|
ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIP НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ ДО ВСТРЕЧИ В МИНУВШЕМ ГОДУ
Часы с вариантами. / Сост. Н.Никитайская; Худ. В.Румянцев.
-- СПб.: Лицей, 1992. -- ISBN 5-0800-0195-X. -- 222 с., ил.; 100
т.э.; ТП; 70х100/16.
-- Василий ВЛАДИМИРСКИЙ --
Наталью Никитайскую как составителя сборников мы знаем в
основном по великолепному Дню свершений Ленинградского
Семинара. Однако новое ее выступление в этом жанре оказалось
гораздо менее успешным. Можно, конечно, заметить, что фантастика
для детей (а Часы с вариантами вышли в издательстве
<174>Лицей<175>, бывшем <174>Детлите<175>) -- литература
заведомо упрощенная и, тем самым, приспособленная к детскому
восприятию, а значит -- многое теряющая. Но достаточно вспомнить
предыдущие сборники <174>Детлита<175> -- Синюю дорогу,
Эстафету разума и т.д. Ведь Все так сложно,
Дверь с той стороны, Смирный Жак -- вещи далеко не
второсортные, как и их авторы -- Вячеслав Рыбаков, Андрей
Столяров, Святослав Логинов. Да и не только эти писатели
печатались в в <174>Детлите<175>...
Часы с вариантами Александра Житинского, заглавная повесть
сборника, впервые опубликованная в Авроре в середине 80-х
годов, рассказывает историю человека, строящего свою судьбу.
Фантастическая ситуация, когда в руки парня попадают часы,
способные своеобразно управлять течением времени, обыграна на
фоне бытовых реалий с характерным для Житинского изяществом.
Конечно, у него бывали произведения более сильные, но бывали и
более слабые, так что придраться тут не к чему. Мне же
вспоминаются в связи с этим Подробности частной жизни Никиты
Воронцова. Если у Житинского повествование завершается на
довольно оптимистической ноте, то Стругацкие в подобной ситуации
не испытывали, помнится, особого энтузиазма. У Житинского во
главу угла поставлен человек-победитель, у АБС же главный герой
становится жертвой неведомых сил природы.
Повесть Святослава Логинова Закат на планете Земля,
несмотря на довольно высокое 4-е место в таблице рейтинга
<174>Интерпресскона-93<175>, кажется мне менее успешной. Это
довольно заурядная притча, повествующая о вымирающих разумных
рептилиях, и написана она, на мой взгляд, слишком холодно и
безразлично.
В литературе всегда бывают произведения сравнительно менее
удачные и сравнительно более удачные: так то, что <174>не
очень<175> для Логинова или Рыбакова, кажется вполне достойным
какого-нибудь Петрова или Сидорова. Именно к таким относительно
неудачным произведениям принадлежит большинство рассказов этого
сборника. На слабо связанные фрагменты распадается старая
новелла Рыбакова Пробный шар, Тундра дремучая
Зинчука выглядит обкусанным и незавершенным наброском (это после
Не хочу быть двоечником-то!), Оживленное место
покойного Сергея Казменко смущает неуклюжими потугами на юмор...
Есть тут и так называемая <174>женская проза<175>,
представленная рассказами Галины Усовой и Натальи Галкиной, но я
опять же убежден, что у уважаемых дам имеются <174>в столе<175>
вещи гораздо более достойные, чем эти.
Помимо того, в сборник включены абсолютно ничего из себя не
представляющие банальные рассказы Льва Куклина, прославившегося
сценарием очень давнего и мало кому запомнившегося фильма Его
звали Роберт, и три довольно крепких рассказа из
<174>переиздата<175>: Хаки из <174>мордобойного<175>
цикла Андрея Измайлова, лирическая зарисовка Андрея Карапетяна
Сад и Последний крейсер Владимира Першанина.
Приятно, что все эти произведения сведены под одну обложку, но в
то, что их авторы по доброй воле предпочли переиздать старые
вещи в ущерб публикации новых, верится как-то с трудом.
