В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
РОЖДЕННЫЙ ПОД ВЛАСТЬЮ Назад
РОЖДЕННЫЙ ПОД ВЛАСТЬЮ

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Джон БРАННЕР

РОЖДЕННЫЙ ПОД ВЛАСТЬЮ МАРСА


1


Мне хочется рассказать о том, что со мной произошло. Я не помню, где
это случилось, но могу назвать час и даже минуту, когда это началось.
Голая комната, освещенная пожелтевшим от старости флюоресцентным
светильником, висящим высоко под потолком. Несколько стульев. Один из них
был грубо высечен из каменной глыбы и весил, вероятно, около четверти
тонны. Они привязали меня к нему, потому что даже в условиях марсианской
гравитации никто бы не смог поднять такой груз. Для меня, марсианина, этот
вес был весом самой смерти. Тодер не раз говорил со мной о смерти, и я
помню, как испугали меня его слова: `Во всем есть спасение, Рэй, даже в
смерти`.
Но такого спасения я не хотел. Имелась причина: я не знал, почему
этот человек пытал меня, почему они вообще схватили меня, и я хотел
проверить учение Тодера на практике.
Пребывая в неведении, я вспомнил одно из ранних изречений Тодера:
`Утешение является защитой`. Я имел такое утешение. Я знал: чего бы ни
хотели получить от меня мои мучители, они не получат этого. Но подобное
утешение было хрупкой защитой против нервно-парализующего хлыста. Не очень
большая заслуга сохранить информацию, которой не обладаешь.
Я считал, что представляю для них какую-то ценность. Четверо
допрашивавших меня были в масках, а их голоса звучали неестественно, будто
их нарочно старались исказить. И если я хотел произвести идентификацию - а
я хотел этого, то не должен был пропустить ни одной мельчайшей
подробности, несмотря на то что голова моя горела как в огне.
В минуту расслабления я вспомнил об одном опыте Тодера. Он с помощью
своих четок показывал, как заставить время идти медленнее или быстрее для
собственного сознания. Тогда, именно тогда, я понял его. Мое время
натянулось, бусинка замедлила свое движение и, кажется, будто
остановилась. Но тем не менее мой мозг пылал, и я горел под своей кожей.
Если я выживу, то найду Тодера и попрошу у него прощения.
Нет, я не смог вызвать умственные резервы для замедления времени,
поэтому я должен был использовать только интервалы между взрывами агонии,
чтобы смотреть, слушать, воспринимать запахи, осязать и стараться
запомнить этих людей.
Вначале я подумал: `Работорговцы!`. Вопреки всем официальным
опровержениям периодически появлялись слухи о похищениях людей для продажи
в рабство. Как правило, такие обвинения выдвигались против центавриан.
Официально Земля считалась нейтральной планетой, хотя большинство землян
симпатизировало медведианам, на что, конечно, повлияли воззрения некоторых
личностей.
Ирония судьбы! Я, Рэй Мэлин, занял типичную позицию землян.
Мои мысли были беспорядочными. Я терял драгоценные секунды. А ведь
после последнего шока прошло уже много времени, и я уже был в состоянии
снова сконцентрировать свое внимание на происходящем.
Произношение? Они разговаривали на беглом английском, но я был хорошо
знаком с обоими наречиями и Центаврианского и Медведианского секторов,
имел отличное произношение и обладал большим словарным запасом.
Следовательно, эти люди могли быть...
Бессмысленно. Прислушиваясь к разговору, я пытался оценить его так,
как это сделал бы Тодер.
Мужчина, сидящий на среднем из трех стоящих передо мной стульев,
крикнул:
- Еще раз, я сказал!
Человек, который стоял в стороне, поднял свой нервно-парализующий
хлыст. Я напрягся, но руководитель остановил его руку.
- Попробуй без хлыста, - приказал он. - Может быть, физическая боль
не дает ему говорить.
Я постарался не показать своего облегчения, когда главный, повернув
ко мне лицо, вкрадчиво сказал:
- Рэй Мэлин! Вспомните свое последнее путешествие! Расскажите нам,
как оно началось!
Рассказать им об этом еще раз детально, растягивая время! Я не
поддался искушению. Я почти убедил этих людей, что говорю правду; я уже
приблизился к победе, спасению и мести. Незачем терять полученные
преимущества. Во всяком случае, что даст тщательная разработка модели?
Сущность по-прежнему останется неизменной.


