|
ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ Уилбур СМИТ
ПТИЦА СОЛНЦА ОNLINЕ БИБЛИОТЕКА httр://www.bеstlibrаry.ru
Моей жене Даниель
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Оно пронеслось по темной комнате и молча взорвалось на экране - и я его
не узнал. Я ждал его пятнадцать лет, а когда оно пришло, я его не узнал.
Изображение смещалось, расплывалось и не имело для меня смысла, потому что я
ожидал увидеть фотографию какого-нибудь небольшого предмета, может быть,
черепа, керамики, золотого украшения, бус - всего, что угодно, но не
сюрреалистической мешанины серого, белого и черного.
Голос Лорена, напряженный от возбуждения, дал мне необходимый ключ.
`Сделано с высоты тридцать семь тысяч в шесть сорок семь четвертого
сентября, - значит, восемь дней назад, - экспозиция 35 миллиметров, лейка`.
Значит аэрофотография. Глаза и мозг приспособились, и я почувствовал
холодок возбуждения, а Лорен продолжал тем же бодрым голосом:
- Я организовал аэротофотосъемку всех районов своих концессий.
Пытаемся обнаружить открытые месторождения. Это одна из многих тысяч
фотографий этого района - пилот даже не знал, что он фотографирует. Но люди,
которые их анализируют, заметили эту и передали мне.
Он повернул ко мне лицо, бледное и серьезное в свете проектора.
- Ты ведь видишь это, Бен? Вблизи от центра. В правом верхнем квадрате.
Я открыл рот, чтобы ответить, но горло у меня перехватило, и я вынужден
был откашляться. С удивлением заметил, что дрожу; я испытывал странную смесь
надежды и страха.
- Классическая картина! Акрополь, двойные стены и `фаллические башни`. -
Он преувеличивает, всего лишь слабые линии, кое-где исчезающие, но общее
расположение верно.
- Север, - выпалил я, - где север?
- Вверху, все верно, Бен. Смотрит на север. Башни ориентированы по
солнцу.
Я молчал. Наступила реакция. Мне ничего в жизни не доставалось так легко,
значит, тут что-то подозрительное. Я искал подвох.
- Стратификация. Вероятно, известняк по соседству с гранитом.
Соединения образуют такую картину на поверхности.
- Чушь! - прервал меня Лорен по-прежнему возбужденно. Он вскочил, подошел
к экрану, взял черную указку с кафедры и показал на полоску ячеек,
тянувшуюся вдоль того, что он считал главной стеной. - Где ты видел такие
геологические образования?
Я не хотел признавать его правоту. Не хотел поддаваться надежде.
- Может быть, - сказал я.
- Черт тебя побери! - Он рассмеялся. Приятно слышать его смех: не часто
он смеется в последнее время. - Следовало бы знать, что ты станешь спорить.
Несомненно, ты самый жалкий пессимист во всей Африке.
- Это может быть все что угодно, Ло, - возразил я. - Игра света,
чередование форм и теней. Даже признавая, что это сделано человеком...
может, это сады или поля...
- В сотне миль от ближайшего источника воды? Забудь об этом, Бен! Ты не
хуже меня знаешь, что это...
- Не говори! - я чуть не закричал, выскочил из обитого кожаного кресла,
пролетел по комнате и схватил его за руку, прежде чем понял, что делаю.
- Не говори, - повторил я. - Это... к неудаче. - В возбуждении я начинаю
заикаться, но это наименьший из моих физических недостатков, и я давно
перестал о нем думать.
Лорен снова рассмеялся, но со следами беспокойства, которое всегда
охватывает его, когда я слишком быстро двигаюсь или проявляю силу своих рук.
Он склонился ко мне и разжал пальцы, сжимавшие его предплечье.
- Прости, тебе больно? - я разжал руку.
- Нет. - Но, идя к пульту управления, он массировал руку. Лорен выключил
проектор и включил свет. Мы стояли, мигая и глядя друг на друга.
- Мой маленький еврейский гном, - улыбнулся он. - Ты меня не обведешь. Ты
обмочил штаны.
Я смотрел на него, стыдясь своей несдержанности, но по-прежнему
возбужденный.
- Где это, Ло? Где ты его нашел?
- Вначале признай. Хоть раз в жизни рискни. Я хочу, чтобы ты сам
сказал... а потом я тебе скажу еще кое-что, - поддразнивал он.
- Ну, ладно. - Я отвел взгляд, подыскивая слова. - На первый взгляд это
кажется интересным.
Он откинул большую золотую голову и рассмеялся.
- Постарайся получше. Попробуем еще раз.
Я не могу сопротивляться его смеху, и мой собственный последовал
немедленно. Я сознавал, что на фоне его бычьего хохота мой кажется птичьим.
- Мне кажется, - прохрипел я, - будто мы нашли... это.
- Ты красавец! - закричал он. - Мой маленький красавец!
Я уже несколько лет не видел его таким. Маска банкира соскользнула,
заботы о делах финансовой империи Стервесантов забыты в этот момент надежды
и откровения.
- А теперь скажи, - взмолился я, - где ты это нашел?
- Идем, - сказал он, снова став серьезным, и мы пошли к длинному столу у
стены. На его зеленом сукне была расстелена карта. Стол высокий, и я
торопливо вскарабкался на стул и склонился над картой. Теперь я был почти на
одной высоте со стоявшим Лореном. Мы смотрели на карту.
