде чем раздевать женщину, мужчина должен ее как следует одеть.
Герда, подружка Хелен, приехала на велосипеде и прикатила под уздцы -- второй.
Оказывается, мы едем на пикник. Чтобы мне было понятней, Герда называет
велосипед бисиклетом. Для бисиклетов вдоль улиц специальные дороги -- между
пешеходной и автомобильной. Есть и велосипедные стоянки: металлические скобы,
вделанные в асфальт.
Перед пикником заехали в небольшой магазин. Сорта помидор напоминают годовой
репертуар театра, а сорта колбасы -- репертуар кинотеатра.
Хорошо, что они меня не спросили про наши помидоры. А то бы я им ответил: `У
нас два сорта помидор -- недозрелые и перезрелые`.
Больше всего меня удивляет не качество и количество их колбасы, а то, как они
ориентируются в этих колбасных джунглях. Какую взять? Тоже проблема.
-- Лично я, -- говорит Герда, -- покупаю то, что покупала вчера.
-- А я, -- говорю, -- покупаю то, чего не купить завтра.
-- У вас маленький колбаскин выбор? -- спрашивает Герда.
-- У нас социалистический выбор, -- говорю я. -- Это значит, что у нас в каждом
доме выборы, кому сегодня есть колбасу.
Не хотел я им говорить, что у нас колбаса -- вообще только во время выборов и
референдумов. Не хотел их расстраивать.
И что самое обидное, каждый сорт колбасы у них пахнет по-разному. А у нас --
один сорт колбасы, но пахнет тоже по-разному. В течение часа.
Герда изучает русский язык.
-- А как пишется слово `колбаса`: КОЛбаса или КАЛбаса?
-- Смотря из чего она сделана, -- говорю я. -- КОНЬбаса, КОТбаса,
КОСТЬбаса...
Мы купили 200 г колбасы и 300 г помидор. Мне кажется, в Дании еще и потому
всего много, что там берут всего мало. В Дании покупают обычно 100 г сметаны,
150 г мяса. Мясо не исчезает даже во время стихийного бедствия. Во время
стихийного бедствия, наоборот, вообще всего больше, потому что все-таки не
что-нибудь, а стихийное бедствие!
У нас быстро забывают о том, что было вчера, но долго думают о том, что будет
завтра.
Конфет берут 10 кило. Сахарного песку -- мешок. Картошки -- сколько можешь
унести. Потому что завтра может не быть. А завтра оно раз -- и снова есть.
Тогда приходится все съедать, потому что оно уже начало гнить. Причем за месяц
до того, как вы купили.
Перед Данией меня предупредили, что датчане едят мало. Но когда я туда приехал,
меня стали кормить, как приплывшего в отпуск Робинзона Крузо. Потом я узнал:
их, оказывается, предупредили, что русские едят много. Потому что нечего
есть.
* * *
На улице, где живет мэр, я видел, как брали грабителя. Седому
интеллигентного вида громиле две полицейские женщины надели с извинениями
наручники. Я думаю, они его нашли по визитной карточке, которую он
предусмотрительно оставил на месте преступления.
Грабят и воруют, конечно, в каждой стране. Разница лишь в том -- что, как и
сколько.
У нас вором считается только тот, кто ворует не со своей работы.
В датские урны заправлены полиэтиленовые мешки -- концами наружу. Когда мешок
наполняется, его вынимают и заправляют новый мешок. Сразу вспоминаются наши
каменные урны без дна. Наша дворничиха, которая приподнимает ее одной левой, а
одной правой выгребает из-под нее мусор и ставит на место. Урну и того, кто в
эту урну плюнул.
* * *
Мы с Хелен перешли на другую сторону улицы.
-- Интересно, -- говорю я. -- Вы переходите дорогу только на зеленый свет. Даже
если нет ни одной машины.
-- А у вас разве по-другому?
-- Ну, мы в общем-то тоже переходим дорогу на зеленый свет. А на красный мы
перебегаем.
Причем умудряемся еще перевести на красный свет какую-нибудь старушку.
Но это -- нарушения, которых могло бы не быть. А есть нарушения, которых не
может не быть. В Ленинграде или в Москве иногда попадается такая широкая улица,
что невозможно успеть перейти ее на зеленый. Тем более -- пожилой старушке.
Поэтому опытная старушка начинает переходить на красный. Когда вспыхивает
зеленый свет, она еще только на середине. А когда снова вспыхивает красный
свет, она мысленно уже прощается с белым.
