ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ М.Валигура, М.Юдовский СЕРЕБРЯНАЯ ТОСКА Вс╗ в этой книге - правда, за исключением мест, врем╗н, людей и событий, в ней описанных. Огибать залив по набережной Александру Сергеевичу решительно не хотелось. Вода залива масляно плескалась у парапета - не то, чтобы была покрыта слоем нефтяной пл╗нки - просто сама она, бутылочно-зел╗ная, казалась густой, вальяжной, неторопливой. Вот бултыхн╗шься в не╗ - и е╗ упругость отбросит все твои мысли в необычное для Петербурга синее небо, в котором Нева содрала своим острым ножом с солнца золотую чешую и, как кокотка, разбросала е╗ по своему невзрачному платью. Александр Сергеевич спустился по ступенькам к воде, аккуратно разделся и, послав воздушный поцелуй парочкам, гуляющим по променаду, с каким-то бабьим криком бросился в воду. Публика, увидевшая сначала голого человека, признала в н╗м Пушкина и зашушукалась в предверьи вечернего зубоскальства. Плавал Александр Сергеевич отлично. Нева наслаждалась им как пловцом. Она охотно впускакла в свою играющую зелень розоватую бледность его руки и так же охотно выпускала эту розоватую бледность назад, выражая свой восторг обильными брызгами. Александр летел, как тончайшее п╗рышко на ветру. Казалось, что он не плыв╗т, а скользит, едва касаясь поверхности воды. Зимний дворец теперь смотрелся ут╗сом, стыдливо повернувшимся боком, должно быть, стесняясь наготы Пушкина. Александр же представлял себе, как он предстанет пред очи цар╗вы голым, как душа перед Петром-ключником. Не получилось. На набережной ждал его уже лакей-каммердинер Иван Табачников с полным комплектом одежды: исподнее и камзол. - Государь, ужо, жд╗т вас, барин. Нервничая, Пушкин натянул бель╗ и камзол и застегнулся на все кручки. План смешно намеченного с цар╗м разговора явно срывался. Александр проследовал за лакеем через все амфилады палат. Царь встретил Александра спиной - лицом к окну. - Александр Сергеев Пушкин, - громко доложил лакей. Николай Павлович, не оборачиваясь к Александру, постучал пальцем по окошку и обронил: - Вот видите здание на той стороне? Пушкин подош╗л поближе, глянул и увидел Петропавловскую крепость. - Вы что, хотите попасть туда, поэт? В последнее слово царь вложил изрядную долю сарказма. - Ваше величество, а известно ли вам, что по расч╗там грядущих инженеров шпиль Петропавловской крепости невозможен? - быстро спросил Пушкин. - А знаете ли вы, - невозмутимо отзвался государь, - что у вас есть все шансы просидеть многие годы в той самой крепости под невозможным шпилем? - Чем же я вызвал гнев вашего императорского величества? - довольно нагло спросил Пушкин. - А что вы имели в виду, когда писали `под гн╗том власти раковой`? Что это, по-вашему, власть раком стоит? А вот мы вас раком поставим, господин стихотворец. И запо╗те вы, как ваши кокотки. Сколько их у вас в одном Санкт-Петербурге? Десяток? Дюжина? А в Москве? А и так далее? Думаете, мы тут в высоких стенах ничего о вас не знаем? Вс╗ мы знаем. На то у нас Бенкенддорф и есть, чтобы такие вот караси не дремали. Впрочем, ваши блядские похождения нас мало... Извините за царское слово. Ваш кол-лега Г╗те кидался елдой направо и налево и в то же время был искусным царедворцем. Вспомните его последние слова: `Шампанского! Я умираю!` И что бы вы думали? Поднесли ему. И он умер, напо╗нный шампанским. А вам, любезный рифмопл╗т, не поднесут. И знаете почему? Потому что вы будете стонать `воды, воды` с простреленным животом. И останетесь до конца жизни камер-юнкером. Рылеев, Пестель и иже с ними стоили того, чтоб их повесить. Вы же даже этого не стоите. Вас хватает лишь на то, чтобы переплыть залив в голом виде. Какая рэволюция! Без подштанников, он, понимаешь, явиться хотел. Хотел, понимаешь, царя голой жопой удивить. А если б я эту самую жопу велел шомполами встретить? Дескать, пошутили, Саша, нынче жопа ваша - наша. Хрен бы ты тогда стишки свои писать смог - усидчивости не хватило б. Вот плаваете вы, Саша, хорошо. Стильно и потешно. Я представляю, как вы плыли сюда, ко дворцу, а народ-богоносец глядел вам в тыл, и тыл этот белел для него, как парус, и вселял веру в светлое, пикантной формы будущее. А кончится вс╗ тем, что, ну, позубоскалит толпа на ваш сч╗т день или два - и вс╗. Саша, милый, вы - фрондер, деш╗вое говно. О вас никто через пару лет и не вспомнит. А `самовластье`, от которого вы изволили оставить `обломки`, останется навсегда. Почему?