ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Александр Беляев.
Светопреставление.

I. ПОД СТАРОЙ ЛИПОЙ

- Нет, трудно в наше время быть `собственным корреспондентом`. Я, как
говорится, выбит из седла и не знаю, о чем теперь писать. Вы помните мой
рождественский фельетон? Я сделал любопытный подсчет сколько десятков
миллионов бутылок вина и шампанского выпили берлинцы за праздники и сколько
сотен миллионов килограммов съели свинины и гусей. Немцам это показалось
обидно. `А, он хочет доказать, что нам совсем не плохо живется, и что,
следовательно, мы можем гораздо аккуратнее платить поенные долги?` Дело
дошло до дипломатических осложнений. Мне пришлось объясняться и
извиняться.

- На таких фельетонах журналисты делают имя, - сказал Лайль, отпивая кофе.

- Разные бывают имена, - ответил Марамбалль. - Меня едва не отозвала
редакция обратно в Париж. И я теперь решительно в затруднении. Нельзя же
все время писать о новых постановках и выставках картин!

Приятели замолчали, занявшись завтраком. Каждое утро они встречались здесь,
в Тиргартене, занимали столик под старой тенистой липой, пили кофе и
делились новостями. Марамбалль - собственный корреспондент газеты `Тан` -
двадцатипятилетний молодой человек с черными усами и живыми, веселыми
глазами, очень подвижный, беспечный и жизнерадостный, и Лайль -
корреспондент лондонской газеты `Дейли Телеграф`, замкнутый, сухой, бритый,
с неразлучной трубкой в зубах. Несмотря на разность в характерах, они были
большими друзьями. Даже профессиональное соперничество не портило этой
дружбы. Лайль допил кофе, выпустил клуб дыма и сказал:

- Ну что же, облюбуйте какой-нибудь берлинский Чарнинг-Кросс и напишите
теперь о бедноте.

- Благодарю вас. Меня, чего доброго, заподозрят в большевизме, и редакция
уж наверное отзовет меня после такого фельетона.

- Все зависит от того, как вы построите фельетон.

- Ах, надоело мне это!.. Вы слыхали новую негритянскую певицу мисс Глоу?
Она выступает в цирке Буша. Уж действительно Глоу. От ее пения несет
зноем африканской пустыни. Траляляляля! Изумительно! Непременно пойдите. И
зачем только столь очаровательный голос она держит в черном теле! Эй,
эфемерида, пожалуйте сюда!

Молодой грек, в белом костюме и соломенной шляпе, с черными, грустными,
маслянистыми, большими глазами и орлиным носом, подошел к столику,
раскланялся, церемонно подняв шляпу, и присел на край стула.

- Жарко, - сказал Метакса - так звали грека, - обтирая влажный лоб шелковым
платком.

- Как называется газета, в которой вы работаете? - спросил Марамбалль,
подмигивая Лайлю.

- `Имера`.

- Химера?

- `Имера`, что значит `день`. Хорошая газета, афинская, шестьдесят тысяч
тираж.

- Ого! И вы посылаете туда эфемериды? Вот мы тут спорили с Лайлем, - и
Марамбалль опять подмигнул Лайлю, - каково первоначальное значение слова
`комедия`?

- `Космос` значит `разгул`, - серьезно отвечал Метакса, - `оди` - `песнь`.
`Комодоя` - веселое пение в честь Вакха-Дионисия. Так произошло слово
`комедия`. - И, окинув журналистов ласковым взглядом, Метакса спросил:

- Вы не знаете последней новости? Говорят, вчера подписано тайное
соглашение между Германией и Советской Россией. О! Делиани! - Наскоро
простившись, Метакса нагнал своего соотечественника, шедшего по дорожке с
большой корзиной, наполненной шелковыми тканями.

- Из него никогда не выйдет хорошего журналиста, - сказал Марамбалль, глядя
вслед удалявшемуся греку.

- Почему вы так думаете? - процедил сквозь зубы, не выпуская трубки, Лайль.

- Разве настоящий журналист станет говорить о такой крупной новости, как
подписание тайного соглашения между державами, если уж ему удалось кое-что
пронюхать первым? Да и журналист ли он?

- Метакса приехал в Берлин учиться, а для того, чтобы иметь материальные
средства, он корреспондирует какую-то греческую газету. - И, посопев
угасавшей трубкой, Лайль продолжал:

- Но вы ошибаетесь, считая его глупым. Он умнее, чем кажется, и хитрее нас
двоих, вместе взятых. Если он разбалтывает, как вы полагаете, о
дипломатической тайне, то у него, очевидно, своя цель.

Марамбалль задумался. Если бы ему первому удалось добыть сведения о тайном
соглашении! Это сразу выдвинуло бы Марамбалля. До сих пор ему приходилось
играть вторые роли: `аккредитованным` представителем и корреспондентом
газеты `Тан` был некто Эрмет, старый журналист и политический деятель. Он
писал корреспонденции по наиболее важным политическим вопросам; на долю же
Марамбалля оставались мелочи: театр, искусство, спорт, судебные процессы.
Но Марамбалль был честолюбив; притом он любил широко пожить. Не мудрено,
что он спал и видел во сне сенсации первостепенной важности, которые он,
Марамбалль, сообщает изумленному миру. Фраза, мельком брошенная Метаксой о
тайном соглашении, взволновала его. Это было в его духе. Если бы удалось
вырвать эту тайну из недр министерства! Впервые за все время его дружбы с
Лайлем Марамбалль посмотрел на своего товарища с опасением и тревогой.

