В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
СЕМЬ СТОЛПОВ МУДРОСТИ Назад
СЕМЬ СТОЛПОВ МУДРОСТИ

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

ЛОУРЕНС АРАВИЙСКИЙ
(Томас Эдвард Лоуренс)

СЕМЬ СТОЛПОВ МУДРОСТИ


Перевод с английского Я. Черняка
Под редакцией Р. Светлова

Лоуренс Аравийский. Семь столпов мудрости.
СПб.: Азбука, 2001, сс.1-165


В квадратных скобках номер страницы.
Номер страницы предшествует странице.

В круглых скобках () номера подстраничных примечаний редактора.

СОДЕРЖАНИЕ

ПРИБЫТИЕ В ДЖИДДУ
ПОЕЗДКА К ФЕЙСАЛУ
ФЕЙСАЛ И ЕГО ОТРЯДЫ
НЕУДАЧИ У ЯНБУ
ФЕЙСАЛ УСТРЕМЛЯЕТСЯ НА СЕВЕР
ТАКТИКА И ПОЛИТИКА
ПОХОД В СИРИЮ
ИСТИННАЯ ПУСТЫНЯ
ПИРШЕСТВА АРАБСКИХ ПЛЕМЕН
КОЧЕВЫЕ ПЛЕМЕНА И КОЧЕВАЯ ЖИЗНЬ
МЫ ПРОБИВАЕМСЯ К МОРЮ
АКАБА, СУЭЦ, АЛЛЕНБИ
МЫ ПЕРЕСТРАИВАЕМ НАШИ РЯДЫ
МЫ ТРЕВОЖИМ ВРАГА
МЫ ПОДКЛАДЫВАЕМ МИНЫ
ПОД ЖЕЛЕЗНУЮ ДОРОГУ
ПОБЕДА И ГРАБЕЖ
МЫ ПРИНИМАЕМ РЕШЕНИЕ
ОПЯТЬ ЧЕРЕЗ ЖЕЛЕЗНУЮ ДОРОГУ
МЫ ИДЕМ К МОСТУ
ПОГОНЯ ЗА ПОЕЗДОМ
Я ВОЗВРАЩАЮСЬ В СВЕТ
БОРЬБА ЗА ТАФИЛЕ
ЗИМА ЗАПИРАЕТ НАС
ОСАДА МААНА
ДОУНИ АТАКУЕТ ТЕЛЬ-ШАХМ
ТРАНСПОРТ И СНАБЖЕНИЕ
ПОЛКОВНИК БЭКСТОН И ИМПЕРСКИЙ ВЕРБЛЮЖИЙ КОРПУС
НАШИ ДРЯЗГИ
В АВАНГАРДЕ
МЫ ПЕРЕРЕЗАЕМ ГЛАВНЫЕ ЛИНИИ
БОРЬБА ПО ВСЕМУ ФРОНТУ
ПОМОЩЬ КОРОЛЕВСКОГО ВОЗДУШНОГО ФЛОТА
ТУРКИ ТЕРПЯТ ПОРАЖЕНИЕ
МЫ ПРИСОЕДИНЯЕМСЯ К АНГЛИЧАНАМ
ВСТУПЛЕНИЕ В ДАМАСК
СКОЛАЧИВАНИЕ КАБИНЕТА
Лоуренс Великолепный. Р. Светлов