спросите вы. Потому что, отвечу я. Потому что России нужен не добрый царь, не злой царь, не, мать вашу, конституционный царь - ей нужна просвещ╗нная монархия. Хотя быть в России просвещ╗нным монархом - задачка ещ╗ та. Я, Саша, честно говоря, просвещ╗нным монархом быть не могу. Да и ты бы не смог при всей своей вшивой гаманности. Русский народ - он же что? Только кулак над собой понимает... Ты думаешь, я ни хрена не знаю? Я вс╗ прекрасно знаю. И то, что Николаем Палкиным зовут, знаю. И то, что деспотом зовут, знаю. А только история, браток, делается нами, но не для нас. Просто в сч╗т это никто не бер╗т. Я имею в виду тех, кто после жить будут. А управлять государством вообще никто никогда не умел и не сумеет. Ч╗рта! В доме сво╗м ни одна сволочь порядок навести не может - сор да ссоры. А тут им, понимаешь, разумное управление государством подавай. А вот этого не желаете? - Николай Павлович откидным жестом дал ответ на требование от него разумного управления государством. - Про просвещ╗нную монархию, - продолжал он, нюхнув из табакерки, - так и быть, расскажу, если хочешь. Изволь. Теоретически. Довольство. Художники - всякие там писатели, живописцы, архитекторы, даже ваша поэтическая сволочь - процветают. Почему? А потому что государство им деньги да╗т. Сеч╗шь? Не на войны, а на искусство. А войны они колом... Извини за царское слово. Ты думаешь, я злой? Ты думаешь, я вам всем, сукиным сынам, зла хочу - ай да Пушкин, ай да сукин сын? Ан нет. Мне равновесие поддерживать надо. Между чернью, которой стихи твои до одного места, и теми же декабристами, которые для тебя же как дворянина смертельно, между прочим, опасны. Не понимаешь? Слова я тебе не даю вставить? Вот и молчи, когда государь говорит. Знаешь ли ты кайзера Баврского? А я, брат, знаю. У них в крови это. Меценаты. Аllеs fьr Кunst, niсhts fьr Кriеg. Сеч╗шь? Вс╗ для искусства, ни хуя для войны. Хотел бы я быть просвещ╗нным монархом - где-нибудь в Баварии. Сгорбилась мне эта одна-шестая. Ан нет - занесло в одну шестую. Спрашивал Моисей: что мне с этим подлым народом делать? Вот и я - спрашиваю. Не баварцы. Не понимают просвеш╗нной монархии. Не примут. Им что, Саша? Им водки побольше и чтоб не работать. А только мы ведь, Саша, с тобой просвещ╗нные люди, мы понимаем: если не работать, так ничего ж не будет. И водки не будет. Как оно тебе? - Шампанского не прикажете ли, государь? - ввернул свой голос Александр Сергеевич. - А хоть бы и приказал, - мудро усмехнулся Николай Павлович. - Заметил, как ты сказал: `не прикажете ли?` То-то оно и есть. Иного как приказа не нонимаете вы на Руси. Даже стихослуживые. Гаркнуть на вас надо. `Налево рра-ав-няйсь!` И с удовольствием вы послушаетесь. А скажи вам: `будьте любезны - налево`, так вы Александр Сергеевич, залупаться начн╗те. Дескать, свобода... Воля... Вольному - воля, дураку - рай. - Спас╗нному - рай, - поправил Александр. - А на Руси сие суть синонимы. Блажен, кто верует. А блаженный он тот же дурак. Василий, например, Блаженный. Выстроил собор, дыбы его ослепили. Ну, не дурак ли? Юродивый. - А вы, - неожиданно вставил Пушкин, - Николай Павлович, не юродивый? - Нет, - спокойно ответил император. - А как по-моему, - сказал Александр, - все мы юродивые. Я перед Богом стихами юродствую, вы - правлением. Вы тут предо мной психоанализ развернули - а вс╗ равно, что на груди рубаху рвали. Мы, русские, говорить не умеем - только проповедовать, сиречь, рубахи рвать. Но я этим, впрочем, не занимаюсь. А вы - то и дело. А ещ╗ царь. - Как это не занимаешься? - снисходительно усмехнулся Николай. - А кто `на волю птичку выпускаю`? Это ли не рвание рубахи на груди? - Нет, - признался Пушкин. - О том и не думал. Образ. А тот приходит - о ч╗м и не знаешь - пишешь. - А тут приходит - о ч╗м и не знаешь - правишь. - То есть, не знаешь, куда правишь? Не знаешь, куда надо править? Лихо. Прям, как Гоголь с моей подсказки - эх, тройка, птица-тройка, куда, дескать, мчишься ты, сучья мать?.. А не знает, никто не знает, потому как - Рассея!.. Думаешь, ты знаешь?.. Думаешь, я знаю?.. Да куда угодно она может мчаться. Куда поэт придумал, туда и помчится. А ты, Николай, этого не знаешь и веришь, что ты государь всея Руси. Николай погрузил свой подбородок в сооруж╗нные колодцем ладони. - А знаешь ты что, - сказал он вдруг, - был мне, Сашулька, намедни сон - гряд╗т, гряд╗т ещ╗ мир светлый, радостный, счастливый, где не будет ни голодных, ни рабов, ни нас, ни хуя. А только три слоя воды, по бокам песочек, а сверху ключик плавает. И вот что меня, Сашулька, мучит: на хера там этот ключик плавает? Кругом вода, а он плавает. И почему это ключик из железа плавает? Ну, посуди: не будут же ключик из дерева делать. Из дерева только детей строгают. И вот что скажу я тебе, Сашулька: покуда не пойм╗м мы, на кой-такой там этот сраный ключик плавает, не быть в мире ни счастью, ни свету, ни смыслу. А потому иди-ка ты, милый, раз с цар╗м говорить не умеешь, отсюда на хер, а то я сейчас сделаю какую-нибудь страшно нехорошую вещь, а потом буду переживать. Ванька! Проводи. Бель╗, камзол снимешь с него на выходе. Дворцовое имущество, сам понимаешь. Мне с интендантом, зверем эдаким, лишний раз лаяться не резон. Когда вновь нагой Александр вернулся вплавь же на исходный берег, одежда его была уже, разумеется, свиснута народными умельцами. В тот вечер Александр Пушкин весьма веселил высыпавший на променад Петербург. * * * К кладбищу мы подъехали на такси - благо, Колькины ресурсы