Мое предпоследнее путешествие привело меня на Дарис. Я никогда раньше
так долго не находился в сфере влияния центавриан, но я уже не раз бывал в
самых интересных мирах медведиан и окончательно запутался в противоречиях
между официальной земной пропагандой и тем, что лежало в основе
благосклонного отношения землян к медведианам. Я боялся занять позицию,
которая заставила бы людей думать, что я, как это доказывали мои
документы, являюсь гражданином Земли.
Я познал суровый путь, наглотавшись этой пропаганды, несмотря на свой
гнев. Третий раз я был дерзок со старшим офицером старой калоши, который
претендовал на родство с семьей Тирана. И меня высадили на Дарисе. Если бы
нечто подобное совершил центаврианский член экипажа, то его, вероятно,
выгрузили бы на первой попавшейся планете без дальнейших комментариев.
Единственный раз в жизни, насколько я помню, я был благодарен своему
официальному гражданству. В чьей бы сфере влияния земляне ни находились,
они всегда могли рассчитывать на поддержку другой стороны. Так что я мог
благодарить земных политиков за эту привилегию, если это не было
результатом стратегического размещения Старой Системы между двумя
гигантскими блоками.
Тем не менее центраврианский офицер указал мне на шлюз на обитаемой
планете. Я оказался на Дарисе с половинным жалованьем и без всяких видов
на будущее.
Вначале я не был особенно встревожен. Я отправился в Торговую контору
главного порта Дариса и истратил часть наличных на установление знакомств
с портовыми чиновниками. Подобная тактика имела эффект на Голдстаре - я
тогда неофициально получил должность механика на зафрахтованном судне.
Однако подкуп чиновников мог иметь и негативные последствия: если бы мне
пришлось показать свой нос на Голдстаре, то местные безработные немедленно
вышвырнули бы меня вон. Но меня такие мелочи мало заботили. Во всяком
случае, все это сейчас не относится к делу.
Три недели я провел на Дарисе и так и не нашел никакой работы.
Оставалось последняя возможность добраться до дома: я должен был
отказаться от всех своих принципов и обратиться к местному Земному консулу
с просьбой доставить меня домой как БЗП (безработного Земного подданного).
И тогда мне предстояло целый год работать задаром, чтобы оплатить свое
возвращение! Это обстоятельство меня не воодушевляло.
Я тратил свои последние деньги в баре порта, когда появился Лугас.
Лугас был типичным центаврианским офицером, но он командовал
кораблем, не входящим в Центаврианский сектор. Вопреки его утверждениям я
отнесся с сомнением к его Центаврианскому гражданству, поскольку он мне
показался весьма неуравновешенным человеком, а эта черта считалась у
центавриан большим недостатком. Кроме того, он обращался ко мне, как к
равному, и сразу же перешел к делу.
- Мне сказали, что вы умеете обращаться с космическими двигателями
четвертого поколения.
Я показал свое удостоверение - все, что я имел. Оно пестрело
медведианскими штампами, которые до сих пор были хорошими рекомендациями,
но в секторе Центавра...
Я ждал, что Лугас, увидев такое количество медведианских штампов,
подожмет губы и уйдет, но он продолжал:
- Как я вижу, вы главным образом служили в секторе Большой Медведицы.
Я пожал плечами и кивнул. Как сказал бы Тодер - не в этом дело.
- Что привело вас в эти края?
- Межпространственная мороженица, - огрызнулся я и тут же пожалел об
этом. Такие же ответы я неоднократно давал старшему офицеру той самой
`мороженицы`. Если я не буду следить за своим языком, то потеряю работу
раньше, чем она будет мне предложена.
Лугас раздраженно нахмурился:
- Как это случилось?
- Рефрижератор класса `Спик`, сэр, - неохотно ответил я. - Он
выбросил меня потому, что я был слишком разговорчив с капитаном. Но я могу
работать с любыми типами двигателей, сэр.
Лугас колебался, но не по той причине, которую я предполагал. Наконец
он сказал:
- В таком случае вы, вероятно, не скоро вернетесь в Старую Систему.
Я рванулся вперед. Это было удивительно! Я так хотел выбраться из
Центаврианского сектора и совсем не собирался сюда возвращаться.
- Земля? - спросил я. - Или Марс?
Он очень странно посмотрел на меня, и во взгляде его было что-то, что
я только много позже определил как тревогу. Он сказал:
- Марс, естественно!
Конечно же, `естественно`. Земляне были крайне осторожны, давая
разрешение на посадку чужеземных кораблей. Я испугался: моя ошибка могла
положить конец нашему разговору, - но он дал мне работу.
Его корабль казался таким же необычным, как и сам хозяин. Это был
наполовину грузовик, наполовину лайнер с корпусом от прогулочной яхты
класса `Денеб`, но двигатели были крейсерского типа, запросто вбивающие
корабль в свободное пространство. При корпусе такой малой массы двигатели
могли развивать скорость роскошного лайнера. Предупреждая любопытство с
моей стороны, Лугас на ходу сочинил, что корабль собран из купленных по
дешевке деталей аварийных кораблей. Это звучало неубедительно, но я боялся
потерять только что приобретенную работу и решил ни о чем не расспрашивать
его.
Большую часть полета двигатели угрожали оставить корпус позади. Я
весь полет провел около них, отрываясь только на сон. Сигнальное
устройство, встроенное в мой гамак, будило меня, если что-нибудь
случалось. А случалось довольно часто, и я начал думать, не пострадал ли
квалифицированный инженер Лугаса от чрезмерного напряжения. Но я не
спросил его об этом ни тогда, ни позднее. Мы достигли Марса без аварий, и
Лугас выплатил мне премию, чего я никак не ожидал от центаврианина.
За исключением ненормального поведения двигателей и сердечности
Лугаса, словно он был не центаврианином, а медведианином или, возможно,
землянином, в путешествии ничего примечательного не было.


