ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Станислав Лем.
Сказка о трех машинах-рассказчицах короля Гениалона

-----------------------------------------------------------------------
Stаnislаw Lеm. Ваjkа о trzесh mаszynасh ороwiаdаjасyсh
krоlа Gеniаlоnа (1967). Пер. с польск. - К.Душенко.
`Собрание сочинений`, т.6. М., `Текст`, 1993.
ОСR & sреllсhесk by НаrryFаn, 11 Арril 2001
-----------------------------------------------------------------------

Однажды явился к Трурлю чужак, по обличью которого, едва успел он выйти
из фотонного паланкина, сразу было видать, что персона это особенная и из
дальних сторон, ибо там, где у прочих имеются руки, у него лишь веял
благовонный зефир, там, где у прочих ноги, у него лишь дивно играло сияние
радужное, и даже голову заменяла ему драгоценная шляпа; говорил же он из
самой середки, ибо являл собою шар, идеально выточенный, наружности весьма
привлекательной, опоясанный плазменным богатым шнуром. Поздоровавшись с
Трурлем, он объяснил, что его тут двое, а именно: полушарие верхнее и
полушарие нижнее; первое звать Синхронии, второе же Синхрофазий. Такое
искусное конструкторское решение разумного существа привело в восхищение
Трурля, и он признался, что никогда еще не доводилось ему видеть особу,
сработанную столь тщательно, с манерами столь прециозными и таким
брильянтовым блеском. Пришелец в свой черед похвалил конструкцию Трурля и
после такого обмена любезностями рассказал, что его сюда привело; будучи
другом и верным слугою славного короля Гениалона, прибыл он к Трурлю,
чтобы заказать ему три машины-рассказчицы.
- Король и господин мой давно уж не царствует и не управляет, -
объяснил он, - а к двойному этому отречению привела его мудрость,
глубочайшее постижение мировых дел. И вот, покинув свое королевство, он
поселился в пещере, сухой и прохладной, чтобы там размышлениям
предаваться. Однако ж порою снедает его меланхолия либо отвращение к себе
самому, и тогда ничто не способно его утешить, кроме совершенно
необычайных историй. Ни те, кто сохранил ему верность и не оставил его,
когда он сложил корону, давно уже рассказали все, что сами знали. А
потому, не видя иного способа, мы просим тебя, конструктор, помочь нам
рассеять монаршью тоску - при помощи машин, которые ты искусно построишь.
- Это можно, - ответил Трурль. - Но зачем вам целых три?
- Мы бы хотели, - сказал Синхрофазий, слегка покачиваясь то вправо, то
влево, - чтобы одна рассказывала истории замысловатые, но утешные, другая
- хитроумные и лукавые, а третья - бездонные и берущие за душу.
- То есть одна для упражненья ума, другая для развлеченья, а третья для
назидания? - подхватил Трурль. - Понятно. О плате сразу уговоримся или
потом?
- Когда построишь машины, потри этот перстень, - отвечал пришелец, - и
перед тобою появится мой паланкин; ты сядешь в него вместе с машинами и
мигом примчишься в пещеру Гениалона, а там уже выскажешь все желанья свои,
которые король по мере возможности безусловно исполнит.
С этими словами он поклонился, подал Трурлю перстень, сверкнул
ослепительно и закатился в паланкин; тотчас же паланкин овеяло светлое
облако, что-то бесшумно сверкнуло, и Трурль остался один перед домом с
перстнем в руке, не слишком довольный случившимся.
- `По мере возможности`! - бормотал он, переступая порог своей
лаборатории. - Ох, и не люблю же я этого! Дело известное: едва наступает
срок платежа, как всяким учтивостям, церемониям да экивокам приходит конец
и начинаются хлопоты, которые часто не дают ничего, кроме шишек...
В ту же минуту сияющий перстень в руке у него дрогнул и отозвался:
- `По мере возможности` объясняется тем, что король, отрекшись от
королевства, стеснен в средствах; однако он обратился к тебе, о
конструктор, как мудрец к мудрецу, и не ошибся, как вижу, коль скоро
говорящий перстень тебя нимало не удивил; не удивляйся же и бедности
королевской, ибо плату получишь щедрую, хотя, быть может, не золотом. Но
золотом не всякий утоляется голод.
- Что ты мне тут плетешь, перстенек? - отвечает Трурль. - Мудрец,
мудреца, мудрецом, а электричество, ионы, атомы и всякие драгоценности,
употребляемые для постройки машин, влетают в копеечку. Я люблю договоры
ясные, подписанные, с параграфами и печатями; я не падок на всякую мелочь,
но золото я люблю, особенно в изрядных количествах, и не стыжусь в этом
признаться! Его блеск, его желтый отлив, его милая сердцу тяжесть таковы,
что стоит мне высыпать на пол один-другой мешочек дукатов и под приятный
их звон по ним покататься, как вмиг светлее становится на душе, словно
кто-то внес туда солнышко и зажег. Да, я люблю золото, черт побери! -
закричал он, ибо собственные слова слегка его распалили.
- Но к чему тебе золото, получаемое от других? Разве ты не можешь сам
его изготовить, сколько душа пожелает? - спросил, сверкнувши от изумления,
перстень.