`Только бы ему не пришла в голову мысль добывать эту чертову грамоту!`

Лайль поймал взгляд Марамбалля и, улыбаясь углами глаз, спросил:

- Что, задел вас Метакса за живое?

- Глупости, - равнодушно ответил Марамбалль. Он был смущен и зол на Лайля
за то, что тот отгадал его мысль. Марамбалль повернулся на стуле, рассеянно
посмотрел вдоль аллеи и вдруг весь встрепенулся. Широкая улыбка открыла его
прекрасные белые зубы.

Мимо их столика шла девушка в легком сером костюме, с открытой головой,
остриженной `мальчиком`.

- Здравствуйте, господин Марамбалль, - приветливо ответила она на поклон. -
Отец сегодня уезжает на заседание к министру, - и, весело улыбнувшись, ока
удалилась, помахивая стеком.

Лайль, едва заметно улыбаясь, наблюдал за взглядом Марамбалля, следившим за
удалявшейся девушкой. И Марамбалль был вознагражден: она еще раз обернулась
и кивнула ему головой.

- Какая вольность для немки, не правда ли? - сказал сияющий Марамбалль,
поворачивая лицо к Лайлю. - Дочь первого секретаря министра иностранных дел
Рупрехта Леера.

- Ого!

- Тип новой немецкой женщины послевоенной формации. Костюм, прическа,
манеры, вы видели? Чемпион плавания, лаун-тенниса, поло. Тело Валькирии и
голос Лорелеи! Прекрасно поет. Имеет один только физический недостаток:
тяжелую поступь. Вы заметили? Берлинка, ничего не поделаешь! Если бы сто
первых красавиц Берлина прошли по этой дорожке церемониальным маршем, их
ноги подняли бы не меньше шума, чем рота солдат.

- С этим недостатком можно помириться, если через сердце фрейлейн Леер
лежит путь к тайнам кабинета ее отца, - глубокомысленно сказал Лайль.

`И зачем только такие догадливые люди бывают на свете!` - с досадой подумал
Марамбалль. - Для француза женщина всегда самоцель, - напыщенно ответил он.
- Нас сблизила общая любовь...

Лайль выпустил густой клуб из заново набитой трубки.

- Любовь к спорту и пению. Представьте, она обожает Равеля, Метнера,
Стравинского и... французские шансонетки. И я обильно снабжаю ее этим
легкомысленным жанром. - Посмотрев на часы, Марамбалль сказал:

- Однако мне пора. Музы призывают меня. Иду писать очередной фельетон.

- Так не забудьте же посетить цирк Буша! Глоу! Огонь, жар, пламя, зной и
кожа, блестящая, как ботинки, только что вычищенные компатриотом Метаксы.

II. ДВОЙНИК МАРАМБАЛЛЯ

Марамбалль писал так же легко и непринужденно, как и жил: не углубляясь и
не задумываясь о том, что выйдет. Иногда он удивлял редактора и самого себя
блестящим фельетоном, иногда попадал впросак, как это было с его
злополучным фельетоном о выпитых морях вина и горах съеденной берлинцами
свинины. В работе для него было трудным только одно: сесть за стол. Вся его
слишком живая, экспансивная натура протестовала, и ему было так же
трудно засадить себя за стол, как ввести в оглобли необъезженную лошадь.

В этот день с ним было как всегда. Усилием воли он заставлял себя подойти к
столу, но тотчас увертывался, проходил мимо, подходил к окну, и, напевая
веселую шансонетку, барабанил пальцами по стеклу. Потом он открывал окно:
душно. Потом закрывал его: мешает уличный шум. И при этом курил одну
папиросу за другой.

Измерив комнату бесчисленное количество раз вдоль и поперек, он, наконец,
перехитрил свою норовистую натуру: сделал посреди комнаты резкий поворот,
подбежал к столу с видом человека, бросающегося в омут, и уселся в кресло,
преисполненный решимостью.

Марамбалль взял в рот новую папироску и зажег спичку. Но тут случилось
нечто, заставившее его забыть о фельетоне и повергшее его сначала в
недоумение, а потом и в ужас.

Спичка зажглась с треском, как ей полагается, но Марамбалль не увидел огня,
хотя слух не мог обмануть его, что спичка зажглась. Раздумывая над этим
непонятным явлением, он продолжал держать спичку меж пальцев и вдруг
вскрикнул от ожога. Марамбалль бросил спичку, отдернув руку. Теперь он тер
рукой обожженный палец, и в то же время продолжал видеть свою протянутую
над столом руку со спичкой. Марамбалль в ужасе откинулся на спинку кресла и
наблюдал эту `третью руку`, в то время как его дрожащие руки покоились уже
на коленях. Он сидел так неподвижно минут пять, пока новое явление не
поразило его: он увидел, как вспыхнула, наконец, спичка в призрачной руке,
как догорела и как отдернулась рука после ожога пальцев. Словом, он увидел
то, что должен был видеть, когда зажег спичку, но видел это с опозданием в
пять минут. Марамбалль протянул руку и зажег лампу на письменном столе.
Выключатель щелкнул, но огня не было, не видел Марамбалль и своей
протянутой к лампе руки. Он почувствовал, как зашевелились волосы на его
голове.

`Неужели я сошел с ума и так неожиданно?` - холодея подумал он. Быстро
поднявшись с кресла, Марамбалль зашагал по комнате. Только теперь он
обратил внимание на то, что из окна падал странный оранжевый свет.
Марамбалль подошел к окну и взглянул на небо. Всего несколько минут тому
назад он видел это летнее, голубое, безоблачное небо. Теперь от ласкающей
глаза голубизны не осталось следа. Небо было страшного, оранжевого цвета.
Улица погрузилась в сероватый полумрак, как это бывает во время неполного
солнечного затмения. Листва деревьев почернела, а белизна домов покрылась
густым синеватым оттенком, и дома показались Марамбаллю страшными, как лицо
трупа. Марамбалль вернулся от окна и остолбенел от удивления, смешанного с
ужасом.