позволяли. Желая, очевидно, ещ╗ больше поразить наше с Русланом воображение, он накинул шоф╗ру рубль сверху и барски отпустил того: - Свободен, шеф. Шоф╗р умчался, обдав нас выхлопными газами. Колька неизвестно зачем вальяжно отряхнул рукава и сообщил, указывая на центральный вход: - Нам вон в те ворота. - Спасибо за информацию, - хмыкнул Руслан. - Век бы не догадались. Мы вошли в ворота. Я вообще не люблю кладбища. Особенно вечером. Особенно осенью. Место это не вызывает во мне ни должного благоговения, ни страха, ни смирения, ни успокоенности. Разве что зудящее ощущение тоски; прич╗м, не поэтической, а какой-то зубоврачебной. Я представил себе, как дожидаюсь при╗ма у стоматолога в районной поликлинике, рядом со мной, охая, сидит неопрятная старуха с раздутой флюсом щекой, восьмилетний мальчик хнычет от тусклого страха перед бормашиной, а его суровая мамаша в шапке из длинного искуственного меха и в коричневых сапогах на распухшей микропоре то и дело од╗ргивает его за руку - представил и поморщился. Колька по-своему оценил мою гримассу, размашисто хлопнул меня по плечу и гоготнул: - Не дрейфь, Пушкин, покойники не кусаются! - И не потеют, - в тон ему откликнулся я. Колька снова загоготал - преувеличенно громко. Со мной и Русланом он старался выглядеть эдаким барином - не то предводителем дворянства, не то богатым купцом-самодуром; слишком громко смеялся, чересчур щедро расплачивался, словно предчувствовал, что вот-вот появится Сер╗жка, и из барина превратится он в добровольного холопа. Подобная неестественность стоила бы ему немалых нервов, не будь Колька к счастью своему столь беспросветно глуп. В дверь Сер╗жкиной сторожки он хотел было размашисто громыхнуть кулаком, но тут в н╗м точно щ╗лкнул какой-то тумблер, и он осторожно постучался и открыл дверь. В сторожке сидели двое - сам Сер╗жка и какой-то хмыреватого вида старичок в армейском бушлате и ватных брюках. На столе перед ними стоял закопч╗ный чайник и две эмалированые кружки. - Чифирите? - подал голос я. Старичок поднял на нас кротиные глазки. - О! Сергей Василич, никак до вас пришли, - прошамкал он. - Колька, здоров... А это что ж, Сергей Василич, тоже дружки ваши? - Корнеич, не суетись, - отмахнулся от него Сер╗жка. - Иди, вон, лучше свежим воздухом кладбищенским подыши. Тебе к нему привыкать пора. Старичок суетливо захихикал, с полупоклоном прош╗л мимо нас с Русланом, коряво потрепал Кольку по щеке и вымелся за дверь. - Кто таков? - спросил Руслан, кивнув в сторону закрывшейся двери. - Да напарник мой, - брезгливо поморщился Сер╗жка. - Уж тридцать лет на кладбище, старый прыщ, работает, а вс╗ такой же чмошник. Ну, и алкаш, конечно. Это уж как положено. - Ты на себя-то посмотри, - покачал головой я. Действительно, сейчас Сер╗жка являл резкий контраст тому Сер╗жке, каким мы его привыкли видеть - какие-то грязные штаны с пузырями на коленях, серый ватник, замызганный ж╗лтой глиной, солдатские сапоги-говнодавы плюс шапочка-гондон. - Рабочая форма одежды, - невозмутимо и даже с апломбом ответил Сер╗жка, перехватив мой взгляд. - Выдана мне дирекцией кладбища. Дома я е╗, как вы заметили, не ношу. Вы же не станете, господин Матушинский, потешаться над белым халатом хирурга. Тем более, что моя профессия - последующая ступень хирургии. - Что ж ты над этим своим Корнеичем потешаешься? - вмешался Руслан. - Я не потешаюсь, - ухмыльнулся Сер╗жка. - Я просто беззлобно презираю его. Заметь - его, а не его одежду. Ладно, водку-то вы принесли? - А зачем? - притворно удивился я. - Мы думали, мы тут почифиряем. Ты - хозяин, мы званы тобою в гости. Стол... - Я указал на чайник и на кружки, - как я вижу, накрыт... - Да есть, есть водка! - вылез впер╗д Колька. - Во - два пузыря! - Он вытащил из-за пазухи пальто две бутылки. - Прич╗м секите - не наша, иностранная. Немецкая! Только сегодня к нам в лар╗к поступила! В честь нашего преза называется - `Горбач╗в`! Сер╗жка принял из его рук бутылки, небрежно глянул на них, затем на Кольку - сурово и печально. - Николаша, - сказал он, - во-первых, `през` - сокращение от презерватива, а не президента. Во-вторых, работнику ларька грешно не знать, что иностранная водка - дерьмо, а настоящую делают только в России - из ржи, на ржаном сусле и родниковой, ни в коем случае не дистиллированой воде. Так что лучшая в мире водка - `Столичная` нашего, саратовского разлива. Рэтэню? - А? - Запомнил, говорю? Колька смутился и кивнул. Я полез в карман куртки и достал оттуда ещ╗ одну бутылку - `Столичной`. Вообще-то, я тоже хотел купить что-нибудь пооригинальней, просто денег не хватило. - Угодил? - спросил я. - О! - воскликнул Сер╗жка. - Я всегда утверждал, что настоящий поэт знает толк в водке. - Приятно слышать, что я стал, наконец, в твоих глазах настоящим поэтом. - Отныне, мон шер, и во веки веков! - Аминь. - Колька, - оживл╗нно распоряжался Сер╗жка, - тащи из шкафа стаканы, хлеб и консерву... Господа, прошу к столу. Мы сели за стол, а недавний барин