- Не знаю, насколько мудр твой король, - отвечает на это Трурль, - но
ты, как я погляжу, совершенно необразованный перстень! Это что же, я сам
себе должен золото делать? Да где это видано?! Разве сапожник живет тем,
что себе сапоги тачает? Разве повар стряпает для себя, а солдат за себя
воюет? А производственные издержки? Ты о них когда-нибудь слышал? Впрочем,
золото золотом, но еще я люблю поворчать. А теперь помолчи, мне пора уже
за работу браться.
Бросил он перстень в жестянку старую и взялся за дело. Построил три
машины в три дня, не выходя из дому, а после задумался, какую бы им
придать форму, ибо любил простоту и функциональность. Стал он пробовать
всевозможные кожухи; поскольку же перстень то и дело подавал из жестянки
голос, Трурль прикрыл ее, чтобы неуместные замечания не мешали работе.
Под конец он покрасил машины - первую в белый цвет, вторую в лазоревый,
а третью в черный, затем потер перстень, погрузил машины в паланкин,
который немедля явился, сам в нем уселся и стал ждать, что будет дальше.
Засвистело, загудело, пыль взметнулась, осела, и Трурль, выглянув через
окошко паланкина, увидел, что находится в просторной, посыпанной белым
песочком пещере; сперва он заметил несколько деревянных лавок,
прогибавшихся под старыми фолиантами, а потом ряд шаров, сияющих дивным
блеском. В одном он узнал чужеземца, что заказывал ему машины; в
центральном же шаре - тот был побольше и от старости покрыт сетью царапин
- Трурль распознал короля, поклонился ему и вышел из паланкина. Король
сердечно с ним поздоровался и сказал:
- Мудрость бывает двух видов: одна дает средства действовать, вторая от
действий удерживает. Не кажется ли тебе, достославный Трурль, что вторая
выше? Ведь лишь безмерно дальнозоркая мысль способна предвидеть
отдаленнейшие последствия наших деяний, побуждающие усомниться в
разумности оных. А потому совершенство может проявляться в неделании - и
мудрость тем-то от разума и отличается, что видит такого рода различия...
- С разрешения Вашего Величества замечу, - отвечал Трурль, - что вашу
речь можно истолковать двояко. Либо это деликатный намек, имеющий целью
преуменьшить мой труд, то деяние, что вызвало к жизни три
машины-рассказчицы, лежащие там, в паланкине. Такое толкование было бы мне
не по сердцу, поскольку свидетельствовало бы о скрытом желании уклониться
от платежа. Либо имеется в виду лишь доктрина неделания, противоречивая по
природе своей. Чтобы иметь возможность не действовать, нужно иметь
возможность действовать, ведь тот, кто воздерживается от переворачивания
горы из-за отсутствия средств, а утверждает, что выбрал неделание, ибо так
велит ему мудрость, лишь выставляет себя на посмешище дешевой видимостью
философствования. Неделание надежно, и это все, что можно сказать в его
пользу. Делание ненадежно, и в этом его красота; что же касается
дальнейших тонкостей этой проблемы, я, если Ваше Величество того пожелает,
построю особую машину для диспутов.
- Вопрос об оплате оставим на самый конец той счастливой оказии,
которая привела тебя к нам, - молвил король, слегка покачиваясь от скрытой
веселости, которую в нем возбудила речь Трурля. - Теперь же, конструктор,
сделай милость, будь моим гостем и соблаговоли усесться за этим скромным
столом, на лавке, между верных моих товарищей, и поведай о своих деяниях
либо об отказе от таковых.
- Прошу меня извинить, государь, - ответил Трурль, - но боюсь, что я
недостаточно красноречив; впрочем, меня превосходно заменят три
привезенные мною машины; это будет вполне уместно, а заодно мы их
испробуем.
- Будь по-твоему, - согласился король.
Тут все уселись в позах, выражающих любопытство и надежду услышать
необычайное, а Трурль достал из паланкина железный корпус, выкрашенный в
белый цвет, нажал на кнопку и сел по правую руку от Гениалона. И
заговорила первая машина:
- Если не знаете истории о множественниках, их короле Мандрильоне,
Советчике его Совершенном и Трурле-конструкторе, который сперва Советчика
создал, а потом погубил, то послушайте!

Держава множественников знаменита своими жителями, кои тем отличаются,
что их там много. Однажды конструктор Трурль, бороздя шафрановые
окрестности созвездья Делиры, сбился несколько с курса и увидел планету,
которая словно бы вся шевелилась. Снизившись, понял он, что причиной этому
толпы, ее покрывавшие, и приземлился, не без труда отыскав несколько
квадратных метров сравнительно свободного грунта. Мигом набежали отовсюду
туземцы и окружили его, подчеркивая, как много их тут; поскольку, однако,
голосили они все разом и наперебой, Трурль довольно долго не мог их
понять. Поняв же, спросил:
- Неужто взаправду так вас много?
- Взаправду!! - заверещали они с неслыханной гордостью. - Мы
неисчислимы.
- Нас тут что маковых зерен!
- Что звезд на небе!
- Что песчинок! Что атомов!