Кроме повести Святослав Логинов представлен в сборнике и
небольшой подборкой рассказов. Это один из немногих наших
авторов, которому действительно время от времени удается создать
нечто в области миниатюры. В данной подборке наиболее
интересными мне показались Легкая работа, Штандер
(рассказы типа ранних Стругацких), Денежная история и --
особенно! -- Ветер с моря. Прочее -- что-то вроде рамы для
картины, и в таком качестве смотрится неплохо. Беда сборника в
том, что шелухи этой здесь слишком много, и те жемчужные зерна,
ради которых, собственно, и стоило читать книгу, просто теряются
в общей куче. К тому же со значительной частью произведений
читатель уже имел возможность ознакомиться ранее в других
сборниках и периодике. Следовательно, при всем желании книгу
эту можно оценить лишь на <174>четверку<175> с огромным минусом
по десятибалльной шкале.
Китеж. Выпуск 1. / Сост. Н.Романецкий; Отв. ред. Ф.Дымов;
Оформл. Е.Шилова. -- СПб.: Борей, 1992. -- ISBN 5-7187-0037-0.
-- 304 с., ил.; 50 т.э.; ТП+С; 60х90/16.
-- Василий ВЛАДИМИРСКИЙ --
Сильно подозреваю, что первый выпуск альманаха Китеж,
вышедший под редакцией Феликса Дымова в конце 1992 года,
останется также и последним. Поскольку несмотря на довольно
высокий литературный уровень отдельных произведений, на серийное
коммерческое издание сам сборник явно не тянет. Не знаю, кого
хотели обмануть редакторы, говоря о <174>богатом<175>,
<174>необычном<175> и <174>тщательно продуманном оформлении<175>
-- изображенный на обложке робот, похожий скорее на начищенный
посеребренный самовар, среди глянцевых обложек с ворованными
картинками явно теряется.
Я люблю Сергея Казменко -- его произведения, где автор пытается
переосмыслить самые банальные из фантастических сюжетов,
напоминают мне что-то то ли из Дика, то ли из Олдисса; но
Напрягите воображение, увы, нельзя отнести к числу его
лучших рассказов. Это еще одна история о моделировании
реальности с помощью компьютера -- плюс <174>звездные войны<175>
и немного обличения <174>их нравов<175>. Да еще намечавшаяся
было линия с инопланетянином, которую автор, правда, вовремя
оборвал, чувствуя, видимо, перегруженность рассказа.
Повесть (рассказ?) Андрея Кужелы Старые друзья --
несколько растянутая лирическая зарисовка <174>из жизни
пенсионеров<175>. Мучающийся от одиночества старик случайно
созванивается с <174>представителем иного разума<175> -- вот и
вся фантастика, а также и все содержание рассказа. Написано
неплохо, хотя и несколько занудливо -- совершенно непонятно,
зачем автору потребовалось растягивать на двадцать страниц сию
откровенную банальщину.
Откровенно хороша байка Бориса Зеленского Дар речи --
неоднократно переиздававшийся рассказ о невосполнимости потерь в
культуре, -- и очередной поэтичный этюд Андрея Карапетяна
Рыжий. Последний я бы назвал лучшим рассказом сборника:
при сравнительно небольшом объеме автор сумел довольно
неожиданно раскрыть проблему коллективного разума и свободы воли
в условиях победившего социализма.
А вот Осы Павла Молитвина и Моряна Игоря Смирнова не
вызывают ничего кроме раздражения. Мало того, что их сюжеты
банальны до тошноты, но они еще и изложены скучным школярским
языком.
Помнится, Арбитман как-то писал, что <174>фантастические
стихи<175> несостоятельны как самостоятельный вид творчества.
После раздела <174>Крылья Икара<175>, где собраны пять
стихотворений на фантастические и околофантастические темы, я
вынужден согласиться с ним. По крайней мере, то, что здесь
представлено на наш суд, литературой не является. Возможно, эти
стихи смотрелись бы в контексте прозаического произведения более
пристойно, но сами по себе они напоминают рифмование по системе
<174>ботинки -- полуботинки<175>:
<174>Отдав полжизни Не для проформы, Открыл я жизни Иные
формы<175>.
Демон <174>Кеплера<175> Леонида Смирнова и Подарок
<174>Мечты<175> Игоря Кремнева открывают раздел
<174>Разрешите представиться<175>. То есть это -- вроде бы
дебюты. И если первый рассказ еще можно читать, наступив своей
песне на горло, то второй заслуживает некоторого снисхождения
лишь в силу своей заведомой дебютной ущербности.