Колька, расставил перед нами стаканы, нарезаный хлеб и вскрытые банки килек в томате. - Разолью сам, - сказал Сер╗жка, усаживая Кольку на табурет. - Ваши бокалы, господа. Он профессионально расплескал водку по стаканам. Мы выпили. - Теперь, - закусив килькой, сказал Руслан, - позволю себе два вопроса: во-первых, по какому поводу пьянка? Во-вторых, почему на кладбище? - На вопросы отвечаю в порядке поступления, - ухмыльнулся Сер╗жка. - Пья... Застолье - по случаю того, что вы с Игорьком впервые навестили мо╗ смиренное рабочее место. А навестили вы его потому - это уже ответ на второй вопрос - что обрыдло вечно пьянствовать у меня на хате. Так что, как видите, круг замкнулся, дальнейших вопросов попрошу не задавать, а выпить по второй. После второй Колька достал из кармана пачку `Мальборо`, протянул е╗ Сер╗жке, после нам с Русланом, затем взял и себе. - М-да-а, - протянул Сер╗жка, выпуская струйку ароматного дыма, - смущает вас, Игорь и Руслан Васильевичи, мой рабочий антураж. - Не антураж, а ты в н╗м, - сказал я. - Мельчаешь. - Наоборот - расту. Позволь спросить тебя, Русик, сколько ты получаешь в сво╗м компьютерном `ящике`? - Какое это имеет значение? - Ровным сч╗том никакого. Сколько б ты ни получал - я имею здесь минимум вдвое больше. Вуаля! - Он сунул руку в карман грязных штанов и вытащил оттуда пачку червонцев. - Прошу заметить - только за сегодня. С кооперативным Николашей, правда, не равняюсь... - уважительно-насмешливый взгляд в сторону Кольки, - ... тот имеет столько же за час ударной спекуляции в сво╗м ларьке минус налоги бандитам государственным и частным... - Да Бог бы с ними с частными, - вступил в беседу Колька, - а вот государство это... - Спокойно, Николаша. - Только и слышу - спокойно, Николаша, спокойно, Николаша!! - взорвался вдруг Колька. - Поработали б в этом ╗... ларьке... - Уважаю, - сказал Сер╗жка. - У человека болит душа за сво╗ дело, которое приносит ему бабки. - Ещ╗ б не болела! - Колька попытался вскочить, но был остановлен ж╗сткой рукой Сер╗жки. - А то приходит такой сукин сын фининспектор и начинает свою бодягу: где у вас штамп таможни, где акцизная, блядь, марка... - Коля! - Почему по накладным... - Коля, разливай! - В Сер╗жкином голосе зазвенели металлические нотки. Колька опомнился, пожух и послушно разлил водку по стаканам. - Вот так-то, господа, - подв╗л резюме Сер╗жка. - Такое время ныне - если хочешь сохранить уважение к себе, надо работать и зарабатывать. Он аккуратно сложил червонцы и сунул их обратно в карман. Я автоматически сунул руку в свой карман и нащупал там последнюю десятирубл╗вую бумажку, оставшуюся после купленной водки от тех двух червонцев, что отвалил мне сегодня от щедрот мой папаня. Пришлось тащиться к нему туда, в Заводской район, где он жив╗т в сво╗м общажном бараке и ходит по нему в валенках. Папаня у меня мужичок скаредный, больше двух червонцев на месяц не да╗т. `А то, - говорит, - запъ╗шь. А на еду как раз тебе хватит.` Иной раз я себе пытаюсь представить жить╗-быть╗ моего папани, и, клянусь - не получается. А иной раз очень даже получается, но как-то жутковато: вот он бродит в своих валенках по узкому, полут╗мному коридору барака, до основания пропахшему густой мужской мочою, включает радиоточку, замирает на минуту, слушая передачу про животных, а потом бред╗т дальше, шаркая независимыми от времени года валенками. Каждое посещение отца вгоняет меня в депрессию - но что делать? Деньги-то вс╗ равно нужны. И хотя, уходя из барака, каждый раз шепчу себе под нос: `Да чтоб я ещ╗ раз... Да никогда в жизни... Да пусть я с голоду подохну без водки, чем...` Но приходит время, и вновь исправно посещаю отца. Деньги, ч╗рт бы их подрал! Ничо, паря, с деньжатами у тебя особых проблем нет. Червонца на две недели вполне хватает, поскольку - секи - на жратву ты их не тратишь, питаешься у друзей, да чем ещ╗ Бог подаст, а жив╗шь вообще у Руслана. Так уж вышло, что после школы (кстати, все мы четверо - бывшие одноклассники), после влажного выпускного рукопожатия нашего директора Матвея Владимировича, после последующих двух невразумительных лет `на улицах Саратова` родного и двух ещ╗ менее вразумительных лет армейской службы в Балаково отправился я шляться по всему белу свету. Мне виделись какие-то невероятные перспективы - грандиозные и туманные, непонятные, впрочем, мне самому. А потому метания мои были совершенно хаотичными - вдоль и попер╗к по всей матушке России. Первым делом я посетил Москву, но в Москве не задержался, на следующий же день взял билет на `Красную Стрелу`, на Ленинград. Север притягивал и манил меня. Выросший на юге, в саратовской глубинке, я плохо представлял себе все эти места, поэтому меня и тянуло, и притягивало туда. Эрго - после Питера я направился к Белому морю, в Архангельск, а потом и вовсе Бог знает куда... Точнее - в архангельские болота, в `кладовую солнца`. Там я пров╗л около полугода, вдоволь попутешествовал по лесам и болотам тех кра╗в, а затем меня