- Допустим, - ответил Трурль. - Вас много - и что с того? Может, вы без
устали пересчитываетесь и тем себя тешите?
А они ему:
- Необразованный ты, чужеземец! Знай же: стоит нам топнуть - и
сотрясаются горы, стоит нам дунуть - и ветер деревья валит, как спички, а
ежели мы разом усядемся, никто не двинет ни рукой, ни ногой!!
- А зачем это надо, чтобы горы дрожали, страшный ветер деревья ломал и
никто не двигал ни рукой, ни ногой? - удивился Трурль. - Не лучше ли, если
горы стоят спокойно, ветра нет и каждый чем хочет, тем и двигает?
Страшно они возмутились пренебрежением Трурля к великому их числу и
численному величию; топнули они, дунули и уселись, чтоб ему показать, как
много их и что из этого следует. Тотчас земля затряслась и рухнула
половина деревьев, придавив сидевших под ними; поднявшийся вихрь повалил
остальные и расплющил в лепешку еще семьсот тысяч народу; а те, что
остались в живых, ни рукой, ни ногой шевельнуть не могли.
- Боже мой! - ужаснулся Трурль, как кирпич в стене застрявший среди
туземцев. - Вот горе-то!
Но оказалось, что этим он оскорбил их еще сильнее.
- Дремучий ты, чужеземец! - загремели они. - Что значит потеря
нескольких сот тысяч для множественников, коих никто исчислить не в силах!
Да можно ли вообще считать потерею то, чего и заметить нельзя? Ты
убедился, сколь могущественны мы притопом, дутьем и присядом, а то ли еще
было бы, возьмись мы за дела поважнее!
- И в самом деле, - заметил Трурль, - не думайте, будто образ мышления
ваш мне непонятен. Уж так повелось: все огромное и многочисленное вызывает
к себе уважение. К примеру, прогорклый газ, вяло блуждающий по дну
полусгнившей бочки, ни у кого не в почете; но пусть его наберется на
Галактическую Туманность - и все приходят в изумление и восторг. А это все
тот же прогорклый и зауряднейший газ, только что очень много его.
- Речи твои не по нраву нам! - закричали они. - Не желаем мы слушать о
каком-то прогорклом газе!
Трурль огляделся в поисках полицейских, но давка была такая, что они не
могли протолкнуться.
- Любезные множественники! - сказал он тогда. - Позвольте мне покинуть
вашу страну, ибо не разделяю я веры в великолепие многочисленности, если
за нею только и есть, что число.
Они же, переглянувшись, ударили палец о палец, чем вызвали такое
завихрение атмосферы, что Трурля подбросило под облака и долго летел он
там, кувыркаясь, пока не упал на землю. Тут он увидел, что находится в
саду королевского замка и прямо к нему направляется Мандрильон Наибольший,
владыка множественников; король, наблюдавший за полетом и падением Трурля,
заговорил:
- Я слышал, ты, чужестранец, не оказал надлежащего уважения к
бесчисленному моему народу. Отношу это на счет твоей мозговой темноты. Не
постигая, однако, высоких материй, ты, говорят, приобрел кое-какую
сноровку в материях менее важных; оно и к лучшему, ибо я нуждаюсь в
Совершенном Советчике, а ты мне его построишь!
- А что должен уметь Советчик и что я получу за него? - спросил Трурль,
отряхиваясь от пыли и глины.
- Он должен уметь все: отвечать на любые вопросы, решать любые задачи,
давать советы наилучшие из возможных, словом, предоставлять к моим услугам
наивысшую мудрость. За это я подарю тебе сто или двести тысяч моих
подданных - лишняя сотня тысяч не в счет.
`Как видно, - подумал Трурль, - чрезмерная численность разумных существ
небезопасна, уподобляя их простому песку; и легче этому королю расстаться
с тьмой своих подданных, чем мне с изношенным башмаком!` Вслух же сказал:
- Государь, мой дом невелик, и я не знал бы, что делать с сотнями тысяч
невольников.
- Простодушный мой чужестранец, есть у меня консультанты, они тебе все
разъяснят. Уйма невольников доставляет тьму удовольствий. Можно одеть их в
разноцветное платье и расставить на площади в виде мозаики или
назидательных надписей на любой случай; можно связать их пучками и
подбрасывать кверху; из пяти тысяч можно соорудить молот и еще из трех
тысяч - его рукоять, скажем, для раздробленья скалы или для лесоповала; из
них можно вить канаты, сплетать искусственные лианы и бахрому, а те, что
свисают над самой пропастью, уморительными изгибами тела и визгом
доставляют сердцу утеху, а глазу усладу. Поставь-ка десять тысяч юных
невольниц на одной ноге и вели им правой рукой восьмерки выписывать, а
левой - прищелкивать пальцами, и ты с трудом оторвешься от этого зрелища,
по себе знаю!
- Государь! - отвечал Трурль. - Леса и скалы я покоряю машинами; что же
до надписей и мозаик, не в моем обычае делать их из существ, которые,
возможно, предпочли бы иное занятие.
- Так чего же, самонадеянный чужестранец, ты требуешь за Советчика?
- Сто мешков золота, государь!