- Космическая съемка, серия А. Южная Африка. Карта пятая. Ботсвана и
Западная Родезия.
Я искал какой-нибудь знак - крестик или чернильную пометку.
- Где? - спросил я. - Где?
- Ты знаешь, что у меня концессия на двадцать пять тысяч квадратных миль
к югу от Мауна...
- Перестань, Ло. Не пытайся продать мне акции компании `Минералы
Стервесант`. Где это, во имя ада?
- Мы построили здесь посадочную площадку, на которую могут садиться
реактивные Лиры. Только что ее закончили.
- Не может быть так далеко от золотых месторождений.
- Ты прав, - заверил меня Лорен. - Спокойнее, ты себе что-нибудь
повредишь. - Он наслаждался, мучая меня.
Палец его двинулся по карте и неожиданно остановился - мое сердце как
будто застыло с ним. Все лучше и лучше. Широта подходит, все те обрывки
доказательств, что я с таким трудом собирал все эти годы, указывают именно
на этот район.
- Здесь, - сказал он. - Двести двенадцать миль к юго-востоку от Мауна,
пятьдесят шесть миль от юго-западного маяка заповедника Вэнки, в изгибе
низких холмов, в дикой скалистой местности, очень сухой и заросшей колючим
кустарником.
- Когда отправляемся? - спросил я.
- Фью! - Лорен покачал головой. - Ты поверил. Ты на самом деле поверил!
- Кто-нибудь другой может на это наткнуться.
- Ждало тысячу лет, еще неделю...
- Неделю! - с болью воскликнул я.
- Бен, я не могу лететь немедленно. В пятницу ежегодное общее собрание
пайщиков Англо-Стервесант, а в субботу у меня дело в Цюрихе - но я
постараюсь справиться побыстрее, ради тебя.
- Откажись, - попросил я. - Пошли одного из твоих умных молодых людей.
- Когда занимаешь двадцать пять миллионов, простая вежливость требует,
чтобы ты сам принимал чек, а не посылал чиновников.
- Боже, Ло, это всего лишь деньги. А вот это действительно важно.
Несколько мгновений Лорен смотрел на меня мечтательными голубыми глазами.
- Двадцать пять миллионов только деньги? - Он медленно и удивленно
покачал головой, будто услышал нечто новое. - Вероятно, ты прав. - Он
улыбнулся, на это раз мягко, улыбкой любимого друга. - Прости, Бен. Во
вторник. Полетим на рассвете, обещаю тебе. Проведем рекогносцировку с
воздуха. Потом сядем в Мауме. Питер Ларкин - ты его знаешь?
- Да, очень хорошо. - У Питера в Мауме большая контора по организации
сафари. Я дважды пользовался его помощью в своих экспедициях по Калахари.
- Отлично. Я уже связался с ним. Он подготовит экспедицию. Отправимся
налегке и быстро - один лендровер и два трехтонных грузовика. У меня всего
пять дней, да и те выделяю с трудом, но меня заберет оттуда вертолет, а ты
останешься там рыться... - продолжая говорить, Лорен вывел меня в длинную
галерею.
Сквозь высокие окна струился солнечный свет, давая отличное освещение
висевшим в галерее картинам. Тут работы ведущих южноафриканских живописцев
перемешивались с холстами живущих и покойных знаменитостей из других стран.
Лорен Стервесант, как и его предки, тратил деньги очень разумно.
Даже в такой напряженный момент мой взгляд остановился на мягком свечении
обнаженной Ренуара.
Лорен легко двигался по приглушающему звук восточному ковру, я шел рядом.
У меня ноги такие же длинные и сильные, как у него.
- Если ты установишь, что это то самое, на что мы надеемся, тогда
организуем полномасштабные раскопки. Постоянный лагерь, взлетно-посадочную
полосу, ассистенты по твоему выбору, полный набор, и любое оборудование,
какое тебе потребуется.
- Боже, пусть это произойдет, - негромко сказал я, когда мы задержались
на верху лестницы. Мы с Лореном улыбнулись друг другу, как заговорщики.
- А ты знаешь, сколько это будет стоить? - спросил я. - Мы, может, будем
копать пять или шесть лет.
- Надеюсь, - согласился он.
- Может обойтись... в несколько сотен тысяч.
- Это всего лишь деньги, как сказал один человек. - И вновь его громкий
бычий хохот заразил меня. Мы спускались по лестнице, хохоча и раскачиваясь,
каждый по-своему. Радостные, возбужденные и напряженные, смотрели мы друг на
друга в зале.
- Я вернусь в семь тридцать вечера в понедельник. Можешь встретить меня в
аэропорту? Рейс Алиталия 310 из Цюриха. - А ты тем временем готовься.
- Мне понадобится копия фотографии.
- Я уже приказал доставить увеличенную копию в Институт. Можешь
радоваться ей целую неделю. - Он взглянул на золотые Пиаже у себя на
запястье. - Черт! Я опаздываю.
И он повернулся к двери в тот момент, когда в ней появилась вошедшая из
патио Хилари Стервесант. На ней короткое белое теннисное платье, а ноги у
нее длинные и изумительно красивые. Высокая женщина с каштаново-золотыми
волосами, которые мягко и свободно, с блеском, падают ей на плечи.
- Дорогой, ты уходишь?
- Прости, Хил. Я хотел предупредить тебя, что не останусь на ланч, но
Бена кто-то должен был поддерживать.
