В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
СЕРЕБРЯНАЯ ТОСКА Назад
СЕРЕБРЯНАЯ ТОСКА

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

М.Валигура, М.Юдовский


СЕРЕБРЯНАЯ ТОСКА

Вс╗ в этой книге - правда, за исключением мест,
врем╗н, людей и событий, в ней описанных.


Огибать залив по набережной Александру Сергеевичу решительно не хотелось.
Вода залива масляно плескалась у парапета - не то, чтобы была покрыта
слоем нефтяной пл╗нки - просто сама она, бутылочно-зел╗ная, казалась
густой, вальяжной, неторопливой. Вот бултыхн╗шься в не╗ - и е╗ упругость
отбросит все твои мысли в необычное для Петербурга синее небо, в котором
Нева содрала своим острым ножом с солнца золотую чешую и, как кокотка,
разбросала е╗ по своему невзрачному платью.
Александр Сергеевич спустился по ступенькам к воде, аккуратно разделся
и, послав воздушный поцелуй парочкам, гуляющим по променаду, с каким-то
бабьим криком бросился в воду. Публика, увидевшая сначала голого человека,
признала в н╗м Пушкина и зашушукалась в предверьи вечернего зубоскальства.
Плавал Александр Сергеевич отлично. Нева наслаждалась им как пловцом.
Она охотно впускакла в свою играющую зелень розоватую бледность его руки и
так же охотно выпускала эту розоватую бледность назад, выражая свой
восторг обильными брызгами. Александр летел, как тончайшее п╗рышко на
ветру. Казалось, что он не плыв╗т, а скользит, едва касаясь поверхности
воды.
Зимний дворец теперь смотрелся ут╗сом, стыдливо повернувшимся боком,
должно быть, стесняясь наготы Пушкина. Александр же представлял себе, как
он предстанет пред очи цар╗вы голым, как душа перед Петром-ключником.
Не получилось. На набережной ждал его уже лакей-каммердинер Иван
Табачников с полным комплектом одежды: исподнее и камзол.
- Государь, ужо, жд╗т вас, барин.
Нервничая, Пушкин натянул бель╗ и камзол и застегнулся на все кручки.
План смешно намеченного с цар╗м разговора явно срывался. Александр
проследовал за лакеем через все амфилады палат.
Царь встретил Александра спиной - лицом к окну.
- Александр Сергеев Пушкин, - громко доложил лакей.
Николай Павлович, не оборачиваясь к Александру, постучал пальцем по
окошку и обронил:
- Вот видите здание на той стороне?
Пушкин подош╗л поближе, глянул и увидел Петропавловскую крепость.
- Вы что, хотите попасть туда, поэт?
В последнее слово царь вложил изрядную долю сарказма.
- Ваше величество, а известно ли вам, что по расч╗там грядущих
инженеров шпиль Петропавловской крепости невозможен? - быстро спросил
Пушкин.
- А знаете ли вы, - невозмутимо отзвался государь, - что у вас есть все
шансы просидеть многие годы в той самой крепости под невозможным шпилем?
- Чем же я вызвал гнев вашего императорского величества? - довольно
нагло спросил Пушкин.
- А что вы имели в виду, когда писали `под гн╗том власти раковой`? Что
это, по-вашему, власть раком стоит? А вот мы вас раком поставим, господин
стихотворец. И запо╗те вы, как ваши кокотки. Сколько их у вас в одном
Санкт-Петербурге? Десяток? Дюжина? А в Москве? А и так далее? Думаете, мы
тут в высоких стенах ничего о вас не знаем? Вс╗ мы знаем. На то у нас
Бенкенддорф и есть, чтобы такие вот караси не дремали. Впрочем, ваши
блядские похождения нас мало... Извините за царское слово. Ваш кол-лега
Г╗те кидался елдой направо и налево и в то же время был искусным
царедворцем. Вспомните его последние слова:
`Шампанского! Я умираю!` И что бы вы думали? Поднесли ему. И он умер,
напо╗нный шампанским. А вам, любезный рифмопл╗т, не поднесут. И знаете
почему? Потому что вы будете стонать `воды, воды` с простреленным животом.
И останетесь до конца жизни камер-юнкером. Рылеев, Пестель и иже с ними
стоили того, чтоб их повесить.
Вы же даже этого не стоите. Вас хватает лишь на то, чтобы переплыть
залив в голом виде. Какая рэволюция! Без подштанников, он, понимаешь,
явиться хотел.
Хотел, понимаешь, царя голой жопой удивить. А если б я эту самую жопу
велел шомполами встретить? Дескать, пошутили, Саша, нынче жопа ваша -
наша. Хрен бы ты тогда стишки свои писать смог - усидчивости не хватило б.
Вот плаваете вы, Саша, хорошо. Стильно и потешно. Я представляю, как вы
плыли сюда, ко дворцу, а народ-богоносец глядел вам в тыл, и тыл этот
белел для него, как парус, и вселял веру в светлое, пикантной формы
будущее. А кончится вс╗ тем, что, ну, позубоскалит толпа на ваш сч╗т день
или два - и вс╗. Саша, милый, вы - фрондер, деш╗вое говно. О вас никто
через пару лет и не вспомнит. А `самовластье`, от которого вы изволили
оставить `обломки`, останется навсегда. Почему?спросите вы.
Потому что, отвечу я. Потому что России нужен не добрый царь, не злой
царь, не, мать вашу, конституционный царь - ей нужна просвещ╗нная
монархия. Хотя быть в России просвещ╗нным монархом - задачка ещ╗ та. Я,
Саша, честно говоря, просвещ╗нным монархом быть не могу. Да и ты бы не
смог при всей своей вшивой гаманности. Русский народ - он же что? Только
кулак над собой понимает... Ты думаешь, я ни хрена не знаю? Я вс╗
прекрасно знаю. И то, что Николаем Палкиным зовут, знаю. И то, что
деспотом зовут, знаю. А только история, браток, делается нами, но не для
нас. Просто в сч╗т это никто не бер╗т. Я имею в виду тех, кто после жить
будут. А управлять государством вообще никто никогда не умел и не сумеет.