ПРИБЫТИЕ В ДЖИДДУ

Когда мы наконец стали на якорь во внешней гавани Джидды(1), над нами под
пламенеющим небом повис белый город, отражения которого пробегали и
скользили миражем по обширной лагуне. Зной Аравии словно обнажил свой меч и
лишил нас, обессиленных, дара речи. Был октябрьский полдень 1916 года.
Полуденное солнце, подобно лунному свету, обесцветило все краски. Мы видели
лишь свет и тени, белые дома и черные провалы улиц. Впереди, над внутренней
гаванью, расстилался бледный, мерцающий блеск тумана, а дальше на многие
мили лежала ослепительная яркость безбрежных песков, бегущих к гряде низких
гор, слабо намечающихся в далеком мареве зноя.
Как раз на север от Джидды была расположена вторая группа черно-белых
здании. Они дрожали в пекле, словно от толчков поршня, когда судно качается
на якоре, а перемежающийся ветер поднимает горячие волны.
Полковник Вильсон, британский представитель при новом арабском
государстве, выслал за нами свой баркас, и мы отправились на берег. По
дороге в консуль-------------------(1) Джидда - порт на Красном море,
естественная гавань Мекки. Крупнейший порт Хиджаза ство мы прошли мимо
белокаменной клади еще строящегося шлюза через тесные ряды рынка. В воздухе
роились мухи, перелетая от людей к финикам, от фиников к мясу. Они плясали,
точно частицы пыли в полосах солнечного света, пронизывающих самые темные
закоулки хижин через скважины в настиле, в холщовых занавесах. Воздух был
горяч, как в бане.
Мы добрались до консульства. В затененной комнате, с открытой позади него
решеткой, сидел Вильсон, готовый приветствовать морской бриз, запаздывавший
вот уже несколько дней. Он сообщил нам, что шериф Абдулла, второй сын
Гуссейна, великого шерифа Мекки(1), только что вступил в город.
И я, и Рональд Сторрс(2) пересекли Красное море, чтобы встретиться с
Абдуллой. Наше одновременное прибытие было большой удачей, казалось
благоприятным предзнаменованием: Мекка, столица шерифа, все еще была
недоступна для христиан, а трудную задачу Сторрса не мог разрешить
телефонный разговор.
Мою поездку следовало рассматривать как увеселительную. Но Сторрс,
секретарь по восточным делам резиденции в Каире, являлся доверенным лицом
сэра Генри Мак-Магона(3) во всех щекотливых переговорах с шерифом Мекки.
Счастливое сочетание его знания -------------------(1) Шериф - почетный
титул, который носили лишь потомки Мухаммеда, дававший права на религиозный,
судебный и государственный авторитет. Абдулла, в дальнейшем эмир
Трансиордании, был сыном Гуссейна, захватившего Мекку у турок 5 июня 1916 г.
и принявшего этот титул.
(2) Рональд Сторрс - восточный секретарь британского верховного комиссара
в Египте После захвата в 1917 г. Иерусалима стал его первым губернатором.
(3) Генри Мак-Магон - первый британский верховный комиссар в Египте (1914
местных условий с опытностью и проницательностью сэра Генри, а
также с обаятельностью генерала Клейтона(1) производило такое впечатление на
шерифа, что этот крайне недоверчивый человек принимал их сдержанное
вмешательство как достаточную гарантию для того, чтобы начать восстание
против Турции. Он сохранял веру в британский авторитет в течение всей войны,
которая изобиловала сомнительными и рискованными положениями. Сэр Генри
являлся правой рукой Англии на Среднем Востоке до тех пор, пока восстание
арабов не стало фактом. И если Министерство иностранных дел поддерживало бы
взаимный обмен информацией со своими доверенными лицами, то наша честная
репутация не пострадала бы так, как это случилось.
Абдулла, верхом на белой кобыле, окруженный стражей из великолепно
вооруженных пеших рабов, медленно подъехал к нам при безмолвный,
почтительных приветствиях всего населения города. Он был упоен и счастлив
своим успехом при Тайфе(2). Я видел его впервые, меж тем как Сторрс, его
старый друг, был с арабским вождем в наилучших отношениях.
Едва они заговорили друг с другом, я понял, что Абдулле была свойственна
постоянная веселость. В его глазах таилось лукавство, и, несмотря на свои
тридцать пять лет, он уже толстел. Полнота, возмож-------------------(1)
Клейтон - руководитель британской разведки в Каире и непосредственный
начальник Лоуренса. В дальнейшем исполнял в Палестине должность генерального
секретаря и являлся консультантом английского Министерства иностранных дел
по арабским делам.
(2) Тайф - один из турецких центров Хиджаза, осаждавшийся арабами с 11
июня по 26 сентября 1916 г., пал из-за угрозы голода. 23 сентября
Галиб-паша, турецкий губернатор Хиджаза, сдался Абдулле с двухтысячным
гарнизоном но, происходила от того, что он много смеялся, самым
непринужденным образом шутя со своими спутниками.
Однако, когда мы приступили к серьезной беседе, с него как бы спала маска
веселости; шериф тщательно подбирал слова и приводил веские доводы.
Разумеется, он спорил со Сторрсом, который предъявлял своему оппоненту очень
высокие требования.
Мятеж шерифа в течение нескольких последних месяцев шел вяло (он стоял на
мертвой точке, что при иррегулярной войне является прелюдией к поражению). Я
подозревал, что причиной этого было отсутствие руководства - не в смысле
ума, осмотрительности или политической мудрости. Дело было в отсутствии
энтузиазма, которым могли бы воспламенить пустыню. Целью моего приезда был
поиск неизвестной пока главной пружины всего дела, а также определение
способности Абдуллы довести восстание до той цели, которую я наметил.
Чем дольше продолжалась наша беседа, тем больше я убеждался, что Абдулла
слишком уравновешен, холоден и современен, чтобы быть пророком, в
особенности же вооруженным пророком, которые, если верить истории,
преуспевают во время революций. Его роль в мирное время была бы куда