После моих слов наступила тишина. Я ждал. Наконец главный из четырех
жестом дал знак владельцу хлыста. Так как регулятор оружия был поставлен
на максимум, я решил воспользоваться методикой Тодера и заставить время
ускориться, то есть заставить мое личное `сейчас` опередить начало агонии.
Однако боль все-таки захлестнула меня. Она была так сильна, что я
потерял сознание. Моей последней мыслью было воспоминание о мягком
тодеровском `так-так`, предназначенном для не оправдавшего ожидания
ученика.


2

Удушье...
Я боролся с рефлекторным страхом; возвращаясь назад к моменту
пробуждения, я пытался объяснить себе, что же испугало меня. Вероятно, мне
стало страшно от переживаемой во сне мысли, что я тону, захлебываясь в
воде.
Но чтобы я, марсианин, когда-либо плавал в воде?!
Тогда, может быть, это была пыль, не дающая мне дышать; мой рот и
горло были неприятно сухими и болезненно раздраженными, словно после
песчаного удушья. Нет, и это не так. Я понял. То тяжелое и угнетающее, что
лежало на мне, не давая дышать, был густой влажный воздух. Я совсем
опьянел от кислорода. Чтобы прекратить головокружение, необходимо было
задержать дыхание на некоторое время. Почему же я дышал так глубоко?
Мускулы горла полностью онемели. Вероятно, я кричал, даже визжал, когда на
меня накатывала волна страха.
Тодер говорил: `Человек связал время на протяжении миллионов лет, чем
ты напуган - Тамерланом, Гитлером или Товаренко?`
Задержав дыхание, я исследовал окружающее пространство, анализировал.
Сначала воздух. Большое содержание кислорода. Я всегда чувствовал
себя дискомфортно в такой атмосфере. Давление на Марсе измерялось в
единицах, пропорциональных шкале измерения давления на Земле по высоте (от
уровня моря) от одного до тысячи футов. Подобно всем марсианам, я дышал
воздухом под давлением в десять единиц. Здесь же из-за значительной
влажности трудно было правильно определить давление, но все же я оценил
его в две или, самое большее, три единицы. Неудивительно, что я очнулся от
удушья и почувствовал тошноту от избытка кислорода, почти такую же, как и
от действия нервно-парализующего хлыста.
Далее. На чем я лежал? Кровать? Я пошевелился и сразу же понял, что
подо мной была кровать с основанием, создающим нулевую гравитацию; я видел
однажды такую кровать в дорогом публичном доме на Хариголе. Я лежал на
спине, обнаженный. Одна рука на груди, другая откинута в сторону. Она даже
не достигала края широкой кровати, а я, подобно всем марсианам, был тощ и
высок.
Я сделал вдох, прочищая легкие, и открыл глаза. Я находился в комнате
с зеленовато-голубой и золотой отделкой; в единственное окно проникали
лучи утреннего или, возможно, вечернего солнца - следовательно, окно
выходило либо на восток, либо на запад. Мое настроение поднялось. Комната
была украшена большими вазами, наполненными золотисто-желтыми цветами.
Крайние цветы в букетах слегка покачивались от движения завесы сухого
воздуха, защищающего их от воздействия влажного земного воздуха. Стены
были украшены циновками из песчаного камыша ручной выделки, покрытыми
слегка блестящим защитным слоем пластика.
Около меня стояли два человека. Я уже много о них знал, если,
конечно, эта комната была их собственным жилищем. Не могло быть никакой
ошибки, что они не марсиане. Они ничего не скрывали: ни своего
местонахождения, ни своих лиц.
Я решил, что они доброжелательно расположены ко мне. А может быть,
они спасители?
Один из них, стоящий у моего изголовья, оказался девушкой. Как и
большинство землян, она была ростом невелика по сравнению со мной, но
отнюдь не приземистой, какими обычно они все казались, а просто
миниатюрной. Грациозная, с золотистым округлым лицом, темными волосами,