Он увидел себя сидящим за столом. Двойник протянул руку к лампе и зажег ее.
Вспыхнул синеватый свет под черным абажуром, - хотя абажур был из зеленого
стекла. Потом призрак Марамбалля поднялся из-за стола и бесшумно зашагал по
комнате, повторяя все движения Марамбалля номер первый, произведенные им за
несколько минут до этого. Марамбалль-первый в ужасе всматривался в
зеленоватое, растерянное лицо Марамбалля-второго и инстинктивно прыгнул в
сторону, когда Марамбалль-второй, шагая по комнате, направился прямо на
него.

`Галлюцинация!.. Увы, я сошел с ума. Но неужели сумасшедшие сознают свое
безумие и мыслят так ясно, как я?` - думал Марамбалль, следя за своим
двойником, который в это время остановился в задумчивости посреди комнаты.
Поразительно! Этот призрак выглядит так реально. И если бы не
зеленовато-синеватый оттенок его лица, призрак ничем не отличался бы от
живого человека.

`Не заговорить ли мне с ним?` - подумал Марамбалль. Но это было бы уже
полным безумием. Марамбалль решился на иное. Он стремительно двинулся
вперед, на своего двойника, и... прошел его насквозь. Теперь уже сомнения
не было: Марамбалль галлюцинирует. Молодой человек постарался овладеть
собой. Острота ужаса прошла, на смену явилось любопытство. Марамбалль
обошел вокруг своего двойника и вдруг всунул свою голову внутрь оболочки
призрака. Там было совершенно темно.

`Если бы я не сошел уже с ума, от всего этого можно еще раз помешаться`, -
подумал Марамбалль, вынырнув из тьмы призрака в багровый полумрак комнаты.

Из коридора раздался отчаянный крик хозяйки гостиницы, фрау Нейкирх,
сорокалетней вдовы. Она кричала так, будто ее резали. Марамбалль, забыв о
своей горестной судьбе, выбежал в коридор, сделал несколько шагов и
ударился в невидимую мягкую преграду. Он протянул руки. Кто-то невидимый
схватил его за плечи, и голос фрау Нейкирх простонал у самого его уха.

- О-оо! - в то же время он почувствовал, как грузное тело фрау Нейкирх
упало на него. Марамбалль ощупью подхватил невидимую, но весьма
ощутительную вдову за талию, и, задыхаясь под непомерной тяжестью, потащил
потерявшую сознание Нейкирх в свой номер. Он усадил ее на стул, но стула не
оказалось там, где он его видел, и тело Нейкирх мягко щлепнулось на пол.
Несчастная вдова, по-видимому, даже не заметила этого и не издала ни звука.
Марамбалль ощупью нашел кресло, разыскал на полу тело Нейкирх и, наконец,
усадил невидимую гостью в невидимое кресло. Потом он подбежал к столу и
налил в стакан воды из графина. Несмотря на всю необычность положения,
Марамбалль отметил, что вещи, которые не были сдвинуты с места, были хорошо
видны и оказывались непризрачными. Но довольно было стакан поставить на
новое место, как он исчезал из поля зрения, глаз же продолжал видеть его
там, где он стоял несколько минут тому назад.

`Во всяком случае, в моем безумии, как у Гамлета, есть какая-то система`, -
подумал Марамбалль уже не без юмора, стараясь найти стаканом рот
бесчувственной вдовы. К Марамбаллю уже возвращалась его обычная
жизнерадостность.

Пролив полстакана воды на невидимые рыжие завитушки волос и на широкую
грудь Нейкирх, Марамбалль, наконец, бесцеремонно провел по лицу хозяйки
ладонью, нащупал ее рот и влил ей воду. Столь энергичное наружное и
внутреннее лечение оказало свое действие. Нейкирх икнула, - это было первым
проявлением жизни, и, продолжая икать, видимо, приходила в себя. И вдруг
она опять истерически закричала:

- А-а-а! Вот, вот!.. Меня несут! меня несут!.. О-о-о!..

Марамбалль оглянулся и увидал, что из двери Марамбалль-второй тащит в номер
Нейкирх-вторую. Ее посиневшее лицо было откинуто назад, рыжие волосы,
завитые у висков, растрепались и были уже не рыжими, а синими, толстые ноги
беспомощно волоклись по ковру, а Марамбалль-второй тянул ее грузное тело,
как муравей, взваливший на себя непосильную ношу.

`Как ему, должно быть, тяжело, бедняге!` - посочувствовал Марамбалль-первый
Марамбаллю-второму.

Но Марамбалль уже не удивлялся. Он умел делать выводы и применяться к
обстоятельствам. Главное же - он убедился, что не с ним одним приключилось
такое несчастье: фрау Нейкирх проявляла то же безумие, что и он, но еще в
более резкой форме. Судя же по необычайному шуму, который доносился из
коридора и с улицы, помешательство должно быть всеобщим. Как будто весь мир
сразу превратился в сумасшедший дом. Отовсюду слышались крики, стоны и даже
смех, не оставлявший никакого сомнения в том, что он исходил от безумного.
От времени до времени с улицы, через открытое окно, слышался какой-то треск
и новые взрывы криков и стонов. Марамбалль мельком заглянул в окно и увидел
страшные картины: лежавшие на боку трамваи, обломки перевернутых
автомобилей, темную кровь, разлитую по асфальту, и груды тел - мертвых и
изувеченных; причем Марамбалль отметил, что крики слышатся не только в
местах этих катастроф, но и там, где глаз ничего не видел.