Жаль было Мандрильону расставаться с золотом; но его осенила весьма
хитроумная мысль, которую он затаил, а Трурлю сказал:
- Хорошо, будь по-твоему.
- Желание Вашего Величества постараюсь исполнить, - ответил Трурль и
направился в замковую башню, отведенную королем под лабораторию. Вскоре
оттуда послышалось пыхтение мехов, удары молота и скрежет напильника.
Посланные королем соглядатаи вернулись в большом удивлении, ибо Трурль не
Советчика строил, но множество всяких машин - кузнечных, слесарных и
электроботных, - а после уселся и начал гвоздиком длиннющую ленту
дырявить; составив таким манером подробную программу Советчика, он пошел
прогуляться, а машины до глубокой ночи стучали в башне; к утру же все было
готово. В полдень Трурль ввел в дворцовую залу махину на двух ногах и с
одной малюсенькой ручкой и заявил королю, что это и есть Совершенный
Советчик.
- Посмотрим, чего он стоит, - сказал Мандрильон и велел посыпать
мраморный пол корицею и шафраном - от Советчика разило раскаленным
железом, а местами он даже светился, будучи только что вынут из печи. - Ты
же пока ступай, - добавил король. - Вечером возвращайся, и увидим, кто
кому должен и сколько.
Трурль удалился, размышляя о том, что последние слова Мандрильона не
предвещают особой щедрости, а может, даже таят в себе какой-то подвох, и
был очень рад, что ограничил универсальность Советчика маленькой, но
существенной оговоркой, занесенной в программу, а именно: чтобы тот ни при
каких обстоятельствах не мог погубить своего творца.
Оставшись наедине с Советчиком, король спросил:
- Кто ты таков и что можешь?
- Я Совершенный Королевский Советчик, - ответил тот голосом глуховатым,
как бы доносящимся из пустой бочки, - и могу давать советы, наилучшие из
возможных.
- Прекрасно, - сказал Мандрильон, - а кому ты обязан верностью и
послушанием, мне или тому, кто построил тебя?
- Верностью и послушанием я обязан единственно Вашему Величеству, -
прогудел Совершенный Советчик.
- Отлично, - буркнул король. - Для начала... значит... того...
слушай... я бы не хотел, чтобы первое же мое пожелание выставило меня
скупцом... но все же неплохо бы, в некотором роде... исключительно ради
принципа... смекаешь?
- Ваше Величество еще не соблаговолило Поведать, что ему угодно, -
ответил Советчик, выдвинул сбоку третью ногу, поменьше, и подперся ею, так
как временно потерял равновесие.
- Совершенный Советчик должен читать мысли своего господина! -
проворчал сердито король.
- Разумеется, но только по приказанию, дабы не показаться нескромным, -
возразил Советчик; затем отодвинул заслонку на животе, повернул маленький
ключик с надписью `Чтец-телепатор`, весь просиял и воскликнул: - Вашему
Величеству угодно ни гроша не платить Трурлю? Понятно!
- Если ты кому-нибудь скажешь об этом, я велю тебя бросить в громадную
мельницу, жернова которой вращают триста тысяч моих подданных! - пригрозил
Мандрильон.
- Никому не скажу! - заверил Советчик. - Вашему Величеству, угодно не
платить за меня - это проще простого. Когда Трурль вернется, объявите ему,
что золота никакого не будет, и пусть убирается.
- Да ты, видно, олух, а не Советчик! - разъярился король. - Я не хочу
платить, но виноват пусть окажется Трурль! Мол, ему ничего не положено!
Понял?
Советчик включил аппарат для чтения государевых мыслей, слегка
покачнулся и глухо сказал:
- Вашему Величеству угодно также прослыть справедливым, свято блюдущим
законы и свое государево слово, а Трурля выставить плутом, прохвостом и
негодяем... Отлично. Тогда, с Высочайшего Вашего соизволения, я брошусь на
Вас и начну Вас душить и давить, а Ваше Величество соблаговолит кричать
`караул`, да погромче...
- Ты, верно, спятил, - сказал Мандрильон, - чего это ради ты станешь
меня душить и зачем мне кричать `караул`?
- А чтобы обвинить Трурля в покушении на цареубийство моими руками! -
лучась, ответил Советчик. - И когда, по Высочайшему повелению, он будет
наказан плетьми и сброшен с крепостной стены в ров, все сочтут это актом
небывалого милосердия, поскольку таковое злодейство карается отсечением
головы, предваряемым жестокими пытками. Меня же Ваше Величество
соблаговолит совершенно помиловать, как невинное в руках Трурля орудие,
что вызовет общее восхищение королевской добротою и снисходительностью, и
августейшее Ваше желание исполнится в точности.
- Ну, так души, да поосторожней, мошенник! - согласился король.
Как Совершенный Советчик задумал, так оно все и случилось. Правда,
король хотел, чтобы сбрасыванию со стены предшествовало вырывание ног, но
до этого не дошло. Сам он решил, что из-за неразберихи; на самом же деле
Трурля спасло тайное вмешательство Советчика через помощника палача.