Ч╗рта! В доме сво╗м ни одна сволочь порядок навести не может - сор да
ссоры. А тут им, понимаешь, разумное управление государством подавай. А
вот этого не желаете? - Николай Павлович откидным жестом дал ответ на
требование от него разумного управления государством.
- Про просвещ╗нную монархию, - продолжал он, нюхнув из табакерки, - так
и быть, расскажу, если хочешь. Изволь. Теоретически. Довольство. Художники
- всякие там писатели, живописцы, архитекторы, даже ваша поэтическая
сволочь - процветают.
Почему? А потому что государство им деньги да╗т. Сеч╗шь? Не на войны, а
на искусство. А войны они колом... Извини за царское слово. Ты думаешь, я
злой? Ты думаешь, я вам всем, сукиным сынам, зла хочу - ай да Пушкин, ай
да сукин сын? Ан нет. Мне равновесие поддерживать надо. Между чернью,
которой стихи твои до одного места, и теми же декабристами, которые для
тебя же как дворянина смертельно, между прочим, опасны. Не понимаешь?
Слова я тебе не даю вставить?
Вот и молчи, когда государь говорит. Знаешь ли ты кайзера Баврского? А
я, брат, знаю. У них в крови это. Меценаты. Аllеs fьr Кunst, niсhts fьr
Кriеg. Сеч╗шь?
Вс╗ для искусства, ни хуя для войны. Хотел бы я быть просвещ╗нным
монархом - где-нибудь в Баварии. Сгорбилась мне эта одна-шестая. Ан нет -
занесло в одну шестую. Спрашивал Моисей: что мне с этим подлым народом
делать? Вот и я - спрашиваю. Не баварцы. Не понимают просвеш╗нной
монархии. Не примут. Им что, Саша? Им водки побольше и чтоб не работать. А
только мы ведь, Саша, с тобой просвещ╗нные люди, мы понимаем: если не
работать, так ничего ж не будет. И водки не будет. Как оно тебе?
- Шампанского не прикажете ли, государь? - ввернул свой голос Александр
Сергеевич.
- А хоть бы и приказал, - мудро усмехнулся Николай Павлович. - Заметил,
как ты сказал: `не прикажете ли?` То-то оно и есть. Иного как приказа не
нонимаете вы на Руси. Даже стихослуживые. Гаркнуть на вас надо. `Налево
рра-ав-няйсь!` И с удовольствием вы послушаетесь. А скажи вам: `будьте
любезны - налево`, так вы Александр Сергеевич, залупаться начн╗те.
Дескать, свобода... Воля... Вольному - воля, дураку - рай.
- Спас╗нному - рай, - поправил Александр.
- А на Руси сие суть синонимы. Блажен, кто верует. А блаженный он тот
же дурак.
Василий, например, Блаженный. Выстроил собор, дыбы его ослепили. Ну, не
дурак ли? Юродивый.
- А вы, - неожиданно вставил Пушкин, - Николай Павлович, не юродивый?
- Нет, - спокойно ответил император.
- А как по-моему, - сказал Александр, - все мы юродивые. Я перед Богом
стихами юродствую, вы - правлением. Вы тут предо мной психоанализ
развернули - а вс╗ равно, что на груди рубаху рвали. Мы, русские, говорить
не умеем - только проповедовать, сиречь, рубахи рвать. Но я этим, впрочем,
не занимаюсь. А вы - то и дело. А ещ╗ царь.
- Как это не занимаешься? - снисходительно усмехнулся Николай. - А кто
`на волю птичку выпускаю`? Это ли не рвание рубахи на груди?
- Нет, - признался Пушкин. - О том и не думал. Образ. А тот приходит -
о ч╗м и не знаешь - пишешь.
- А тут приходит - о ч╗м и не знаешь - правишь.
- То есть, не знаешь, куда правишь? Не знаешь, куда надо править? Лихо.
Прям, как Гоголь с моей подсказки - эх, тройка, птица-тройка, куда,
дескать, мчишься ты, сучья мать?.. А не знает, никто не знает, потому как
- Рассея!.. Думаешь, ты знаешь?.. Думаешь, я знаю?.. Да куда угодно она
может мчаться. Куда поэт придумал, туда и помчится. А ты, Николай, этого
не знаешь и веришь, что ты государь всея Руси.
Николай погрузил свой подбородок в сооруж╗нные колодцем ладони.
- А знаешь ты что, - сказал он вдруг, - был мне, Сашулька, намедни сон
- гряд╗т, гряд╗т ещ╗ мир светлый, радостный, счастливый, где не будет ни
голодных, ни рабов, ни нас, ни хуя. А только три слоя воды, по бокам
песочек, а сверху ключик плавает. И вот что меня, Сашулька, мучит: на хера
там этот ключик плавает?
Кругом вода, а он плавает. И почему это ключик из железа плавает? Ну,
посуди: не будут же ключик из дерева делать. Из дерева только детей
строгают. И вот что скажу я тебе, Сашулька: покуда не пойм╗м мы, на
кой-такой там этот сраный ключик плавает, не быть в мире ни счастью, ни
свету, ни смыслу. А потому иди-ка ты, милый, раз с цар╗м говорить не
умеешь, отсюда на хер, а то я сейчас сделаю какую-нибудь страшно нехорошую
вещь, а потом буду переживать. Ванька! Проводи.
Бель╗, камзол снимешь с него на выходе. Дворцовое имущество, сам
понимаешь. Мне с интендантом, зверем эдаким, лишний раз лаяться не резон.
Когда вновь нагой Александр вернулся вплавь же на исходный берег,
одежда его была уже, разумеется, свиснута народными умельцами.
В тот вечер Александр Пушкин весьма веселил высыпавший на променад
Петербург.