`Еще не проявилось`, - подумал Марамбалль.

А фрау Нейкирх продолжала кричать и всхлипывать.

`Нет, это не безумие, - подумал Марамбалль, - скорее какая-то необычайная
катастрофа, если только все, вместе взятое, не кошмар, не безумный бред
моего расстроенного воображения`.

- Боже мой, боже мой! - причитала фрау Нейкирх. - Что со мною? Что это
делается?..

- Успокойтесь, фрау, - пытался ее утешить Марамбалль. - Поверьте, что это
пройдет. Не могут же все люди сразу сойти с ума. Это не безумие, а просто
так... чертовщина какая-то. Мы просто начали видеть не то, что есть, а то,
что было пять - десять минут тому назад... Да, да, вот именно! -
обрадовался Марамбалль, когда ему удалось свести все явления к одной
причине. - Может быть, какой-нибудь новый газ появился в воздухе и изменил
свойства нашего глаза, - пытался Марамбалль уяснить себе и Нейкирх
необычайность происшедшей перемены.

- Нет, нет, - упорно говорила Нейкирх, - это конец... Конец света... Это
светопреставление!.. Да, да. Какой ужас!.. Какой ужас!.. Я вышла из своей
комнаты и вдруг увидала себя идущей по коридору в мою комнату. Я думала,
что мое сердце лопнет от страха. Это к смерти! В нашем роду все видят
своего двойника перед смертью...

- Но ведь вы видели и моего двойника. Да вот, посмотрите, сейчас вы видите,
как я поливаю вам на голову воду и ищу ваш рот. А между тем вот пощупайте
мои руки, в них нет стакана воды.

- Значит, и вы умрете. Все умрут... Это светопреставление. Я не могу жить в
этом мире, среди призраков, видеть своего двойника, всюду следующего за
мною. - И вдова Нейкирх разразилась истерическим смехом.

Марамбалль безнадежно махнул рукой.

- Вы слышите эти крики? - сказал он. - Там гибнут люди, и там моя помощь
нужнее. Возьмите себя в руки.

- Нет, нет, не уходите! - вскрикнула Нейкирх, хватая воздух там, где она
видала Марамбалля, ставящего на столик стакан воды.

III. В МИРЕ ПРИЗРАКОВ

Прислушиваясь к шумному дыханию фрау Нейкирх, Марамбалль обошел то место,
где она должна быть по его расчетам, снял с вешалки шляпу и, осторожно
пробравшись вдоль стены по коридору, вышел на улицу и немедленно был сбит с
ног каким-то невидимым существом.

- Однако можно быть повежливее, - сказал он призраку, поднимаясь с тротуара.

- Вежливость - призрак в этом мире призраков, - услышал Марамбалль чей-то
голос, и вслед за тем истерический смех.

- Иду! Иду! Иду! - предупреждал чей-то голос.

И Марамбалль посторонился.

`Публика быстро начинает приспособляться`, - подумал он и пошел по
тротуару, громко стуча подошвами и беспрерывно повторяя, как гудок
автомобиля:

- Иду, иду, иду!..

Отовсюду слышались эти предупредительные голоса, и улица гудела
встревоженным шмелиным роем.

Несмотря на эти предупредительные голоса, прохожие то и дело наскакивали
друг на друга.

Мимо Марамбалля без единого звука промчался переполненный публикой трамвай.
Марамбалль уже знал, что это - `призрак` трамвая, прошедшего несколько
минут тому назад.

Вслед за этим он услышал рев рожка и предупредительные крики:

- Осторожнее! Едет карета скорой помощи!

Судя по звукам, она двигалась очень медленно. Марамбалль не слышал грохота
невидимых трамваев, - очевидно, всякое движение было прекращено вскоре
после наступления `светопреставления`. Но оно наступило так внезапно, что
не обошлось без катастроф.

Марамбалль видел столкнувшиеся трамвай и автобус. Трамвай сошел с рельс и
наехал на фонарный столб, а автобус лежал на боку. Марамбалль осторожно
пересек улицу и подошел к месту катастрофы, чтобы помочь раненым; однако
это оказалось очень трудным делом. Несколько раненых, к которым он
участливо наклонялся, оказались пустым местом: раненые уже отползли в
сторону. Марамбаллю пришлось рассчитывать не на зрение, а на слух и
осязание. По стонам он разыскал несколько раненых и принес их к карете
скорой помощи. Она, вероятно, стояла здесь уже несколько минут и была не
призрачной.

Марамбалль чувствовал на своих руках теплую кровь, но не видел ни себя, ни
раненых. Он мог только любоваться своим призраком, пробирающимся еще через
улицу к месту катастрофы.

Какой-то мужчина стонал на его руках.

`Несчастный, - подумал Марамбалль, - как-то ему будут делать операцию, если
необходима немедленная помощь? Он может изойти кровью, прежде чем
`проявится` на операционном столе`.

Это слово `проявляться`, заимствованное у фотографов, очень нравилось
Марамбаллю, так как оно точно передавало явление: все предметы делались
видимыми только через несколько минут, как изображение на проявляемой
фотографической пластинке.

Марамбалль почувствовал, что проголодался. Он жил на Доротеенштрассе, в
нескольких минутах ходьбы от Тиргартена. Но на этот раз ему пришлось идти
довольно долго, пробираясь ощупью. Он извинялся, задевая плечом призраки, и
наталкивался на невидимых живых людей.