скрепленными на затылке, она внимательно смотрела на меня своими
блестящими агатовыми глазами. Девушка была одета во что-то шелковистое,
цвета мерцающей бронзы. Платье мягко зашелестело, когда она наклонилась
вперед. Рядом стоял мужчина, высоковатый для землянина и слегка обрюзгший.
Светлые волосы локонами обрамляли бледное квадратное лицо. Он был одет в
темно-голубой с черным костюмом земного покроя. Его кисть с толстыми
пальцами, будто тиски механической лопаты, сжимала мягкую руку.
- Он очнулся, Питер, - сказала девушка голосом, похожим на звук
скрипки. Было странно и приятно слышать эти низкие и трепетные звуки в
плотной атмосфере комнаты. Но я никогда не поддавался соблазнам. Один
неверный шаг - и легко можно заблудиться в изощренной женской лжи. Но,
наверное, не все женщины одинаковые, хоть и очень похожи.
Мужчина наклонился ко мне и спросил:
- Вы можете говорить?
Я кивнул.
- Вы помните, что с вами случилось?
Я помнил только день своей смерти. Но Тодер советовал: `Вопросы
подразумевают ответы. Спрашивающий выдает столько, сколько знает`. Я снова
кивнул.
- Вы находитесь в апартаментах Большого Канала, - сообщил мне Питер.
- Вы находитесь здесь большую часть дня. Мы нашли вас около Старого Храма,
почти утонувшего в пыли. Вы были парализованы.
Откуда он знает? Были ли эти двое моими палачами? Но судя по голосам
тех четверых, среди них не было женщины, хотя могли быть использованы и
фильтры, и звукоуловители... Я вспомнил, как Тодер учил определять ложь по
движению лицевых мускулов. Но я просто спросил, откуда они это знают.
- Сначала мы подумали, что вы пьяны, - сказала девушка. - Потом нам
пришло в голову, что у вас болезнь Лахмава, но у вас не было жара.
- Трезвый, без сознания, с нормальной температурой, - продолжил
Питер, - без явных повреждений, но вы с трудом выносили малейшие
прикосновения. Вы были парализованы, все верно.
- А почему утонувший? - спросил я.
По быстрому ответу Питера я понял, что, несмотря на свое земное
происхождение, он хорошо понимал жестокость жизни на моей планете.
Он сказал:
- Не без маски. Но пыль проникла за клапан, в дыхательную трубку. Мы
слышали ваши хрипы.
- И что вы решили?
Они обменялись взглядами. Мне показалось, что они были раздражены
моей назойливостью. Им хотелось самим услышать мои объяснения. Эти люди не
понимали моего состояния, да и не могли понять. Единственное, что марсиан
еще связывало с Землей, - это потребность в необходимом количестве
кислорода для развития зародыша во чреве матери; в связи с этим
беременность должна была протекать в среде с давлением, приближающимся к
нулевой отметке, или даже ниже. Это заставляло большую часть марсианских
женщин проводить три седьмых года в условиях Земли, задыхаясь от
повышенного давления.
Мужчина сказал:
- Это Лилит Чой, а я Питер Найзем. С Земли, конечно.
- Конечно, - в моем ответе прозвучало больше иронии, чем следовало. -
И вы знаете, кто я?
Еще один обмен взглядами, и последовал ответ Питера:
- По документам, которые были у вас, вы Рэй Мэлин, инженер по
межзвездным двигателям. И нам кажется, у вас есть враги.
- Значит, вас совсем не удивило то, что я был брошен умирать у
Старого Храма?
Они стояли в растерянности. По-видимому, они никак не ожидали от
человека, еще не оправившегося от глубокого паралича таких острых
атакующих вопросов.
Лилит попыталась ответить:
- Ну... мы чужеземцы на Марсе...
- Вы сообщили в полицию?
Она отступила назад. Питер резко спросил:
- Вы боитесь, что мы это сделали? Вы преступник?
- Нет. И мои бумаги не лгут. Но я марсианин, а у марсиан свои методы
улаживания дел.
Странно, что допрашивающие меня оставили мои документы. Я, конечно,