Советчика Мандрильон помиловал и опять приблизил к себе; а Трурль, еле
живой, доковылял кое-как до дома. Тотчас по возвращении отправился он к
Клапауцию и поведал свою историю, а напоследок сказал:
- Этот Мандрильон оказался еще большим прохвостом, чем я ожидал. Так
низко меня обмануть! И подумать только: построенный мною Советчик послужил
ему для злодейского жульничества мне же в ущерб! Но он ошибается, если
думает, что я ему это спущу! Раньше я насквозь проржавею, чем забуду о
мести, которая должна настигнуть тирана!
- Что ж ты намерен делать? - спросил Клапауций.
- Взыскать положенную мне плату через суд; но это лишь для начала,
золотом он не откупится за муки мои и позор.
- Больно уж сложный юридический казус! - сказал Клапауций. - Знаешь
что: прежде, чем что-либо делать, найди хорошего адвоката.
- Чего мне искать адвоката? Я его сам построю!
Пришел он домой, всыпал в бочку транзисторов - шесть половников с
верхом да столько же сопротивлений и конденсаторов, залил электролитом,
накрыл доской, привалил камнем, чтобы все там хорошенько
самоорганизовалось, и лег спать, а через три дня у него уже был адвокат
хоть куда. Трурль даже не потрудился вынуть его из бочки, ведь адвокат был
ему нужен на один-единственный раз; он поставил бочку на стол и спросил:
- Кто ты?
- Я адвокатор-консультатор юридический, - с трудом пробулькала бочка,
ибо конструктор малость переборщил с электролитом.
Трурль изложил свое дело, а она ему:
- В программе Советчика была оговорка, что он не может тебя погубить?
- Да. То есть что он не допустит моей смерти, - а больше там ничего не
было.
- Значит, ты не выполнил договор до конца: ведь Советчик должен был
уметь все, без единого исключения, а раз не мог тебя погубить, значит,
умел не все.
- Но если б он меня погубил, кто бы принял вознаграждение?
- Это отдельный вопрос и совсем иная проблема, предусмотренная статьями
об уголовной ответственности Мандрильона; твой же иск носит сугубо
гражданский характер.
- Вот еще! Какая-то бочка будет учить меня гражданскому праву! -
разгневался Трурль. - Чей ты, собственно, адвокат, мой или того
монарха-головореза?
- Твой, но король был вправе лишить тебя платы.
- А сбрасывать в ров с крепостной стены?
- Это другой вопрос, уголовный, и проблема особая, - булькает бочка.
Трурль прямо затрясся.
- Это что же такое?! Я, значит, преображаю кучу старых тумблеров,
проводов и железок в разумное существо и в благодарность получаю вместо
совета какие-то закавыки? А чтоб ты не самоорганизовывался, крючкотвор
несчастный!
Отцедил он электролит, вытряхнул все из бочки на стол и поразбирал на
части, да так живо, что адвокатор не успел даже внести апелляцию на такое
решение.
А Трурль взялся опять за работу и построил себе Юрис Консулента -
трехэтажного, с четырехкратным усилением обоих кодексов, уголовного и
гражданского; а для верности еще подключил к нему международное и
административное право. Затем врубил ток, изложил дело и спрашивает:
- Как быть?
- Случай весьма непростой, - отвечает машина. - Требую, чтобы ты в
срочном порядке вмонтировал мне еще пятьсот транзисторов сверху да двести
с боков.
Трурль так и сделал, а она ему:
- Мало! Нужны добавочные усилители и две большие катушки.
А после держит такую речь:
- Казус сам по себе любопытный; тут, однако, наличествуют две материи:
основание иска - это одно, и здесь многого можно добиться; процессуальная
процедура - другое. Ни на какой суд вызвать монарха гражданским иском
нельзя, так гласит право международное, а равно космическое. Окончательное
толкование объявлю, если пообещаешь не разбирать меня после на части.
Трурль пообещал и добавил:
- Но скажи, сделай милость, откуда ты знал, что тебе угрожает разборка,
если бы толкование мне не понравилось?
- Не знаю - так мне почему-то казалось.
Однако же Трурль догадался, в чем тут дело: при монтаже он использовал
детали разобранного бочечного адвокатора и память о той истории отложилась
в контурах нового агрегата, породив подсознательный комплекс.
- Где же твое толкование? - спрашивает конструктор.
- Вот оно: компетентного трибунала нет - не будет и рассмотрения дела.
То есть ни выиграть, ни проиграть его невозможно.
Вскочил конструктор со стула, погрозил юридическому советнику кулаком,
но слово пришлось сдержать, и ничего он ему не сделал.
Пошел Трурль к Клапауцию и все ему рассказал.
- Говорил же я - безнадежное это дело, а ты не верил, - говорит
Клапауций.
- Я бесчестья так не оставлю, - горячится Трурль, - и если не добьюсь
правосудия юридическим и судебным путем, то разделаюсь с коронованным
прохвостом иначе!
- Но как, любопытно узнать? Ты дал королю Совершенного Советчика, а тот
может все, хотя не может тебя погубить; он отведет любой удар, любое
несчастье, любую беду, которые ты обрушишь на короля или его королевство.