- Ты ему показал? - Она повернулась, подошла ко мне, легко и естественно
поцеловала в губы, без малейших признаков отвращения, потом отступила и
улыбнулась. Каждый раз, как она это делает, я становлюсь ее рабом на
очередные сто лет.
- Что вы об этом думаете, Бен? Возможно ли? - Прежде чем я ответил, Лорен
обнял ее за талию и они улыбнулись мне сверху вниз.
- Он сходит с ума. У него пена на губах, и он подпрыгивает. Хочешь лететь
в пустыню немедленно, сию же минуту. - Лорен притянул к себе Хилари и
поцеловал ее. И на какое-то время, обнявшись, они забыли о моем присутствии.
Для меня они воплощение прекрасной женственности и мужественности, оба
высокие, сильные и ухоженные. Хилари на двенадцать лет моложе Лорена, она
его четвертая жена и мать младшего ребенка из его семерых детей. В свои
двадцать пять лет она обладает мудростью и выдержкой зрелой женщины.
- Покорми Бена ланчем, дорогая. Я вернусь поздно. - Лорен оторвался от ее
объятий.
- Я буду скучать, - сказала Хилари.
- Я тоже. До понедельника, Бен. Телеграфируй Ларкину, если решись, что
нужно что-то особое. Пока, партнер. - И он исчез.
Хилари взяла меня за руку и провела на широкий мощеный дворик-патио.
Пять акров газонов и прекрасных клумб мягко спускались к ручью и
искусственному озеру. Оба теннисных корта заняты, а множество маленьких
почти нагих тел взбивает воду в плавательном бассейне. Двое слуг в ливреях
накрывали длинный раскладной стол - предстоял легкий завтрак `а-ля фуршет`.
С внутренней дрожью страха я увидел в полдесятка девиц в теннисных платьях в
креслах у наружного бара. Все они раскраснелись от игры, пот проступал на
белых платьях, все держали в руках длинные запотевшие стаканы с Пиммз N1 и
фруктами.
- Идемте, - сказала Хилари и повела меня к ним. Я внутренне напрягся,
стараясь стать хоть на дюйм выше.
- Девушки, вот вам мужчина для общества. Познакомьтесь с доктором
Бенджамином Кейзином. Доктор Кейзин - директор Института африканской
антропологии и предыстории. Бен, это Марджори Фелпс.
Я поворачивался к каждой их них, пока Хилари называла имена, принимая
сверхэкспансивные приветствия. На каждую смотрел, каждой что-нибудь говорил:
глаза и голос у меня хорошие. Для них эта церемония не менее трудна, чем для
меня. Никто не ожидает, что хозяйка за напитками перед ланчем вдруг
познакомит тебя с горбуном.
Меня спасли дети. Бобби увидела меня и подбежала с криком `Дядя Бен!
Дядя Бен!` Она обняла меня холодными влажными руками за шею и прижалась
своим промокшим купальником к моему новому костюму, прежде чем утащить к
орде других потомков Стервесантов и их приятелей. С детьми мне легче: они
либо не замечают моего уродства, либо относятся к нему вполне естественно.
`А почему ты ходишь сгибаясь?`
Но сейчас я был слишком занят мыслями, чтобы уделить им много внимания, и
скоро они занялись своими делами, все, кроме Бобби - она, как всегда,
сохранила мне верность. Потом Хилари занялась падчерицей, а я вернулся к
юным матронам, на которых постарался произвести самое лучшее впечатление. Не
могу сопротивляться хорошеньким женщинам, когда пройдет первая неловкость.
Было уже три часа, когда я отправился в Институт.
Бобби Стервесант налила мне солодового виски Глен Грант с той же
щедростью, с какой эта тринадцатилетняя девица наливает кока-колу. И
соответственно я явился в Институт в прекрасном настроении.
На столе конверт в надписью `Лично. Секретно`, к нему прикреплена записка
`Пришло во время ланча. Очень интересно! Сал`.
С коротким уколом ревности я рассмотрел печать на конверте. Не тронута.
Салли внутрь не заглядывала, хотя я знал, что для этого ей потребовалась вся
сила воли: она чрезвычайно любопытна. Называет это научным складом мысли.
Я догадывался, что она появится через пять минут, поэтому прежде всего
отыскал в ящике стола мятные таблетки и сунул одну в рот, чтобы отогнать
запах виски. Потом вскрыл конверт, достал увеличенную двенадцать на
двенадцать - копию фотоснимка, включил настольную лампу и приготовил
увеличительное стекло. Потом оглянулся на войска прошлого. сгрудившиеся в
моем кабинете. Все четыре стены заняты полками, а на них книги - мое главное
орудие, в коричневых и зеленых переплетах телячьей кожи, с золотым обрезом.
Кабинет большой, и в нем много тысяч томов. А на верхних полках, над
книгами, гипсовые бюсты всех существ, предшествовавших человеку. Только
головы и плечи. Австралопитек, проконсул, робуста, родезийский человек,
пекинский человек - все, включая неандертальца и самого кроманьонца, hоmо
sарiеns, во всей его славе и низости.
Полки справа от стола заняты бюстами всех этнических типов, какие
встречаются в Африке: хамиты, арабы, негроиды, боскопы, бушмены, гриква,
готтентоты и остальные. Они внимательно смотрели на меня своими выпученными
глазами, и я обратился к ним.