большей.
Сторрс втянул меня в разговор, спросив у Абдуллы его мнение о ведении
кампании. Тот сразу стал серьезным и сказал, что считает необходимым
настаивать на немедленном и действенном участии Британии в борьбе. Он
следующим образом кратко изложил состояние дел.
Благодаря тому что мы не позаботились перерезать Хиджазскую железную
дорогу, турки оказались в состоянии наладить транспорт и посылку снабжения
для подкрепления Медины(1). Фейсала оттеснили от города, и враг готовит
летучую колонну из всех видов оружия для наступления на область Рабег(2).
Арабы, жившие в горах, которые пересекали путь, были вследствие нашей
нерадивости слишком слабо снабжены припасами, пулеметами и артиллерией,
чтобы обороняться достаточно долго. Гуссейн Мабейриг, старшина рабегского
племени гарб, примкнул к туркам. Если мединская колонна двинется вперед,
гарб присоединятся к ней. Отцу Абдуллы останется лишь стать самому во главе
своего народа в Мекке и умереть, сражаясь перед Святым городом.
В эту минуту зазвонил телефон: великий шериф хотел говорить с Абдуллой.
Тот рассказал отцу о сути нашей беседы, и последний немедленно подтвердил,
что в крайнем случае он поступит именно таким образом: турки вступят в Мекку
лишь через его труп.
Закончив телефонный разговор, Абдулла, чуть улыбаясь, попросил, чтобы
британская бригада - если возможно, из мусульманских войск - была наготове в
Суэце, откуда можно было бы стремительно перебросить ее в Рабег, как только
турки ринутся из Медины в атаку. Что мы думаем о его предложении?
-------------------(1) Хиджааская дорога (от Аммана до Медины) была
построена султаном Абдул Гамидом (1876 - 1909) на средства, собранные по
добровольной подписке среди жителей мусульманского Востока. Дорога имела
религиозное и стратегическое значение: по ней должен был осуществляться
проезд паломников, а также происходить снабжение турецких гарнизонов на
западе Аравийского полуострова. Повстанцы сумели взять под свой контроль
район Мекки, Медина же осталась за турками. После того как дорога
подверглась атаке Фейсала (третьего сына Гуссейна, впоследствии короля
Ирака) и Али (10 июня), в Медину было прислано подкрепление из Сирии, и 25
июня ее гарнизон сам перешел в наступление против армии Фейсала
(2) Рабег - область на берегу Красного моря примерно посередине между
широтами Медины и Мекки
Я заявил, что передам в Египте его мнение, но что британское командование
с величайшей неохотой снимает военные силы, жизненно необходимые для обороны
Египта (хотя Абдулла и не должен был знать, что Суэцкому каналу угрожала
какая-либо опасность со стороны турок)(1), тем более что христиан надо
послать на защиту населения от врага Святого города (в данном случае -
Иерусалима).
Я добавил, что некоторые мусульманские круги в Индии, считавшие, что
турецкое правительство имеет неотъемлемые права на святые места, ложно
истолковали бы наши побуждения и поступки(2). Быть может, я мог бы
поддержать его предложение более активно, если бы был в состоянии осветить
вопрос о Рабеге, лично ознакомившись с положением дел и местными
настроениями. Мне хотелось бы встретиться также с эмиром Фейсалом и обсудить
его нужды и перспективы более длительной защиты гор населением, если мы
усилим материальную помощь. Мне хотелось бы проехать дорогой султанов от
Рабега к Медине вплоть до лагеря Фейсала.
В разговор вступил Сторрс и горячо поддержал меня, настаивая на жизненной
важности для британского командования в Египте иметь исчерпывающую и
своевременную информацию от опытного наблюдателя. -------------------(1) В
1914 - 1916 гг. турецко-германские войска предпринимали попытки полностью
оккупировать Синайский полуостров и прорваться в Египет через Суэцкий канал,
чтобы поднять в Африке священную войну против англичан и французов. В начале
1916 г. англичане были вынуждены держать на Суэцком канале 4,5 дивизии,
причем численность их войск постоянно увеличивалась. Лишь в декабре 1916 г.
английские отряды заняли Эль-Ариш в 140 км к востоку от канала, обеспечив
себе передовые позиции для последующего наступления в Палестине.
(2) В течение всей Первой мировой войны в исламских кругах Индии
существовали прогерманские и протурецкие симпатии
Абдулла подошел к телефону и попытался получить от своего отца согласие
на мою поездку по стране. Шериф отнесся к его просьбе с большим недоверием.
Абдулла приводил доводы в пользу своего предложения. Добившись не многого,
он передал трубку Сторрсу, который пустил в ход все свои дипломатические
таланты. Слушать Сторрса было наслаждением, а также уроком для любого
англичанина, как надо вести себя с недоверчивыми или нерасположенными к
чему-либо туземцами восточных стран. Почти невозможно было противиться ему
дольше двух-трех минут, и в данном случае он также добился полного успеха.
Шериф опять попросил к телефону Абдуллу и уполномочил его написать эмиру
Али(1), предложив тому, если он сочтет удобным и возможным, разрешить мне
посетить Фейсала.
Под влиянием Сторрса Абдулла превратил это осторожное поручение в точную
письменную инструкцию для Али: отправить меня со всевозможной быстротой и
под надежным конвоем в лагерь Фейсала. Это было все, чего я добивался, но
лишь часть того, чего добивался Сторрс. Мы прервали наш разговор, чтобы
позавтракать. После завтрака, когда жара немного спала и солнце стояло не
так высоко, мы отправились побродить и полюбоваться достопримечательностями
Джидды под руководством полковника Юнга, помощника Вильсона, человека,
который одобрительно относился ко всем старинным вещам и не слишком
одобрительно к современным.
Джидда в самом деле оказалась замечательным городом. Улицы представляли