мог приобрести другие, но в последнее время возникли трудности с
получением медведианских виз.
- Да, - кивнула Лилит. - Мы слышали об этом. Поэтому и не обратились
в полицию.
- Никто, кроме нас, - добавил Питер, - не знает, что вы здесь.
- Я признаю обязательство, - с трудом выдавил я.
Это был древний обычай. Они спасли мне жизнь, а нравится ли это мне
или нет - уже не имело значения. Я надеялся, что они не будут ничего от
меня требовать. Я перенес свое тело через край кровати и встал на пол. С
высоты своего марсианского роста я посмотрел на этих маленьких людей -
земляне плохо растут из-за сильной гравитации на их планете, близко
расположенной к Солнцу, - и спокойно спросил:
- Могу я получить свою одежду и вещи?
Девушка удивленно разглядывала меня с ног до головы, как будто не
могла увязать длину моего тела, лежащего на кровати, с его размером по
высоте; ее глаза немного расширились. Затем Лилит сказала:
- Да, конечно. Я принесу их.
Она грациозно прошла мимо меня и скрылась в соседней комнате. Питер
нерешительно предложил:
- Может быть, вы отдохнете у нас немного, пообедаете? Действие
парализатора, наверное, еще не прошло.
- Спасибо, но я должен заняться делом, - ответил я.
- Теми, кто так плохо обошелся с вами?
- На Марсе не задают подобных вопросов, - упрекнул я его.
Он слегка покраснел.
- Да, извините. Мне говорили об этом, но я забыл. Традиция, начатая
первыми поселенцами, не так ли! Тогда человек имел право держать в секрете
свое дело.
- Кто-нибудь, где-нибудь, когда-нибудь имел большие права? - спросил
я.
Вернулась девушка с моей одеждой. Сквозь тяжелый сырой воздух до меня
дошел запах свежевыстиранного белья. Разговаривая со своими новыми
знакомыми, я набрал гораздо больше воздуха, чем мне было необходимо, и
поэтому начал энергично одеваться, чтобы израсходовать излишки кислорода.
Лилит тоже предложила мне пообедать с ними. Я вежливо отказался,
проверил свои документы и осмотрел маску. Они уже подготовили ее для меня:
счетчик на резервуаре стоял за отметкой `полный`. Я еще чувствовал
некоторые последствия нервного шока, но надеялся через день-два полностью
прийти в себя.
- Вы собираетесь уходить? - спросил Питер.
- Да, - я пристегнул маску, чтобы надеть ее при выходе из
герметизированного объема.
- Подождите, - он казался несколько смущенным. - О, вы сказали, что
обязаны нам?
Они знают о нашем обычае. В моем затылке заломило. Лилит попыталась
остановить Питера, тронув его за локоть, но он, не обращая внимания на
девушку, продолжал:
- Поверьте, мне бы не хотелось пользоваться своим преимуществом, но
обстоятельства так сложились, что вы можете помочь нам, не подвергая себя
никакому риску. Ведь в этом заключается марсианская традиция?
Он был прав. Может быть, дело, которое они хотят поручить мне, не
имеет отношения к случившемуся со мной, может быть, это обычное дело,
связанное с контрабандой какой-нибудь косметики, которая на Марсе гораздо
дешевле, чем где-либо... Да, но эта пара, живущая в особняке Большого
Канала, где давление соответствует земному на высоте две тысячи футов,
могла оплатить пошлину на все, что угодно.
- Что вы хотите? - спросил я.
- Ну... вы космонавт, и поэтому, вероятно, - он сделал какой-то
неясный жест, - вы бываете в порту и болтаете с друзьями...
Я начал беспокоиться.
- Около трех дней назад с Дариса прибыл центаврианский корабль,
который называется `Хипподамиа`. Он выглядит как прогулочная яхта.
Наверное, корабль и сейчас находится в порту, во всяком случае, он стоял
еще там сегодня утром. Мы вознаградим человека, который сможет рассказать
что-нибудь о нем. Все что угодно, даже сплетни об этом корабле и его
экипаже.