- Джентльмены, - сказал я, - думаю, мы нашли кое-что стоящее. - Я
разговариваю с ними вслух, когда возбужден или выпил, а сейчас и то и
другое.
- С кем ты разговариваешь? - спросила Салли от двери, заставив меня
подпрыгнуть на стуле. Вопрос риторический, она прекрасно знает, с кем я
разговариваю. Она прислонилась к косяку, засунув руки в карманы белого
пылевика. Темные волосы над выпуклым лбом забраны лентой, большие
зеленоватые глаза широко расставлены по обе стороны от дерзкого носа.
Широкие скулы, большой чувственный улыбающийся рот. Рослая девушка, с
длинными мускулистыми ногами, в плотно облегающих синих джинсах. Почему мне
всегда нравятся рослые женщины?
- Как ланч? - спросила она, начиная медленный скользящий маневр по ковру
в сторону моего стола, чтобы посмотреть, что на нем. Я уже убедился на
собственном опыте, что она может читать сверху вниз.
- Отлично, - ответил я, закрывая фотографию конвертом. - Холодная
индейка, салат с омаром, копченая форель и заливная утка с трюфелями.
- Ты, ублюдок, - прошептала она. Салли любит хорошо поесть, и она
заметила мою игру с конвертом. Я вообще-то не позволяю ей так со мной
разговаривать, но как ее остановишь.
За пять шагов до меня она принюхалась. `Солодовое виски с мятой.
Ничего себе!`
Я вспыхнул. Ничего не могу с собой поделать. Это как заикание. А она
рассмеялась и села на угол моего стола.
- Ну, Бен. - Она откровенно смотрела на конверт. - Я с самого его
получения разрываюсь. Вскрыла бы с помощью пара, но сломался электрический
чайник.
Доктор Салли Бенейтор мой ассистент уже два года, и все это время я в нее
влюблен.
Я подвинулся, давая ей место за столом, и снял конверт, открывая
фотографию. `Ну, что ж, - сказал я, - посмотрим, что ты скажешь`.
Она протиснулся к столу, коснувшись моего плеча - это прикосновение
электрическим ударом отозвалось во всем моем теле. За два года она стала как
дети, не замечала моего горба. Ведет она себя совершенно естественно, и я
выработал график - через два года наши отношения созреют. Мне нужно
продвигаться медленно, очень медленно, чтобы не вспугнуть ее, но со временем
я приучу ее к мысли, что я ее любовник и муж. Но если предшествующие два
года показались мне ужасно долгими - что же о последующих двух?
Она склонилась к столу, глядя в увеличительное стекло; какое-то время не
шевелилась и молчала. Отраженный свет падал ей на лицо, и когда она наконец
взглянула на меня, лицо у нее было восхищенное, зеленые глаза сверкали.
- Бен, - сказала она, - о, Бен! Я так рада за тебя! - Почему-то такое
легкое признание и самонадеянность раздражали меня.
- Ты слишком торопишься, - выпалил я. - Существует с десяток естественных
объяснений.
- Нет. - Она покачала головой, по-прежнему улыбаясь. - Даже не пытайся.
Это оно, Бен, наконец-то! Ты так долго работал и верил, не бойся же теперь.
Прими и признай.
Она выскользнула из-за стола и быстро подошла к полке с книгами на букву
К. Тут двенадцать томов, на которых имя автора - Бенджамин Кейзин.
Она выбрала один их них и открыла на закладке.
`Офир`, - прочла она. - Автор доктор Бенджамин Кейзин. Исследование
доисторической золотодобывающей цивилизации Центральной Африки, с особым
анализом фактов, относящихся к городу Зимбабве и к легенде о древнем и
забытом городе в Калахари`.
Она с улыбкой подошла ко мне. `Ты это читал? Очень интересная книга`.
- Конечно, есть шанс, Сал. Я согласен. Всего лишь шанс...
- Где это? - прервала она. - В области запасов минералов, как ты и
предсказывал?
Я кивнул. `Да, в золотом поясе. Но, может, это небольшое поселение, не
больше Лангебели или Руване`.
Она триумфально улыбнулась и снова нагнулась к линзе. Пальцем коснулась
стрелки в углу фотографии, указывавшей на север.
- Целый город...
- Если это город, - прервал я.
- Целый город, - повторила она с ударением, - и ориентирован он на север.
По солнцу. А вот акрополь - солнце и луна, два бога. Фаллические башни - их
четыре, пять, шесть. Возможно, целых семь.
- Сал, это не башни, всего лишь темные пятна на фотографии, сделанной с
высоты в 36 000 футов.
- Тридцать шесть тысяч! - Сал вздернула голову. - Значит, он огромный!
Зимбабве был за главной стеной с десяток раз.
- Спокойней, девушка. Ради Бога.
- И нижний город за стенами. Он протянулся на мили. Он огромен, Бен.
Интересно, почему он в форме полумесяца? - Она распрямилась и впервые, в
самый первый удивительный раз, обхватила меня руками за шею и обняла. - О, я
сейчас умру от возбуждения! Когда мы туда отправляемся?
Я не отвечал, едва мог дышать, стоял, затаив дыхание, и наслаждался
прикосновением ее больших теплых грудей.
- Когда? - повторила она, откинувшись, чтобы взглянуть мне в лицо.
- Что? - спросил я. - Что ты сказала? - Я вспыхнул, начал заикаться, она
рассмеялась.