Мы с Хелен садимся а автобус. Обычный рейсовый автобус. Но датский. Внутри --
ковровые дорожки.
В Дании входишь в автобус только после того, как пробьешь компостером
специальную картонку. На ней указан час, когда ты вошел. И этот битый час можно
ездить бесплатно на всех автобусах города. Правда, транспорт, хоть и лучше, чем
у нас, но дороже.
На следующей остановке входит датская старушка. Я, как джентльмен, встаю и
уступаю ей место:
-- Сит даун, плиз, мамаша!
Весь автобус оборачивается и смотрит на меня, не как на джентльмена, а как на
донкихота.
Оказывается, в Дании джентльмены никому не уступают место, потому что там места
хватает всем.
Я вспоминаю наши венгерские автобусы.
Наши автобусы -- как мужчины у женщины: то нет ни одного, а то вдруг появляется
сразу несколько.
Наш автобус -- это клубок проблем: сначала его никак не дождаться, потом не
влезть, а потом не вылезти.
Летом он, душегуб, отапливается, а зимой -- нет, и стекла выбиты. Но зато крыша
протекает очень редко: только -- когда идет дождь. Еще проблема -- купить
талоны. Потом проблема -- их прокомпостировать. Потому что давка такая, что
могут прокомпостировать все что угодно, но только не талон. И пока на этом
автобусе доберешься до работы, устаешь так, что на работе только отдыхаешь.
В общем, с нашим автобусом лучше не связываться. Быстрей -- пешком.
* * *
Они нас не понимают. Мы говорим:
-- У нас все дорого.
А они говорят:
-- У вас все дешево! Путешествие из Петербурга в Москву стоит всего
полдоллара!
Я интересуюсь ценой автомобиля. Оказывается, их автомобиль стоит столько же,
сколько наш магнитофон. Их магнитофон стоит столько же, сколько наши туфли.
Туфли стоят, сколько наши колготки. Колготки -- сколько полиэтиленовый мешок.
Полиэтиленовый мешок не стоит ничего.
То, что производят в Дании, -- не самое лучшее в мире, но то, что в Дании
продают, -- самое лучшее, что в мире производят.
Им непонятны наши разговоры -- когда наш продавец спрашивает нашего
покупателя:
-- Что вы хотите купить?
-- Ничего.
-- К сожалению, ничего нет.
-- Спасибо.
-- Приходите завтра.
-- Что-нибудь будет?
-- Нет, ничего.
-- Хорошо, я зайду.
Чем большее количество рук проходят наши полезные ископаемые, тем хуже для
нас. Железная руда -- отличная. Железо -- уже хуже. Телевизоры -- совсем
плохие. Взрываются на самом интересном месте. Наверно, их делают на военных
заводах.
Социализм показал, как много может человек, но как мало -- коллектив. Хотя
коллектив при социализме ставится выше человека.
В нашем социалистическом государстве индивидуальный труд оказался намного лучше
компанейского. Вот у капиталистов компании -- `Адидас`, `Сони`, `Дженерал
моторз`! Но зато у нас есть отдельные личности в искусстве и науке, которые
уравновешивают нашу безликость в остальном.
Мокрое утро Копенгагена. Здесь надо отложить авторучку и взять акварельные
краски.
Хелен шагает -- как Петр Первый. Ноги в крикливых рейтузах распахивают длинное
пальто, как конферансье -- занавес.
Тонкие губы ни о чем не спрашивают. Только -- ответ на ваш немой вопрос.
На стене вдруг вижу родную российскую надпись -- `Веаtlеs`. Музыка
объединяет всех, кроме соседей.
Наше искусство они знают плохо.
Спрашиваю их:
-- Кого вы знаете из советских писателей?
-- Достоевский и Лев Толстой.
-- А -- из артистов?
-- Михаил Горбачев.
Горбачева в Дании знают все. Он -- на обложках, майках, штанах. Правда, в
редакции одной газеты я видел плакат: на фоне советских танков и вертолетов в
афганской пустыне -- Михал Сергеич, раздетый по пояс, в руке пулемет, на лбу
черная повязка, и подпись -- Рэмбо.
Но тут, думаю, они ошиблись: рисовать надо было Брежнева.
Вот она -- драма советской жизни: сначала на политическую арену вышел сценарист
героической пьесы, потом режиссер трагедии, потом танцор, потом клоун, потом
два статиста и, наконец, -- артист!