Повесть Андрея Куркова, известного по рассказу Памяти русской
культуры, Не приведи меня в Кенгаракс! сделана вполне
профессионально. У меня к ней та же претензия, что и к Старым
друзьям -- стоило ли растягивать на семьдесят две страницы
то, что прекрасно укладывается в десять-пятнадцать? Особенных
литературно-художественных достоинств я тут, по крайней мере, не
обнаружил, языковыми находками вещь не блещет, а даже самые
здравые слова теряют смысл, когда их с такой настойчивостью
повторяют раз за разом.
Раздел переводной фантастики -- а как же без нее! -- представлен
громкими именами Азимова, Старджона, Шекли и т.д. Можно было, к
слову сказать, дать и кое-что посвежее и поярче из тех же самых
авторов, но... Возможно, составитель Николай Романецкий решил
таким образом перенести фокус читательского внимания на
фантастику отечественную? Только этим можно объяснить публикацию
в разделе критики статей, относящихся к фантастике только
косвенно. Собственно, 1-й выпуск Китежа этими материалами
и завершается.
Итак, какие мы можем сделать выводы? Для Китежа --
довольно неутешительные. Редакция, наконец-то получившая
возможность издать свой альманах, запихнула в него все-все-все,
что оказалось под рукой -- и Казменко, и Молитвина, и Старджона,
и Амнуэля. Им хотелось сделать книгу на любой вкус, а получилось
нечто пестрое, неровное, с мусором и нитками в тексте. Не
слишком привлекательное чтение. Да и анонсированные в
Китеже-1 Алферова, Вартанов, Зинчук, Казменко -- с одной
стороны, Молитвин, Копти, Гаехо, Соловьев -- с другой, и Эллисон
с Желязны -- с третьей, смотрятся в одной упряжке довольно
странно.
В общем, повышенный спрос сборникам серии Китеж в любом
случае не грозит.
Ночь любви. / Сост. П.Валентинов; Ил. С.Василевского;
Оформл. В.Паршина. -- М.: Сопричастность, 1992 (Мир фантастики;
1). -- ISBN 5-7052-0002-1. -- 255 с., ил.; 200 т.э.; ТП;
84х108/32.
-- Василий ВЛАДИМИРСКИЙ --
Ну вот, господа, а кто-то еще говорил, что хороших сборников не
бывает в принципе. Бывают, еще как бывают! Прекрасный тому
пример -- сборник Ночь любви, почти незамеченным вышедший
в Москве около двух лет тому назад. Оч-чень неплохой сборничек,
между прочим. Составлен он, как правило, из малоизвестных
произведений малеевцев -- за исключением, быть может,
публиковавшихся ранее Монумента Лукиных и Писем
Кесарю Ирины Сергиевской. (Впрочем, публикацию повести
Сергиевской в давнем симферопольском сборнике Феми-Фан
едва ли можно считать полноценной, поэтому на Письмах тоже
стоит остановиться поподробнее.)
Названием своим -- на мой взгляд, не слишком интригующим, --
сборник обязан одноименному рассказу Михаила Шаламова. До
последнего времени и Земляне, и другие опыты Шаламова
казались мне слишком нравоучительными и чересчур слащавыми для
выбранного им жанра утопической фантастики
<174>по-советски<175>. И вот пожалуйста -- в пародии, где по
определению на каждом углу должны попадаться -- и попадаются! --
пришельцы из космоса, из будущего и из паралельных миров,
сексапильные биороботы-убийцы и слегка свихнувшиеся афганцы,
подобная манера пришлась вполне к месту. Все это напоминает
костюмированный бал с массой пиротехнических эффектов, намеков
на известные штампы и просто откровенного стеба. Этот рассказ
стоит того, чтобы взять его на заметку.
Время под колоколом Владислава Петрова -- тоже вещь вполне
ничего. Довольно банальный, но не лишенный некоторого очарования
рассказ. Хотя он и разбит на слишком мелкие для такой небольшой
вещи части, читается он легко и не без удовольствия. И все же --
если автор хотел наглядно продемонстрировать <174>звериный
оскал<175> общества будущего с его вездесущей службой
безопасности и принудительной трансмутацией личности, то зачем
нужно было отправлять героев в прошлое, ворошить всемирную
историю, приводить к власти Карлоса-2? Если это сделано для
контраста, то ужасы позднесредневековой Испании прописаны
слишком уж реалистично, а бесчеловечность официальных служб
будущего лишь подразумевается. А стихи в рассказе хорошие -- вот
что значит классика.