- Когда мы отправляемся, Бен? Когда начнем отыскивать твой утраченный
город?
- Ну, - я обдумывал, как бы поделикатнее выразиться, - вначале мы
отправляемся с Лореном Стервесантом. Вылетим во вторник. Лорен не упоминал
ассистента, я не думаю, что ты полетишь с нами на рекогносцировку.
Салли сделала шаг назад, прижала кулаки к бедрам, зло взглянула на меня и
спросила с обманчивой мягкостью: `Хочешь биться об заклад?`
Я бьюсь об заклад, когда есть шанс выиграть, поэтому я просто приказал
Салли паковаться. Недели для этого слишком много: Салли профессионал и
путешествует налегке. Ее личные вещи вошли в небольшую сумочку и вещевой
мешок на ремне. Самое громоздкое - альбом и краски.
Книги мы отбирали вместе, чтобы избежать повторов. Другой большой груз
мое фотографическое оборудование; ящики и сумки для образцов вместе с моим
брезентовым чемоданом громоздились в углу кабинета. Мы были готовы через
двадцать четыре часа и следующие шесть дней спорили, убивали время,
раздражались, вздорили из-за пустяков и все время разглядывали фотографию,
которая уже начала утрачивать глянец. Когда напряжение становилось
невыносимым, Салли запиралась в своем кабинете и пыталась переводить
наскальные надписи из Драй Коппен или рисованные символы из Виттберга.
Наскальные рисунки, надписи и перевод древних письменностей - ее
специальность.
А я раздраженно бродил по выставочным залам, отыскивал пыль на образцах,
думал о том, как лучше расставить сокровища, заполняющие подвальные и
чердачные помещения, подсчитывал имена в книге посетителей, пытался играть
роль экскурсовода для групп школьников - делал все, что угодно, только не
работал. И в конце концов отправлялся наверх и стучал в дверь Салли. Иногда
слышал в ответ: `Входи, Бен`. Но могло быть и по-другому: `Я занята. Что
тебе нужно?` Тогда я шел в секцию африканских языков и проводил час-другой с
мрачным гигантом Тимоти Магебой.
Двенадцать лет назад Тимоти начал работу в Институте как уборщик. Мне
потребовалось шесть месяцев, чтобы обнаружить, что помимо своего родного
южного сото он говорит еще на шестнадцати диалектах. За восемнадцать месяцев
я научил его бегло говорить по-английски, а писать - за два года.
Спустя два года он поступил в университет, получил звание бакалавра
искусств еще через три года, а ученая степень магистра пришла к нему еще два
года спустя - теперь он работает над докторской диссертацией по африканским
языкам.
Сейчас он владеет девятнадцатью языками, включая английский, и он
единственный известный мне человек, который, помимо меня - а я ведь девять
месяцев прожил в пустыне с маленькими желтыми людьми, - владеет одновременно
диалектами северных бушменов и бушменов Калахари.
Для лингвиста он исключительно молчалив. А говорит глубоким басом,
который соответствует его огромной фигуре. Его рост шесть футов пять дюймов,
мышцы как у профессионального борца, но движется он с грацией танцовщика.
Он привлекает меня и немного пугает. Голова у него совершенно безволосая,
а круглая лысина блестит, как черное пушечное ядро. Нос широкий и плоский с
раздувающимися ноздрями, губы толстые, пурпурно-черные, а за ними сверкают
большие сильные белые зубы. А за лишенной выражения маской сквозь глазные
разрезы просвечивает сдерживаемая звериная ярость, иногда она вспыхивает,
как отдаленная летняя молния. Есть в нем нечто сатанинское, вопреки белой
рубашке и темному деловому костюму, которые он всегда носит, и хотя за
двенадцать лет я много времени провел в его обществе, мне никогда не
удавалось заглянуть в темные глубины за этими темными глазами и еще более
темной кожей.
Под моим присмотром он руководит отделом африканских языков в нашем
Институте. Под его началом пятеро более молодых африканцев - четверо юношей
и одна девушка; они уже опубликовали словари семи важнейших языков Южной
Африки. А рукописных материалов и звукозаписей у них столько, что есть чем
заняться еще семь лет.
По своей собственной инициативе, лишь с небольшой моей помощью и
поддержкой, Тимоти опубликовал два тома, посвященных истории Африки, и
вызвал бурю истерических оскорблений со стороны белых историков, археологов
и обозревателей. В детстве Тимоти был учеником своего деда, колдуна и
хранителя легенд и обычаев своего племени. Как часть обряда посвящения дед
ввел Тимоти в состояние гипноза и записал в его мозгу всю историю племени.
Даже сейчас, тридцать лет спустя, Тимоти в состоянии погрузиться в транс и
извлечь из своей памяти всю эту огромную массу произведений фольклора,
легенд, неписаной истории и магических формул. Дед Тимоти был приговорен
черствым белым судьей к смерти за участие в ритуальных убийствах и повешен
за год до того, как Тимоти должен был окончить свое ученичество и вступить в
орден колдунов. Наследство, полученное Тимоти от деда, - это огромный
материал, во многом, очевидно, поддельный, по большей части не подлежащий
опубликованию как чрезвычайно непристойный и взрывоопасный, но все это очень
интересно и пугающе.