Наша жизнь им непонятна. Как, впрочем, и непонятна нам самим. Просто опыт
позволил нам приспособиться к нашей жизни. Наш долгий опыт -- к нашей недолгой
жизни. На Западе до сих пор считают, что коммунальная квартира и совмещенный
санузел -- это аттракционы в парке отдыха, нечто вроде пещеры ужасов и комнаты
смеха. Наша реальность -- для них фантастика. А их реальность -- фантастика для
нас.
В Дании любят абстракционизм. Абстрактные работы -- в офисах и квартирах.
Музей современного искусства в пригороде Копенгагена.
Главное -- не повесить картину вверх ногами. Зритель-то не заметит, а автор
может обидеться.
Вторая трудность -- придумать название. Название абстрактной картине
придумываешь дольше, чем ее пишешь.
Третья трудность -- цена. Назначишь слишком высокую -- никто не купит. А
назначишь слишком низкую -- подумают: мазня.
У нас абстракционизм не развит. Потому что у нас вся жизнь -- абстракция. О
том, что съел, узнаешь на другой день. О том, что человек жил, узнаешь из его
некролога. Правительство говорит абстрактно, а народ конкретно. Правительство
говорит: `Невиданный урожай`, -- а народ уточняет: `Невидимый`. Правительство
говорит: `Свиная отбивная`, -- а народ уточняет: `Это картошка, отбитая у
свиньи`. Правительство говорит: `Подоходный налог`, -- а народ уточняет: `Это
налог на то, что ты еще не подох`. Правительство говорит: `Говорит Москва!`, --
а народ уточняет: `Остальные работают`.
Каждый человек в чем-то виновен, но народ не виновен ни в чем. Народ только
НАЗЫВАЕТ своими именами вещи, которые ДЕЛАЕТ правительство. Но народ за СЛОВА
сажали, а правительство за ДЕЛА пересаживали. По какому закону? По морскому.
Страна -- как рыба: гниет с головы, но чистят ее с хвоста.
Кто первым сказал, что Запад загнивает? Как всегда -- Шекспир. `Прогнило что-то
в Датском королевстве`.
Я -- в замке Эльсинор. Об Эльсиноре мне известно только то, что там жил и
работал Гамлет. Но и этого достаточно. Гамлет, принц датский, принципиальный
датчанин.
Гамлет -- это обнаженная шпага, обнаженная мысль, обнаженный нерв. Точней --
все в обратном порядке.
Гамлетовский монолог -- это диалог с самим собой. Бой со своей тенью. `Эх, была
не была!` -- воскликнул Гамлет, что в переводе на староанглийский означает:
`Быть или не быть?` Дальше -- мысль об одежде: `Вот в чем -- вопрос`. Вопрос --
в чем выйти. Они долго думают, что надеть, потому что гардероб у них большой, а
мы долго думаем, что надеть, потому что гардероб у нас маленький.
В своих трагедиях Шекспир раскрывал мир внутренностей человека. Если бы
американцы снимали кино по `Гамлету`, они назвали бы его `Убийца родного дяди`
или `Отец, вылезающий из гроба`. Фильм ужасов. У нас такого жанра нет. Зачем
нам выдумывать ужасы, когда достаточно выйти на улицу. Или включить новости.
Из западных фильмов у нас вырезали обнаженную натуру, как будто наш народ ее
никогда не видел. А вырезать надо было одежду. А также -- магазины, еду и все
остальное.
* * *
Красота -- чуть ли не единственное, что у нас еще осталось.
Спасет ли она нас?
Одеваются датчане просто. У нас -- чем ты богаче, тем больше на тебе накручено.
А у них и миллионер, и безработный -- все в кроссовках и джинсах. Даже старички
и старушки. Это только у наших пенсионерок -- бушлаты, в которых даже матросу
руку не согнуть.
Такое чувство, что датчане не умирают. Все спортсмены. Все худые. Только раз
встретил толстого. Полчаса говорили с ним на ломаном английском языке, пока не
выяснили, что он -- тоже русский турист.
За границей живет 20 миллионов наших. Кем же они работают? Конечно, среди них
есть большие писатели, музыканты и ученые. Но в основном наши ученые работают
там инженерами, инженеры -- рабочими, а рабочие -- безработными.