Кузнечик Андрея Саломатова написан достаточно бойко и
даже, можно сказать, реалистично, что вообще-то данному автору
не свойственно, -- но убей меня Бог лаптем, если я понимаю, что
автор имеет в виду. Сюжет рассказа примерно следующий:
незаконнорожденный ребенок, похожий на кузнечика, преследует
своего неблагодарного папашу по городу Москве (вероятно), и в
конце концов вроде бы убивает его. Кто бы мне объяснил, зачем,
почему, с какой целью понадобилось все это Саломатову?
<174>Ответ знает только ветер...<175>
Разрушить цитадель Виктора Тарасова -- вещь достаточно
традиционная и невнятная, чтобы задерживаться на ней особо.
Автор слишком понадеялся на живое воображение читателя, которое,
вероятно, должно было заполнить те зияющие бреши, что он оставил
как в характерах главных героев, так и в описании мира
грядущего, в результате же рассказ буквально ссыпается в эти
бреши. Впрочем, для дебютанта не так уж и плохо.
Не помню, когда на русском языке впервые появился Мир на
Земле Лема, но Письма Кесарю Ирины Сергиевской, в любом
случае, были написаны раньше. И все равно -- у Лема идея
вышедших из повиновения рук-ног, на мой взгляд, раскрыта гораздо
более интересно и разносторонне. В центре действия Писем
-- пожилой переплетчик, чьи послушные, родные руки неожиданно
перестают слушаться хозяина и начинают куролесить напропалую --
от щипания за разные части тела дам на улицах до мелкого
воровства, -- и при том делают это совершенно бессистемно.
Метафора довольно прозрачна: подсознательные желания, порывы,
которые человек тщательно скрывает всю жизнь, так или иначе ищут
выхода и раньше или позже находят его. Однако там, где Лем берет
рационализмом и мягким юмором, Тибилова бьет по чувствам.
Тоскливо это, братцы, да и приелось уже -- очень-очень тяжкая
жизнь героя, описанная так, чтобы выжать слезу и из камня.
Может, кому-то это и нравится, но я лучше почитаю на эту тему у
классика. Он, по-моему, пишет и тоньше, и умнее, и уж, во всяком
случае, не так слезливо.
Никогда я не любил Владимира Покровского: например, тот факт,
что его Танцы мужчин называют программной вещью
отечественной <174>четвертой волны<175>, до сих пор вызывает у
меня легкое недоумение -- слишком уж многословно это было и
банально. Впрочем, тут можно вспомнить, что принципы английской
<174>new wave<175> сформулировал ни кто иной, как Майкл
Муркок... Но повесть Покровского Метаморфоза (вроде бы
продолжающая Парикмахерских ребят, которых я, каюсь, так и
не сумел дочитать до конца), как ни странно, меня порадовала.
Метаморфоза выглядит не в пример приличнее того, что она
якобы должна продолжить. Ибо Покровский здесь, к счастью, не
философствует, а, напротив, пишет крутой боевик. Динамика
окончательного озверения кауфера, хорошего парня с простым
звучным именем Хлодомир Вальграф, не нагоняет сон. А в общем-то
Покровский -- это писатель, который любое явление, природное,
социальное или психологическое, воспринимает и передает читателю
исключительно через себя. Отсюда и многословность, и
пристрастность, и статичность персонажей -- то, что можно
назвать <174>навязчивой авторской интонацией<175>. До тех пор,
пока автор не начинает рассуждать о общечеловеческих проблемах
(как, например, в Метаморфозе, где все внимание приковано
к лихо закрученному сюжету), это можно читать. Однако когда речь
выходит за пределы частностей, железобетонная самоуверенность
автора начинает раздражать. Данная повесть, к счастью, для
Покровского не характерна. Да и остальные вещи сборника весьма
неплохи. Удивительно, что фэны обошли Ночь любви своим
вниманием. Но, возможно, хотя бы задним числом нам удастся
воздать ей должное.ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIP НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ
Док. 135064
Опублик.: 17.01.02
Число обращений: 1
|