Многое из неопубликованных материалов Тимоти я использовал в своей книге
`Офир`, особенно в `ненаучных`, популярных разделах, связанных с легендами о
древней расе белокожих золотоволосых воинов, которые приплыли из-за моря,
поработили местные племена, добывали золото в шахтах, строили окруженные
стенами города и процветали сотни лет, а потом исчезли без следа.
Я знаю, что Тимоти редактирует информацию, которую сообщает мне, часть ее
по-прежнему хранится в тайне, она закрыта такими мощными табу, что он не
может ее открыть никому, кроме посвященных. Я убежден, что большая часть
этой информации как раз относится к легендам о древнем народе, и никогда не
оставлял своих попыток выведать у него что-нибудь еще.
Утром в понедельник, в день возвращения Лорена из Швейцарии, Салли была
настолько поглощена мыслями о том, что Лорен может запретить ее участие в
предварительной экспедиции, что ее присутствие было невыносимо.
Чтобы сбежать от нее и убить долгие часы ожидания, я спустился к Тимоти.
Он работает в крошечном кабинете - у нас в Институте не хватает
помещений, - забитом брошюрами, книгами, папками и грудами бумаг, которые
достигают почти до потолка, но место для моего стула есть. Это предмет
мебели с длинными ножками, похожий на сидение у стойки бара. Хотя руки и
ноги у меня нормального размера или даже чуть больше, торс мой сжат и
сгорблен, так что, сидя на обычном стуле, я едва достигаю до крышки стола.
- Мачане! Благословенный! - Тимоти встал при моем появлении со своим
обычным приветствием. Согласно преданиям банту, люди с сильными ногами,
альбиносы, с раскосыми глазами и горбом благословлены духами и наделены
особой психической мощью. Втайне мне нравится эта вера, и приветствие Тимоти
всегда радует меня.
Я вспрыгнул на свой стул и начал несвязный разговор, перескакивая с
предмета на предмет и меняя языки. Мы с Тимоти гордимся своим талантом и,
вероятно, при этом слегка позируем. Я убежден, что нет такого человека,
который мог бы следить за нашим разговором с начала до конца.
- Странно, - сказал я наконец не помню уж на каком языке, - что тебя не
будет со мной в этой экспедиции. Это впервые за десять лет, Тимоти.
Он немедленно замолчал и насторожился. Он знал, что я снова начну
разговор об утраченном городе. Пять дней назад я показал ему фотографию и с
тех пор добивался его комментариев. Я перешел на английский.
- Ну, наверно, ты ничего не потеряешь. Поиски теней. Их и так было уже
множество. Если бы я знал, что искать.
Я замолчал и застыл в ожидании. Глаза Тимоти остекленели. Это физическое
изменение, глаза затягиваются непрозрачной синеватой пленкой.
Голова на толстой, перевитой жилами колонне шеи склонилась, губы
задрожали - по коже у меня побежали мурашки, волосы встали дыбом.
Я ждал. Как часто мне ни приходилось быть свидетелем этого, я никогда не
мог стряхнуть суеверную дрожь, когда Тимоти погружался в транс. Иногда это
происходит невольно - какое-нибудь слово приводит в движение неизвестный
механизм, и рефлекс почти мгновенный. Иногда это акт сознательного
погружения в самогипноз, но для этого нужна подготовка и особый ритуал.
На этот раз все произошло неожиданно, и я ожидал, зная, что если материал
табу, Тимоти сознательным усилием воли через несколько секунд прервет транс.
- Зло, - заговорил он дрожащим высоким голосом старика. Это голос его
деда. На толстых пурпурных губах показалась слюна. - Зло должно быть
уничтожено на земле и в умах людей навсегда.
Голова его дернулась, губы расслабились, началось вмешательство сознания.
Короткая внутренняя борьба - и неожиданно взгляд его прояснился.
Он увидел меня.
- Простите, - пробормотал он по-английски, отводя взгляд. Смущен
невольным откровением и необходимостью исключить меня из него. - Хотите
кофе, доктор? Я наконец-то починил кофеварку.
Я вздохнул. Тимоти отключился, сегодня больше разговоров не будет. Он
теперь закрыт и настороже. Используя его собственное выражение, он
`обратился ко мне ниггером`.
- Нет, спасибо, Тимоти. - Я взглянул на часы и соскользнул со стула.
- У меня еще есть дела.
- Идите в мире, мачане, и пусть духи хранят ваш путь. - Мы пожали руки.
- Оставайся в мире, Тимоти, и если духи будут добры, я пришлю за тобой. *** Стоя у перил кофуйного бара в главном зале аэропорта Яна Сматса, я хорошо
видел вход в помещение для международных рейсов.
- Черт возьми! - выругался я.
- Что? - с беспокойством спросила Сал.
- УМЛ - целый взвод.
- А что такое УМЛ?
- Умные молодые люди. Чиновники Стервесанта. Видишь, их четверо у
банковской стойки.
- Откуда ты знаешь, что это люди Стервесанта?
- Прическа, короткая стрижка. Одинаковые костюмы, одноцветные галстуки.
Выражение, напряженное, и как будто у них язва желудка, но готовы расцвести,
когда появится великий человек. - И добавил с непривычной для меня
честностью:
- К тому же я узнал двоих из них.
Бухгалтеры. Мои друзья, каждый раз, как нужно заказать для Института
рулон туалетной бумаги, приходится обращаться к ним.
- А это он? - спросила Салли, указывая.
- Да, - ответил я, - это он.