`Однако который теперь может быть час?` - подумал Марамбалль, глядя на
потускневшее солнце на багровом небе, склонявшееся к западу. По привычке он
вынул часы и посмотрел на циферблат.

`Фу, черт возьми, никак не привыкнешь к этому сумасшествию!` - бранился он,
глядя в пустоту. Он оглянулся и увидел большие часы на углу улицы. Стрелки
стояли на пяти. Он сделал всего несколько шагов вперед, вновь взглянул на
часы и удивленно остановился. Минутная стрелка указывала уже пять минут
шестого. Еще несколько шагов вперед - и часы показывали десять минут
шестого, как будто время начало бежать с неимоверной быстротой. Марамбалль
был так заинтересован этим странным поведением часов, что решил проверить
их, отойдя назад. И что же? Время тоже как будто пошло назад. Пять минут
шестого. Ровно пять. Марамбалль отошел на метр и увидел, что часы
показывают уже без пяти минут пять.

Марамбалль свистнул.

`Ловко! Прогуливаясь взад и вперед, я могу по своему желанию распоряжаться
временем: посетить прошлое, заглянуть в будущее и вернуться в настоящее. Но
почему же я не видал своих карманных часов? Не потому ли, что в кармане
темно?` - Марамбалль еще раз вынул свои часы и поднес их очень близко к
глазам. Всего через две-три секунды он увидел циферблат и стрелки, которые
показывали двадцать минут шестого. Он подошел к большим уличным часам и
посмотрел на них. Они показывали четверть шестого.

Пользуясь тем, что его никто не видит, Марамбалль влез по столбу к самому
циферблату и мог убедиться, что теперь и эти уличные часы показывали
двадцать минут шестого.

- Теперь мне многое становится ясным, - сказал Марамбалль, предпочитая
говорить вслух с самим собой вместо того, чтобы кричать все время `иду,
иду`. - Мои глаза видят то, что было примерно пять минут тому назад на
расстоянии метра, десять минут назад - на расстоянии двух метров и так
далее. Это слишком сложно, чтобы быть безумием.

Очевидно, что-то неладное произошло в самой природе.

Когда Марамбалль добрался, наконец, до ресторана, его ждало разочарование.
Ресторан был закрыт. Марамбалль был постоянным посетителем, и ему удалось
выпросить у хозяина только черствый вчерашний пирожок.

- Однако если так пойдет дальше, мы подохнем с голоду, - сказал Марамбалль,
доедая пирожок.

- Последние времена, - вздохнул хозяин. - Это светопреставление.

`И он о том же`, - подумал Марамбалль, вспомнив вдову Нейкирх, затем он
спросил:

- Господин Лайль был у вас сегодня к обеду?

- Как всегда. Но он чувствует себя очень плохо. Его сильно помяли в
автобусе. Он выглядит совсем больным.

- Но ведь вы не могли его видеть, - насторожился Марамбалль.

- Ну, разумеется, я видел его после того, как он ушел. Кто бы мог подумать,
господин Марамбалль, что мы доживем...

Но Марамбалль уже не слушал его. Все в порядке. Хозяин ресторана видит так
же, как и он, как и все.

- Сколько стоит пирожок?

Марамбаллю пришлось бы ожидать не менее пяти минут, чтобы увидеть
безнадежный жест хозяина. Но интонация голоса и без этих внешних проявлений
ясно свидетельствовала об угнетенном состоянии владельца ресторана в
Тиргартене, а слова говорили еще яснее.

- Какие тут счеты, господин Марамбалль! - сказал он уныло. - С собой в
могилу не возьмешь пирожков, ни платы за них. Кушайте на здоровье.
Простите, что не могу ничем угостить вас больше. Я даже себе не сумел
изготовить обеда: половина жаркого оказалась сырою, а половина сгорела. - И
он еще раз безнадежно крякнул.

- Телефон действует? Мне нужно переговорить с Лайлем.

- Ничего не действует. Все разваливается. Лакеи перепились, винный погреб
опустошен. Вс╟ идет прахом. И я... я, кажется, сам напьюсь, если только эти
подлецы оставили мне хоть каплю вина...

IV. ЗАГАДКА СВЕТА

Марамбалль возвращался к себе на Доротеенштрассе. Он уже больше не
сомневался в том, что здоров. `Болен не я, а весь мир`, - думал он и не мог
решить, лучше это или хуже. Молодой человек радовался за себя, вернув
уверенность в здравости своего рассудка. Но все же положение
катастрофическое. `Нет, уж лучше бы я сошел с ума. Меня врачи, наверно,
вылечили бы, а удастся ли им вылечить весь мир, заболевший каким-то
странным недугом, - это большой вопрос`.

Вернувшись к себе в номер, Марамбалль быстро включил комнатный
громкоговоритель радиоприемника, в надежде, что по крайней мере по радио он
что-нибудь узнает о причинах необычайной катастрофы, разразившейся над
миром. И он не ошибся.

Говорила станция Кенигсвустергаузена.

`...Только высочайшее самообладание и дисциплина могут спасти город от
паники, которая грозит самыми гибельными последствиями. Граждане должны
строжайше придерживаться новых правил уличного движения, памятуя, что
несоблюдение их грозит смертельной опасностью. Город объявлен на осадном
положении. Все попытки нарушения уличного спокойствия будут караться
беспощадно на месте преступления`.

`Хотел бы я посмотреть, как они будут ловить Дпреступников``, - подумал
Марамбалль.