И я, любезный мой Трурль, не сомневаюсь, что так и будет, поскольку
полностью доверяю твоему конструкторскому таланту!
- Ты прав. Похоже, создав Совершенного Советчика, я лишил себя всякой
возможности наказать эту августейшую мразь. Но должна же тут быть
какая-нибудь зацепка! Плох я буду, если ее не найду!
- Что ты задумал? - спрашивает Клапауций, но Трурль только плечами
пожал и вернулся к себе.
Долго не выходил он из дому, размышляя в уединении; то в библиотеке
лихорадочно перелистывал сотни томов, то в лаборатории таинственные опыты
проводил. А Клапауций, навещая его, не мог надивиться упорству, с которым
Трурль пытался самого себя превзойти: ведь Советчик, наделенный разумом
Трурля, был как бы частью его самого. Однажды, придя, как обычно, после
полудня, Клапауций не застал хозяина. Дверь была заперта, ставни на
крепких засовах, а Трурля и след простыл. Понял он, что Трурль начал
действия против повелителя множественников; так оно в срамом деле и было.
Меж тем Мандрильон наслаждался властью как никогда, ибо, если ему не
хватало фантазии, обращался за подсказкой к Советчику. К тому же отныне он
не боялся ни мятежей, ни дворцовых переворотов и никакого вообще
неприятеля, но правил железной рукой; и меньше красуется спелых гроздьев
на лозе полуденного винограда, чем болталось в те годы повешенных на
государевых виселицах.
А Советчик имел уже четыре полных сундука орденов за проекты, коими
порадовал короля. Микрошпик, заброшенный Трурлем в державу
множественников, воротился назад с донесением, что за последнюю услугу
монарху - пускание по воде венков, сплетенных из обывателей, - Мандрильон
публично назвал Советчика `моя душечка`.
Недолго думая (ибо план кампании был уже разработан), Трурль взял
листок кремовой почтовой бумаги, с нарисованной от руки виньеткой в виде
земляничного деревца, и набросал письмо, содержания самого обыкновенного:

`Милый Советчик! - говорилось в нем. - Надеюсь, живется Тебе не хуже,
чем мне, а то и получше. Государь, как я слышал, удостоил Тебя доверием:
поэтому Ты, сознавая огромную ответственность перед Историей и
Государственным Благом, должен верой и правдой служить на своем посту. В
случае каких-либо трудностей при исполнении августейших желаний прибегни,
пожалуйста, к методу `Экстра Особой Выдержки`, с которым я в свое время
детально Тебя ознакомил. Черкни, если хочешь, несколько строк, но не
обессудь, если отвечу не сразу, поскольку я теперь занят конструированием
Советчика для короля Д. и не располагаю избытком свободного времени. Шлю
Тебе сердечный привет, а Твоему Государю - уверения в моем нижайшем
почтении.
Твой Конструктор - Трурль`.

Послание Трурля возбудило неизбежные подозрения Тайной Множественной
Полиции и подверглось тщательному исследованию, причем на бумаге не
оказалось никаких тайных химических реактивов, а в рисунке, изображавшем
земляничное деревце, - ни малейших намеков на шифр. Обстоятельство это
вызвало немалый переполох в Главном Штабе Полиции, и письмо было
переснято, ксерокопировано, ротапринтировано, а также переписано от руки,
оригинал же, запечатанный как положено, вручен адресату. Прочитав письмо,
Советчик перепугался, ибо понял, что это уловка Трурля, рассчитанная на
его, Советчика, дискредитацию, а может, и ликвидацию; он тотчас сообщил о
письме Мандрильону, обрисовав при этом Трурля мерзавцем, норовящим
скомпрометировать его в глазах государя, и взялся расшифровать послание, в
твердой уверенности, что невинные фразы - лишь маска, за которой таятся
какие-то страшные мерзости.
Советчик заявил королю, что выведет Трурля на чистую воду; а затем,
запасшись нужным количеством реактивов, штативов, воронок, пробирок и
лакмусовой бумаги, предпринял сложнейший анализ конверта и почтовой
бумаги. За всем этим, понятно, наблюдала полиция, вмонтировавшая в стены
апартаментов Советчика винтики для подслушивания и болтики для
подглядывания, Поскольку химия оказалась бессильной, Советчик занялся
дешифровкой текста (расписав его предварительно в виде огромных таблиц) -
при помощи ЭВМ, логарифмической линейки и счетов. Не знал он, что вместе с
ним в это занятие углубились лучшие полицейские силы с Маршалом
Шифровальных Войск во главе. Чем дольше затягивались старания
специалистов, тем большая воцарялась в Главном Штабе тревога, ибо эксперты
не сомневались уже, что шифр, столь дерзко глумящийся над попытками его
разгадать, принадлежит к числу наиболее хитроумных из всех когда-либо
испробованных. Маршал сообщил об этом одному из придворных сановников,
который жестоко завидовал карьере Советчика. Оный вельможа, больше всего
на свете желавший посеять в душе монарха недоверие к новому фавориту,
сказал Мандрильону, что Советчик, закрывшись на ключ, ночи напролет
изучает подозрительное письмо. Но король только посмеялся над ним и
ответил, что прекрасно об этом знает, поскольку Советчик сам ему обо всем
рассказал. Сановный завистник, сконфузившись, замолчал и немедля поделился
новостью с Маршалом.