Лорен Стервесант первым из пассажиров цюрихского рейса вышел из
международного зала, за ним семенил чиновник из администрации аэропорта.
Еще два УМЛ шли по обе стороны от него. Вероятно, третий занимался
багажом. Четверо ожидавших заулыбались, их улыбки, казалось, осветили зал, в
строгом порядке заторопились для короткого рукопожатия и окружили Лорена.
Двое расчищали дорогу впереди, остальные закрывали подход с боков и сзади.
Удивленный чиновник аэропорта оказался в хвосте, и Англо-Стервесант
двинулась по заполненному залу, как наступающая танковая дивизия.
В середине виднелись золотые кудри Лорена и его улыбка, так отличающаяся
от искусственных улыбок встречавших.
- Пошли! - Я схватил Салли за руку и нырнул в толпу. Я это умею делать.
Двигаюсь на уровне ног, и давление на неожиданном уровне рассекает толпу,
как воды Красного моря. Салли бежала за мной, как израильтяне.
Мы перехватили Англо-Стервесант у стеклянной выходной двери, и я отпустил
руку Салли, чтобы прорваться внутрь. Прорвался с первой же попытки, и Лорен
едва не споткнулся об меня.
- Бен. - Я сразу увидел, как он устал. Бледность под золотой кожей,
темные пятна под глазами, но теплая улыбка на мгновение разогнала усталость.
- Прости. Нужно было предупредить, чтобы ты не приходил. У меня срочное
дело. Я направляюсь на встречу.
Он увидел мое выражение и быстро схватил меня за плечи.
- Нет. Не делай поспешных выводов. Все по-прежнему. Завтра в пять утра
будь на аэрополе. Там встретимся. Я сейчас я должен идти. Прости.
Мы торопливо обменялись рукопожатиями.
- До конца, партнер? - спросил он.
- До конца, - согласился я, улыбаясь этой школьной глупости, и они
исчезли за дверью.
Мы были на полпути к Йоханнесбургу, прежде чем Салли заговорила.
- Ты спросил его обо мне? Вопрос решен?
- Не было времени, Сал. Ты ведь видела. Он слишком торопился.
Мы молчали, пока я не свернул к Институту и не остановил свой мерседес
рядом с маленькой красной альфой Салли на пустой стоянке.
- Хочешь чашку кофе? - спросил я.
- Уже поздно.
- Еще нет. Ты все равно не уснешь. Можем сыграть в шахматы.
- Ну, хорошо.
Я открыл центральный вход, и мы прошли через выставочные залы,
заполненные стеклянными витринами и восковыми фигурами, к лестнице, которая
вела в мой кабинет и квартиру.
Салли зажгла огонь и расставила фигуры, пока я варил кофе. Когда я вышел
из кухни, она сидела скрестив ноги на тисненом кожаном пуфе, раздумывая над
шахматной доской. У меня перехватило дыхание от ее прелести. На ней пестрое
панчо, яркое, как восточные ковры, расстеленные на полу вокруг, и боковой
свет блестел на гладкой загорелой коже. Я испугался, что у меня разорвется
сердце.
Она посмотрела на меня большими мягкими глазами. `Поиграем`, сказала она.
Если я сумею выдержать первую бурную, непостоянную атаку, тогда смогу
развить свою позицию и переиграю ее благодаря лучшему развитию. Она называет
это ползучей смертью.
Наконец она с несколько преувеличенным вздохом перевернула своего ферзя,
встала и начала беспокойно расхаживать по комнате, сгорбив плечи под ярким
пончо. Я прихлебывал кофе и следил за ней с тайным удовольствием. Неожиданно
она повернулась и посмотрела на меня, расставив длинные ноги и прижав кулаки
к бедрам, локти ее изнутри приподняли пончо.
- Ненавижу этого ублюдка, - сказала она высоким сдавленным голосом.
Высокомерный богочеловек. Я сразу узнала этот тип, как только его увидела.
Почему, во имя всего святого, он должен отправляться с нами? Если мы
сделаем крупное открытие, можешь угадать, кому достанется слава.
Я сразу понял, что она говорит о Лорене, и был ошеломлен кислотой и
желчью ее тона. Позже я это вспомню и пойму причину. Но в тот момент я
сначала изумился, потом рассердился.
- О чем это ты?
- Лицо, походка, толпа поклонников, снисходительный вид, с каким он
раздает своим милости, огромное тщеславие...
- Салли!
- Привычная, незадумывающаяся грубость его самонадеянности...
- Прекрати, Салли! - я вскочил на ноги.
- Ты видел этих бедняг вокруг? Они тряслись от страха.
- Салли, не смей так говорить о нем, не при мне!
- А себя видел? Самый добрый, самый мягкий, самый приличный человек из
всех моих знакомых. Самый могучий ум, с каким мне посчастливилось работать.
Посмотрел бы ты, как подпрыгиваешь и машешь хвостом, Боже, ты перевернулся
на спину у его ног, подставил брюхо, чтобы он его почесал...
- она была почти в истерике, плакала, слезы струились по лицу, дрожала,
побледнев. - Я ненавижу тебя - и его! Ненавижу вас обоих! Он унизил тебя,
сделал мелким и дешевым и...
Я не мог ничего ответить. Стоял онемевший и пораженный, а ее настроение
изменилось. Она подняла руки и прижала ко рту. Мы смотрели друг на друга.