* * *


К кладбищу мы подъехали на такси - благо, Колькины ресурсы позволяли.
Желая, очевидно, ещ╗ больше поразить наше с Русланом воображение, он
накинул шоф╗ру рубль сверху и барски отпустил того:
- Свободен, шеф.
Шоф╗р умчался, обдав нас выхлопными газами. Колька неизвестно зачем
вальяжно отряхнул рукава и сообщил, указывая на центральный вход:
- Нам вон в те ворота.
- Спасибо за информацию, - хмыкнул Руслан. - Век бы не догадались.
Мы вошли в ворота.
Я вообще не люблю кладбища. Особенно вечером. Особенно осенью. Место
это не вызывает во мне ни должного благоговения, ни страха, ни смирения,
ни успокоенности. Разве что зудящее ощущение тоски; прич╗м, не
поэтической, а какой-то зубоврачебной. Я представил себе, как дожидаюсь
при╗ма у стоматолога в районной поликлинике, рядом со мной, охая, сидит
неопрятная старуха с раздутой флюсом щекой, восьмилетний мальчик хнычет от
тусклого страха перед бормашиной, а его суровая мамаша в шапке из длинного
искуственного меха и в коричневых сапогах на распухшей микропоре то и дело
од╗ргивает его за руку - представил и поморщился.
Колька по-своему оценил мою гримассу, размашисто хлопнул меня по плечу
и гоготнул:
- Не дрейфь, Пушкин, покойники не кусаются!
- И не потеют, - в тон ему откликнулся я.
Колька снова загоготал - преувеличенно громко. Со мной и Русланом он
старался выглядеть эдаким барином - не то предводителем дворянства, не то
богатым купцом-самодуром; слишком громко смеялся, чересчур щедро
расплачивался, словно предчувствовал, что вот-вот появится Сер╗жка, и из
барина превратится он в добровольного холопа. Подобная неестественность
стоила бы ему немалых нервов, не будь Колька к счастью своему столь
беспросветно глуп.
В дверь Сер╗жкиной сторожки он хотел было размашисто громыхнуть
кулаком, но тут в н╗м точно щ╗лкнул какой-то тумблер, и он осторожно
постучался и открыл дверь.
В сторожке сидели двое - сам Сер╗жка и какой-то хмыреватого вида
старичок в армейском бушлате и ватных брюках. На столе перед ними стоял
закопч╗ный чайник и две эмалированые кружки.
- Чифирите? - подал голос я.
Старичок поднял на нас кротиные глазки.
- О! Сергей Василич, никак до вас пришли, - прошамкал он. - Колька,
здоров... А это что ж, Сергей Василич, тоже дружки ваши?
- Корнеич, не суетись, - отмахнулся от него Сер╗жка. - Иди, вон, лучше
свежим воздухом кладбищенским подыши. Тебе к нему привыкать пора.
Старичок суетливо захихикал, с полупоклоном прош╗л мимо нас с Русланом,
коряво потрепал Кольку по щеке и вымелся за дверь.
- Кто таков? - спросил Руслан, кивнув в сторону закрывшейся двери.
- Да напарник мой, - брезгливо поморщился Сер╗жка. - Уж тридцать лет на
кладбище, старый прыщ, работает, а вс╗ такой же чмошник. Ну, и алкаш,
конечно.
Это уж как положено.
- Ты на себя-то посмотри, - покачал головой я.
Действительно, сейчас Сер╗жка являл резкий контраст тому Сер╗жке, каким
мы его привыкли видеть - какие-то грязные штаны с пузырями на коленях,
серый ватник, замызганный ж╗лтой глиной, солдатские сапоги-говнодавы плюс
шапочка-гондон.
- Рабочая форма одежды, - невозмутимо и даже с апломбом ответил
Сер╗жка, перехватив мой взгляд. - Выдана мне дирекцией кладбища. Дома я
е╗, как вы заметили, не ношу. Вы же не станете, господин Матушинский,
потешаться над белым халатом хирурга. Тем более, что моя профессия -
последующая ступень хирургии.
- Что ж ты над этим своим Корнеичем потешаешься? - вмешался Руслан.
- Я не потешаюсь, - ухмыльнулся Сер╗жка. - Я просто беззлобно презираю
его.
Заметь - его, а не его одежду. Ладно, водку-то вы принесли?
- А зачем? - притворно удивился я. - Мы думали, мы тут почифиряем. Ты -
хозяин, мы званы тобою в гости. Стол... - Я указал на чайник и на кружки,
- как я вижу, накрыт...
- Да есть, есть водка! - вылез впер╗д Колька. - Во - два пузыря! - Он
вытащил из-за пазухи пальто две бутылки. - Прич╗м секите - не наша,
иностранная.
Немецкая! Только сегодня к нам в лар╗к поступила! В честь нашего преза
называется - `Горбач╗в`!
Сер╗жка принял из его рук бутылки, небрежно глянул на них, затем на
Кольку - сурово и печально.
- Николаша, - сказал он, - во-первых, `през` - сокращение от
презерватива, а не президента. Во-вторых, работнику ларька грешно не
знать, что иностранная водка - дерьмо, а настоящую делают только в России
- из ржи, на ржаном сусле и родниковой, ни в коем случае не
дистиллированой воде. Так что лучшая в мире водка - `Столичная` нашего,
саратовского разлива. Рэтэню?
- А?
- Запомнил, говорю?
Колька смутился и кивнул.
Я полез в карман куртки и достал оттуда ещ╗ одну бутылку - `Столичной`.
Вообще-то, я тоже хотел купить что-нибудь пооригинальней, просто денег
не хватило.
- Угодил? - спросил я.
- О! - воскликнул Сер╗жка. - Я всегда утверждал, что настоящий поэт
знает толк в водке.
- Приятно слышать, что я стал, наконец, в твоих глазах настоящим поэтом.
- Отныне, мон шер, и во веки веков!