3

Следующие пять секунд я боролся с собой, пытаясь сохранить веру в
себя как марсианина.
Я не был завсегдатаем портовых заведений, я был космическим
инженером, и к тому же я вообще не появлялся в порту с тех пор, как прибыл
домой. Для девяноста девяти процентов человечества Марс означал
межзвездную посадочную площадку Старой Системы, а не планету со своим
населением, культурой, традициями и обычаями, имеющими силу закона.
Поэтому я не вспоминал о корабле Лугаса с тех пор, как покинул его,
благополучно избежав центаврианского правосудия.
Но Питер и Лилит видели мои документы и могли обратить внимание на
штампы центавриан, завершающие длинный ряд медведианских печатей, на дату
моего прибытия на Марс и увязать все это с заинтересовавшим их кораблем,
даже если они не сумели разобрать нечеткую подпись Лугаса поперек штампа
об увольнении.
Я посмотрел на них, пытаясь по тодеровской методике угадать их мысли.
Казалось, девушка думала: `Питер, мы же знаем, что он был на том корабле!
Почему ты не сказал ему об этом прямо?` А мысль ее приятеля могла быть
следующей: `Я слышал о кодексе чести марсиан. Для них понятие чести, как
они утверждают, имеет большее значение, чем для центавриан, медведиан или
землян. Я постараюсь сыграть на этом`.
Наконец я спросил:
- Скажите мне одну вещь, прежде чем я отвечу вам. Случайно ли вы
обнаружили меня у Старого Храма?
Вид их был нерешительным. Лилит достала из кармана сигарету и сунула
ее в свои прекрасные губки. Я чуть было не возмутился такой нерациональной
тратой кислорода, но вовремя вспомнил, что здесь его достаточно даже для
поддержания костра, если кто-нибудь захотел бы разжечь его. Теперь я знал,
что она курила, и поэтому она потеряла для меня большую часть
первоначальной привлекательности. Курение - безответственная привычка даже
для имеющих такую атмосферу.
- Отчасти это было случайно, - начал Питер, осторожно подбирая слова.
- Нам сказали, что на корабле, который нас интересует, был марсианин. А
Старый Храм - сердце города. Мы...
В разговор вступила девушка - ее голос показался более уверенным:
- Мы искали вас, но мы не знали, что вы были тем, кого мы ищем.
- О, она имеет в виду то, - добавил Питер, - что мы...
- Она имеет в виду то, что сказала, - резко прервал его я, вспомнив
приемы Тодера, которые он применял, желая одернуть возомнившего о себе
ученика.
Как они были нерешительны, эти двое! Наблюдать за ними было труднее,
чем за кем-либо из центавриан или медведиан, с которыми мне приходилось
иметь дело. Несколько минут назад я считал, что девушка менее
сообразительна, чем ее приятель, теперь же, казалось, Питер уступал ей в
смекалке.
Я решил не заниматься сравнительным анализом их умственных
способностей и жестом предложил им задавать свои вопросы.
Тем не менее Питер вел себя сообразно собственным представлениям о
марсианской честности - он продолжал колебаться. Я признаюсь, это
раздражало меня. Я мог легко прикрыться казуистикой земного образца,
рассказав полуправду о моей последней работе. События прошлой ночи и
нынешние, по-видимому, имели отношение к каким-то важным делам, лежащим
вне сферы моей профессиональной деятельности.
Я должен быть внимательным и недоверчивым. То, что они обнаружили
меня достаточно быстро, спасло мне жизнь, но одновременно наводило на
мысль о возможной связи их с людьми из ночного кошмара. С одной стороны,
это обстоятельство может помочь установить правду, а с другой - еще больше
запутать поиски. Я должен или вести поиск вместе с ними, или, наоборот,
выступить против них. В любом случае мне следовало быть очень осторожным.
Итак, сначала я должен выяснить, что же они знают о моем последнем
полете. А вдруг они знают то, чего я не заметил, занятый бесновавшимися
двигателями? Затем я должен буду принять решение о дальнейших действиях.
- Может быть, вы сядете? - спокойно предложила Лилит. - Если
разговаривать в открытую, то это займет некоторое время.
- Нет никакой необходимости рассказывать все от начала до конца, -
воспротивился Питер. - Я просто хочу воспользоваться, честно это или нет,
своим правом.
- Он хочет знать, почему мы интересуемся именно этим кораблем.
- И я не хочу ему ничего объяснять, - Питер пригладил свои густые
волосы толстыми пальцами. - Здесь нет установившейся шкалы обязательств,
насколько я знаю, и спасший жизнь человека может выбирать. Я прав? - он
вперил в меня свой взгляд.
- У вас, землян, другая шкала ценностей, - ответил я. - Вы цените
вещи, которые невозможно съесть, вдохнуть или износить.
- Это верно, - отступил он. - На Земле жизнь человека может быть
оценена во что-нибудь необыденное, например в золотой самородок. Здесь же
вы, вероятно, способны убить из-за баллона с кислородом или фляги с водой.
- Причем тут убийство? - спросила Лилит, напуганная прямолинейностью
разговора.
Еще раз они поменялись ролями. Я не удивлюсь, если окажется, что эта
процедура была запланирована заранее, чтобы сбить меня с толку. Наверное,
они надеялись задурить мне голову своей софистикой.
Если все так, то у них ничего не выйдет.
- Может быть, мы перейдем к делу? - предложил Питер. - Мы спасли вам
жизнь, и вы подтвердили свое обязательство. Мы не знали, что вы тот самый
марсианин, с корабля, которого мы разыскивали, пока не нашли ваши
документы и не увидели последний регистрационный штамп. Теперь мы будем
спрашивать прямо, надеясь, что вы выполните требования вашего
национального обычая.
- Я расскажу вам все, что смогу, - ответил я.