- Я сошла с ума, - прошептала она. - Почему я все это говорю? Бен, о Бен!
Прости. Прости, пожалуйста.
Она подошла, склонилась надо мной, обняла и крепко прижала к себе. Я
стоял как статуя. Похолодел от страха, от ожидания того, что должно было
последовать. И хоть это было то, о чем я так мечтал, но оно пришло так
неожиданно, без всякого предупреждения, и я оказался в неизвестной области,
откуда нет возврата. Салли подняла голову, по-прежнему обнимая меня, и
посмотрела мне в лицо.
- Прости, пожалуйста.
Я поцеловал ее, и рот ее был теплым и соленым от слез. Губы ее открылись
навстречу моим, и страх мой исчез.
- Люби меня, Бен, пожалуйста. - Она инстинктивно поняла, что меня нужно
вести. Отвела меня к кровати.
- Свет, - прошептал я хрипло, - выключи свет.
- Если хочешь.
- Пожалуйста, Салли.
- Хорошо, - сказала она. - Я знаю, дорогой. - И она выключила свет.
Дважды во тьме она вскрикивала: `О, пожалуйста, Бен, ты так силен. Ты
меня убиваешь. Твои руки... твои руки...`
Немного погодя она крикнула - нечленораздельный крик без всякого смысла,
и мой собственный хриплый крик смешался с ее. Потом только звуки нашего
неровного дыхания в темноте.
Мой мозг как будто освободился от тела и плыл в тепле и темноте.
Впервые в жизни я чувствовал себя совершенно спокойным, удовлетворенным и
в полной безопасности.
С этой женщиной многое будет впервые. Когда Салли наконец заговорила,
голос ее был как легкий шок.
- Ты споешь для меня, Бен? - И она включила лампу на столике возле
кровати. Мы замигали, как совы на свету. Лицо Салли раскраснелось, волосы
спутались.
- Да, - сказал я, - я хочу петь. - Пройдя в другую комнату, я взял со
шкафа гитару и, когда возвращался, взгляд мой упал на большое, в полный
рост, зеркало.
Я смотрел на него внимательно, потому что передо мной стоял незнакомец.
Жесткие черные волосы обрамляют прямоугольное лицо, с темными глазами и
по-девичьи длинными ресницами; подбородок тяжелый, бледный низкий лоб.
Незнакомец улыбнулся мне - полузастенчиво, полугордо.
Я смотрел на это сложившееся, сдвинувшееся тело, из-за которого так
страдал в детстве. Ноги и руки развиты больше нормального, они толстые,
перевитые узлами мышц, конечности гиганта. Инстинктивно я взглянул на
тяжелоатлетические гири в углу комнаты, потом снова в зеркало. По краям я
совершенство, но в центре - приземистый, горбатый, жабоподобный торс,
поросший курчавыми черными волосами. Я смотрел на это необыкновенное тело и
впервые в жизни не ненавидел его.
Я пошел назад, туда, где на мягкой мантии из обезьяньих шкур лежала
Салли. Вскочил на кровать и сел рядом с ней, скрестив ноги, с гитарой в
руках.
- Сыграй что-нибудь печальное, Бен, - прошептала она.
- Но я счастлив, Сал.
- Спой печальную песню, одну из твоих собственных, - настаивала она и при
первых же звуках закрыла глаза. Я был ей благодарен, потому что у меня
никогда не было возможности восхищаться женским телом. Наклонившись вперед,
касаясь пальцами певучих струн, я ласкал глазами ее длинное стройное тело,
его бледные закругления и тайные тени. Тело, успокоившее меня, как я его
любил! Я запел:
В одинокой пустыне моей души Ночи такие долгие И нет других путников.
В одиноких океанах моего мозга Дуют сильные ветры...
Меж ее сомкнутых век показалась слеза: в моем голосе есть волшебство,
способное вызвать слезы и смех. Я пел, пока у меня не пересохло в горле и не
заныл палец, которым я дергал струну. Потом отложил гитару в сторону,
продолжая смотреть на Сал. Не открывая глаз, она слегка повернула ко мне
голову, - Расскажи мне о себе и о Лорене Стервесанта, - сказала она. - Я
хотела бы понять ваши отношения.
Вопрос застал меня врасплох, и я какое-то время молчал. Она открыла
глаза.
- Прости, Бен. Я не хотела...
- Ничего, - быстро ответил я. - Мне приятно поговорить об этом.
Видишь ли, мне кажется, что ты ошибаешься. Не думаю, что к ним можно
прилагать обычные стандарты - к Стервесантам. К Лорену и его отцу, когда он
был жив. Мой отец работал на них. Он умер от разрыва сердца спустя год после
смерти моей матери. Мистер Стервесант знал о моих академических успехах, и,
разумеется, мой отец был хорошим служащим. Есть несколько таких, как я,
сирот Стервесантов. Мы получали только самое лучшее. Я поступил в Майклхаус,
ту же школу, в которой учился Лорен. Еврей в церковной школе, к тому же
калека, - можешь себе представить, каково это было. Мальчишки - такие
невероятно безжалостные маленькие чудовища. Лорен вытащил меня из писсуара,
в котором четверо мальчишек пытались утопить меня. Он избил их до
полусмерти, и с тех пор я стал его подопечным. И до сих пор им являюсь. Он ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ
Док. 132120
Опублик.: 21.12.01
Число обращений: 0
|