собой узкие аллеи с де-------------------(1) Али - первый сын Гуссейна.
Будущий король Хиджаза (до 1925 г ревянным перекрытием над главным
базаром. Там, где не было перекрытия, небо глядело в узкую щель между
крышами величавых белых домов. Это были четырех или пятиэтажные здания,
сложенные из коралловых и сланцевых плит, скрепленных четырехугольными
балками, и украшенные от самой земли до верха широкими овальными окнами с
серыми деревянными рамами. Оконных стекол не было, их заменяли изящные
решетки. Двери представляли собой тяжелые двустворчатые плиты из тикового
дерева с глубокой резьбой и пробитыми в них калитками. Они висели на
великолепных петлях и были снабжены кольцами из кованого железа.
Город казался вымершим. Его закоулки и улицы были усыпаны сырым,
затвердевшим от времени песком, заглушавшим шаги, как ковер. Решетки и
изгибы стен притупляли звуки голоса. На улицах не встречалось экипажей, да
улицы и не были достаточно широки для них. Не слышно было стука подков,
всюду стояла тишина. Двери домов плавно закрывались, когда мы проходили
мимо.
На улицах оказалось мало прохожих, и те немногие, кого мы встречали, -
все худые, словно истощенные болезнью, с изрубцованными лицами, лишенными
растительности, с прищуренными глазами, - быстро и осторожно проскальзывали
мимо, не глядя на нас. Их бедные белые одежды, капюшоны на бритых головах,
красные хлопчатобумажные шали на плечах и босые ноги у всех были так
одинаковы, что казались почти присвоенной им формой. На базаре мы не нашли
ничего, что стоило бы купить.
Вечером зазвонил телефон. Шериф позвал к аппарату Сторрса. Он спросил, не
угодно ли тому будет послушать его оркестр. Сторрс с удивлением пере
спросил: `Какой оркестр?` - и поздравил его святейшество с успехами в
светской жизни. Шериф объяснил, что в Главном штабе в Хиджазе при турках
имелся духовой оркестр, который играл каждый вечер у генерал-губернатора;
когда же генерал-губернатор был взят в плен Абдуллой, вместе с ним оказался
захвачен и оркестр. Остальных пленных интернировали в Египет, но музыканты
оставались в Мекке ради увеселения победителей.
Шериф Гуссейн положил трубку на стол в своей приемной, и мы, поочередно,
торжественно приглашаемые к телефону, слушали игру оркестра во дворце в
Мекке, на расстоянии сорока пяти миль. И когда Сторрс выразил шерифу общую
благодарность, тот с величайшей любезностью ответил, что оркестр будет
отправлен форсированным маршем в Джидду, с тем чтобы играть при нашем дворе.
- А вы доставите мне удовольствие и позвоните от себя по телефону, -
сказал он, - чтобы и я мог принять участие в вашем развлечении.
На следующий день Сторрс посетил Абдуллу в его ставке возле гробницы
Евы(1), они вместе осмотрели госпиталь, бараки, учреждения города, а также
оценили гостеприимство городского головы и губернатора. В промежутках
беседовали о деньгах, о титуле шерифа, о его взаимоотношениях с остальными
эмирами Аравии, об общем ходе войны и обо всех тех общих местах, которые
должны обсуждать посланцы двух правительств. Беседа была скучной, и по
большей части я держался в стороне, так как уже пришел
-------------------(1) Гробница Евы - культовое сооружение мусульман,
имеющее в длину около 150 м, по преданию, является подлинным местом
захоронения прародительницы человечества к выводу, что Абдулла не
может быть тем вождем, который нам нужен.
Общество шерифа Шакира, двоюродного брата Абдуллы и его лучшего друга,
показалось более интересным. Шакир, вельможа из Тайфа, с детства был
товарищем сыновей шерифа. Никогда еще я не встречал такого переменчивого
человека, мгновенно переходящего от ледяного величия к вихрю радостного
оживления, - резкого, сильного, могучего, великолепного. Его лицо, рябое и
безволосое от оспы, отражало все его переживания, как зеркало.
В этот же вечер Абдулла пришел к обеду с полковником Вильсоном. Мы
встретили его во дворце, на ступеньках лестницы. Его сопровождала блестящая
свита слуг и рабов, а за ними толпились бледные, худые бородатые люди с
изнуренными лицами, в истрепанной военной форме, с музыкальными
инструментами из тусклой меди. Махнув рукой в их направлении, Абдулла
восхищенно сказал:
- Это мой оркестр.
Музыкантов усадили на скамейки переднего двора, и Вильсон выслал им
папирос; мы же направились в столовую, где дверь на балкон была широко
открыта, и жадно ловили дуновение морского бриза. Когда мы уселись, оркестр
под охраной ружей и сабель свиты Абдуллы начал - кто в лес, кто по дрова -
наигрывать надрывающие душу турецкие мелодии. Мы испытывали боль в ушах от
невыносимой музыки, но Абдулла сиял. Наконец мы устали от турецкой музыки и
попросили немецкой. Один из адъютантов вышел на балкон и крикнул
оркестрантам по-турецки, чтобы они сыграли что-нибудь иностранное. Оркестр
грянул `Германия превыше всего` как раз в ту минуту, когда шериф в Мекке
подошел к телефону, чтобы послушать нашу музыку. Мы попросили подбавить
еще чего-нибудь немецкого, и они сыграли `Праздничный город`, но в середине
мелодия перешла в нестройные звуки барабана. Кожа на барабанах в сыром
воздухе Джидды обмякла. Музыканты попросили огня. Слуги Вильсона с
телохранителем Абдуллы принесли им несколько охапок соломы и упаковочных
ящиков. Они стали согревать барабаны, поворачивая их перед огнем, а потом
грянули то, что они называли `Гимном ненависти`, хотя никто не смог бы
признать в нем ничего европейского. Кто-то сказал, обращаясь к Абдулле:
- Это марш смерти.
Абдулла широко открыл глаза, но Сторрс, поспешивший прийти на выручку,
обратил все это в шутку. Мы послали вознаграждение вместе с остатками нашего
ужина несчастным музыкантам, которые возвращение домой предпочли бы нашим
похвалам.