- Аминь.
- Колька, - оживл╗нно распоряжался Сер╗жка, - тащи из шкафа стаканы,
хлеб и консерву... Господа, прошу к столу.
Мы сели за стол, а недавний барин Колька, расставил перед нами стаканы,
нарезаный хлеб и вскрытые банки килек в томате.
- Разолью сам, - сказал Сер╗жка, усаживая Кольку на табурет. - Ваши
бокалы, господа.
Он профессионально расплескал водку по стаканам. Мы выпили.
- Теперь, - закусив килькой, сказал Руслан, - позволю себе два вопроса:
во-первых, по какому поводу пьянка? Во-вторых, почему на кладбище?
- На вопросы отвечаю в порядке поступления, - ухмыльнулся Сер╗жка. -
Пья...
Застолье - по случаю того, что вы с Игорьком впервые навестили мо╗
смиренное рабочее место. А навестили вы его потому - это уже ответ на
второй вопрос - что обрыдло вечно пьянствовать у меня на хате. Так что,
как видите, круг замкнулся, дальнейших вопросов попрошу не задавать, а
выпить по второй.
После второй Колька достал из кармана пачку `Мальборо`, протянул е╗
Сер╗жке, после нам с Русланом, затем взял и себе.
- М-да-а, - протянул Сер╗жка, выпуская струйку ароматного дыма, -
смущает вас, Игорь и Руслан Васильевичи, мой рабочий антураж.
- Не антураж, а ты в н╗м, - сказал я. - Мельчаешь.
- Наоборот - расту. Позволь спросить тебя, Русик, сколько ты получаешь
в сво╗м компьютерном `ящике`?
- Какое это имеет значение?
- Ровным сч╗том никакого. Сколько б ты ни получал - я имею здесь
минимум вдвое больше. Вуаля! - Он сунул руку в карман грязных штанов и
вытащил оттуда пачку червонцев. - Прошу заметить - только за сегодня. С
кооперативным Николашей, правда, не равняюсь... - уважительно-насмешливый
взгляд в сторону Кольки, - ...
тот имеет столько же за час ударной спекуляции в сво╗м ларьке минус
налоги бандитам государственным и частным...
- Да Бог бы с ними с частными, - вступил в беседу Колька, - а вот
государство это...
- Спокойно, Николаша.
- Только и слышу - спокойно, Николаша, спокойно, Николаша!! - взорвался
вдруг Колька. - Поработали б в этом ╗... ларьке...
- Уважаю, - сказал Сер╗жка. - У человека болит душа за сво╗ дело,
которое приносит ему бабки.
- Ещ╗ б не болела! - Колька попытался вскочить, но был остановлен
ж╗сткой рукой Сер╗жки. - А то приходит такой сукин сын фининспектор и
начинает свою бодягу:
где у вас штамп таможни, где акцизная, блядь, марка...
- Коля!
- Почему по накладным...
- Коля, разливай! - В Сер╗жкином голосе зазвенели металлические нотки.
Колька опомнился, пожух и послушно разлил водку по стаканам.
- Вот так-то, господа, - подв╗л резюме Сер╗жка. - Такое время ныне -
если хочешь сохранить уважение к себе, надо работать и зарабатывать.
Он аккуратно сложил червонцы и сунул их обратно в карман. Я
автоматически сунул руку в свой карман и нащупал там последнюю
десятирубл╗вую бумажку, оставшуюся после купленной водки от тех двух
червонцев, что отвалил мне сегодня от щедрот мой папаня. Пришлось тащиться
к нему туда, в Заводской район, где он жив╗т в сво╗м общажном бараке и
ходит по нему в валенках. Папаня у меня мужичок скаредный, больше двух
червонцев на месяц не да╗т. `А то, - говорит, - запъ╗шь.
А на еду как раз тебе хватит.` Иной раз я себе пытаюсь представить
жить╗-быть╗ моего папани, и, клянусь - не получается. А иной раз очень
даже получается, но как-то жутковато: вот он бродит в своих валенках по
узкому, полут╗мному коридору барака, до основания пропахшему густой
мужской мочою, включает радиоточку, замирает на минуту, слушая передачу
про животных, а потом бред╗т дальше, шаркая независимыми от времени года
валенками. Каждое посещение отца вгоняет меня в депрессию - но что делать?
Деньги-то вс╗ равно нужны. И хотя, уходя из барака, каждый раз шепчу себе
под нос: `Да чтоб я ещ╗ раз... Да никогда в жизни... Да пусть я с голоду
подохну без водки, чем...` Но приходит время, и вновь исправно посещаю
отца. Деньги, ч╗рт бы их подрал! Ничо, паря, с деньжатами у тебя особых
проблем нет. Червонца на две недели вполне хватает, поскольку - секи - на
жратву ты их не тратишь, питаешься у друзей, да чем ещ╗ Бог подаст, а
жив╗шь вообще у Руслана.