- Надо же! - воскликнул заслуженный шифровальщик. - Даже и этого не
скрыл от монарха? Что за неслыханное коварство! И что за дьявольский шифр,
ежели можно болтать о нем с кем угодно!
И приказал своим войскам удвоить усилия. Прошла неделя, а результатов
по-прежнему не было, и тогда на помощь призвали крупнейшего специалиста по
загадочным текстам, создателя левосторонних, невидимых глазу шифров,
профессора Ксивоса. Тот, изучив инкриминируемое письмо и отчеты военных
спецов, предложил испытать метод проб и ошибок, а для расчетов взять
вычислительные машины астрономического формата.
Это было исполнено, и оказалось, что письмо можно прочесть тремястами
восемнадцатью способами.
Первые пять вариантов гласили: `Таракан из Мленкотина добрался
благополучно, но выгребная яма погасла`, `Тетку паровоза на шницелях
прокатить`, `Чепчик заклепан - обручение масла не состоится`, `Тот, кто
есть, но нет кого, нынче сам казнит его`. А также: `Из крыжовника, пыткам
подвергнутого, немало вытянуть можно`. Последний вариант профессор Ксивос
признал ключом к шифру и после трехсот тысяч опытов установил: если
сложить все буквы письма, вычесть из итога солнечный параллакс и годовое
производство солнечных зонтиков, а из остатка извлечь корень третьей
степени, то получится слово `Апокалипсус`. В адресной книге был найден
обыватель по имени Апокаляпсус. Ксивос счел, что ошибка внесена умышленно,
для отвода глаз, и Апокаляпсуса арестовали. Будучи подвергнут внушению
шестой степени, он показал, что состоит в сговоре с Трурлем, который
обещал в скором времени прислать ему ядовитые гвоздики и молоток, дабы
насмерть подковать государя. Располагая столь вескими доказательствами
измены, Маршал Шифровальных Войск доложил о них королю; Мандрильон, однако
ж, настолько еще доверял Советчику, что позволил тому говорить в свое
оправдание.
Советчик не отрицал, что письмо можно прочесть разными способами,
переставляя буквы; он сам, по его словам, обнаружил еще тысячу сто
вариантов, однако из этого ничего не следует, и письмо вообще не
шифрованное, поскольку осмысленный (или похожий на таковой) результат
можно получить, переставляя буквы абсолютно любого текста, а то, что
получается из перестановки, именуется анаграммой, и ведает этим теория
пермутаций, или комбинаторика. Трурль, восклицал Советчик, желает
оклеветать его и опорочить, создавая видимость шифра там, где шифра нет и
в помине; обыватель же Апокаляпсус не виновен ни сном ни духом, а то, что
он показал на следствии, втолковали ему Мастера Убеждения из Главного
Штаба Полиции, обладающие кое-какой сноровкой в задушевных беседах, а
также следственными машинами мощностью до нескольких тысяч трупсов. Выпады
против полиции король встретил холодно и потребовал дальнейших объяснений;
Советчик повел разговор о шифрах и кодах, сигналах и символах, об
анаграммах и пермутациях и общей теории информации, да все мудренее и
непонятнее, пока не вскипел король великим гневом и велел бросить его в
темницу. Вскоре пришла открытка от Трурля следующего содержания:

`Милый Советчик! В случае чего помни о голубых винтиках.
Искренне Твой Трурль`.

Советчик был немедленно пытан, но ни в чем не признался, повторяя
упорно, что все это происки Трурля; а на вопрос о голубых винтиках
отвечал, что таких нет и он о них ничего не знает. Но дабы исследовать все
досконально, надлежало его разобрать; Мандрильон дал на это согласие, и за
дело взялись кузнецы. Панцирь лопнул под ударами молотов, и королю
предъявили покрытые смазкой винтики, на коих действительно имелись голубые
пятнышки. И хотя в процессе добывания доказательств Советчик подвергся
полному разрушению, король успокоился, уверившись в своей правоте.
Неделю спустя сам Трурль появился у ворот замка и потребовал аудиенции.
Король хотел было казнить его без разговоров, но, поразившись столь
беспримерной наглости, велел доставить конструктора пред свои очи.
- Король! - начал тот, едва лишь войдя в тронный зал, где толпились
придворные. - Я изготовил тебе Совершенного Советчика; ты же употребил
его, чтобы лишить меня обещанной платы, полагая, не без резона, что
могущество разума, предоставленного мною к твоим услугам, послужит
надежным щитом против всякой угрозы и пресечет любую попытку отмщения. Но
разумным я сделал Советчика, а не тебя самого, и в этом-то и был мой
расчет; ибо лишь тот, кто сам хоть немного разумен, способен слушаться
разумных советов. Премудрым, ученым, утонченным способом я не мог
сокрушить Советчика и потому избрал способ грубый до невозможности и до
смешного глупый. Письма не были зашифрованы; Советчик был верен тебе до
конца; о винтиках, погубивших его, он ничего не знал. Просто при монтаже я
случайно уронил их в жестянку с краской и случайно - но в самую пору - об
этом вспомнил. Так-то вот глупость и подозрительность превозмогли разум и
преданность, и ты сам подписал свой приговор. Теперь ты отдашь мне сто
мешков золота за работу и столько же - за время, которое я потерял, чтобы
взыскать плату. Иначе погибнешь ты и все твои царедворцы, ведь рядом с
тобой уже нет Советчика, что мог бы тебя защитить!