ПОЕЗДКА К ФЕЙСАЛУ

На следующее утро я уехал на судне из Джидды в Рабег, где находилась
главная квартира шерифа Али, старшего брата Абдуллы. Когда Али прочел приказ
своего отца немедленно препроводить меня к Фейсалу, он пришел в
замешательство, но не мог ничего поделать. Итак, Али предоставил мне своего
великолепного верхового верблюда, оседлав его своим собственным седлом и
покрьш роскошным чепраком и подушками из недждской(1) разноцветной кожи,
украшенными заплетенной бахромой и сеткой из вышитой парчи.
-------------------(1) Неджд - область в центральной части Аравии, в которой
правила династия Саудитов, исповедовавшая ислам ваххабитского толка
В качестве верного человека, который проводил бы меня в лагерь Фейсала,
он выбрал Тафаса из племени хавазим-гарб, с которым шел его сын.
Али не позволил мне двинуться в путь до захода солнца, дабы никто из
свиты не увидел, что я покидаю лагерь. Он сохранял мое путешествие в тайне
даже от своих рабов и дал мне арабский плащ и головное покрывало (сомаду),
чтобы я, закутавшись в них и скрыв свой мундир, казался во мраке арабом на
верблюде.
Я не взял с собою ничего съестного. Али велел Тафасу накормить меня в бир
(колодце) Эль-Шейх, ближайшем селении, в шестидесяти милях от Рабега, и
самым строгим образом велел ему ограждать меня в пути от вопросов
любопытных, избегая всяких лагерей и случайных встреч.
Мы миновали пальмовые рощи, которые опоясывали разбросанные дома селения
Рабег, и поехали вдоль Техамы, песчаной и лишенной четких очертаний полосы
пустыни, окаймляющей западный берег Аравии на сотни уныло-однообразных миль,
между морским побережьем и прибрежными холмами.
Днем равнина нестерпимо раскалилась, после чего вечерняя прохлада
казалась приятной. Тафас молча вел нас вперед. Верблюды беззвучно шагали по
мягким, ровным пескам. Мы ехали по дороге, которая была дорогой паломников.
По ней шли бесчисленные поколения народов Севера, чтобы посетить Святой
город, неся с собой дары. И мне казалось, что восстание рабов(1), может
быть, является в известном смысле обратным паломничеством, возвращением на
север, к Сирии, заменой одного идеала другим - -------------------(1)
Лоуренс имеет в виду восстание арабов против турок прошлой веры в
Откровение верой в свободу. Около полуночи мы сделали привал. Я плотно
закутался в свой плащ, нашел в песке впадину, соответствующую моему росту, и
прекрасно проспал в ней почти до зари.
Как только Тафас почувствовал, что воздух похолодел, он поднялся, и две
минуты спустя мы, раскачиваясь, опять двинулись вперед. Через час уже совсем
рассвело, когда мы стали взбираться на низкую гряду лавы, которую ветер
почти занес песком.
За гребнем дорога спускалась к широкой, открытой местности равнины
Мастур.
Мой верблюд был отрадой для меня: я еще никогда не ездил на подобном
животном. В Египте не было хороших верблюдов, а выносливые и сильные
верблюды Синайской пустыни не имеют прямой, мягкой и быстрой поступи
великолепных верховых животных арабских эмиров.
У самого северного края Мастура мы нашли колодец. Возле него высились
обветшавшие стены когда-то стоявшей здесь хижины, а напротив них имелось
небольшое укрытие из пальмовых листьев и ветвей, под которым сидело
несколько бедуинов. Мы не поздоровались с ними. Тафас повернул к разрушенным
стенам, и мы спешились. Я сел в их тени, пока он со своим сыном поил
животных водой из колодца.
Колодец имел около двадцати футов в глубину, а для удобства
путешественников, у кого не было веревки, как у нас, в колодце устроили
спуск с выступами в углах для рук и ног, чтобы можно было добираться к воде
и наполнять мехи.
Ленивые руки набросали столько камней в колодец, что его дно оказалось
наполовину завалено, и воды было немного. Абдулла закинул свои развевающиеся
рукава за плечи, подоткнул платье за пояс для патронов и начал проворно
лазать вверх и вниз, принося каждый раз четыре-пять галлонов воды, которые
выливал для наших верблюдов в каменное корыто, находившееся позади колодца.
Верблюды выпили каждый около пяти галлонов воды, так как только накануне их
поили в Рабеге. Затем мы пустили их немного попастись, пока отдыхали сами,
наслаждаясь легким ветерком с моря. Абдулла курил папиросу, полученную в
награду за свои труды. К колодцу подошли люди племени гарб, гоня перед собой
большое стадо молодых верблюдов, и начали их поить, послав одного из своих
слуг вниз в колодец с большим кожаным ведром, которое другие принимали,
передавали из рук в руки под ритм громкого, отрывистого пения.
Пока мы наблюдали за ними, с севера быстро, легкой рысью к нам подъехали
два всадника на чистокровных верблюдах. Оба были молоды. Один из них
вырядился в пышное кашемировое платье, на голове у него была чалма, богато
расшитая шелками. Другой был одет скромнее - в белое бумажное платье, с
красным бумажным головным покрывалом. Они спешились за колодцем. Одетый
более богато легко спрыгнул на землю, не заставив верблюда опуститься на
колени, и, протянув своему спутнику веревку, сказал небрежно:
- Напои их, а я пройду наверх, чтобы отдохнуть.
Он сел под нашей стеной, покосившись на нас с напускным равнодушием,
затем предложил нам папиросу, которую только что свернул, лизнув языком, и
спросил:
- Вы едете из Сирии?
В свою очередь я деликатно осведомился, не из Мекки ли он, на что он
также не дал прямого ответа. Мы поговорили немного о войне и о худобе
арабских верблюдиц
Между тем другой всадник стоял около нас, держа веревку и, вероятно,
ожидая, пока гарб закончат поить свое стадо, чтобы занять свою очередь. Но
тут наш молодой собеседник крикнул:
- В чем дело, Мустафа? Напои их сейчас же.
Слуга подошел и сказал угрюмо:
- Они меня не пустят.
- Черт подери, - закричал в раздражении хозяин, вскочив на ноги, и три
или четыре раза ударил несчастного Мустафу хлыстом по голове и по плечам. -
Пойди попроси их!
Мустафа взглянул на него с обидой, удивлением и таким гневом, как будто