бросило на юг, в Казахстан, но не в степную, а в горную часть этой страны, и там я прош╗л пешком пару сотен километров для собственного удовольствия. Так меня носило ровно три года - туда и сюда, с запада на восток и с юга на север. В конце концов неожиданно для самого себя я осел в родном городе - без денег, без работы, но с талантом к стихосложению, который я приобр╗л во время своих странствий. И не с талантом даже, а с каким-то бесконечным горением, каким-то зудом по всему телу, так, что я не мог высидеть спокойно и получаса. Приютившим меня друзьям - жить дома, с мамой, я, после тр╗х лет вольницы, категорически отказался - я старался платить, по мере возможностей, добром - регулярно выставлял водку. Руслан же, у которого на квартире я непосредственно и жил, водку пил, но не много, наверное, следил за своим имиджем молодого, подающего надежды уч╗ного-компьютерщика. Остальные пацаны (Колька и Сер╗жка) пили как полагается, хотя у них на квартирах я и не жил. Сер╗жка пил по специальности. Неожиданно для всех нас он, окончив школу, не пош╗л в институт, а, удачно избежав армии, устроился на кладбище могильщиком. Зарабатывал он, понятное дело, прилично. Но не больше Кольки. Тот, работая в каком-то кооперативном ларьке (коих за последнее время в Саратове расплодилось), зашибал дай Бог нам каждому. Вообще, это было удивительно: дурак-Колька - кооператор. А лидер Сер╗жка - гробокопатель. Но Сер╗жка объяснил вс╗ коротко и ясно: `Может, это то высшее, к чему я стремился. Всю жизнь. Вот так. Я работаю на грани жизни и смерти. И потом - за живого-то человека гроша ломаного никто не даст, а за покойничков деньги платят. Хор-рошие деньги`. Кроме водочных и сигаретных расходов затраты мои были невелики. Руслан зарабатывал, я время от времени стрелял у отца, иногда подкидывала мама - в общем, на жратву хватало. - Ну что, господин сочинитель, может, вс╗ же, соизволите соприкоснуть с нашими стаканами ваш бокал? - вывел меня из размышлений Сер╗жкин голос. Я соизволил. Мы чокнулись и выпили. Малопьющий и быстрохмелеющий Руслан сморщил лицо и тряхнул локонами, щекотнув ими мою щ╗ку. Это оказалось на удивление приятным - словно прикосновение летнего ветра. Я посмотрел на Руслана и улыбнулся ему. Надеюсь, этого никто не увидел - ещ╗ подумают Бог знает что. - Ну, так позвольте узнать, господин поэт, в каких таких высотах витали ваши мысли. - Сер╗жка с интересом глядел на меня. По-моему, он заметил случившуюся мимол╗тность. - Мои мысли, - ответил я, - вились мухой вокруг бутылки. - Что ж вы так низко пали, ангел мой? - Почему же пал. - Я почувствовал, как алкоголь прихлынул к моим щекам. - Эта бутылка... килька эта в томате... стол вот этот - ничуть они не меньше, чем синева поднебесная, снега, там, Килиманджаро... или цветок лотоса. Если постичь каждый предмет по-настоящему... - Да, так что ж будет, если постичь каждый предмет по-настоящему? - Не сам по себе, а... ну, в единстве со всем миром... - Ну, так что ж будет-то тогда? - Вс╗ тогда будет! - Я грохнул кулаком по столу. - Тогда мы пойм╗м, что стол - не просто стол. Увидим человека, который его сделал, увидим дерево, из которого он сделан, увидим лес, в котором это дерево росло... - А потом - планету, на которой располагался этот лес, - ядовито подхватил Сер╗жка. - Да! И планету. - И весь космос, да? - Да. - А дальше что увидим? - Увидим в космосе себя. И попробуем себя познать. Себя в мире и мир в себе. - Колька, - сказал Сер╗жка, - Пушкину больше не наливать. - Наливать, - рявкнул я. - Ига, - Руслан приобнял меня за плечи, - ты чего? Даже я ещ╗ трезвый. - Да пойми ты, Русланчик! - Я чуть не плакал. - Мы все пытаемся запереться в свой маленький умишко, а от всеобъемлющего, Высшего Разума - бежим, как от чумы. Что ж мы за малодушные животные такие? - Если б животные, - вздохнул Русланчик. - Мы - люди. Если бы мы были одни, я бы, наверное, поцеловал его. Русланчик единственный на свете понимал меня. - Ага, так я и думал, - удовлетвор╗нно кивнул Сер╗жка. - Игорь Матушинский снова оседлал любимого конька. Слушай, этот твой Высший Разум под водку не очень-то ид╗т. Предпочитаю кильки. Даже не постигая их. Колька заржал. - Задай своему мерину овса, - хмуро буркнул я. - Стремимся к высшему, оскрбляя ближнего? - съязвил Сер╗жка. - Ну-ну. - Колька, извини, - сказал я. - А за что? - удивился Колька. - Он извинит, извинит, - успокоил меня Сер╗жка. - А теперь послушай, Игор╗чек: вот это стул, на н╗м сидят; вот это стол, за ним едят. Прочее меня не интересует - о столе во всяком случае. - Сожалею, - сказал я. - Впрочем, если тебе интересно знать, кто сострогал этот стол, могу сообщить - наш кладбищенский плотник, покойный, кстати. Скончался, выпив мебельного лаку. Похоронен по месту работы. Чуть позже покажу его могилку. Ну что, приобщило ли это тебя к Высшему Разуму? Я только рукой махнул. - Правильно, - согласился Сер╗жка, - чего со мной, дураком, разговаривать. Колька, наливай. Колька опорожнил