Правда, безработный у них имеет столько же, сколько у нас три инженера, хотя и
он, и они валяют одного и того же дурака. Только у нас непонятно: инженер мало
получает, потому что валяет дурака, или валяет дурака, потому что мало
получает
Почему дипломы наших врачей ценятся там как макулатура? Потому что наши врачи
ничего не могут. Не могут отличить белокровие от плоскостопия, ожирение от
беременности, уснувшего от усопшего.
Они даже мужчину от женщины могут отличить только по паспорту.
У нашей медицины только два диагноза: все, что выше шеи, -- О-ЭР-ЗЭ, а что
ниже, -- ОТ-РЕ-ЗЭ. Вместо горчичников используем утюг, вместо банок на спину --
поцелуи, вместо клизмы -- ершик, а против СПИДа у нас одно оружие -- плакат
`СПИД, сдавайся!`
Наша страна -- гигантский больной. Но можно ли помочь больному, если разрезать
его на части?
На потолке королевского дворца -- гербы земель, когда-то входивших в состав
Датского королевства: Гренландия, Исландия, Норвегия, Гольштейн, Шлезвиг,
Лауэнбург, Фарерские острова, Литва, Латвия, Эстония...
Таллинн -- в переводе `датская крепость`. Копенгаген -- в переводе `купеческая
гавань`.
На стенах дворцов вместо кумачовых лозунгов -- голубые гобелены. С викингами,
крестоносцами, псами-рыцарями. Совершенно другая история. Хотя события те же
самые. Боюсь, что история -- не наука, а точка зрения.
На дороге между адом и раем -- сутолока, автомобильные пробки. Стенька Разин на
`Волге`. Запорожцы на лошадях. Древние рабы римские с транспорантами `Спартак
-- чемпион!` Хрущев, похудевший от беготни взад и вперед. Гитлер со Сталиным на
одном мотоцикле, сбоку Наполеон в люльке укутавшийся. Папа Карло по фамилии
Маркс с томиком `Капитала` под мышкой и без гроша в кармане. Великий кормчий
Мао Цзэдун плывет на паланкине над головами, цитатниками его обмахивают.
Большевики `Аврору` по бревнам катят. В Кабул, наверно. Ленин на паровозе, в
топку шпалы бросает, по которым уже проехал. Батька Махно, стоя на тачанке,
палит по своим и чужим. Павлик Морозов кому-то кричит: `Добро должно быть с
кулаками!`.
Правители, герои, мудрецы -- все бегают из рая в ад и обратно, в зависимости от
того, куда их посылает историк. Или народ.
Копенгаген и Ленинград -- крупные порты. Отличаются они тем, что в Копенгагене
рыбы -- как грязи, а у нас -- только грязь и никакой рыбы.
Зато наши химики первыми создали искусственную рыбу: наливаешь в стакан водку и
пиво -- и получается ерш.
Датчане долго не могли меня понять: `Ерш?! Как же он в стакане живет?!`
Знаменитый завод `Туборг`. На дубовом столе -- группы разноцветных и
разновеликих бутылок с пивом.
Я не знаю по-датски, мой сосед не знает по-русски. После того, как выпили,
вдруг стали говорить.
Хмель -- лучший переводчик.
-- Крепкие напитки у нас пьют только по праздникам, -- говорит мой сосед.
-- У нас тоже пьют только по праздникам, -- говорю я. -- А праздник у нас
тогда, когда есть что выпить.
В разговор вступает хозяин:
-- Наш завод выпускает пять миллионов бутылок пива.
-- В год? -- спрашиваю я.
-- В день, -- уточняет хозяин.
Вся страна -- 5 миллионов. И один день завода -- 5 миллионов. Повальная
автоматика. Несколько сотен рабочих. Следят только за тем, чтобы не было брака.
Если бутылка или банка с браком, ее зацепляют какой-то клюшкой и сдергивают с
конвейера.
-- Неужели вы столько выпиваете?! -- спрашиваю я, начиная девятую кружку.
-- Нет, часть идет на экспорт.
-- Ну, уж баночное, наверно, себе оставляете?
-- Как раз наоборот -- баночное экспортируем. Зачем засорять банками свою
страну?
Вспоминаю наше баночное пиво -- со своей банкой и приходишь.
Напившись, мы поем. Датчане любят петь. Как, впрочем, и все другие народы.

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ



Док. 135961
Опублик.: 15.01.02
Число обращений: 0


Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``