готов был ударить в ответ, но сдержался и побежал к колодцу. Гарб,
пораженные этой сценой, уступили ему место и позволили поить верблюдов из
наполненного ими корыта. Затем они стали перешептываться:
- Кто это?
Мустафа ответил:
- Двоюродный брат нашего господина из Мекки.
Тотчас же два гарба побежали, развязали тюк у одного из своих седел и,
вынув оттуда корм, разложили перед обоими верблюдами господина из Мекки
зеленые листья и почки терна.
Молодой шериф с удовлетворением смотрел на них. Когда его верблюд
насытился, он медленно, но ловко сел в седло, устроился поудобнее и на
прощание приветствовал нас, призывая милости неба на арабов. Мы пожелали ему
доброго пути, и он направился к югу, в то время как Абдулла вывел наших
верблюдов и мы двинулись к северу. Через десять минут я услышал кряхтение
старого Тафаса и увидел насмешливые морщинки на его лице.
- Что с вами, Тафас? - спросил я
- Господин, вы видели этих двух всадников у колодца?
- Шерифа и его слугу?
- Да, но это был шериф Али Ибн эль-Гуссейн из Модига и его двоюродный
брат, шериф Мохсин, вожди клана харита, кровные враги рода масрух. Они
боялись задержаться или совсем не получить воды, если их узнают арабы.
Поэтому они выдавали себя за хозяина и слугу из Мекки. Видели ли вы, в какую
ярость пришел Мохсин, когда Али ударил его? Али - дьявол. Еще одиннадцати
лет он бежал из родительского дома к своему дяде, обкрадывавшему богомольцев
на продуктах. Он прожил у дяди подручным в течение многих месяцев, пока отец
не нашел его. Он участвовал вместе с нашим шерифом Фейсалом с первых же дней
в сражении под Мединой и вел клан атейба на равнины, окружающие Аар и бир
Дервиш. Это было сражение на верблюдах(1). Али не взял бы с собой человека,
который не умел бы делать того, что умел делать он, - бежать за верблюдом,
держась одной рукой за седло, а в другой неся ружье. Дети харита - дети
войны.
Впервые старик был так многоречив.
Мы ехали до захода солнца, когда перед нами открылся вид на поселок бир
Эль-Шейх. Мы въехали на его широкую, просторную улицу и сделали привал.
После нескольких сказанных шепотом слов и длительного молчания Тафас
купил муку, из которой он замесил тесто и сделал лепешку. Он закопал ее в
горячую золу, которую раздобыл у женщины, по-видимому его знакомой. Когда
лепешка испеклась, он -------------------(1) Имеются в виду бои вокруг
Медины, происходившие в самом начале восстания (5 - 30 июня 1916 г
вынул ее из огня и похлопал, чтобы стряхнуть золу. Потом мы разделили ее
между собой, тогда как Абдулла пошел промышлять для себя табак.
Мне сказали, что у подножия южного откоса имелось два обложенных камнем
колодца, но я не был расположен пойти взглянуть на них, так как длительная
езда в течение целого дня утомила меня, а зной равнины измучил. Моя кожа
покрылась волдырями, а глаза болели от ослепительного блеска серебряных
песков и сияющих булыжников пустыни.
Последние два года я провел в Каире, сидя целые дни за конторкой, с
трудом сосредоточиваясь в маленькой, переполненной народом комнате, отвечая
на сотни вопросов, и был лишен всякого физического упражнения, кроме
ежедневной прогулки от конторы до гостиницы. Поэтому новизна положения была
для меня очень тяжела, так как я не имел возможности постепенно привыкнуть к
палящему зною арабского солнца и к монотонному шагу верблюдов. А ведь
предстоял еще переход в этот вечер и долгий путь на следующий день, чтобы
достигнуть лагеря Фейсала. Поэтому я почувствовал сожаление, когда наш
двухчасовой отдых закончился и мы, снова сев на верблюдов, поехали в
кромешной тьме, спускаясь в долины и вновь поднимаясь из них.
В замкнутых ложбинах воздух был знойный, но на открытых местах свежий и
возбуждающий. Под нами, должно быть, расстилалась ровная песчаная почва, так
как мы беззвучно продвигались вперед, и я все время впадал в дрему, чтобы
через несколько секунд внезапно и тревожно просыпаться и инстинктивно
хвататься за седло, восстанавливая равновесие, нарушенное каким-нибудь
неверным шагом верблюда
Стоял густой мрак, и глаз не мог уловить неясных очертаний местности.
Наконец, спустя много времени после полуночи, мы остановились для отдыха. Я
завернулся в свой плащ и заснул в очень уютном песчаном ложе, перед которым
Тафас привязал моего верблюда, поставив его на колени.
А через три часа мы опять двинулись в путь, освещаемый светом заходящего
месяца. Когда мы вышли из теснин на широкий простор, над которым кружился
резкий ветер, начало светать.
В окрестностях бир Ибн Гасани у нас была замечательная встреча.
Мы переехали обширную равнину. Из-за каких-то строений вышел старик,
оказавшийся болтливым погонщиком верблюдов, и тяжелым шагом приблизился к
нам. Он назвал себя Халлафом и был преувеличенно любезен. Его приветствие
выразилось в потоках надоедливой болтовни; после нашего ответа на
приветствие он попытался вовлечь нас в разговор. Однако Тафас старался от
него отделаться и ограничивался короткими ответами. Халлаф не унимался и в
конце концов, желая выглядеть в наших глазах лучше, нагнулся, порылся в
своей седельной сумке и вытащил маленький эмалированный горшочек, который
занимал добрую половину его багажа, и достал оттуда нечто. Это была старая
пресная лепешка, пропитанная маслом, когда она была еще теплой. Разломить ее
можно было только с большим трудом. Перед едой лепешка посыпается
кристаллическим сахаром и разминается пальцами. Я чуть дотронулся до нее.
Тафас и Абдулла уделили хлебу больше внимания.
Теперь мы были друзьями, и болтовня началась снова. Халлаф рассказал нам
о последней битве и про несчастье, случившееся с Фейсалом накануне.
По-видимому, он был выбит из верхнего участка вади(1) Сафра и сейчас
находился в Хамре, недалеко от нас; по крайней мере, Халлаф считал, что он
там. Мы могли узнать об этом с достоверностью в ближайшей деревушке по нашей
дороге. Сражение не было кровопролитным, но все несчастные случаи пришлись
на соплеменников Тафаса и Халлафа: он назвал нам все имена и рассказал о