вторую бутылку и содрал закрутку с третьей. Руслан, пропустивший несколько кругов, на сей раз также подставил свой стакан. - Напь╗шься же, - предостер╗г я его. - Прикажешь эти разговоры трезвым выслушивать? - О Высшем Разуме? - О Пьяном Плотнике. - Напились, - горько сказал Сер╗жка. - Нет, Николай, нет у них, белокостных, нашей с тобой рабочей выучки. - Да уж! - Колька напыжился павлином. - Свед╗м их, что ль, на свежий воздух? Покрасневший от счастья Колька кивнул. - Ну что, гопода. - Сер╗жка отставил допитый стакан в сторону. - Имею предложить вам небольшую экскурсию на свежий воздух, где вы ознакомитесь с красотами вверенного мне кладбища. - Спасибо, - сказал я. - Особого желания не испытываю. - Присоединяйтесь, присоединяйтесь, господин поэт. Если уж вы обыкновенный стол удостоили таким интересом, зачем же пренебрегать бывшим человеческим материалом? Пошли, пошли, скучно не будет. Мы оделись - я с неохотой - и вышли из т╗плой сторожки на холодный ноябрьский ветер, в который уже вплетались одинокие колкие снежинки. Экскурсовод Сер╗жка ш╗л впереди с мощным фонар╗м. - Не бойтесь, - приговаривал он, - я не собираюсь показывать вам все надгробья. Только своих фаворитов. Видите вон тот памятник в виде пропеллера? Пропеллер, между прочим настоящий, от самол╗та. Неудачная посадка - заш╗л по ветру. Сам же дурак, и виноват. И сорока не было. Жена осталась, детишки... Теперь скорбят надписью на памятнике. У нас тут всякие - и генералы, и композиторы, и алкоголики... Во, кстати. - Он ткнул пальцем в скромную могилку, изрядно заросшую увядшим лопухом. - Плотник мой. Тот Самый. Кузнецов Роман Петрович, 1931-1984. Уж пять лет, как помре. Жены-детей не имел, ухаживать за могилкой некому. Поставили за сч╗т кладбища как проработавшему на н╗м бессменно тридцать лет. Овладел ремеслом, в армию сходил - и сразу сюда. Надписей, естественно, никаких - сами понимаете, глупо бы выглядело: `Незабвенному Роману Петровичу от скорбящей дирекции кладбища`. - Завязвывай, Сер╗жка, - поморщился Руслан. - А ч╗? - нахально удивился Сер╗жка. - Я, между прочим, единственный, кто оказвает этой могилке хоть какие знаки внимания. - Какие? - А такие. - Сер╗жка нагнулся, раздвинул рукою заросли лопуха и достал оттуда бутылку водки. - Я е╗ здесь всегда нычкую. Напарник Корнеич такая сука - хоть ты где в сторожке спрячь - через три стены учует, найд╗т и выпьет. А Роман Петрович - тот уж больше ничего не пьет - после мебельного лаку завязал. У меня, честно говоря, мороз прош╗л по коже. Русланчик прижался ко мне и дрожал, как щенок. Даже Кольке, кажется, было не по себе. - Ну что, пацаны. - Сер╗жка содрал с бутылки закрутку. - Выпьем прям здесь, прям из горла за упокой души Кузнецова Роман Петровича, 31-84? - Ну тя на хер, - сказал я. - Пошли, Руслан. - Сер╗г, мож того е╗, в сторожке у тебя выпьем? - робко спросил Колька. - Как угодно. Я свою порцию выпиваю здесь. - Сер╗жка приложился к бутылке и отпил ровно четверть. - Спи спокойно, дорогой плотник. - Он передал бутылку Кольке. - Пей. Колька взял бутылку и направился к сторожке. Мы с Русланом зашагали вслед, но не к сторожке, а на выход. Угрюмо распрощались с Колькой и покинули кладбище через те же центральные ворота. Автобуса ждали молча - настроение было пакостным и разговаривать не хотелось. Людей на остановке, кроме нас, не было - кому охота тащиться в кладбищенскую глушь в будний день по такой погоде. Наконец, автобус подош╗л, мы зашли и сели у окошка друг против друга. Руслан прислонил голову к оконному стеклу, рассматривая невидимые снежинки. Двери закрылись, атобус тронулся. От встряски Русланчик слегка ударился головой о стекло, пот╗р ушибленное и почему-то глянул на меня с какой-то полувиноватой улыбкой. Я улыбнулся ему в ответ. - Ничего, - сказал он, слегка коснувшись своею рукою моей, - сейчас приедем домой, гори оно вс╗ огн╗м, и вс╗ будет хорошо. - Обязательно, - кивнул я. Слова вылетали из меня, точно сами по себе. - Обязательно вс╗ будет хорошо. Так хорошо, как нам с тобой и не снилось. И действительно - нам пока и не снилось. Не снилось в последний вечер. * * * - Кондрашов, Рябинин, Матушинский, Ибрагимов! - Голос Зои Александровны трепетал от негодования. - Лессе ву ля кляс! - Чево? - Колька повернул к Сер╗жке свою широкую ряшку. - Любимая учительница французского предлагает нам выйти прогуляться. С вещами. - Возьмите вещи и к директору на выход - шагом - марш! - Некрасивое лицо Зои Александровны пылало от гнева. - С вещами на выход, - вставил Руслан. - Пацаны, а ведь с этими словами освобождают из тюрьмы. - Ибрагимов! - взвизгнула Зоя Александровна, - На тво╗м месте я бы не ╗рничала, а подумала бы, как объяснить директору синяк под глазом. Совсем обнаглели! Устроить драку перед кабинетом классной руководительницы за минуту до урока! - Но, согласитесь, драка была честная - двое на двое, - сказал я. - Матушинский, а от тебя я вообще ничего подобного не ожидала! Мальчик из интеллнгентной семьи, мать - учительница, один из лучших в группе по французскому... - А, может, у меня французско-мушкет╗рская страсть к дуэлям? - Все четверо - вон из класса. К директору. Объясняйте ему, какие у вас страсти! Колька, Сер╗жка, Русланчик и я взяли свои портфели и поплелись на выход... с вещами. - Ну, и ч╗ скажем директору? - спросил Колька в коридоре. - Небось, нафискалите? - Да пош╗л ты, ещ╗ на тебя фискалить, - огрызнулся Руслан, потирая глаз. - Сам пош╗л! - вспыхнул по-новой Колька. - Снова в глаз захотел? - Колян, успокойся, - угомонил его Сер╗жка. Колян немедленно успокоился. Каждое слово Сер╗жки было для него приказом. - А и правда, пацаны, что мы скажем директору? - Сер╗жка повернулся к нам с Русланом. - Не ваша забота, - буркнул я. - Говорить будем мы. - А спрашивать будут всех. - Тебя-то, дурака, спрашивать ни о ч╗м не будут. - Хочешь опять подраться? - Колька с готовностью почесал кулаки. - Остынь, Колян. Перед директорским-то кабинетом не будем устраивать драки. Постучись. Колян остыл и постучался. - Да, - строго проговорил голос секретарши. - Хто там? - Свои. - Сер╗га отстранил Кольку и первым распахнул дверь при╗мной. - Драссе. Нас Зоя Александровна к Матвей Владимирычу направила. По поводу безобразной драки, учин╗нной нами сегодня. - Кондрашов, не юродствуй, - поморщилась секретарша Эльвира Павловна. - А от тебя, Матушинский, я этого вообще не ожидала. С такой-то мамой! `Далась им всем моя мама!` - подумал я с тайной злостью. - Подождите здесь! - Эльвира Павловна окинула нашу группу уничижительным взглядом и скрылась в двери директорского кабинета. Мы нахохлившись молчали, не желая даже глядеть друг на друга. - Матвей Владимирыч ожидает вас у себя. - Эльвира вновь возникла в при╗мной и уселась за свой секретарский стол с совершенно отсутствующим видом. Вот гадина! Довольно хладнокровно мы распахнули дверь в святая святых нашей школы - кабинет директора, и переступили порог. Матвей Владимирыч Зисерсон, человечек лет шестидесяти, местами курчавый, местами лысый сидел за массивным письменым столом, просматривая определ╗нные бумаги. - Явились наконец-то! - воскликнул он, когда мы вошли. - Что значит `наконец-то`? - не понял я. - Это значит, что вести в школе разносятся очень быстро. То есть, то, что Зоя Александровна отправила вас ко мне, сюрпризом для меня не было. Я вами огорч╗н, ребята! Ибрагимов, как по-вашему, вас очень украшает этот синяк? - Не очень, - буркнул Руслан. - А вы, Рябинин... - начал было директор, но Колька тут же перебил его с природной учтивостью: - А ч╗ Рябинин? Чуть что - сразу Рябинин. - Уж не хотите ли вы сказать, что это не вы соизволили поставить синяк под глаз Ибрагимову? - Я упал, - поспешно сказал Руслан. - И глазом о чей-то кулак, - ещ╗ поспешнее сказал директор. - Очень благородно, но очень глупо. Так из-за чего была драка-то? Мы обменялись взглядами, отвернулись друг от друга и молча насупились. - Я и сам в детстве дрался - когда была затронута моя честь, - неожиданно произн╗с Матвей Владимирович. - Но теперь я стал старше и позволю заметить вам: это не метод. - А можно мы сначала станем старше? - довольно нагло спросил я. - Не ╗рничайте, Матушинский. Вам-то уж драки совсем не к лицу. И не извольте меня перебивать. Мне пятьдесят восемь лет и я достаточно разбираюсь в людях.. Может, вы полагаете, что я намерен вызывать в школу ваших родителей? Так вот - не намерен. Я считаю, что мальчишки сами должны разбираться со своими проблемами. Но - желательно - без драк. - Мы больше не будем, - буркнул Колька. - Рябинин! Если можно - без детского сада. Вы вс╗ же в восьмом классе, а не в четв╗ртом. На урок французского можете не возвращаться. Чтобы Зое Александровне глаза не мозолить. Но к следующему уроку извольте быть. От души предлагаю вам за это время подумать и не подраться по-новой. Можете идти. С облегчением выпорхнули мы из директорского кабинета. Эльвира Павловна попробовала с укоризной покивать нам вслед головой, но мы проигнорировали е╗ знак внимания и вышли в коридор. - Пойд╗мте шоколадных батончиков купим, - предложил Сер╗жка. - Неохота. - Ч╗, гордость не позволяет? Или денег нет? - А хоть бы и нет? - Не ссыте, я угощаю. - А давай. - Ну, пошли. - Ну, пошли. И мы пошли. Внешне драка наша вспыхнула из-за пустяка. Колька (как мне сейчас кажется, нарочно) налетел на Русланчика в коридоре перед уроком и сказал: `Чего пихаешься, татарин?` - `Ты сам пихаешься`, - слегка растеряно ответил Руслан. - `Ещ╗ и грубишь!