Так уж вышло, что после школы (кстати, все мы четверо - бывшие
одноклассники), после влажного выпускного рукопожатия нашего директора
Матвея Владимировича, после последующих двух невразумительных лет `на
улицах Саратова` родного и двух ещ╗ менее вразумительных лет армейской
службы в Балаково отправился я шляться по всему белу свету. Мне виделись
какие-то невероятные перспективы - грандиозные и туманные, непонятные,
впрочем, мне самому. А потому метания мои были совершенно хаотичными -
вдоль и попер╗к по всей матушке России. Первым делом я посетил Москву, но
в Москве не задержался, на следующий же день взял билет на `Красную
Стрелу`, на Ленинград. Север притягивал и манил меня. Выросший на юге, в
саратовской глубинке, я плохо представлял себе все эти места, поэтому меня
и тянуло, и притягивало туда. Эрго - после Питера я направился к Белому
морю, в Архангельск, а потом и вовсе Бог знает куда... Точнее - в
архангельские болота, в `кладовую солнца`. Там я пров╗л около полугода,
вдоволь попутешествовал по лесам и болотам тех кра╗в, а затем меня бросило
на юг, в Казахстан, но не в степную, а в горную часть этой страны, и там я
прош╗л пешком пару сотен километров для собственного удовольствия. Так
меня носило ровно три года - туда и сюда, с запада на восток и с юга на
север. В конце концов неожиданно для самого себя я осел в родном городе -
без денег, без работы, но с талантом к стихосложению, который я приобр╗л
во время своих странствий. И не с талантом даже, а с каким-то бесконечным
горением, каким-то зудом по всему телу, так, что я не мог высидеть
спокойно и получаса. Приютившим меня друзьям - жить дома, с мамой, я,
после тр╗х лет вольницы, категорически отказался - я старался платить, по
мере возможностей, добром - регулярно выставлял водку. Руслан же, у
которого на квартире я непосредственно и жил, водку пил, но не много,
наверное, следил за своим имиджем молодого, подающего надежды
уч╗ного-компьютерщика. Остальные пацаны (Колька и Сер╗жка) пили как
полагается, хотя у них на квартирах я и не жил.
Сер╗жка пил по специальности. Неожиданно для всех нас он, окончив
школу, не пош╗л в институт, а, удачно избежав армии, устроился на кладбище
могильщиком.
Зарабатывал он, понятное дело, прилично. Но не больше Кольки. Тот,
работая в каком-то кооперативном ларьке (коих за последнее время в
Саратове расплодилось), зашибал дай Бог нам каждому. Вообще, это было
удивительно: дурак-Колька - кооператор. А лидер Сер╗жка - гробокопатель.
Но Сер╗жка объяснил вс╗ коротко и ясно: `Может, это то высшее, к чему я
стремился. Всю жизнь. Вот так. Я работаю на грани жизни и смерти. И потом
- за живого-то человека гроша ломаного никто не даст, а за покойничков
деньги платят. Хор-рошие деньги`.
Кроме водочных и сигаретных расходов затраты мои были невелики. Руслан
зарабатывал, я время от времени стрелял у отца, иногда подкидывала мама -
в общем, на жратву хватало.
- Ну что, господин сочинитель, может, вс╗ же, соизволите соприкоснуть с
нашими стаканами ваш бокал? - вывел меня из размышлений Сер╗жкин голос.
Я соизволил. Мы чокнулись и выпили. Малопьющий и быстрохмелеющий Руслан
сморщил лицо и тряхнул локонами, щекотнув ими мою щ╗ку. Это оказалось на
удивление приятным - словно прикосновение летнего ветра. Я посмотрел на
Руслана и улыбнулся ему. Надеюсь, этого никто не увидел - ещ╗ подумают Бог
знает что.
- Ну, так позвольте узнать, господин поэт, в каких таких высотах витали
ваши мысли. - Сер╗жка с интересом глядел на меня. По-моему, он заметил
случившуюся мимол╗тность.
- Мои мысли, - ответил я, - вились мухой вокруг бутылки.
- Что ж вы так низко пали, ангел мой?
- Почему же пал. - Я почувствовал, как алкоголь прихлынул к моим щекам.
- Эта бутылка... килька эта в томате... стол вот этот - ничуть они не
меньше, чем синева поднебесная, снега, там, Килиманджаро... или цветок
лотоса. Если постичь каждый предмет по-настоящему...
- Да, так что ж будет, если постичь каждый предмет по-настоящему?
- Не сам по себе, а... ну, в единстве со всем миром...
- Ну, так что ж будет-то тогда?
- Вс╗ тогда будет! - Я грохнул кулаком по столу. - Тогда мы пойм╗м, что
стол - не просто стол. Увидим человека, который его сделал, увидим дерево,
из которого он сделан, увидим лес, в котором это дерево росло...
- А потом - планету, на которой располагался этот лес, - ядовито
подхватил Сер╗жка.
- Да! И планету.
- И весь космос, да?
- Да.
- А дальше что увидим?
- Увидим в космосе себя. И попробуем себя познать. Себя в мире и мир в
себе.
- Колька, - сказал Сер╗жка, - Пушкину больше не наливать.
- Наливать, - рявкнул я.
- Ига, - Руслан приобнял меня за плечи, - ты чего? Даже я ещ╗ трезвый.
- Да пойми ты, Русланчик! - Я чуть не плакал. - Мы все пытаемся
запереться в свой маленький умишко, а от всеобъемлющего, Высшего Разума -
бежим, как от чумы.
Что ж мы за малодушные животные такие?
- Если б животные, - вздохнул Русланчик. - Мы - люди.
Если бы мы были одни, я бы, наверное, поцеловал его. Русланчик
единственный на свете понимал меня.
- Ага, так я и думал, - удовлетвор╗нно кивнул Сер╗жка. - Игорь
Матушинский снова оседлал любимого конька. Слушай, этот твой Высший Разум
под водку не очень-то ид╗т. Предпочитаю кильки. Даже не постигая их.
Колька заржал.
- Задай своему мерину овса, - хмуро буркнул я.
- Стремимся к высшему, оскрбляя ближнего? - съязвил Сер╗жка. - Ну-ну.
- Колька, извини, - сказал я.
- А за что? - удивился Колька.
- Он извинит, извинит, - успокоил меня Сер╗жка. - А теперь послушай,
Игор╗чек:
вот это стул, на н╗м сидят; вот это стол, за ним едят. Прочее меня не
интересует - о столе во всяком случае.
- Сожалею, - сказал я.
- Впрочем, если тебе интересно знать, кто сострогал этот стол, могу
сообщить - наш кладбищенский плотник, покойный, кстати. Скончался, выпив
мебельного лаку.
Похоронен по месту работы. Чуть позже покажу его могилку. Ну что,
приобщило ли это тебя к Высшему Разуму?
Я только рукой махнул.
- Правильно, - согласился Сер╗жка, - чего со мной, дураком,
разговаривать.