Когда я закончил, наступила долгая пауза.
- Кое-что есть в том, что он говорил об этой обработке
нервно-парализующим хлыстом, - наконец прервала молчание Лилит.
- Мы не знаем наверняка, связано ли это с тем, что нас интересует, -
возразил Питер и повернулся ко мне. - Связано?
- Вы спрашивали о последнем полете, - твердо ответил я.
Лилит щелкнула своими крошечными пальчиками, и этот звук громко
прозвучал в тяжелом воздухе.
- Есть еще один важный вопрос: что случилось с человеком, которого он
заменил? - она внезапно с волнением напряглась.
Наверное, Питер считал, что я причастен к этому. Он подвинулся вперед
на своем стуле.
- Вы знаете, что с ним произошло? - спросил он.
- Я уже говорил, он заболел, - сказал я. Я чувствовал усталость и
голод, голова плохо соображала. Разговор становился не менее трудным, чем
прошлой ночью, даже при отсутствии нервно-парализующего хлыста.
- Удивительное совпадение, - сказала Лилит, вставая. - Питер, я
думаю, ты опирался на проверенные данные о теоретической марсианской
честности.
- Это оказалось до некоторой степени кстати, согласен. - Его глаза
смотрели на меня с тревогой, они были бледно-голубыми, чего я раньше не
заметил.
- В таком случае... - Лилит достала новую сигарету и нервно
затянулась.
- В таком случае, кто же пытал его? - закончил Питер.
- Есть две возможности, не так ли? - осторожно проговорила она.
Я слегка напрягся. Они достаточно искусно защищались от моего
зондирования, но и сейчас они старались казаться невозмутимыми: наверное,
боялись выдать причину своей заинтересованности в любой информации о
последнем полете корабля Лугаса. Никто из них не спешил расшифровать эти
`две возможности`, и после некоторого ожидания я громко сказал:
- Я полагаю, что сделал то, о чем вы просили, и обязательство мое
выполнено.
- Не так быстро, - ответил Питер, вставая с надменным видом. Стоявшая
девушка была только на голову выше меня, сидевшего на стуле, но он был
образцом рослого землянина и сейчас хмуро глядел на меня сверху вниз. -
По-моему, у нас возникли противоречия с установленными обычаями, не так
ли? Абсолютная честность, абсолютная честь... А вместе с тем имеются и
пути преодоления этого. Я, конечно же, не владею тем, чему вас учат с
детства, и поэтому могу только раздражать вас, испытывая ваше терпение. Вы
признаете, что были на корабле капитана Лугаса. После вашего возвращения
домой какие-то люди похитили вас и подвергли обработке нейрохлыстом, затем
бросили умирать на улице. Обычные последствия обычного путешествия? Я
думаю, нет. Вы обязательно должны знать, что было необычного на корабле:
экипаж, груз или пассажиры. На всем пути от Дариса до Земли вы могли
заметить это. Но вы утверждаете, будто не видели ничего особенного, за
исключением чересчур мощных двигателей, при которых вы были преданной
сиделкой. Извините за мою земную грубость, но я нахожу это слишком
несерьезным. Вы неглупый человек, если верить вашему профессиональному
удостоверению. К тому же меня поражает, как легко Лугас нашел на Дарисе
квалифицированную замену заболевшему инженеру, причем не центаврианина,
что было бы гораздо легче предположить, а землянина.
- Марсианина! - воскликнул я.
- Да, простите, - его глаза немного сузились.
Я понял, что он пробил брешь в моей защите и проклял эту марсианскую
обидчивость.
- Но что мы можем еще сделать, если он лжет? - спросила Лилит.
- Нет, конечно же, ничего, - заметил Питер. - Мы не будем унижать
самих себя, рискуя оскорбить подлинно честного человека или, возможно,
укрепить позиции противника. Следовательно, мы благодарим его за
содействие и прощаемся с ним.
- Что? - не понял я.
- Вы сказали, что считаете свои обязательства выполненными. Поправка.
Я просил вас лишь сообщить нам некоторые портовые сплетни. Могли быть
другие члены экипажа, кроме вас, более наблюдательные и болтливые. Что еще
вы можете сказать о своих впечатлениях о корабле, кроме того, о чем я уже
спрашивал?
`Земная казуистика`, - подумал я, признав правдивость его слов.
Улыбаясь, он сказал:
- Есть один недостаток у вашего абсолютного кодекса, его рычаги
действуют и на тех, кто не присоединяется к нему. Я принимаю это во
внимание. Мы увидимся с вами снова и еще раз поговорим об этом.
Я поднялся и хмуро наблюдал за ним, удивляясь, почему же я в полете
не обратил внимания на какие-нибудь странные факты, которые мог бы
предоставить им или тем замаскированным мучителям, пытавшим меня прошлой
ночью. Он вынул из кармана свою визитную карточку и передал ее мне. А я,
напрягая память, пытался зацепиться за что-нибудь интересное.
Я неожиданно вспомнил испуганное лицо Лугаса, когда спросил его, куда
он направляется, на Землю или Марс, хотя я отлично знал, что не существует
корабля Центаврианского сектора, которому было бы позволено проколоть
защищающую Землю атмосферу. Кораблям земного сектора это, конечно,
разрешалось.
Тогда лицо Лугаса передернула судорога, которую я теперь принял бы за
тревогу! Да, он вел себя не так, как другие знакомые мне центаврианские
офицеры. (Хотя, я согласен, мой опыт был ограничен всего лишь одним
путешествием.)
Лугас испугался, что я могу догадаться, кем он был на самом деле:
землянином, замаскированным под центаврианина, командующего кораблем,
который имел большие возможности, чем простая яхта класса `Денеб`, даже
имеющая крейсерские двигатели.