` - продолжал наседать Колька. Затем глянул на Сер╗жку, кивнул и заехал Руслану в глаз. Русланчик вскрикнул и скорчился у стены. Я тут же подскочил и стукнул Кольку в челюсть. Челюсть от удивления отвисла книзу. А я схватился рукою за ухо, в которое влетел Сер╗жкин кулак. Вот, в общем-то, и вся драка, продолжения которой не последовало по причине вмешательства Зои Александровны. Та перехватила гневную руку Русланчика, занес╗нную над физиономией Сер╗жки, и велела нам войти в класс, из которого пять минут спустя выгнала. Если бы драка получила сво╗ развитие, нас бы с Русланом следовало отправить не к директору, а в медпункт. Сер╗жка был самым сильным человеком в классе. Кроме того, он во вс╗м был коновод, заводила, первый. Мальчики готовы были следовать за ним хоть на край света, угождать, даже не думая, что угождают. И первым среди них был Колька, почти такой же сильный, но, к сожалению, беспросветно глупый, имевший одно достоинство: быть бесконечно преданным своему кумиру. Нельзя сказать, чтоб Сер╗жка этого не ценил, и уж ни в коем случае нельзя сказать, чтоб не использовал. Он вообще с большой ревностью относился к своей особе, научившись принимать всеобщее преклонение как должное. Все и преклонялись. Единственным в классе исключением из этого правила были мы с Русланчиком. У меня вообще был свой мир, и в н╗м до Сер╗ги мне не было никакого дела. Я начал писать стихи и жил целиком во власти придуманых образов. Затем появился человек, для которого в мо╗м мире нашлось место, но это был не Сер╗га. Русланчик приш╗л в наш класс в середине учебного года, переехав в Саратов с родителями из Казани. Все девчонки в классе тут же повлюблялись в него. Невысокого роста, худенький, он был действительно очень красив: полурусский-полутатарин, он унаследовал от отца лукавую раскосость глаз, а от матери их глубокую зелень, нежно припушенную ресницами; от отца цвет волос вороного крыла, а от матери их л╗гкую, трепетную волнистость; и - уж, наверное, от самого себя - извечное обаяние реб╗нка, которому невозможно обидеть другого, и которого невозможно обидеть. Он, почему-то, сразу же потянулся ко мне, и со временем я убедился, что он мне действительно предан, но не как Колька Сер╗жке - по-собачьи, со слепым обожанием, а с каким-то пониманием меня. Может, на ту пору он понимал меня больше, чем я себя сам. А вскоре я с удивлением обнаружил, что он мне нужен постоянно, неизменно рядом. Ему первому я прочитал свои стихи, заранее зная, что он не рассме╗тся, а будет слушать. На влюбл╗нных в него девчонок он, кстати, внимания не обращал. На всеобщего кумира Сер╗жку - тоже. Сер╗жке такое безразличее, естественно, не нравилось, а заставить нас с Русланом поклоняться ему он не мог. После двух-тр╗х попыток он оставил эту затею, но зуб затаил. И, вот, науськал Кольку, чтобы тот спровоцировал драку между нами - тут уж преимущество было целиком на их стороне. Так что было даже непонятно, почему это Сер╗жка сейчас пов╗л нас угощать батончиками. Школа наша находилась в центре города, вокруг изобиловали всевозможные киоски. Сер╗жка купил четыре батончика, три плитки протянул мне, Руслану и Кольке. - Ну, что, пацаны, сгрыз╗м мировую? - Я не против, - улыбнулся Русланчик. Я пожал плечами и развернул свой батончик. Колька посмотрел на Сер╗жку и содрал об╗ртку со своего. - Жаль, что мы подрались, - сказал Сер╗жка. - Не в обиду, пацаны. Предлагаю дружить всем вместе. Я первый протягиваю руку. - Он протянул нам свою чуть испачканную шоколадом клешню. - Будем как четыре мушкет╗ра. Тем более, у всех нас общая черта есть - мы все Васильевичи. - А ведь правда! - Не, точно! - Верно подмечено! - Ну что, один за всех и все за одного? - Один за всех и все за одного! Мы хлопнулись ладошками. - А мы думали, вы нафискалите, - хохотнул Колька. - Не таковские пацаны, - ответил Сер╗жка, положив мне и Руслану руки на плечи. ... До сих пор не могу наверняка сказать, зачем Сер╗жке понадобилась наша дружба. Может, таким образом он рассчитывал пополнить Русланом и мной ряды свох поклонников?Если так - то затея его провалилась. Но друзьями мы - четверо - остались. *** В этот ноябрьский вечерок нам с Русланом обрыдло сидеть в его хате и мы решили прошвырнуться по центру. Стоял л╗гкий морозец, падали снежинки, слишком мелкие, чтобы прикрыть своими тельцами темнеющий асфальт. У меня на ту пору не было даже собственного шарфа, зато в длинный Русланов шарф можно было при желании запеленать мумию. Мы обернулись этим шарфом напару, превратившись в удивительную скульптуру совершенно непохожих сиамских близнецов. На голове моей, прикрывая эффектно изогнутым краем лоб, сидела коричневая шляпа, а Руслан головные уборы всегда недолюбливал, и снежинки теперь красиво вплетались в его вьющуюся шевелюру. Выйдя на бывшую Немецкую, ныне Кировский проспект, мы купили бутылку деш╗вого портвейна и пакет горячих, маслянистых, присыпанных сахарной пудрой пончиков. Бутылку я сунул в карман пальто, и мы зашагали по Немецко-Кировскому, сурово затемн╗нному сверху беззв╗здным небом и интимно подсвеченному снизу витринами и фонарями. Тут нам неожиданно преградил путь некий фотографический подвид человечечтва в аккуратной лыжной шапочке, с уже нацеленной камерой, точно он собирался стрелять из не╗ по нам с бедра. - Прошу прощения, - остановил он нас, - но вы - самая красивая пара на ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ
Док. 134260 Опублик.: 20.12.01 Число обращений: 0
|