Колька, наливай.
Колька опорожнил вторую бутылку и содрал закрутку с третьей. Руслан,
пропустивший несколько кругов, на сей раз также подставил свой стакан.
- Напь╗шься же, - предостер╗г я его.
- Прикажешь эти разговоры трезвым выслушивать?
- О Высшем Разуме?
- О Пьяном Плотнике.
- Напились, - горько сказал Сер╗жка. - Нет, Николай, нет у них,
белокостных, нашей с тобой рабочей выучки.
- Да уж! - Колька напыжился павлином.
- Свед╗м их, что ль, на свежий воздух?
Покрасневший от счастья Колька кивнул.
- Ну что, гопода. - Сер╗жка отставил допитый стакан в сторону. - Имею
предложить вам небольшую экскурсию на свежий воздух, где вы ознакомитесь с
красотами вверенного мне кладбища.
- Спасибо, - сказал я. - Особого желания не испытываю.
- Присоединяйтесь, присоединяйтесь, господин поэт. Если уж вы
обыкновенный стол удостоили таким интересом, зачем же пренебрегать бывшим
человеческим материалом?
Пошли, пошли, скучно не будет.
Мы оделись - я с неохотой - и вышли из т╗плой сторожки на холодный
ноябрьский ветер, в который уже вплетались одинокие колкие снежинки.
Экскурсовод Сер╗жка ш╗л впереди с мощным фонар╗м.
- Не бойтесь, - приговаривал он, - я не собираюсь показывать вам все
надгробья.
Только своих фаворитов. Видите вон тот памятник в виде пропеллера?
Пропеллер, между прочим настоящий, от самол╗та. Неудачная посадка - заш╗л
по ветру. Сам же дурак, и виноват. И сорока не было. Жена осталась,
детишки... Теперь скорбят надписью на памятнике. У нас тут всякие - и
генералы, и композиторы, и алкоголики... Во, кстати. - Он ткнул пальцем в
скромную могилку, изрядно заросшую увядшим лопухом. - Плотник мой. Тот
Самый. Кузнецов Роман Петрович, 1931-1984. Уж пять лет, как помре.
Жены-детей не имел, ухаживать за могилкой некому. Поставили за сч╗т
кладбища как проработавшему на н╗м бессменно тридцать лет. Овладел
ремеслом, в армию сходил - и сразу сюда. Надписей, естественно, никаких -
сами понимаете, глупо бы выглядело: `Незабвенному Роману Петровичу от
скорбящей дирекции кладбища`.
- Завязвывай, Сер╗жка, - поморщился Руслан.
- А ч╗? - нахально удивился Сер╗жка. - Я, между прочим, единственный,
кто оказвает этой могилке хоть какие знаки внимания.
- Какие?
- А такие. - Сер╗жка нагнулся, раздвинул рукою заросли лопуха и достал
оттуда бутылку водки. - Я е╗ здесь всегда нычкую. Напарник Корнеич такая
сука - хоть ты где в сторожке спрячь - через три стены учует, найд╗т и
выпьет. А Роман Петрович - тот уж больше ничего не пьет - после мебельного
лаку завязал.
У меня, честно говоря, мороз прош╗л по коже. Русланчик прижался ко мне
и дрожал, как щенок. Даже Кольке, кажется, было не по себе.
- Ну что, пацаны. - Сер╗жка содрал с бутылки закрутку. - Выпьем прям
здесь, прям из горла за упокой души Кузнецова Роман Петровича, 31-84?
- Ну тя на хер, - сказал я. - Пошли, Руслан.
- Сер╗г, мож того е╗, в сторожке у тебя выпьем? - робко спросил Колька.
- Как угодно. Я свою порцию выпиваю здесь. - Сер╗жка приложился к
бутылке и отпил ровно четверть. - Спи спокойно, дорогой плотник. - Он
передал бутылку Кольке. - Пей.
Колька взял бутылку и направился к сторожке. Мы с Русланом зашагали
вслед, но не к сторожке, а на выход. Угрюмо распрощались с Колькой и
покинули кладбище через те же центральные ворота.
Автобуса ждали молча - настроение было пакостным и разговаривать не
хотелось.
Людей на остановке, кроме нас, не было - кому охота тащиться в
кладбищенскую глушь в будний день по такой погоде. Наконец, автобус
подош╗л, мы зашли и сели у окошка друг против друга. Руслан прислонил
голову к оконному стеклу, рассматривая невидимые снежинки. Двери
закрылись, атобус тронулся. От встряски Русланчик слегка ударился головой
о стекло, пот╗р ушибленное и почему-то глянул на меня с какой-то
полувиноватой улыбкой. Я улыбнулся ему в ответ.
- Ничего, - сказал он, слегка коснувшись своею рукою моей, - сейчас
приедем домой, гори оно вс╗ огн╗м, и вс╗ будет хорошо.
- Обязательно, - кивнул я. Слова вылетали из меня, точно сами по себе.
- Обязательно вс╗ будет хорошо. Так хорошо, как нам с тобой и не снилось.
И действительно - нам пока и не снилось. Не снилось в последний вечер.


* * *
- Кондрашов, Рябинин, Матушинский, Ибрагимов! - Голос Зои Александровны
трепетал от негодования. - Лессе ву ля кляс!
- Чево? - Колька повернул к Сер╗жке свою широкую ряшку.
- Любимая учительница французского предлагает нам выйти прогуляться. С
вещами.
- Возьмите вещи и к директору на выход - шагом - марш! - Некрасивое
лицо Зои Александровны пылало от гнева.
- С вещами на выход, - вставил Руслан. - Пацаны, а ведь с этими словами
освобождают из тюрьмы.
- Ибрагимов! - взвизгнула Зоя Александровна, - На тво╗м месте я бы не
╗рничала, а подумала бы, как объяснить директору синяк под глазом. Совсем
обнаглели!
Устроить драку перед кабинетом классной руководительницы за минуту до
урока!