ранении каждого.
Впоследствии выяснилось, что Халлаф был на жалованье у турок и часто им
доносил о том, что происходило за бир Ибн Гасани.
В усилившемся дневном свете мы увидали как раз справа от нас селение.
Маленькие домишки, коричневые и белые, теснящиеся ради безопасности друг
возле друга, казались кукольными. Они выглядели еще более одинокими, чем
сама пустыня. Пока мы созерцали их, надеясь увидеть там хоть какое-нибудь
проявление жизни, солнце быстро взошло.
Повернув направо, мы спускались на протяжении нескольких миль с горы к
высоким утесам. Мы объехали их и внезапно очутились в долине вади Сафра, у
цели нашей поездки, в середине Васты - ее самой крупной деревни. Дома Васты
казались гнездами, лепящимися к склонам гор.
Наконец мы добрались до долины. Посредине ее, между двумя пальмовыми
рощами, протекал прозрачный ручей, окруженный густой травой и цветами. Мы
задержались здесь на минуту, чтобы дать верблюдам -------------------(1)
Вади - сухое русло, по которому весной и в период дождей происходит сток
воды. События, о которых Халлаф поведал путникам, произошли 19 октября.
Разведывательный отряд турок силой всего в 80 всадников (на верблюдах)
атаковал передовой отряд Фейсала, и повстанцы предпочли отойти
напиться. Вид травы принес быстрое облегчение нашим глазам после того, как
они целый день созерцали лишь резкий блеск булыжников. Я даже невольно
взглянул вверх, чтобы посмотреть, не закрыли ли облака солнечного лика.
Мы проехали через поток к саду, из которого тот, искрясь, выбегал в
каменистое ложе, а затем свернули вдоль обмазанной глиной стены сада под
сень его пальм, направляясь к другим, стоящим отдельно хижинам.
Мы поехали по небольшой улочке. Дома были такие низкие, что мы из седла
видели сверху их глиняные крыши. Тафас остановился у дома побольше и
постучал в ворота его неогороженного двора. Нам открыл раб, и мы спешились в
молчании. Тафас привязал верблюдов, распустил им подпруги и насыпал перед
ними свежего сена, набрав его из душистого стога позади ворот. Затем он
повел меня в парадную комнату дома, темную и чистую, с глиняными стенами. Мы
уселись на циновку из пальмовых листьев, лежавшую под балдахином. Дневной
зной в душной долине все усиливался. Мы легли. Жужжание пчел в садах и мух,
носящихся возле наших защищенных покрывалами лиц, усыпило нас.
Когда мы проснулись, обитатели дома уже приготовили для нас хлеб и
финики. Закусив, мы опять сели на верблюдов и поехали вдоль прозрачной,
тихой речки, пока она не скрылась в пальмовых садах, за их низкими стенами,
сложенными из иссушенной солнцем глины.
Между корнями деревьев были проложены небольшие каналы в один-два фута
глубиной, расположенные таким образом, чтобы вода, направляемая из каменного
русла, могла орошать каждое дерево по очереди. Источник воды находился
в общинном владении и распределялся между владельцами по минутам или часам,
по дням или неделям, смотря по обычаю. Вода была немного солоновата, что и
требовалось для лучших сортов пальм, но в то же время она была достаточно
пресной в колодцах частных владельцев в небольших рощах. Эти колодцы
попадались очень часто, и вода в них была на расстоянии трех-четырех футов
от поверхности земли. Дорога привела нас к центру деревни и базару. Лавки
были убоги, и все кругом казалось пришедшим в упадок. В прошлом Васта была
многолюдна и, говорят, состояла из тысячи домов, но однажды огромная стена
воды, обрушившаяся на деревню из вади Сафра, смыла насыпи вокруг многих
садов и унесла пальмы. Некоторые из островков, на которых веками стояли
дома, были затоплены; стены домов, размякнув, обратились в глину и погребли
под собой несчастных рабов. Все могло бы быть восстановлено, если бы
осталась почва. Но сады стояли на земле, оставляемой ежегодным разливом
реки, а эта волна воды - высотой восемь футов, не ослабевавшая в своем
натиске в течение трех дней - превратила все пространство в голые камни.
Сейчас мы уже видели отряды солдат Фейсала и пасущиеся табуны их верховых
верблюдов. К тому моменту когда мы достигли Хамры, каждый закоулок в скалах
или заросли деревьев представляли собой бивуак.
Хамра, открывшаяся нашим глазам слева, состояла приблизительно из сотни
домов, скрытых садами, разбитыми между насыпями земли высотой до двадцати
футов. Мы перешли вброд небольшой ручей и поднялись по обнесенной стенами
дороге между де ревьями на вершину одной из этих насыпей, где оставили
наших опустившихся на колени верблюдов возле ворот двора у длинного низкого
дома.
Тафас сказал что-то арабу, который стоял там, держа в руке меч с
серебряным эфесом. Тот ввел меня во внутренний двор, в дальнем углу
которого, выделяясь в черном просвете дверей, находилась белая фигура
человека, напряженно ожидавшего меня. При первом же взгляде я почувствовал,
что это был тот, ради кого я приехал в Аравию, - вождь, который доведет
восстание арабов до полной победы. Эмир Фейсал казался очень высоким и
стройным в своей длинной белой шелковой одежде, с коричневым головным
покрывалом, завязанным блестящим ало-золотым шнурком. Его веки были опущены
и бледное лицо с черной бородой походило на маску. Он стоял, скрестив руки
на кинжале.
Я обратился к нему с приветствием. Эмир ввел меня в комнату и сел на
ковер возле дверей. Когда мои глаза привыкли к полумраку, я увидел, что в
маленькой комнате находилось много безмолвных фигур, в упор смотревших на
меня и на Фейсала. Он сидел неподвижно, опустив глаза; его пальцы медленно
играли кинжалом. Наконец он тихо спросил, как я перенес путешествие. Я
заговорил о зное, и он, узнав, когда я выехал из Рабега, заметил, что для
этого времени года мы ехали быстро.
- А нравится ли вам здесь, в вади Сафра?
- Конечно. Но ведь отсюда далеко до Дамаска.
Мои слова упали подобно мечу, и среди присутствовавших прошел легкий
трепет. А затем все застыли на своих местах и на минуту затаили дыхание.
Наступило молчание. Фейсал наконец поднял глаза, улыбнулся мне и сказал:

- Хвала Богу, но ведь турки к нам ближе, чем Дамаск.
Мы улыбнулись.
Я встал, и наше первое свидание на этом окончилось.

ФЕЙСАЛ И ЕГО ОТРЯДЫ

На мягком лугу, под высокими сводами пальм с переплетенными ветвями, я
нашел содержащийся в опрятности лагерь солдат египетской армии (под
начальством египетского майора Нафи-бея), недавно присланных из Судана сэром
Реджинальдом Вингейтом(1) в помощь арабскому восстанию. Они имели при себе
батарею горной артиллерии и несколько пулеметов. Сам Нафи был гостеприимным
и любезным человеком.
Возвестили о приходе Фейсала и Мавлюда эль-Мухлюса, арабского фанатика из
Текрита, который благодаря своему неудержимому национализму уже дважды был
разжалован в турецкой армии и провел в Неджде два года, будучи секретарем
эмира Ибн Рашида. Он командовал турецкой кавалерией при Шайбе и там был
захвачен в плен(2). Как только эль-Мухлюс услышал о восстании шерифа, он
добровольно поступил к тому на службу и был первым кадровым офицером,
присоединившимся к Фейсалу. Сейчас он номинально являлся его адъютантом.
-------------------(1) Реджинальд Вингейт (1861 - 1953) - британский
верховный комиссар в Египте, сменивший в 1916 г. Мак-Магона.
(2) В апреле 1915 г. английский экспедиционный корпус, высадившийся в
Нижней Месопотамии, победил при Шайбе (селении к юго-востоку от Басры)
турецкие отряды
Мавлюд эль-Мухлюс с горечью жаловался, что восставшие во всех отношениях
скверно экипированы. Это и являлось главной причиной их настоящего опасного
положения. Они получали от шерифа ежемесячно тридцать тысяч фунтов
стерлингов, но мало муки и риса, мало ячменя, мало винтовок, недостаточно
боевых припасов и совершенно не получали ни пулеметов, ни горных орудий, ни
технической помощи, ни информации.
Тут я остановил Мавлюда и сказал ему, что мой приезд именно и должен
выяснить, в чем они испытывают недостаток, чтобы составить доклад об этом, и
что я смогу работать с ними лишь в том случае, если они объяснят мне свое

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ



Док. 134195
Опублик.: 20.12.01
Число обращений: 0


Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``