`...О причинах, вызвавших катастрофу мирового масштаба, виднейшие ученые
Берлина сообщают следующее. Ими установлено, что скорость света замедлилась
Вместо трехсот тысяч километров в секунду свет начал двигаться со скоростью
всего шесть минут пятьдесят восемь секунд-метр. Как известно, мы видим
окружающие предметы потому, что они отражают естественный, солнечный или
искусственный свет. Эти отражения проходят теперь примерно семь минут
каждый метр расстояния. Следует упомянуть, что ученые-физики и астрономы
уже давно установили, что скорость света непостоянна. Она уменьшается почти
на четыре километра в год. Однако при сохранении этой плавности скорость
света могла уменьшиться до нуля только через семьдесят пять тысяч лет. Это
слишком отдаленное будущее не могло, конечно, вселять тревогу. Уменьшение
на четыре километра в год практически было неощутимо и могло влиять только
на астрономические подсчеты, там, где дело шло об измерении огромных
пространств `астрономических лет`. Поэтому ученые и не считали нужным
предавать свои наблюдения об уменьшающейся скорости света широкой гласности.

Что касается причин внезапного замедления света. то ученым не удалось еще
найти удовлетворительного объяснения. По мнению одних, наблюдавшееся в
прошлые годы уменьшение скорости света только кажущееся: не скорость света
уменьшилась, а увеличилась единица измерения времени - секунда - благодаря
замедлению суточного вращения Земли. Однако против этой гипотезы и раньше
делались возражения замедления во вращении Земли наблюдаются периодически,
то есть Земля то замедляет, то ускоряет до обычного свое суточное
вращательное движение вокруг оси, тогда как скорость света уменьшалась
равномерно. То же, что мы видим теперь, окончательно опровергает эту
гипотезу: если бы уменьшение света было кажущимся и зависело от замедления
Земли, то это означало бы такое замедление, которое сказалось бы и на
увеличении силы тяжести (от уменьшения центробежной силы), чего, однако, мы
не наблюдали.

Остается предположить, что Солнце в своем движении вступило вместе со всей
солнечной системой планет в такие области мирового пространства, где
скорость света более замедленная. Это может происходить или от свойств
мирового эфира, или же от иной кривизны пространства, - вообще говоря, от
неоднородности и непостоянства межзвездных глубин.

Наконец следует упомянуть, что изменение цветов произошло потому, что
благодаря замедлению света весь спектр как бы передвинулся справа налево:
голубой превратился в темно-оранжевый, зеленый в почти черный, и так далее.
Появились и новые цвета, ультрафиолетовые и лежащие правее них. Но
невооруженным глазом они воспринимаются как темные или вовсе не
воспринимаются.

Наука бессильна изменить явление такого космического порядка, как
замедление света. Но примениться к новым условиям жизни мы все же можем. К
счастью для нас, столь резкое уменьшение скорости света не проявляет
тенденции к еще большему уменьшению. Скорость света пока является величиной
постоянной. Нам ничего больше не остается, как приспособиться к новым
условиям существования и надеяться, что это явление преходящего характера`.

Кто-то постучал в дверь.

- Войдите!

Скрипнула `закрытая` дверь, и в комнату вошло тяжелое дыхание тучной фрау
Нейкирх.

- Добрый вечер, господин Марамбалль, - послышался ее голос, такой
печальный, как будто она только что похоронила своего мужа.

- Добрый вечер, фрау Нейкирх. Ну, вот видите, все великолепно. Сейчас
передавали по радио, что в общем ничего страшного нет. Маленькая заминка со
светом. Солнце заехало в кривизну, и луч света не может протолкаться через
эфир. Садитесь, фрау, только не мимо кресла. Вот, кажется, оно.

- Благодарю вас. Я тоже слушала радио, но ничего не поняла, а вы объяснили
все так просто. Но все-таки в этом мире много непонятного... Я хотела
спросить у вас, господин Марамбалль. Вот, например, газ. Я вскипятила воду
и закрыла кран газовой горелки. Но газ продолжает гореть, хотя и не шипит.
Скажите, пожалуйста, будет отмечать это счетчик? Ведь я же не виновата, что
газ продолжает гореть, хотя этот кран закрыт.

V. ДЕЛО └ 174

Прошло несколько дней, и жизнь понемногу начала входить в новую колею. Фрау
Нейкирх примирилась со своим двойником; повара в ресторанах как-то
умудрялись `на слух, вкус и нюх` готовить кушанья и обслуживать
посетителей; возобновилось и уличное движение, хотя оно происходило с
чрезвычайной медлительностью; в том же замедленном темпе заработали почта,
телеграф и телефон.

Марамбалль и Лайль сидели на своем обычном месте за завтраком под густой
липой, в Тиргартене.

- А все-таки надо отдать справедливость немцам: их удивительная
организованность сказалась в дни катастрофы с особой наглядностью. Берлин -
первый город во всем мире восстановил нормальную жизнь, - говорил
Марамбалль, обращаясь к образу Лайля, каким тот был пять минут назад.
Впрочем, большой разницы между действительным и призрачным Лайлем не было,
так как Лайль отличался неподвижностью, в противоположность Марамбаллю,
между жестами и словами которого не было никакой связи. Марамбалль-первый
заразительно смеялся, в то время как Марамбалль-второй сосредоточенно
поглощал завтрак или закуривал папиросу.

- Интересно все-таки знать, - чем все это кончится?

- Надо жить, чем бы ни кончилось, - ответил Лайль. - Перед наступлением
тысячного года люди ожидали конца мира, и многие богачи завещали свое
имущество церкви. Но конец мира не наступил. Пришлось судебным порядком
требовать возвращения своего имущества. Говорят, в Италии одно такое
судебное дело не окончено до сих пор.