- Но, согласитесь, драка была честная - двое на двое, - сказал я.
- Матушинский, а от тебя я вообще ничего подобного не ожидала! Мальчик
из интеллнгентной семьи, мать - учительница, один из лучших в группе по
французскому...
- А, может, у меня французско-мушкет╗рская страсть к дуэлям?
- Все четверо - вон из класса. К директору. Объясняйте ему, какие у вас
страсти!
Колька, Сер╗жка, Русланчик и я взяли свои портфели и поплелись на
выход... с вещами.
- Ну, и ч╗ скажем директору? - спросил Колька в коридоре. - Небось,
нафискалите?
- Да пош╗л ты, ещ╗ на тебя фискалить, - огрызнулся Руслан, потирая глаз.
- Сам пош╗л! - вспыхнул по-новой Колька. - Снова в глаз захотел?
- Колян, успокойся, - угомонил его Сер╗жка.
Колян немедленно успокоился. Каждое слово Сер╗жки было для него
приказом.
- А и правда, пацаны, что мы скажем директору? - Сер╗жка повернулся к
нам с Русланом.
- Не ваша забота, - буркнул я. - Говорить будем мы.
- А спрашивать будут всех.
- Тебя-то, дурака, спрашивать ни о ч╗м не будут.
- Хочешь опять подраться? - Колька с готовностью почесал кулаки.
- Остынь, Колян. Перед директорским-то кабинетом не будем устраивать
драки.
Постучись.
Колян остыл и постучался.
- Да, - строго проговорил голос секретарши. - Хто там?
- Свои. - Сер╗га отстранил Кольку и первым распахнул дверь при╗мной.
- Драссе. Нас Зоя Александровна к Матвей Владимирычу направила. По
поводу безобразной драки, учин╗нной нами сегодня.
- Кондрашов, не юродствуй, - поморщилась секретарша Эльвира Павловна. -
А от тебя, Матушинский, я этого вообще не ожидала. С такой-то мамой!
`Далась им всем моя мама!` - подумал я с тайной злостью.
- Подождите здесь! - Эльвира Павловна окинула нашу группу
уничижительным взглядом и скрылась в двери директорского кабинета.
Мы нахохлившись молчали, не желая даже глядеть друг на друга.
- Матвей Владимирыч ожидает вас у себя. - Эльвира вновь возникла в
при╗мной и уселась за свой секретарский стол с совершенно отсутствующим
видом.
Вот гадина! Довольно хладнокровно мы распахнули дверь в святая святых
нашей школы - кабинет директора, и переступили порог. Матвей Владимирыч
Зисерсон, человечек лет шестидесяти, местами курчавый, местами лысый сидел
за массивным письменым столом, просматривая определ╗нные бумаги.
- Явились наконец-то! - воскликнул он, когда мы вошли.
- Что значит `наконец-то`? - не понял я.
- Это значит, что вести в школе разносятся очень быстро. То есть, то,
что Зоя Александровна отправила вас ко мне, сюрпризом для меня не было. Я
вами огорч╗н, ребята! Ибрагимов, как по-вашему, вас очень украшает этот
синяк?
- Не очень, - буркнул Руслан.
- А вы, Рябинин... - начал было директор, но Колька тут же перебил его
с природной учтивостью:
- А ч╗ Рябинин? Чуть что - сразу Рябинин.
- Уж не хотите ли вы сказать, что это не вы соизволили поставить синяк
под глаз Ибрагимову?
- Я упал, - поспешно сказал Руслан.
- И глазом о чей-то кулак, - ещ╗ поспешнее сказал директор. - Очень
благородно, но очень глупо. Так из-за чего была драка-то?
Мы обменялись взглядами, отвернулись друг от друга и молча насупились.
- Я и сам в детстве дрался - когда была затронута моя честь, -
неожиданно произн╗с Матвей Владимирович. - Но теперь я стал старше и
позволю заметить вам:
это не метод.
- А можно мы сначала станем старше? - довольно нагло спросил я.
- Не ╗рничайте, Матушинский. Вам-то уж драки совсем не к лицу. И не
извольте меня перебивать. Мне пятьдесят восемь лет и я достаточно
разбираюсь в людях..
Может, вы полагаете, что я намерен вызывать в школу ваших родителей?
Так вот - не намерен. Я считаю, что мальчишки сами должны разбираться со
своими проблемами. Но - желательно - без драк.
- Мы больше не будем, - буркнул Колька.
- Рябинин! Если можно - без детского сада. Вы вс╗ же в восьмом классе,
а не в четв╗ртом. На урок французского можете не возвращаться. Чтобы Зое
Александровне глаза не мозолить. Но к следующему уроку извольте быть. От
души предлагаю вам за это время подумать и не подраться по-новой. Можете
идти.
С облегчением выпорхнули мы из директорского кабинета. Эльвира Павловна
попробовала с укоризной покивать нам вслед головой, но мы проигнорировали
е╗ знак внимания и вышли в коридор.
- Пойд╗мте шоколадных батончиков купим, - предложил Сер╗жка.
- Неохота.
- Ч╗, гордость не позволяет? Или денег нет?
- А хоть бы и нет?
- Не ссыте, я угощаю.
- А давай.
- Ну, пошли.
- Ну, пошли.
И мы пошли. Внешне драка наша вспыхнула из-за пустяка. Колька (как мне
сейчас кажется, нарочно) налетел на Русланчика в коридоре перед уроком и
сказал: `Чего пихаешься, татарин?` - `Ты сам пихаешься`, - слегка
растеряно ответил Руслан. - `Ещ╗ и грубишь!` - продолжал наседать Колька.