Король взревел в ярости, и стража по его знаку бросилась, чтобы на
месте зарубить наглеца, но алебарды, со свистом рассекая воздух, прошли
сквозь конструктора, как если бы тот был бесплотным. Отпрянули пораженные
ужасом палачи, а Трурль, рассмеявшись, сказал:
- Рубите, сколько хотите, - перед вами всего лишь призрак, сотворенный
дистанционно; на самом же деле я витаю высоко над планетой в небесной
ладье и буду швырять с нее смертоносные фугасы до тех пор, пока не получу
своего.
И не успел он докончить, как послышался страшный грохот, и взрыв потряс
замок до основания; оробевшие придворные кинулись врассыпную, король же,
слабея от бешенства и унижения, велел выплатить Трурлю все его золото.
Клапауций, узнав о таком завершении дела, и притом от самого Трурля,
когда тот воротился домой, спросил, почему он прибегнул к столь грубому и
- как он сам говорил - глупому способу, если мог отправить письмо с
настоящим шифром?
- Потому что легче Советчику было бы объяснить королю присутствие
шифра, нежели отсутствие такового, - ответил мудрый конструктор. - Всегда
проще признаться в каком-то поступке, чем доказать свою непричастность к
нему. Так и здесь: зашифрованное письмо никого бы не удивило, а отсутствие
шифра всех озадачило. Ведь перестановками любой текст и вправду легко
переделать в совершенно иной, называемый анаграммой, и таких анаграмм
может быть великое множество. Чтобы это понять, нужны объяснения -
правдивые, но запутанные, которых, я был уверен, ограниченный ум короля не
вместит. Некогда было сказано: чтобы перевернуть планету, достаточно вне
ее отыскать точку опоры; так и я, желая повергнуть разум, во всем
совершенный, нуждался в точке опоры - ею мне послужила глупость.
На этом первая машина окончила свой рассказ, низко Поклонилась
Гениалону и слушателям и скромно удалилась в угол пещеры.
Король удостоил похвалы историю столь назидательную и спросил Трурля:
- Верно ли, о конструктор, что машина рассказывает лишь то, чему ты ее
научил? Или источник ее познаний находится вне тебя? И еще осмелюсь
заметить, что хотя история, нами услышанная, поучительна и мила, однако
кажется не вполне законченной, ибо мы ничего не узнали о дальнейшей судьбе
множественников и глупого их короля.
- Государь, - отвечал Трурль, - машина рассказывает правду, поскольку,
прежде чем прибыть сюда, я приставил ее к своей голове и оттуда она
почерпнула толику моих воспоминаний. Но сделала она это сама, поэтому я не
знаю, что именно из моей памяти она позаимствовала; значит, нельзя
сказать, что я намеренно чему-то ее научил, но нельзя и сказать, что
источник ее познаний находится вне меня. Что же до множественников, то и
впрямь в рассказе умалчивается об их дальнейшей судьбе, ибо рассказать
можно все, но не все - упорядочить. Если бы то, что происходит здесь в эту
минуту, было бы не реальностью, но лишь рассказом следующей ступени,
который включает в себя рассказ машины, то какой-нибудь слушатель мог бы
спросить, отчего ты и твои товарищи шаровидны - хотя шаровидность эта
ничему в рассказе не служит, а значит, вроде бы совершенно излишня...
Подивились сметливости конструктора королевские сотоварищи, а сам
король сказал с широкой улыбкой:
- Слова твои не лишены оснований. Но что касается нашей формы, то ее
происхождение я могу объяснить. Давным-давно мы - то есть наши пращуры -
выглядели иначе, ибо возникли они по воле тряских существ, именуемых также
бледными, что построили их по образу своему и подобию; и были у них руки,
ноги, головы, а также корпус, все это связывавший воедино. Но,
освободившись от бледных творцов и желая даже в обличье своем уничтожить
следы такового происхождения, наши предки поколение за поколением
преображала себя, пока не приняли форму шара; и к лучшему ли, к худшему
ли, однако случилось именно так.
- Государь, - молвил Трурль, - с конструкторской точки зрения
шаровидность имеет как хорошие стороны, так и дурные; но со всех иных
точек зрения лучше, если` разумное существо не может себя переделывать;
такая свобода - истинное мучение. Ведь тот, кто вынужден оставаться таким,
каков есть, может винить судьбу, переменить которую ему не дано; тому же,
кто волен себя изменять, уже некого винить за свою ущербность, и, если ему
плохо с самим собою, ответа за это никто не несет, кроме него самого. Но,
государь, не для того я прибыл, чтобы читать тебе общую теорию
самоконструирования, а чтобы испробовать мои машины-рассказчицы. Угодно ли

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 134590
Опублик.: 20.12.01
Число обращений: 1