- Да, и у нас во Франции был подобный случай, если память не изменяет мне,
в 1499 году. На этот год великий астролог Стефлер предсказал повторение
всемирного потопа, и тулузский президент Ориаль предусмотрительно выстроил
себе Ноев ковчег. Однако не только потопа, но и наводнения не
произошло. К сожалению, - грустно сказал Марамбалль, хотя его призрак
беззвучно смеялся, откинув голову назад, - у нас действительно произошло в
некотором роде светопреставление.

- Человек умный все должен обращать себе на пользу, - вдруг услышали они
чей-то голос.

- Эй, кто нас подслушивает? Однако теперь надо быть осторожным!

Невидимый посетитель ответил.

- Что же мне, гудеть, как автомобиль, при своем приближении? Не моя вина,
что вы не видите меня.

- А, эфемерида! Здравствуйте. Садитесь на этот стул; он не сдвигался с
места более десяти минут.

Метакса, однако, осторожно ощупал стул, прежде чем сесть. Эта осторожность
входила в привычку.

- Жарко, - сказал Метакса.

- Удивительно, что вы из Греции, а постоянно жалуетесь на жару, - отозвался
Марамбалль.

- В Греции - там еще жарче. - И, помолчав, Метакса продолжал: - Дело номер
сто семьдесят четыре находится у первого секретаря министра, Леера.

- Что это за дело? - спросил Марамбалль.

- О тайном соглашении между Германией и Россией, - ответил Метакса.

Марамбалль ощутил на своем лице клуб дыма из трубки Лайля.

- И что же дальше? - спросил Марамбалль.

- Ничего. Я только сообщил вам новость. Думал, может быть, будет интересно.
И еще есть новость. Лейтенант барон фон Блиттерсдорф сделал предложение
фрейлейн Вильгельмине Леер.

- Но ведь ее нет в городе! Откуда вы все это знаете? - горячо воскликнул
Марамбалль. Эта новость поразила его; он густо покраснел и был очень рад,
что Лайль и Метакса не видят его лица. Но, вспомнив о том, что они все же
увидят его, Марамбалль постарался придать своему лицу равнодушный вид.

- И люди будут жениться и выходить замуж даже в день светопреставления, -
процедил Лайль. - Вас это огорчает, Марамбалль?

- Нисколько, - поспешно ответил он. - Я не собирался жениться на фрейлейн
Вильгельмине. Да, признаться, не очень и верю этой новости. Вильгельмина...
фрейлейн Леер сообщила мне сегодня по телефону, что в момент катастрофы она
была за городом и до сих пор не могла вернуться, так как всякое движение
было прекращено. Она приедет только сегодня в шесть часов вечера. Когда же
Блиттерсдорф мог сделать предложение? Во всяком случае, она сказала бы мне
об этом.

- Блиттерсдорф сделал официальное предложение ее отцу, Рупрехту Леер.

- Ну и пусть Блиттерсдорф женится на Рупрехте Леер, - со смехом отвечал
Марамбалль, в душе очень озабоченный решительными действиями соперника.

Лейтенант Блиттерсдорф был давнишним претендентом на руку Вильгельмины,
хотя больше пользовался успехом у ее отца, чем у нее.

Сама Вильгельмина не отказывала лейтенанту решительно, она отвечала на его
предложение, что не думает о замужестве.

Марамбалль не лгал, уверяя, что он не собирается жениться на Вильгельмине,
хотя она и нравилась ему; его планы не заходили так далеко. Получив
возможность бывать в доме у Лееров и пользуясь ее дружеским расположением,
Марамбаллю удавалось узнать раньше других корреспондентов кое-какие
дипломатические новости. Правда, ничего крупного, сенсационного он получить
не мог: дверь в деловой кабинет Рупрехта Леера была довольно плотно закрыта
для него. Но все же это была приятная и полезная дружба. И вот теперь этой
дружбе может наступить конец. Ревнивый и грубоватый лейтенант барон
Блиттерсдорф, воспитанный в военной обстановке империи, конечно, не
потерпит Марамбалля в качестве друга дома. Притом Вильгельмина, если выйдет
замуж, переедет к мужу и этим самым наполовину потеряет ценность для
Марамбалля.

`Черт возьми, надо на что-нибудь решиться крупное, - думал Марамбалль. -
Да, Метакса явно наталкивает меня. Дело номер 174!.. Правда, мир сейчас
занят иным. Но что, если `светопреставление` кончится так же неожиданно,
как оно началось? А лучшего времени не выбрать; надо воспользоваться
случаем и раздобыть такой сенсационный документ. И тогда пусть Вильгельмина
выходит замуж за своего барона, если это ей нравится...`

- Все эти соглашения потеряли теперь всякий смысл и ценность, - небрежно
сказал Марамбалль. Вынув карманные часы, он поднес циферблат к глазам,
подождал, пока он появится, и поднялся.

- Мне пора. Сколько с меня следует? - обратился он к лакею, принесшему кофе
Метаксе. Лакей подсчитал.

- Четыре марки. И еще одна марка за пирожок, который вы съели в тот день,
когда ресторан был закрыт. Хозяин просил вам напомнить об этом должке...

Марамбалль вынул бумажник, посчитал деньги, `проявляя` их у глаз, и всунул
в руку лакея.

- Получайте. Очевидно, ваш хозяин раздумал умирать.

И, распрощавшись, Марамбалль ушел, потрескивая автоматической трещоткой,
которая издавала негромкое, но характерное щелканье при каждом его шаге.
Прохожие, которые еще не успели обзавестись этой новинкой, предупреждали о
себе однообразным `иду, иду`.