Затем глянул на Сер╗жку, кивнул и заехал Руслану в глаз. Русланчик
вскрикнул и скорчился у стены. Я тут же подскочил и стукнул Кольку в
челюсть. Челюсть от удивления отвисла книзу. А я схватился рукою за ухо, в
которое влетел Сер╗жкин кулак. Вот, в общем-то, и вся драка, продолжения
которой не последовало по причине вмешательства Зои Александровны. Та
перехватила гневную руку Русланчика, занес╗нную над физиономией Сер╗жки, и
велела нам войти в класс, из которого пять минут спустя выгнала.
Если бы драка получила сво╗ развитие, нас бы с Русланом следовало
отправить не к директору, а в медпункт. Сер╗жка был самым сильным
человеком в классе. Кроме того, он во вс╗м был коновод, заводила, первый.
Мальчики готовы были следовать за ним хоть на край света, угождать, даже
не думая, что угождают. И первым среди них был Колька, почти такой же
сильный, но, к сожалению, беспросветно глупый, имевший одно достоинство:
быть бесконечно преданным своему кумиру. Нельзя сказать, чтоб Сер╗жка
этого не ценил, и уж ни в коем случае нельзя сказать, чтоб не использовал.
Он вообще с большой ревностью относился к своей особе, научившись
принимать всеобщее преклонение как должное. Все и преклонялись.
Единственным в классе исключением из этого правила были мы с
Русланчиком. У меня вообще был свой мир, и в н╗м до Сер╗ги мне не было
никакого дела. Я начал писать стихи и жил целиком во власти придуманых
образов. Затем появился человек, для которого в мо╗м мире нашлось место,
но это был не Сер╗га.
Русланчик приш╗л в наш класс в середине учебного года, переехав в
Саратов с родителями из Казани. Все девчонки в классе тут же повлюблялись
в него.
Невысокого роста, худенький, он был действительно очень красив:
полурусский-полутатарин, он унаследовал от отца лукавую раскосость
глаз, а от матери их глубокую зелень, нежно припушенную ресницами; от отца
цвет волос вороного крыла, а от матери их л╗гкую, трепетную волнистость; и
- уж, наверное, от самого себя - извечное обаяние реб╗нка, которому
невозможно обидеть другого, и которого невозможно обидеть. Он, почему-то,
сразу же потянулся ко мне, и со временем я убедился, что он мне
действительно предан, но не как Колька Сер╗жке - по-собачьи, со слепым
обожанием, а с каким-то пониманием меня. Может, на ту пору он понимал меня
больше, чем я себя сам. А вскоре я с удивлением обнаружил, что он мне
нужен постоянно, неизменно рядом. Ему первому я прочитал свои стихи,
заранее зная, что он не рассме╗тся, а будет слушать. На влюбл╗нных в него
девчонок он, кстати, внимания не обращал. На всеобщего кумира Сер╗жку -
тоже.
Сер╗жке такое безразличее, естественно, не нравилось, а заставить нас с
Русланом поклоняться ему он не мог. После двух-тр╗х попыток он оставил эту
затею, но зуб затаил. И, вот, науськал Кольку, чтобы тот спровоцировал
драку между нами - тут уж преимущество было целиком на их стороне. Так что
было даже непонятно, почему это Сер╗жка сейчас пов╗л нас угощать
батончиками.
Школа наша находилась в центре города, вокруг изобиловали всевозможные
киоски.
Сер╗жка купил четыре батончика, три плитки протянул мне, Руслану и
Кольке.
- Ну, что, пацаны, сгрыз╗м мировую?
- Я не против, - улыбнулся Русланчик.
Я пожал плечами и развернул свой батончик.
Колька посмотрел на Сер╗жку и содрал об╗ртку со своего.
- Жаль, что мы подрались, - сказал Сер╗жка. - Не в обиду, пацаны.
Предлагаю дружить всем вместе. Я первый протягиваю руку. - Он протянул нам
свою чуть испачканную шоколадом клешню. - Будем как четыре мушкет╗ра. Тем
более, у всех нас общая черта есть - мы все Васильевичи.
- А ведь правда!
- Не, точно!
- Верно подмечено!
- Ну что, один за всех и все за одного?
- Один за всех и все за одного!
Мы хлопнулись ладошками.
- А мы думали, вы нафискалите, - хохотнул Колька.
- Не таковские пацаны, - ответил Сер╗жка, положив мне и Руслану руки на
плечи.
... До сих пор не могу наверняка сказать, зачем Сер╗жке понадобилась
наша дружба. Может, таким образом он рассчитывал пополнить Русланом и мной
ряды свох поклонников?Если так - то затея его провалилась. Но друзьями мы
- четверо - остались.


***

В этот ноябрьский вечерок нам с Русланом обрыдло сидеть в его хате и мы
решили прошвырнуться по центру. Стоял л╗гкий морозец, падали снежинки,
слишком мелкие, чтобы прикрыть своими тельцами темнеющий асфальт. У меня
на ту пору не было даже собственного шарфа, зато в длинный Русланов шарф
можно было при желании запеленать мумию. Мы обернулись этим шарфом напару,
превратившись в удивительную скульптуру совершенно непохожих сиамских
близнецов. На голове моей, прикрывая эффектно изогнутым краем лоб, сидела
коричневая шляпа, а Руслан головные уборы всегда недолюбливал, и снежинки
теперь красиво вплетались в его вьющуюся шевелюру.
Выйдя на бывшую Немецкую, ныне Кировский проспект, мы купили бутылку
деш╗вого портвейна и пакет горячих, маслянистых, присыпанных сахарной
пудрой пончиков.
Бутылку я сунул в карман пальто, и мы зашагали по Немецко-Кировскому,
сурово затемн╗нному сверху беззв╗здным небом и интимно подсвеченному снизу
витринами и фонарями.
Тут нам неожиданно преградил путь некий фотографический подвид
человечечтва в аккуратной лыжной шапочке, с уже нацеленной камерой, точно
он собирался стрелять из не╗ по нам с бедра.
- Прошу прощения, - остановил он нас, - но вы - самая красивая пара на

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ



Док. 134260
Опублик.: 20.12.01
Число обращений: 0


Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``