4

Но не эта мысль была главной в моей голове, когда я покидал
апартаменты Большого Канала. Прилаживая свою маску, защищавшую от
разреженного естественного воздуха и сухого резкого вечернего ветра, я
испытывал некоторую досаду при мысли об устаревшей марсианской привычке.
Идея калибровки давления кислорода в условиях чужеродной атмосферы других
планет родилась несколько веков назад (геральдисты заявляют, что могут
проследить более двенадцати рожденных на Марсе поколений внутри отдельных
семейств). Эта идея уже давно отжила. Мы могли бы приравнять давление к
определенному числу: двум, пяти, десяти единицам, но никак не решаемся
поколебать старое правило - на любой планете давление измеряется: `тысяча
футов над уровнем моря`. А где оно, это мифическое море?
Пока я приспосабливался к условиям, более подходящим для моего
метаболизма, я освободился от этого раздражающего наваждения. Ко мне
вернулась способность думать. Я начал сожалеть, что отказался от
предложения Питера и Лилит отдохнуть и пообедать. Я был еще очень слаб,
даже спустя день после пытки нейрохлыстом. Мои легкие интенсивно работали:
они отдавали назад поглощенный воздух квартиры, которую я только что
покинул, надували щеки и наполняли клапанный мешок моей маски. Во время
этих дыхательных процедур я окидывал взглядом местный пейзаж.
Не сравнивая, я назвал бы свою планету прекрасной. Пустынные,
красно-коричневые равнины, песчаные дюны и небольшие холмы. Темнеющее
небо, слабо мерцающий душный воздух, цветы, больше чем красивые -
сказочные, редкие, но резкие ветры, вздымающие вихри песков... Большинство
людей не любит или даже ненавидит такой ландшафт.
И все же я никогда бы не назвал эту планету безобразной, окоченевшей,
плоской. Кто может назвать узловатые руки, покрытые рубцами, некрасивыми?
Я смотрел на этот родной мир, и мне вдруг пришла в голову мысль, что Тодер
любил Марс. Я подумал: `Старый мудрец`, - и почувствовал поддержку в этих
словах.
Я пошел в город. Мысли мои беспорядочно метались в голове, словно
отражались в противостоящих зеркалах. Внезапно новая мысль обожгла меня,
именно здесь и сейчас я могу проверить одно из утверждений Питера и Лилит:
что они доставили меня сюда совершенно незаметно. Проверить? А почему бы и
нет? От их особняка отходила прямая дорога. На ней были видны две колеи,
ведущие к городу, по которым я шел сейчас, и они были достаточно хороши
для передвижения транспорта. Основные здания города, конечно, были
погружены в трещины, долины, названные `каналами` задолго до того, как
нога человека ступила на эту планету, и до сих пор носящие это `мокрое`
имя. Не было рядом подходящей точки наблюдения, с которой я смог бы сверху
бросить взгляд на жилые кварталы города и увидеть след, ведущий к главному
входу дома землян. Мысленно же я не мог проследить весь свой путь,
карабкаясь по песку.
Полагаю, что они все-таки говорили искренне. В закрытой машине
земляне могли скрытно доставить меня в свой особняк. Проверим. Да, линия
следов всего на десять градусов отклонялась от направления к Старому
Храму, где, по их словам, они нашли меня.
По ту сторону Старого Храма находились мой дом, мое убежище и, может
быть, мой учитель.
Питер и Лилит могли навести справки в космопорте о том, где я живу и
когда возвращаюсь домой. А тот факт, что в экипаже корабля Лугаса был
марсианин, они могли выловить в моем квартале города. Их маршрут домой -
да, он тянулся от Старого Храма. Допустим и проверим.
Я чувствовал себя немного лучше, несмотря на то что Тодер советовал
не доверять подобным доказательствам. Я почти слышал его старый квакающий
голос: `Есть две причины, по которым рассказ может быть совместим с
наблюдениями и фактами. Он может быть продиктован ими или он может быть
продиктован по ним`.
Каким ценным вещам он учил меня. А я, скучая, отвлекался на, как мне
казалось, более занимательные вещи, мечтая о блестящем превосходстве над
землянами, центаврианами и медведианами! Почему только эта ночная
экзекуция смогла продемонстрировать мне всю ценность его учения?
Потому что я был глуп.
Питер говорил: `Вы неглупый человек, если верить вашему
профессиональному удостоверению`. Но это удостоверение не определяло
умственные способности человека, а только оценивало приобретенные им
мастерство, умение, знания.
Я подошел к откосу. Дорога, накатанная транспортными машинами,
извиваясь серпантином, спускалась вниз к ложу канала. Идти по ней было
бесполезной тратой сил. Я решил сократить путь и пошел прямо вниз, по
крутому спуску, с детства привычным шагом - чем-то средним между бегом и
прыжками, естественными при нашей низкой гравитации.
Скоро мы сможем создать дешевое оборудование, управляющее силой
тяжести, для установки его в жилых помещениях наподобие регуляторов
давления. В той комнате, которую я оставил, уже была кровать с
нуль-гравитационной установкой, хотя, конечно, зона воздействия на поле
тяготения была сравнительно мала, и распространение его на все здание
вылилось бы в фантастическую сумму. Но рано или поздно это должно
случиться.
И от этого поползет по швам сложившееся равновесие. Некоторые миры
будут просто брошены на произвол судьбы... Я могу провести несколько
недель на планете, подобной Дарису, Голдстару или Хариголу, с гравитацией,
близкой к земной, и воздухом, как на Марсе, но там я двигался медленнее,
чтобы сохранить энергию, ел больше, чем обычно. И каждую ночь мой
собственный вес припечатывал меня к кровати. Только когда я возвращался
домой, я действительно мог отдохнуть. На Марсе мои семь футов и четыре
дюйма вытягивались во весь рост, подобно песчаному камышу. Мои ноги
работали быстро, как сейчас, спускаясь по круче, мои маленькие руки со
слабыми пальцами могли собрать дюжину песчаных цветов, прежде чем они
рассыпятся, войдя в контакт со слишком большой влажностью кожи.
Вынужденный жить постоянно в земных условиях, я бы умер от изнеможения, не
дожив до среднего возраста.
И были другие, подобные мне, думающие так же, как и я, в большей или
меньшей степени. Более миллиона людей на всей планете, живущих в почти
двадцати городах и поселках. Из них ни один не мог быть назван целиком

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ



Док. 133166
Опублик.: 21.12.01
Число обращений: 0


Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``