На всех перекрестках громкоговорители напоминали о правилах уличного
движения.

Толпа на тротуарах двигалась не спеша, в строгом порядке, придерживаясь
правой стороны. Полицейские на перекрестках от времени до времени трубили в
рожок, приостанавливая движение трамваев и экипажей, чтобы дать возможность
пешеходам перейти на другую сторону улицы.

Автомобили и трамваи двигались также очень медленно, беспрерывно подавая
сигналы звонками и гудками. Чтобы не мешать друг другу, все эти звуки были
приглушены. На улице стало гораздо тише, чем раньше. У всех жителей города
быстро обострялся слух.

Уже никто не обманывался видом бесшумного призрачного трамвая, стоящего на
остановке: все знали, что этот видимый трамвай давно прошел. Но, когда
слышался шум подходящего невидимого трамвая, пассажиры шли на звук звонка,
на ощупь находили входную площадку и, соблюдая строжайшую очередь, входили
в трамвай. К счастью, столбы, указывающие места остановки, дома, как все
неподвижные предметы, были хорошо видимы, хотя они и являлись `устаревшим`
отображением вещей.

VI. ИГРА В ЖМУРКИ

Несмотря на осадное положение и все принятые меры, в городе все же были
случаи ограблений. И поэтому во всех домах были приняты меры
предосторожности, чтобы вместе с жильцами в дом не проникали воры,
пользуясь своею временной невидимостью.

Когда Марамбалль позвонил у дома Леера, швейцар осторожно приоткрыл дверь,
держа ее на цепочке, и впустил Марамбалля, только узнав его по голосу.
Марамбалль едва протиснулся в приоткрытую дверь, причем почувствовал, как
швейцар легонько провел рукой по его спине, чтобы убедиться, что за
Марамбаллем никого нет, и тотчас закрыл дверь.

- Фрейлейн Вильгельмина приехала? - спросил он, раздеваясь.

- Только что, - отвечал швейцар.

Марамбалль поднялся по лестнице, устланной черным ковром, - до
светопреставления он был красным, - вошел в большую гостиную и огляделся.

Вильгельмина, в дорожном костюме, с небольшим чемоданом в руке, стояла у
раскрытой двери в кабинет Леера и говорила с отцом. Вернее, бесшумно
шевелила губами. Потом отец так же беззвучно что-то сказал ей, потрепал по
щеке и ушел к себе, закрыв дверь кабинета. Вильгельмина быстро прошла в
свою комнату, в правую дверь.

Марамбалль находился в затруднении. Он знал, что видел минувшие события. Но
вернулась ли уже в гостиную Вильгельмина?

Его вывел из затруднения голос Вильгельмины, раздавшийся из столовой. Она
запела, потом, очевидно, услышав шум приближающихся шагов, прекратила пение
и спросила:

- Кто здесь?

- Здравствуйте, фрейлейн, - сказал Марамбалль, осторожно пробираясь в
столовую. - С приездом!

- А, это вы, Марамбалль, здравствуйте! - Девушка пошла навстречу гостю.

- Не правда ли, интересно? Весь мир играет в прятки. Ну где же вы?

И, смеясь, она вертелась около него, как будто не могла найти. А Марамбалль
беспомощно разводил руками, хватая воздух.

- Через пять минут, когда вы проявитесь, я буду смеяться, наблюдая ваш
глупый вид, - продолжала она забавляться. - Ну, вот моя рука, держите, -
наконец смилостивилась она.

Молодые люди уселись у стола.

- Как давно мы не виделись! - сказал Марамбалль. - Это было еще в старом
мире, когда люди видели настоящее, а не прошлое. Как провели вы время у
фрейлейн Алисы?

- Великолепно, - отвечала девушка. - Сначала мы все очень испугались. А
потом нашли, что это даже интересно. Но, Марамбалль, это начинает мне
надоедать. Прощай лаун-теннис! Мы больше не можем играть в эту чудесную
игру!..

- Есть `игры` поважнее, - сказал Марамбалль. - На многих фабриках и заводах
прекратилось производство. Если это продлится, мы переживем ужасные времена.

- Придумают что-нибудь, - беспечно ответила Вильгельмина. - Научатся
работать `вслепую`. Ведь работают же слепцы. И вообще не портите мне
настроения. Представьте, у подруги мы играли в пушболл. Это было что-то
невероятно комическое!

- Да, люди приспособляются ко всему, это правда. Сегодня впервые
открываются даже театры. В опере идет `Фауст`.

- Воображаю, что это будет. У нас абонемент. Заезжайте за мной и отправимся
вместе в нашу ложу.

- А я хотел предложить вам место в партере, это ближе к сцене, - если
только вы снизойдете до партера.

- Снизойду, - ответила Вильгельмина. - Идем в партер. Но как же музыканты
будут читать ноты?

- Артисты и оркестр будут исполнять на память. Каждый из них отлично знает
свою партию. Зрелищное восприятие, конечно, не будет совпадать со слуховым.
Но с этим надо примириться.

- А что же будет с нашей музыкой и пением, Марамбалль?

- Мы будем разбирать ноты, как близорукие, и учить на память.

- Вы принесли новые романсы?

- Принес, - ответил Марамбалль, наблюдая за тем, как `призрак` Вильгельмины
вошел в столовую, переодетый в розовое кимоно. Только теперь Марамбалль
узнал, как одета сидящая с ним Вильгельмнна.

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 133911
Опублик.: 20.12.01
Число обращений: 1